Жить или выживать? По следам пенсионной реформы

Обоснования повышения пенсионного возраста, насколько я понимаю, сводятся к аргументации, пляшущей от трёх печек. От демографии: из-за изменившейся возрастной структуры общества оно не может более себе позволить и далее обеспечивать такую же массу неработающих. От государственного интереса: нехорошо висеть непосильным грузом на шее у бюджета. И от того, что можно назвать в самом широком смысле качеством жизни отдельной личности.

Начнём с последней. Возьмём тех, кто в пенсии не нуждается – обладателей крупных состояний, да и успешных бизнесменов средней руки тоже. Их состояния достаточно, а часто и сильно более, чем достаточно, чтобы обеспечить все самые требовательные материальные запросы – и их личные, и членов их семей. Уж кто-кто, а эта социальная прослойка может себе позволить годами нежиться на Канарах, сбросив все заботы на плечи наёмных менеджеров. Но, тем не менее, многие из них продолжают сами управлять своим бизнесом. Очевидно, что примитивно-материальный интерес здесь явно не на первом плане.

Представители этой креативной прослойки, отошедшие от дел, иногда любят пожаловаться, как безделье психологически тяжело даже для них, уж точно заслуживших отдохновение от забот. Но когда речь заходит об обычных работягах, они почему-то начинают подозревать их в том, что пенсия для них – средство остаток жизни пролежать на печи, жуя калачи. Хотя какие основания для таких подозрений? Разве работяга сделан из другого теста, чем бизнесмен? За каким-то небольшим исключением на основную массу обычных, что называется «средних» граждан безделье будет действовать точно так же угнетающе. И дожив до пенсионного возраста, абсолютное большинство из них с удовольствием работает, и будет продолжать работать. Пенсия даёт им хотя бы отчасти ту возможность, или скорее тень тех широких возможностей, которые имеет богатый класс – возможность трудиться не ради куска хлеба, а для души. Обеспечивает некий минимум материального благосостояния, позволяющий не беспокоиться за завтрашний день.

А опираясь на этот минимум, пенсионер получает дополнительные возможности, которых он не имел раньше. Он может сменить работу на менее высокооплачиваемую, но приносящую большее моральное удовлетворение. Может реализовать в предпринимательском формате то, что раньше для него было лишь хобби. Может, оставаясь в привычном рабочем коллективе, позволить себе более гибкий, более свободный график. Основательнее заняться приусадебным участком или дачей. Наконец, он  может больше времени отдавать общению с внуками или даже взять на себя основную нагрузку в их воспитании, давая возможность их родителям заниматься заработком и карьерой. Воспитание это тоже социально важное занятие, и ещё неизвестно, кто лучше справится с этой задачей – детский сад со школой или бабушка с дедушкой.

Так или иначе, чем бы человек, достигший пенсионного возраста, ни занимался, а по большому счёту сверхзадача пенсионной системы в том, чтобы обеспечить неимущим классам ту возможность, которую имеет класс имущий – получать моральное удовлетворение от работы. Это не гарантия безделья, а способ возвысить труд, перенести акцент в нём с добычи средств к существованию на творческий процесс. Большинство граждан собственными усилиями обеспечить себе такую возможность, к сожалению, не могут. Им её обеспечивает общество через государственные механизмы перераспределения. По крайней мере, до сего дня эти механизмы работали, может быть ещё на инерции советской эпохи.

Теперешняя либеральная башня Кремля исходит из совершенно иных приоритетов: избавить государство от любой социальной нагрузки, полностью переложить все проблемы граждан на плечи самих же граждан по принципу «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Но в обоснование этой, милой сердцу либералов, чисто эгоистической стратегии они почему-то прибегают к доводу как бы от общественной солидарности: работающая часть общества не справляется с нагрузкой по обеспечению пенсионеров – значит надо сократить число последних. Хотя в той солидарной модели, по которой строилась пенсионная система СССР, и шире – всё то, что называлось странно звучащим для уха постсоветских поколений словом «собес» – количество работающих в экономике имело далеко не первостепенное значение. Социальная нагрузка распределялась более-менее равномерно на всех занятых в народном хозяйстве. Их уменьшение означало только увеличение нагрузки на одного работающего. Да, тяжело. Но так работает любая солидарная общественная система.

