Англо-русское соглашение о разделе Китая (1899 г.)

В изданной еще царским министерством иностранных дел «Оранжевой книге» («Сборник договоров и дипломатических документов по делам Дальнего Востока 1895-1905 гг.») была опубликована нота великобританского правительства, переданная в цзун-ли-ямынь ¹, в которой заявлялось, что Англия придает большое значение удержанию во владении Китая принадлежащей ему области Янцзы, «как обеспечивающей свободное течение и развитие торговли». В ноте вместе с тем выражалась уверенность в том, что Китай никогда не отчудит «какой-либо другой державе» на каких бы то ни было условиях территорий в провинциях, прилегающих к Янцзы. Ямынь ответною нотою ² дал требуемое обещание блюсти неприкосновенность собственных территориальных богатств.

Не лишенное на первый взгляд оригинальности выступление Англии в защиту целости и неприкосновенности Китая получило в скором времени достаточное объяснение.

Известно, что в это время царская Россия с не меньшею бдительностью стояла на страже интересов Китая и с исключительной энергией защищала его от японской и германской агрессии, не останавливаясь ни перед чем, что казалось ей необходимым для этой цели, даже перед приобретением незамерзающего порта на берегах Желтого моря ³.

То соперничество, какое естественно возникало между двумя великими державами из-за приоритета в деле служения столь привлекательной и столь слабой китайской государственности, закончилось к обоюдному для соперников благополучию, и читатель той же «Оранжевой книги», изданной еще в 1906 г., мог с удовлетворением констатировать, что относящиеся к 1898 г. самоотверженные действия двух ревнивых соперников уже к началу следующего года разрешились дружеским обменом нот, свидетельствовавшим о достигнутом обеими державами полном взаимном понимании ⁴.

Основанное на этом взаимном понимании своих нужд соглашение между Англией и Россией в неофициальной и русской и английской литературе получило широкую известность, как соглашение о разграничении сфер влияния в Китае. В просторечии оно зовется также соглашением о «разделе Китая».

Следует отдать должное царскому дипломатическому ведомству, которое упомянутому акту приписывало значение соглашения о «сферах влияния» и, несмотря на всю  условность господствовавшей в ту пору ХХХХХХХ ⁵ заголовок дало составленному соответствующей переписки досье.

Досье это содержит в себе преимущественно переписку, подобранную по частному вопросу о постройке линий Шанхай-Гуань—Ньючжуан. Соглашение по этому частному вопросу должно было быть достигнуто в результате общего соглашения, о котором говорилось выше; оно зафиксировано в нотах, равным образом получивших известность еще в эпоху царской публикации ⁶.

Ярко империалистическая природа русско-английского соглашения о разграничении сфер влияния в Китае самоочевидна даже для читателя «Оранжевой книги». Хранящаяся в Архиве Внешней Политики переписка по данному вопросу едва ли в состоянии прибавить в этом отношении что-либо существенно новое.

В ней есть однако ряд документов, доселе не опубликованных, но заслуживающих внимания, которые отвечают на вопрос о том, кто являлся инициатором соглашения, выясняют ход переговоров и дипломатическую борьбу, предшествовавшие подписанию его, и рисуют попутно международную конъюнктуру, в условиях которой соглашение было заключено ⁷.

Обмен мнений между кабинетами начался в ту пору, когда русское правительство вело с Китаем переговоры о сооружении южно-манчжурской железной дороги, как условии заключения Китаем нового займа. Инициатива переговоров принадлежала сент-джемскому кабинету, как известно, особенно страдавшему в ту пору от состояния «блестящего одиночества». Изолированная в ближневосточных делах, Англия испытывала в это время сильнейшие трения в своих отношениях с французами, стремившимися к созданию крупной колониальной империи и захватывавшими направо и налево все, что можно было захватить (Индокитай, Сиам, Китай, Мадагаскар, Верхний Нил, Нижний Нигер). В то же время Франция исправляет свое международное положение заключением  торгового договора с Италией и, столкнувшись с англичанами в пределах Центральной Африки, ведет с Германией переговоры по поводу английской опасности. Германия, намечающая себе приобретения на африканском материке за счет португальских владений, занимав в отношении Англии враждебно-настороженную позицию и разработкою законопроекта о флоте немало тревожит лондонские политические круги.

