Наконец-то настоящая критика. А не дешёвые демагоги переводящие стрелки со своих хозяев на Ленина за развал сохраненной как раз Ильичом Русской Империи. Статья  Розова Николая Сергеевича, доктора философских наук, профессора, главного научного сотрудника Института философии и права СО РАН  ИДЕИ И ОШИБКИ МАРКСИЗМА В СВЕТЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ МАКРОСОЦИОЛОГИИ + мои комментарии - лишнее (впрочем, под спойлером)

1. Экономоцентризм. Базис и надстройка.

Марксистский тезис о том, что большая часть политических и «ду­ховных», «идеологических» явлений должна быть объяснена отношени­ями собственности, является краеугольным камнем экономцентризма. При делении сфер социально-исторического бытия на «базис» и «над­стройку» (нем. Uberbau, англ. superstructure) в первый попадают производи­тельные силы, производственные отношения, экономические классы, а во вторую — политика, государство, насилие, а также «общественное созна­ние» (материалистический аналог «духа» в немецком идеализме). Основная аргументация этого важнейшего для марксизма тезиса включает следую­щие компоненты:

1)   изначально были только сообщества индивидов, воспроизводив­шихся не только физически (через деторождение, как все животные), но также через материальное производство и соответствующие отношения. Такова историческая первичность, ей должна соответствовать логическая первичность анализа. Неявно на этом основана и онтологическая первич­ность: действительно, все остальное в истории появляется и исчезает, а ма­териальное производство неизбывно [6, 7];

2)   правители осуществляют власть и насилие всегда с помощью каких- то материальных средств (прежде всего оружия), пользуясь богатством (ар­мию, полицию, чиновников надо кормить, содержать). Все эти средства произведены в сфере экономики, а любое богатство изначально появи­лось благодаря труду, производству — отсюда первичность, «базисность» экономической сферы. Об этом в разных работах писал Маркс, но наибо­лее ярко эти мысли выразил Энгельс в главе о насилии в своем «Антидюринге»;

3)   благодаря неуклонному техническому прогрессу развиваются произ­водительные силы, вслед за ними меняются производственные отноше­ния, тогда как политические формы ригидны, постепенно перестают быть адекватными этой паре и подвергаются слому в ходе социальных револю­ций — таков центральный тезис знаменитого Предисловия к «Критике по­литической экономии» Маркса [6];

4)   государство является орудием господствующего класса для подавле­ния класса эксплуатируемых, а интересы эксплуататоров — экономические;

5)   «сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни» [7, c. 25]; по­скольку в жизни базовый характер имеет производство материальных благ и экономические отношения (см. выше), значит, сознание, идеи, религии, идеологии и прочее также входят в «надстройку» и определяются этим эко­номическим «базисом».

***

Следует признать, что все эти аргументы выглядят убедительно. До сих пор для многих марксистский экономцентризм остается непререкаемой истиной. Даже такой глубокий и широко эрудированный социальный мыслитель, как А. Стинчкомб, не нашел, что возразить. Однако серьезные возражения и дополнения есть по каждому пункту. Рассмотрим их после­довательно.

1. Возражение на историческую первичность материального производства и детерминирование им прочих социальных отношений. 

Рассмотрение начальной стадии существования человечества — пер­вобытности — как материального производства орудий труда вкупе с су­губо экономическими отношениями является ошибкой, вернее, такой аб­стракцией, которая вводит в заблуждение. Верно, что люди всегда при­спосабливались к экологическим условиям окружающего ландшафта. Од­нако разнообразие форм их общения и взаимодействия отнюдь не опре­делялось производственными отношениями. Типы солидарности, связан­ные со сложными системами родства и порядками заключения браков, по­ловозрастные иерархии, правила поведения и табу, племенные тотемы, мифы, ритуалы, отношения конфликтов и союзов с соседями, борьба за территории, договоренности о границах угодий, вытеснение слабейших, расселение — вся эта сложность отношений отнюдь не детерминирована материальным производством. При сходных производственных уровнях и укладах наблюдается широчайшее разнообразие социальных форм, и на­оборот, сходные социальные, политические формы (семья, род, бигмен, чифдом) могут сопутствовать весьма различным производственным укла­дам [2].