Если, конечно, это увеличение нагрузки не компенсируется ростом производительности труда, а она в советской экономике росла почти постоянно, иногда весьма значительными темпами. С конца 20-х годов, когда были установлены действующие до сих пор нормы пенсионного возраста, которые так не нравятся теперешнему правительству, только за 10 лет производительность труда увеличилась в 2,5 раза, за последние 20 лет существования СССР она выросла в 2,1 раза. А в постсоветской России во время экономического бума между 1998-2007 годами она росла в среднем на 7% в год. Какой при таком росте создаётся дополнительный общественный продукт, сколько пенсионеров им можно прокормить и на что его потратить, если отрезать от него лишние пенсионерские рты – об этом правительство предпочитает на публику не распространяться.

Нагрузку на работника можно уменьшить и другим способом. Это при советской уравниловке она, если возрастала, то её диктаторски-тоталитарно раскладывали на всех одинаково. А сегодня денежные знаки бродят по стране таким свободно-рыночным образом, что у отдельных граждан их оказывается значительно больше, чем у других. Вот на плечи таких состоятельных граждан и должно бы пасть предполагаемое увеличение нагрузки по содержанию выросшей армии пенсионеров. Диапазон способов, как это сделать, простирается от прогрессивного налога до национализации самых «честно нажитых» состояний.

Конечно, о таком покушении на скрепы правительство не смеет даже помыслить. Общественный солидаризм обитателям либеральной башни не по душе. Но в России существует и другая пенсионная модель, гораздо более милая сердцу либералов – накопительная, по которой гражданин сам откладывает часть своих доходов на будущую пенсию, а государству доверяет лишь роль временного хранителя и распорядителя этих средств, обязанного в оговоренный срок начать возвращать их законному владельцу. Казалось бы, что мешает пропагандистам реформы сделать основной упор на эту модель? А мешает им то, как при этом будет выглядеть правительство, если односторонне откажется от выплат гражданам им причитающегося. Иначе как мошенничеством это не назовёшь. Понимая это, наши правительственные реформаторы даже не пытаются мотивировать свои прожекты в либеральной логике накопительной модели, а предпочитают лицемерно взывать к общественной солидарности. Хотя последняя предполагает, что при необходимости общества «затянуть пояса» затягивать их в первую очередь должны самые богатые. Но авторы реформы и здесь ухитряются всё перевернуть с ног на голову: у кого супчик жиденький, пусть станет ещё жиже, главное, чтобы у обладателей жемчуга оный не мельчал.

В целом, на какую бы модель – солидарную или накопительную – ни делался основной упор, но аргумент уменьшения количества работающих на одного пенсионера не имеет отношения  ни к одной из них, ни взятых по отдельности, ни к любым их рекомбинациям.

Зато он имеет отношение к маячащей на горизонте человечества очередной технологической революции с повальной роботизацией/компьютеризацией всей экономики и неизбежно вытекающей отсюда проблеме – чем занять людей, которых этот прогрессивный без сомнения процесс оставит без дела. Околовсяческие эксперты и футурологи который уж год стращают публику почти апокалиптическими картинами пришествия массовой безработицы. Публика ещё не успела свыкнуться с этой невесёлой перспективой, как та же проправительственная экспертная братия на голубом глазу начинает пугать, что, дескать, скоро нам не хватит работников, чтобы прокормить растущую армию пенсионеров. Как эти абсолютно противоположные сценарии развития рынка труда сочетаются в одной отдельно взятой «экспертной» голове – вопрос  для нашего брата-дилетанта неподъёмный. То ли вместо сглаживания проблем, которые породит будущая технологическая революция, авторы проекта пенсионной реформы планируют эти проблемы усугубить, «расширить и углубить», как говаривал первый и последний президент СССР. То ли считают, что эта революция России вообще не нужна – пускай, мол, с ней загнивающий Запад мучается, а мы как-нибудь на одних «духовных скрепах» проскочим в будущее.

А пока профессионалы не спешат выступать с разъяснениями этой более чем странной позиции правительственных реформаторов, впечатление складывается такое, что любые объяснения вряд ли стоит искать далеко от ставшей, к сожалению, почти традиционной для России альтернативы «глупость или предательство».

