Роскошь быть русским

Вопрос русскости — самый любопытный и самый глубокий вопрос нашей современности. Зашёл сегодня в социальные сети — и с колоссальным удовольствием прочитал дискуссию под проницательной и честной публикаций уважаемого Александра Литвака. Публикацией, идея которой мне очень созвучна.

Она о том, что многие люди стесняются называть себя русскими, предпочитая абстрактно-псевдополиткорректный термин «русскоязычный / русскоговорящий», который по сути не выражает ничего.

Помнится, и я уделял этому вопросу внимание в самых разных публикациях. И с филологических, и с теологических (если можно так сказать) позиций. Поясню сейчас одну очень важную вещь. Изначально в культурологической традиции восточных славян так сложилось, что русский человек, житель Древней Руси — это православный человек.

Если человек крещён в православной вере и живёт в соответствии с православными традициями русского народа, то он русский и никем другим быть не может. Если, конечно, он сам в здравом уме и трезвой памяти не откажется от собственного исторического первородства и отречётся от тысячелетних традиций и заветов предков. В угоду ложной стеснительности и навязанных извне социоантропологических комплексов.

По моему глубокому убеждению, русскость обусловлена тысячелетними традициями русского православия. Все политические напластования позднейших эпох в этом контексте не следует принимать в расчёт. Не было больших русских в XVII столетии, чем малоросское  казачество, которое стало защитой и опорой православной веры.

Идея русского духа, русского миросознания — это великая идея, которой пора бы стать государствообразующей в современной России, но, увы, по причине того же ложного стеснения она пока таковой не становится. Только под знаменем русскости достигались исторические победы, создавались великие литературные шедевры, совершались эпохальные научные открытия. И все вместе — великороссы, малороссы и белорусы — всегда и везде были русскими.

А дальше имела место Великая Октябрьская Социалистическая революция. Которая освободила массы, спровоцировала масштабное этнокультурное строительство и заложила письменные традиции малых народов. И многие люди, которых ранее квалифицировали как «инородцев», получили второе дыхание. Начался новый этап осмысления социокультурной реальности — в стратегии, заданной большевиками. И это было своевременно.

Да, ленинская гвардия вовсю вела борьбу с великодержавным шовинизмом, да, культурно-лингвистические права русских зачастую ущемлялись в пользу представителей других народов. Отсюда и политика коренизации, взятая на вооружение в СССР. Но русский человек в тех условиях не перестал быть русским. По вере, по духу, по культурному коду, по исторической памяти.

Парадоксально, но лучше всего идею русскости и русского человека понимают простые западные обыватели. Их не обманешь. Для них русский — это любой русский, выходец из Советского Союза. Будь он кавказец, башкир, якут или чукча.

Русский — он и есть русский, как его не называй. И это соответствует логике исторического развития. Многие постсоветские переселенцы, не являвшиеся этническими русскими, оказываясь на Западе, сталкивались с тем, что их начинали называть русскими.  Поначалу сопротивлялись, а потом смирялись. Потому что это правдиво и естественно.

Термин «русскоязычный» дефективен тем, что он призван стать суррогатом. Любой суррогатный продукт по определению не совершенен по сравнению с оригиналом.

Человек может быть евреем — но по духу, по воспитанию, по мировоззрению он может быть русским евреем. Не марокканский, не эфиопский, не сефарди, не сабр, а именно русский еврей. И другим он быть не может. Он не может перестроить свой культурный код, потому что нельзя бороться с собственным естеством. И даже если русские евреи переселяются в Израиль и живут там долгие годы, то они всё равно остаются русскими советскими евреями. И многие так себя с гордостью называют.

Человек может быть белорусом. Но он по духу, по мировоззрению, по родовой истории всё равно русский. Он сохраняет культурную, идеологическую связь с Белоруссией, сочувствует ей как государству, поддерживает её — да, на расстоянии, но лишь потому, что так сложилась его личная история — но он вправе считать себя как белорусом, так и русским. Белорусом — по семье, по роду, по внутреннему убеждению. Русским — по духу, по принадлежности к православной традиции, по форме и способу ощущения и осмысления мира. И эти две стихии совершенно органично сочетаются между собой.

Человек может быть украинцем. И в нём может быть сильно украинское этнокультурное начало. И он искренне сочувствует несчастьям, свалившимся на современную Украину. Но по духу, по вере, по способу восприятия мира он такой же русский человек, только малороссийского происхождения. И от себя он так просто не уйдёт.

Конечно, если он начинает переживать этнокультурную трансформацию в результате массированного воздействия внешних факторов, он постепенно начинает отрекаться от своего русского наследия и добровольно соглашаться со навязанной им неполноценностью, становясь воинствующим укронационалистом, то он уже перестаёт быть русским, но это — выбор, сделанный им самим.

Это — путь маргинализации и ассимиляции, на который он встал в результате внутреннего духовного слома. В таком случае этому человеку можно только посочувствовать.

Исторически многие остзейские немцы на русской службе называли себя русскими. Иван Фёдорович Крузенштерн, хороший человек, был в высшей степени русским человеком. Пусть даже и не православным. Он был совершенным русским по духу. И очень сильно обижался, когда отдельные недалёкие доброхоты выпячивали его этническую немецкость. И не лез за словом в карман.

Все вместе люди разной этничности так или иначе становятся русскими, когда их русские мамы, папы, дедушки и бабушки воспитывают по-русски. Это то, что передаётся с русскими детскими сказками, с Пушкиным и Есениным, с романами Толстого и Достоевского. Это особая русская форма понимания действительности. И эту неписаную закономерность понимали ещё во времена Российской империи и Советского Союза.

Сейчас же людям навязываются суррогатные термины, которыми они обязаны себя называть в условиях нового социокультурного новояза. И эти термины — дело выбора. Но тот, кто употребляет этот термин в отношении себя, должен отдавать себе отчёт, что он ограничивает себя в широте и красоте восприятия мира. Неизбежно ограничивает. И здесь природу не обманешь.

Ещё раз отмечу, что на Западе обыватель инстинктивно это понимает. Термин «русофон» приживается в западном административно-политологическом дискурсе с огромным скрипом. Внутреннее чутьё западного обывателя не подводит.

Во французском обиходе есть франкофоны — жители бывших западноафриканских колоний Франции. Но даже канадцы-франкофоны так себя не назовут. Они себя назовут квебекцами — с чувством принадлежности к своей самобытной исторической идентичности. И бельгийцы-франкофоны будут тяготеть к тому, чтобы называть себя «валлонами», в соответствии со своей национальной природой.

Так на Западе и не понимают, зачем это они должны называть «русофоном» русского человека. Russian. Le russe. El ruso. И всё тут. Никакого самообмана. Впрочем, и о белорусах на Западе знают как о русских. Разницу объяснять — дело неблагодарное и совершенно ненужное.

Поэтому искренне пожелаю всем «русскоговорящим» стать русскими. От души. Это великое счастье — так себя назвать.

Блажен кто может позволить себе эту роскошь.