Такова была та общая международная обстановка, в условиях которой Англия стала лицом к лицу перед русской опасностью на Дальнем Востоке — насаждением военного инструктажа в Корее и постепенным внедрением в Манчжурию, сопровождающимся соединением манчжурской магистрали с китайскими железными дорогами.

Предоставляя Японии ликвидировать русскую опасность в Корее, в пределах китайской территории англичане надеются прийти с русским империализмом к полюбовному соглашению. Интересы английского и русского империализма сталкивались здесь прежде всего в вопросе о предпринимаемом китайским правительством сооружении железнодорожной линии Тянь-цзин-Шанхай-Гуань-Ньючжуан.

Проект сооружения железной дороги от Шанхай-Гуаня в глубь Манчжурии до Мукдена и Гирина был составлен еще в начале 90-х годов. Война с Японией и наступившее после того финансовое оскудение помешали правительству богдыхана реализовать проект, и ко времени сооружения Россией Китайской Восточной ж. д. (т. е. к середине 1897 г.) китайцам удалось проложить всего лишь 64 км пути от Шанхай-Гуаня до местечка Чун-хоу-Со. Отношения Китая к России в ту пору не отличались особой приязнью. 19/VII 1897 г. был издан указ богдыхана о скорейшем продолжении этой линии дальше на соединение с К.-В. ж. д., причем во главе всего дела ставила директор северных железных дорог, Ху-юй-фын, человек, близкий к кругам английского Гонконг-шанхайского банка, непосредственное же руководство по сооружению линии поручалось англичанину Киндеру.

Русский дипломатический представитель в Пекине указывает цзун-ли-ямыню на нежелательность допущения англичан к железнодорожному строительству в Манчжурии. Цзун-ли-ямынь сперва отвечает уклончиво, но, когда наступают тяжелые для него дни (занятие германцами Киао-Чао 26/XI 1897 г.), он идет на уступки и своей профессиональной защитнице — России, дает обещание, что в деле сооружения железных дорог севернее Шанхай-Гуаня будет устранено всякое участие иностранцев, кроме русских. Вместе с тем Китай связывает себя заключением в Русско-китайском банке двух займов на общую сумму 600000 лан. Вынужденное к уступкам обстоятельствами момента, китайское правительство ждет благоприятной минуты, чтобы взять их обратно, и готово в любой момент нарушить только что торжественно данные обязательства. Английские банковские круги также отнюдь не намерены сдавать свои позиции, и Киндер продолжает спокойно ждать своего назначения на должность.

Известно, что, заняв 4/ХII 1897 г. Порт-Артур судами своей эскадры, Россия хлопочет в ту пору о заключении арендного договора, и действия русской дипломатии в китайском вопросе в связи с тем становятся особенно предупредительными и мягкими. Как повествует всеподданнейшая записка, составленная ст.-секретарем Витте ⁸, «министры иностранных дел и финансов, сего 14 января, совещались по вопросу о дальнейшем направлении дела о займе», причем пришли к следующему заключению: «1. Покуда надлежит продолжать вести переговоры о займе прежним порядком и даже уполномочить  Павлова ⁹ заявить, что, если китайское правительство примет все наши условия займа, мы, с своей стороны, готовы повысить цену займа против цены займа 1895 г., не определяя ныне размера сего повышения. Продолжение переговоров о займе не обусловливается непременным желанием указанных министров заключить заем чрез посредство России, — но намерением сделать нижеизложенную попытку соглашения с Англией» по этому делу. 2. Признать, что интересы России при настоящих политических обстоятельствах были бы достаточно удовлетворены, если бы, при заключении займа Англиею, великобританское правительство поставило одним из условий займа расширение концессии Кит. Вост. ж. д. предоставлением этой дороге сооружения и эксплоатации на условиях предоставления этой концессии ветви магистрали к порту Талянваню. Это второе условие, по мнению министров иностранных дел и финансов, оградит интересы России при решении сохранить за нами навсегда Порт-Артур как военную гавань, а Талянвань — конечный пункт великой Сибирской дороги и коммерческий порт, открытый в мирное время для всесветной торговли».