Действительно, «орудия труда» (изначально охоты, рыбной ловли, со­бирательства) всегда должны соответствовать условиям окружающей сре­ды. Но почему данное сообщество попало в этот ландшафт? Отметаем романтическую жажду странствий и стремление к перемене мест. Люди меняют привычную среду обитания, только когда она перестает быть ком­фортной и становится опасной, неприемлемой. Поскольку в первобыт­ную эпоху люди были слишком малочисленны и слабы, чтобы радикаль­но испортить свою среду обитания, главными факторами расселения по планете остаются два: демографическое давление, откуда нехватка пищи, и геополитическое вытеснение — более многочисленные и воинственные сгоняют слабых с кормящей территории на окраины, вынуждая преодоле­вать их реки, горы, пустыни, проливы, даже моря и океаны.

Нет сомнений, что взаимодействие человека с природой, материаль­ным миром, создание людьми вокруг себя рукотворной «второй природы», производство благ — это необходимая и неизбывная часть человеческо­го существования. Основательное философское утверждение этого тезиса остается одной из главных заслуг Маркса и Энгельса. Но данную истину следует отличать от экономцентризма. Демография, геополитическая ди­намика, связанная с борьбой за землю, расселение, борьба за власть и влия­ние внутри общества, создание и распады союзов на основе родства, сосед­ства, языковой и культурной близости, военно-стратегических интересов — все эти сферы взаимодействий, во-первых, не менее древние, чем произ­водство орудий; во-вторых, не детерминированы материальным производ­ством; в-третьих, сами порождают условия и мотивы для того или иного типа производства [2, 3]. Поэтому данный марксистский аргумент экономоцентризма является ошибочным и должен быть отвергнут.

Убежденные марксисты, сталкиваясь с возражениями такого рода, обычно ссылаются на положение об «обратном воздействии надстройки на базис». Однако принятый порядок дара-отдара, обмена, взносов в об­щие запасы, дани вождю, землевладельцу, религиозной общине или церк­ви, воздействие государственного налогообложения, рыночного спроса, военных потребностей и прочее детерминирует характер производства ничуть не менее, а зачастую гораздо более, чем характер производитель­ных сил и производственных отношений. Поэтому данная оговорка никак не спасает положение. Корректное решение просто и радикально: вовсе отказаться от схемы «базис/надстройка», заменить ее на взаимодействие нескольких автономных динамических сфер, состав и отношения между которыми обсудим далее.

Джельсомино Возражение на возражение.

Маркс - основоположник и первооткрыватель. И наивен уже в силу своего приоритета над прочими последующими. Имеющими возможность и на его косяках учиться. Наивными были и история с антропологией в 19-м веке.

Поэтому придание им приоритета производящему труду вполне естественно, во-первых. 

А во-вторых, эта дважды наивность не делает сей тезис неправильным. Просто сходя от абстрактному к конкретному не нужно слишком увлекаться.

Христианство или буддизм, ислам или путь Моисея выберет этнос, зависит, конечно от культурного окружения и темперамента соответствующих пророков. Но сама возможность существования религиозных институтов (а значит и религии) определяется именно развитием средств производства. Пока нет хавчика на халяву, попов и культуры тоже не появится.

...впрочем, экономическая мощь Византии сыграла свою роль и в выборе руссами Православия. Возможно, что даже несколько более, чем нравственная проповедь, идущая из столицы пройдох и лицемеров, трусов и лжецов. А чем иным Константинополь мог быть  глазах варваров с ним  торгующих и берущих с него дань?

***

Можно, кончено, думать. Что чистота и качество дорог в столицах возникает из  более высокой культуры и трудолюбия её жителей. Но и гипотеза о том, что преимущественный доступ к достоянию всей страны обеспечивает этим жителям более качественное решение всяческих проблем имеет право на существование. 