Ну и наконец, ещё один argumentum pro от демографии, излюбленный уже не либеральными, а «патриотическими» экспертами, по-солженицынски озабоченными «сбережением народа». Он сводится к тому, что перспектива старости, обеспеченной за государственный счёт, якобы «развращает нацию», убивая в ней стремление к самовоспроизводству. На первый взгляд логика в этом есть: в странах, где пенсионная система отсутствует, а таковых большинство, единственная опора человека в старости – его дети, а отсюда следует прямая заинтересованность нарожать их как можно больше. И демографической ситуацией в таких странах – а это в основном бедные и слаборазвитые государства с высокой рождаемостью и большой долей детей и молодёжи в населении – этот аргумент вроде бы проходит проверку на истинность. Стремительное старение населения стран с развитым пенсионным обеспечением тоже подтверждает его.

Если это так, тогда в России под угрозой вымирания оказывается её «креативный класс» – стремительно расплодившиеся миллиардеры и миллионеры. Нет, по последним данным они пока ещё продолжают плодиться, несмотря на экономический спад, а может и благодаря ему. Но если перспектива гарантированно обеспеченной старости действительно так убийственно сказывается на тяге к размножению, как уверяют нас господа прокремлёвские эксперты, то наших «эффективных собственников» неминуемо постигнет судьба томасманновских Будденброков.

А какой же патриот может спокойно взирать на такое разбазаривание цвета генофонда нации?! Ради его спасения все средства хороши. Как верный сын Отечества, я бы рекомендовал такое средство сбережения нашего элитного генофонда: по достижении «эффективным собственником» пенсионного возраста всё нажитое непосильным трудом конфискуется в закрома Родины, а содержание престарелого креакла на весь, как выражаются чиновники Пенсионного фонда РФ, «срок дожития», целиком возлагается на его любящих чад. Мне кажется, это будет прекрасным стимулом для цвета нашего генофонда продолжать плодиться и размножаться к вящей славе нации и на зависть супостатам.

Предвижу возражения: это же покушение на священность и неприкосновенность частной собственности и на право отпрысков эффективного собственника унаследовать нажитое папиными кровавыми мозолями. В своё оправдание сошлюсь на тех же кремлёвских реформаторов: ведь им этот священный принцип не мешает планировать отрезание граждан от созданных их же, граждан, трудом пенсионных накоплений. И право наследников на эти накопления государство удовлетворять вроде бы не планирует. Тогда почему ради блага «креативного класса» не проделать с ним то же самое? Ведь в деле спасения цвета нации нельзя брезговать никакими средствами, даже неприкосновенностью успешно прихватизированной «ничейной» госсобственности.

Впрочем, тут я себе позволил лирическое отступление-фантазию в популярном в позднесоветское время жанре «если бы я был директором». Памятуя о том, что мечтать не вредно, надо, тем не менее, не упускать из виду суровую, но с человеческим лицом, реальность современного капитализма. Точнее ту прекрасную его часть, повёрнутую к «золотому миллиарду» friendly face этой глобальной системы. Там мы обнаружим одну примечательную социальную категорию – братьев по классу наших «эффективных». Но генеалогия западной аристократии, в отличие от наших нуворишей, уходит в такие глубины веков, что высвечивает одну интересную её особенность: общая для «золотого миллиарда» тенденция демографического упадка у тамошней аристократии почему-то не проявляется. Экономисты Bank of Italy, изучая списки флорентийских налогоплательщиков за многие столетия, выяснили, что основные финансовые активы во Флоренции и сегодня и шесть веков назад принадлежали и принадлежат одним и тем же семьям. А Британией одни и те же фамилии рулят чуть ли не со времён Ричарда Львиное Сердце. То есть, возможно, некоторые семейства тамошних хозяев жизни и постигает время от времени судьба злосчастных Будденброков, но на фертильных способностях западных высших классов в целом перспектива гарантированно обеспеченной старости никак особо не сказывается.