Роль кредитора Китая сама по себе для нуждавшейся в кредитах России была малоподходящей, и переуступить ее на выгодных условиях Англии представлялось русской дипломатии не только возможным, но и желательным. Соглашаясь с доводами министра финансов, министр ин. дел гр. Муравьев писал ¹⁰: «Некоторые данные указывают на то, что высказанное вашим превосходительством предположение о направлении, которое может, в конце концов, принять дело китайского займа, близится к осуществлению. В этих видах и принимая во внимание заявление, сделанное китайским правительством лондонскому кабинету о том, что оно принуждено было отклонить английские предложения исключительно в угоду нашим требованиям, — казалось бы, что ныне наступило время, когда нам необходимо было бы стремиться к извлечению всех политических выгод из настоящего положения этого вопроса. С этою целью мы могли бы, предоставив англичанам воспользоваться чисто финансовыми льготами задуманного китайцами внутреннего займа, попытаться достигнуть соглашения в этом деле с Англиею — между прочим на условиях, изложенных в вашем проекте докладной записки от 14/1 с. г. При таких обстоятельствах нам удалось бы, в согласии с высочайшими предначертаниями государя императора, обеспечить вполне дружественные отношения с Англиею в делах, касающихся Крайнего Востока» ¹¹.

Предрасположенность к уступкам русской дипломатии выявилась перед нами и приведенных документах с достаточной ясностью. Такой момент английская дипломатия находит подходящим для того, чтобы обратиться к России с предложением поделить по-братски плохо лежащую китайскую территорию, распределив ее на соответствующие зоны или сферы влияния. Во всеподданнейшей записке министра ин. дел. Муравьева от 19/I 1898 г. читаем: «Посетивший меня на днях великобританский посол... высказал некоторые соображения по поводу возможности установления между Россиею и Англиею  полного согласия в делах как Крайнего, так и Азиатского Востока. Согласие это, по мнению маркиза Сольсбюри, могло бы установиться, если бы мы изъявили готовность принять точкою исхода наших взаимных отношений более или менее определенное разграничение обоюдных сфер влияния как в Китае, так и в Турции, с обязательством взаимной помощи и поддержки. Осмеливаюсь полагать, что предложение маркиза Сольсбюри заслуживает внимания в той мере, поскольку оно касается разграничения сфер обоюдного влияния в пределах Китая. В самом деле, при настоящих политических обстоятельствах и в виду занятия судами нашей эскадры портов Артура и Талянваня, для нас казалось бы весьма желательным войти в полюбовное соглашение с Англиею разделением сфер влияния в пределах Китая в смысле предложения Сольсбюри, т. е., чтобы восточною границею нашей сферы была бы река Хуан-хе (Желтая река), а северною границею — английский бассейн Янцзы-цзян. Подобное соглашение в настоящую минуту, открывая нам полную свободу действий в пределах Печилийского залива, давало бы возможность устранить англичан от всякого вмешательства в дела Северного Китая. Если вашему императорскому величеству благоугодно будет одобрить изложенные соображения, то я не премину... приступить к дальнейшему обмену мыслей с великобританским послом по поводу предложения маркиза Сольсбюри, лишь в той части оного, которая касается Китая».