Итак, экономический детерминизм очевиден и безусловен. И в первобытные времена тоже.  

2.    Что касается отношения «первичности» между собственностью-бо­гатством и властью-насилием, то верному его пониманию помешал Евге­ний Дюринг, который весьма неудачно обосновал первичность насилия через некий изначальный акт утверждения господства, представленный че­рез метафору Робинзона и Пятницы. Гораздо более исторически подко­ванный и социологически подготовленный Ф. Энгельс в своих главах о на­силии («Анти-Дюринг») столь успешно и убедительно разгромил слабые аргументы Дюринга, что марксисты по сию пору в каждом споре о роли насилия в обществе и истории ссылаются на эти главы. Доводы Энгельса кажутся им настолько безупречными, что дальнейшие дискуссии они счи­тают излишними. И напрасно.

Лейтмотивом аргументации Энгельса является постоянное присутствие в политическом господстве (в том числе посредством насилия) произведенного оружия и материальных ресурсов, позволяющих содержать силы принуждения. Однако ни Дюринг, ни Энгельс не анализируют саму соци­альную природу отношения собственности, принимая его как простое и очевидное: «господин имеет оружие», «монархи, знать, государство имеют материальный ресурс (продовольствие, деньги) для содержания вооружен­ных отрядов».

Однако «владеть», «иметь в собственности» — это отнюдь не простое бинарное отношение между 1) собственником и 2) предметом собственности. К указанным двум добавляются 3) остальные (кто может претендовать на этот предмет, но не владеет им), 4) центр власти и силы, 5) авторитеты (му­дрец, совет старейшин, суд), к которым апеллируют при конфликте, и 6) писаная или неписаная норма (обычай, принцип, закон) — часть социаль­ного и ментального порядков, на которую ссылаются для подтверждения своих прав собственности и на основе которой авторитет выносит реше­ние, а центр силы действует для восстановления нормы в данной ситуации.

Позиции 4 и 5 могут быть совмещены в правителе, который и вершит суд, и обладает силой исполнения приговора. Структура отношений мо­жет быть, напротив, более сложной, когда позиция 4 разделяется на поли­тическую власть и орган, способный к прямому физическому насилию. В любом случае указанные позиции неустранимы. Структура собствен­ности еще более усложняется при наличии нескольких противоречащих друг другу норм, двух и более авторитетов, центров власти и силы и т. д.

Что означает такая структура в плане социальной онтологии? Соб­ственность оказывается не простым «натуральным» отношением, а весьма сложным, включающим возможность апелляции к политической власти, авторитету, которые обычно подкреплены способностью применять наси­лие или призывать соответствующую инстанцию (организованную и обу­ченную вооруженную силу). То есть в самой социальной сущности соб­ственности уже присутствуют власть и насилие.

Сюда же включены авторитет и норма — здесь уже символические мо­менты морального, религиозного, правового порядка (институциональности) образуют представления о «справедливости», «легитимности» вла­дения. В реальной жизни иногда обходятся и без этого компонента, ког­да бандитами или завоевателями используется только «голое право силы». Однако такая собственность всегда остается конфликтной, «нелегитим­ной», неустойчивой. Каждый, кто пытается сделать ее прочной и долго­временной, должен так или иначе оправдывать ее, особенно перед други­ми центрами власти, силы и авторитета, а значит, апеллировать к той или иной норме, заручаться поддержкой авторитета и институтов.

Значит ли сказанное, что «базис» составляют власть, насилие, симво­лическая нормативность, а экономическое отношение собственности отсылается в «надстройку»? Такой взгляд тоже неверен, и для его опровер­жения вполне годятся классические аргументы Энгельса против Дюринга. Решение же остается прежним: схему «базис/надстройка» следует отвер­гнуть, а место ее занимают сложные порядки взаимодействия между сфе­рами производства, собственности, богатства (экономика), власти, господ­ства, влияния (политика), физического воздействия, разрушения, безопас­ности (сфера насилия, внутреннего порядка и геополитики), моральных, религиозных и правовых норм, святынь, ценностей, принципов (символи­ческая сфера, духовная культура).