В отличие от классов низших. Но их депопуляция объясняется, возможно, не столько тем, что западный «собес» их «развратил» своей излишней заботой, сколько специфической адресной направленностью этой заботы. Декретный отпуск в большинстве западных стран недолгий, бесплатных яслей, детских садиков мало. Заболел ребёнок – оставить не с кем: традиционного социального института, подобного нашим бабушкам у них нет. В результате ребёнок обходится молодой семье слишком дорого. При всей щедрости их пенсионной системы, она не поощряет деторождение, разжигая лишь потребительские инстинкты, но подавляя инстинкт материнский. Стимулирует людей, как потребителей, и дестимулирует, как родителей. Что неудивительно при всей заточенности западного общества на удовлетворение прихотей индивида. Понятно, что самовоспроизводство вряд ли попадёт в число приоритетов такого общества.

Следовательно, при переадресации социальной помощи на стимулирование рождаемости вполне возможно ожидать и исправления демографической ситуации. Советский пример здесь не очень показателен из-за страшной подорванности демографического потенциала страны социальными катастрофами 1-й половины прошлого столетия. И, тем не менее, в относительно спокойные годы между кризисами население России росло, хоть и небольшими темпами (в 1939 – 1.75%, в 1950 – 1.7%, в 1959 – 1.6%, в 1979 – 0.7%, в 1991 – 0.35%). По прикидкам социологов при гипотетическом «бескризисном» развитии советское общество показало бы такие темпы прироста, что к 1995 году одна Российская Федерация по численности населения догнала бы США.

Более показателен, как ни странно это может показаться, пример азиатских и африканских стран, как известно, ничего подобного европейской депопуляции не испытывающих. Государственных пенсий там, конечно, нет. Но на низовом уровне население там организовано в солидарные структуры типа нашей дореволюционной крестьянской общины. Именно они осуществляют там функцию организатора социальной взаимопомощи, которую в советском обществе играло государство. При всей зачастую скудости их ресурсов эти структуры дают своим членам какую-никакую, но уверенность в завтрашнем дне своей семьи, в том, что бы с человеком лично ни случилось, сородичи, соплеменники, собратья по религиозной секте не бросят его детей на произвол судьбы.

И то, что западная аристократия вовсе не собирается вырождаться и депопулировать, объясняется тем, что она является такой же солидарной структурой, как и родо-племенные и клановые объединения в самых отсталых странах. За любым отпрыском Ротшильдов или Рокфеллеров стоит могущественный клан, который не даст упасть. И уж точно у них не болит голова за декретный отпуск, да за то, с кем оставить ребёнка, пока родители решают глобальные проблемы в Бильдербергском клубе. А когда наши «эффективные собственники», мечтающие попасть хотя бы в прихожую такого клуба, пытаются вливать народу в уши, что пенсии ему урезают единственно с благородной целью помочь ему активнее размножаться – это не более, чем привычное для них лицемерие.

Как общий вывод можно зафиксировать, что на демографию влияет не только наличие или отсутствие системы социального обеспечения, но и общая направленность – индивидуалистическая или солидаристская – этой системы. Стимулировать рождаемость можно и «от противного» – через отказ государства от любых социальных функций. Нужда всё равно заставит общество самоорганизоваться, и возникнут какие-то другие структуры, которые и возьмут на себя функции поддержки самовоспроизводства популяции. Государство же окажется в приятной позиции берущего, но ничего не дающего взамен. Демография при этом конечно улучшится, но государство и общество окажутся в ситуации жёсткого антагонизма. А как показывает опыт тех же «развивающихся» стран, такие социально-политические конструкции особой устойчивостью, мягко говоря, не отличаются. Эти страны живут, по сути, в состоянии перманентной гражданской войны, где сменяются только фазы – с горячей на холодную и наоборот.

Отказ государства от остатков советского солидаризма ведёт Россию к повтору ситуации 1917 года. И это ещё в лучшем случае. А в худшем – к обвалу в такой «африканский» способ перманентно-беспросветного существования. Остаётся надеяться, хотя надежда эта и слабая, что российский правящий класс всё-таки в конце концов проявит мудрость, учтёт негативный опыт своих досоветских предшественников и сделает сверху то, что в противном случае с неизбежными немалыми жертвами народу придётся сделать «снизу». Как в Октябре 1917-го.