28 января английский посол посещает министра и снова поднимает вопрос о соглашении. В заключительной части всеподданнейшей записки от 29/1 1898 г. значится; «Внимание посла было обращено мною на то обстоятельство, что сэру О’Конору ¹² надлежит испросить скорейшего сообщения из Лондона нам более определенной программы, которая могла бы послужить основою для будущего соглашения между Россиею и Англиею. Так как я при этом не преминул подтвердить великобританскому послу, что наиболее спешного обсуждения в настоящее время требуют дела Крайнего Востока, то сэр О’Конор все же, по-видимому, нашел необходимым высказать несколько соображений и относительно возможного соглашения с нами по делам Турецкого Востока. Соображения эти весьма знаменательны и потому заслуживают, казалось бы, серьезного внимания: так, английский посол заявил, что по вопросу о разграничении сфер влияния в Турции Англия готова будет признать полную законность стремления России включить в свою сферу не только Черное море с прилегающими ближайшими побережьями и Босфорским проливом, но и с «выходом в Эгейское море», присовокупив при этом, что все интересы Англии ныне сосредоточены преимущественно на африканском материке. В заключение английский посол прибавил, что о взглядах великобританского правительства относительно возможного между обоими государствами соглашения — он, О’Конор, уже делал сообщения гр. Муравьеву, который, несомненно, имел случай докладывать о сем вашему императорскому величеству, и что, стало быть, ныне наступила минута для более точного и подробного определения программы соглашения. Не оспаривая соображений; посла и убедившись из общего характера беседы сэра О’Конора, что он лично, по-видимому, вполне сочувствует сближению между Россией и Англией и совершенно чистосердечно готов способствовать таковому, я просил его, во избежание всяких недоразумений изложить, если возможно письменно, в форме промемория или памятной записки, взгляды и пожелания великобританского правительства». 

О начавшихся переговорах министр ин. дел телеграммой ставил в известность своего посла в Лондоне ¹³: «Здешний английский посол по поручению своего правительства поставил меня в известность о готовности сент-джемского кабинета войти с нами в соглашение по делам как Крайнего, так и Турецкого Востока при посредстве более или менее определенного разграничения обоюдных сфер влияния в Китае в Турции, с обязательством взаимной помощи и поддержки. Соображения Сольсбюри по сему предмету были повергнуты мною на высочайшее благовоззрение его императорского величества. Государю императору благоугодно было выразить великобританскому послу полное сочувствие к предложениям английского правительства, высказав при этом, что наиболее спешного обсуждения в настоящее время требуют дела Крайнего Востока. В виду сего мы надеемся, что Сольсбюри не замедлит сообщить более точную программу, которая могла бы послужить основою для будущего соглашения между Россией и Англией».

31 января английский посол в Петербурге вручает министру ин. дел памятную записку по вопросу о проектируемом соглашении. Мы лишены, к сожалению, возможности привести текст этой записки, ибо до сего времени в делах б. министерства ин. дел она не обнаружена.