Собственно, через этот анализ мы приш­ли к классической веберианской структуре, которую Майкл Манн обозна­чил как четыре главных источника могущества [14] (идеологический, экономический, военный и политический).

  Джельсомино И опять таки, лишь экономика позволяет папам строить соборы а вождям завоевывать империи. И даёт средства на создание и выполнение обычаев и законов. Т.е. от первичности рассмотрения экономического базиса никуда не уйдёшь. Иначе боевой туземец на содержании у метрополии вполне может врождённым мужеством, природным умом и высокой нравственностью наличие успехов в борьбе с русским Мордором, населённым трусами и рабами объяснять... 

На Украине добились гораздо больших успехов в изживании марксистского способа мировосприятия. Но и наши элиты усиленно работают в том же направлении.

3.  Неизбежность насильственного разрешения противоречия между развитием техники и косностью социальных установок.  Вряд ли нужно спорить с тезисами о неуклонности технического прогресса, соответствующего развития производительных сил, изменения производственных отношений при инертности, ригидности политиче­ских форм. Возражение вызывает единственность и даже главенство фак­тора технического прогресса.

Демографическая динамика, геополитическая динамика с войнами, созданием и распадом коалиций, объединением и разделением государств, обретением и потерей отдаленных провинций и колоний [11, 12, 14, 15], межсословные, религиозные и межэтнические конфликты, расширение и надстраивание рынков [4, гл. 6], их кризисы, а также автономная динами­ка символической, культурной сферы с подъемами, распространением и спадами религиозных, моральных, философских, социально-утопических и реформистских идей , включая развитие социальных и гуманитарных наук [5, 10], — всё это оказывает огромное влияние на сознание правителей, элит и широких масс, а значит, и на сферы деторождения, политики, войны и мира, рыночного спроса на товары и услуги, на сами мотивы и ин­тересы изобретательства в технологиях. Таким образом, технологический прогресс теряет статус главного движителя исторической динамики и со­циальной эволюции. Он остается весьма важным фактором, но лишь сре­ди иных, не менее значимых драйверов изменений.

Социальные революции действительно нередко устраняют ставшие неадекватными политические формы, но также не являются ни единствен­ными, ни главными факторами таких перемен. Гораздо чаще устаревшие политические режимы слабеют, терпят военные поражения, завоевывают­ся сильными соседями, распадаются [4, 11, 12, 14]. Другие режимы, в ко­торых налажена политическая коммуникация между группами интересов, оказываются более гибкими и меняются посредством реформ, пусть и с зигзагами, через пробы и ошибки. Также типичными являются совмеще­ния революционных попыток и реформ. В «Весне народов» 1848—1849 гг. революция победила только во Франции, однако во многих германских государствах (включая Австрию), несмотря на поражение радикальных ре­волюционеров, были проведены важнейшие политические реформы в на­правлении демократизации.

Итак, развитие производительных сил и социальные революции на ос­нове классовых конфликтов в современной макросоциологии признаются весьма существенными факторами, но только наряду с остальными, среди которых не менее (если не более) фундаментальный характер имеют демо­графия, геополитическая динамика, рыночная динамика, религиозные и этнические конфликты, автономное развитие символической сферы.

Джельсомино 

"Мы видим город Петроград
В семнадцатом году:
Бежит матрос, бежит солдат,
Стреляют на ходу."

Само собой, с научной точки зрения, приведение законов и установлений в соответствие с изменившимся экономическим базисом несколько сложнее, чем победа угнетаемых и создание ими новых принципов общественного бытия. Но является ли ошибкой Маркса то, что его учение за счёт потери  академической строгости приобрело большее количество сторонников среди профетически настроенной русской интеллигенции, например?

Кто бы спасал Россию в Октябре от тогдашней чюбойсятины, победившей в Феврале 17-го? Если бы Маркс в своем учении академично перечислил все возможные варианты развития, вместо того, чтобы дать веру ищущим. Веру не просто в возможность победы над Злом, а в  необходимость участия в перевороте защищающего его строя. И неизбежность окончательного успеха.

Да и с академической точки зрения к изменению социального строя, способствующему паразитированию (ну или переставшему соответствовать уровню развития производительных сил) в любом случае приводит насилие.

Пусть не непосредственный отъем присвоенного и устранение законов этому способствующих - пусть испуг потери. Но этот испуг может быть вызван только насилием. И не суть важно, чего боятся паразиты - своих ли иностранных коллег в международной конкуренции или  соотечественников, не столь удачливых как они в карабкании   на вершину пищевой пирамиды.

Т. е. Маркс прав - либо ты готов отстаивать свои права, либо ты халявшик и импотент.

4.   Государство вовсе не является «орудием» класса эксплуататоров (фео­далов, капиталистов). В современной макросоциологии признано, что го­сударство и государственный класс (чиновники) — это почти всегда само­стоятельный субъект со своими интересами, картинами мира, ресурсами [1, 4, 11, 15]. Действительно, для каждого государства наряду с отношени­ями со своим населением и элитами есть не менее (а зачастую более) важ­ные отношения с другими государствами (сферы геополитики, геоэконо­мики и геокультуры).

В истории были редкие случаи исключений из этого правила. В част­ности, в Венецианской республике реальная власть принадлежала богатым коммерсантам, объединенным в выборные коллегиальные органы (Боль­шой совет, Совет сорока, Совет десяти и др.), которые успешно ограничи­вали власть верховного дожа. Фактически государственный аппарат пол­ностью подчинялся коалиции глав основных коммерческих родов и кла­нов Венеции. Сходным был период XVII—XIX вв. для Великобритании, где реальная власть принадлежала парламенту и образованному им прави­тельству, а обе палаты включали представителей главных ресурсодержателей — знатных землевладельцев и буржуазии.

Неслучайно в обоих случаях речь идет о геоэкономическом и геополи­тическом лидерстве морских держав: Венеции в Средиземноморье, Вели­кобритании в Северной Атлантике, а затем почти во всем мировом океане. Государство там действительно выступало орудием господствовавших эко­номических классов, но не только и не столько для эксплуатации собствен­ного населения, сколько для трудовой и военной его мобилизации в целях достижения триумфальных успехов на внешней арене.

Однако в общем случае государство было и остается самостоятельным актором, часто сотрудничающим (вплоть до слияния) с классами основ­ных ресурсодержателей, но никак не подчиняющимся им в качестве «ору­дия». Более того, при становлении абсолютистских государств и тем более персоналистских диктатур и деспотий государственный аппарат, пользу­ясь лояльной вооруженной силой, существенно ограничивал могущество крупных землевладельцев и буржуа, а иногда даже грабил и истреблял их (как Иван Грозный расправлялся с боярами и коммерциализированным Новгородом).

Джельсомино В Новгороде жили чужие бояре. Но да, и со своими тоже Иван Грозный расправлялся. Он был большевиком своего времени. Прочие "персоналистские диктаторы" и "абсолютистские монархи" вступали в противоречие с интересами правящего класса лишь в эпоху перемен. И до первого косяка. 

Т. е. Николай Сергеевич (и другие ученые на службе у буржуазии, составляющие с ним современную макросоциологию) опять пытаются упрощение картины, неизбежное при обобщении и абстрагировании, за ошибки и наивность классиков выдать. 

5.    Человеческое сознание действительно возникает в социальном и биологическом бытии, отчасти отражает, отчасти конструирует окружаю­щий мир в восприятии, мышлении и практике, а сознание каждого инди­вида во многом детерминируется обретенными культурными образцами, опытом и позициями в социальном взаимодействии. В понимании этого состоит одна из важных заслуг основателей марксизма.

Возражение вызывает только тезис об исключительной, фундаменталь­ной роли в жизни и общественном бытии таких компонентов, как произ­водство материальных благ и сугубо экономические отношения. Вопросы безопасности, территориального контроля и могущества, политического влияния и власти, статуса, престижа, легитимности, причастности к свя­тыням и ценностям, религиозной, национальной, культурной, этнической идентичности всегда были и остаются не менее, а зачастую гораздо более значимыми, чем материальное производство и потребление [3, 4, 12].

Верно, что каждое оружие должно быть произведено, каждая крепость, церковь, школа, мэрия и тюрьма должны быть построены, но производ­ство здесь не детерминирует военные, политические, религиозные и куль­турные процессы, а само детерминируется ими. Примитивная схема «базис/надстройка» вновь рушится и уступает место сложному и плотному взаимодействию факторов из различных автономных сфер динамики.

Джельсомино  Опять безусловно сложное и многообразное конкретное воплощение зависимости любой  деятельности от материальных факторов сначала буржуазные учёные пытаются за простое выдать. У Марса. А потом, заметив, что на самом деле всё не так элементарно саму зависимость отменить.

***

Здесь нет смысла ломиться в открытую дверь и доказывать ошибоч­ность фундаментальных положений марксовой политэкономии. Это уже сделано видными теоретиками в данной области, такими как Й. Шумпе­тер, П. Самуэльсон, Дж. Кейнс, Ж. Аттали и др. Давно отвергнута трудовая теория стоимости, поскольку стоимость определяется охватывающей слож­ной рыночной динамикой, которая выражается через колебания спроса и предложения, а вовсе не затраченными трудочасами.

Джельсомино Как можно опровергнуть то, что вода мокрая? А мера ценности продукта, среднее количество труда, необходимого для его производства, добычи, нахождения?

Сложная же динамика по которой "Газпром" дешевле "Эпла" в 12 раз или в разы разнящиеся зарплаты  за один и тот же труд в Москве и провинции не более чем следствие... Даже не махинаций. За возможность бежать за подвешенной перед носом морковкой достопочтенные бюргеры сами рисуют  себе в голове "правильную" действительность. Так что обмана нет.

Сложнее дело обстоит с тезисом об эксплуатации рабочих как присвоении капиталистами «прибавочной стоимости» и соответственно о «паразитиз­ме» последних. Только самые догматичные и упертые марксисты способны отрицать сегодня, что предприниматели — главные акторы капиталистиче­ского производства, соединяющие его факторы (капитал, землю, рабочую силу, идеи) в условиях рыночной конкуренции. Предпринимательский труД — большой, напряженный, рискованный и исключительно важный, что не исключает, разумеется, возможности и реальности чрезмерной, не­справедливой эксплуатации наемных работников.

Однако, как показал Й. Шумпетер, предпринимателей следует отличать от капиталистов, особенно тех, кто не участвует в управлении и пользует­ся рентой — доходами от уже рутинно поставленного производства [13].

Жить на ренту, не делая никакого трудового вклада, в том числе управлен­ческого, — это действительно в каком-то смысле социальный паразитизм. Но запретить, пытаться искоренить его — значит нарушать права граждан распоряжаться своими активами, оставлять их в наследство детям и внукам, в том числе давая им возможность вообще не трудиться. Здесь принци­пы справедливости, равенства возможностей вступают в противоречие с экономическими свободами и правами. Проблема остается актуальной по сию пору, активно обсуждается в философии права, политической фило­софии, этике и по-разному решается в разных обществах.

Джельсомино А особенно тяжел труд предпринимателя в культурах, еще не освоивших капиталистические навыки и принципы в полной мере. И недаром туземцы, сумевшие включить свои народы в мировую экономику часто вознаграждаются за этот труд даже лучше, чем такие же предприниматели в метрополии. А со своими соплеменниками, так и сравнивать нельзя. Двойную порцию благодарности и признательности от цивилизованного человечества компрадорская буржуазия заслужила еще и потому, что перед тем как свои народы встраивать в производственные цепочки Западной Цивилизации им пришлось ещё и традиционную экономику разрушить.

***

Дальше Николай Сергеевич вслед за Жванецким популярность Маркса завистью объясняет. И ещё пару мне уже неинтересных косяков в его творчестве находит.