Не из цитированных документов с достаточной убедительностью явствует, что удочка британской дипломатии первоначально была закинута далеко, что англичане имели в виду заключить соглашение на весьма широкой основе, охватив им вопросы не только Дальнего, но и Ближнего Востока. Однако в вопросах ближневосточных определенно не клюнуло, и переговоры развивались исключительно в плоскости дальневосточной политики. Еще после первого визита О’Конора Муравьев намечал для переговоров определенное ограниченное русло. На полях же второй всеподданнейшей записки (от 29/1 1898 г.) рукою Николая II была сделана помета: «Наши переговоры с Англиею в настоящее время могут касаться только дел Дальнего Востока». Англичане, по-видимому, на своем первоначальном широком предложении не настаивали, и второе посещение О’Конора связано уже с конкретною темой о китайском займе. Об этом мы узнаем из следующих строк той же записки: «Великобританский посол посетил меня вчера и вновь выразил сетования на то, что мы будто бы воспрепятствовали заключению китайского займа у Англии, стремясь для сего воздействовать на пекинское правительство угрозами. Между тем, по словам О’Конора, в Лондоне придавали большое значение вопросу о китайском займе, главным образом, потому, что многие мелкие английские капиталисты уже готовы были поместить свои небольшие капиталы в это предприятие, не состоявшееся вследствие настойчивого противодействия России; с другой стороны, местная пресса не преминула воспользоваться этим обстоятельством, чтобы перенести чисто финансовую неудачу на политическую почву; газеты стали говорить о неуспехах английской политики в Китае, объясняя это возрастающим политическим влиянием России на Крайнем Востоке, все более и более задевая национальное чувство англичан. Такое положение, — прибавил О’Конор, — может поставить английское правительство... в весьма затруднительное положение... Вследствие сего О’Конор и обращается к нам с просьбой дать возможность английскому правительству какими-либо средствами сгладить это тяжелое впечатление Англии, помочь Сольсбюри выйти из настоящего затруднительного положения. На сообщение это я прежде всего заметил английскому послу, что не следует придавать особой веры тем сообщениям, которыми китайцы старались объяснить в Лондоне неудачный исход переговоров английского правительства о займе, так как министры богдыхана пользовались совершенно аналогичными доводами в объяснениях с нашим представителем в Пекине, утверждая, что Англия старалась всеми средствами и угрозами воспрепятствовать заключению китайского займа в России. Это обстоятельство — добавил я,—как нельзя более свидетельствует, что, если бы между нами состоялось предложенное по инициативе маркиза Сольсбюри соглашение, получившее... высочайшее одобрение... то все возникающие между Россией и Англией недоразумения подобно вышеизложенному легко разрешались бы к обоюдному удовлетворению. Из наших откровенных объяснений сент-джемский кабинет не замедлил бы усмотреть, что мы не придаем преувеличенного значения заключению китайского займа в России; напротив того, если бы мы были глубоко убеждены, что великобританское правительство интересуется китайским займом лишь с точки зрения помещения фондов своих капиталистов, т. е. видит в нем чисто финансовую операцию, то, несомненно, Россия не только не препятствовала бы заключению займа у английских капиталистов, а, быть может, в состоянии была бы оказать и некоторое содействие заключению такового в Англии, но, само собою разумеется, с тем непременным условием, чтобы Англия не предъявляла бы пекинскому правительству таких требований, которые могли бы нанести ущерб нашим интересам, либо противоречили всем тем обязательствам по отношению к России, которые уже ранее были приняты китайцами...» Английской ноте от 31/1 русским дипломатическим ведомством придавалось безусловно крупное значение. «Официальная нота великобританского посла, — читаем во всеподданнейшей записке от 2/II 1898 г., — в коей изложены взгляды лондонского кабинета по вопросу о разграничении сфер влияния между Россией и Англией как в Турции, так и в Китае, представляет документ первостепенной важности. Нисколько не связывая свободу наших действий, английское правительство этою знаменательною нотою, подписанною от его имени его же представителем в С.-Петербурге, заранее устанавливает известные принципиальные основания, которые в будущем могут иметь для нас существенное значение». «Я не премину прежде всего заявить О’Конору, — писал Муравьев в той же записке, — что Англия, как явствует из ноты посла, вполне верно определила наше право на преобладающее влияние на севере Китая, вследствие чего мы, с своей стороны, готовы были бы допустить влияние Англии на юге империи».

Переданная великобританским послом в русское министерство памятная записка от2/II 1898 г. заключала в себе перечисление основных пунктов английских пожеланий по китайским делам; из них самым существенным являлся пункт о неотчуждаемости иностранцам какой-либо части района Янцзы.

Столковавшись с министерством финансов и получив от Витте наставление руководствоваться прежде всего соображениями о русских притязаниях на манчжурскую ветвь и Порт-Артур, министерство ин. дел отвечает англичанам по принципиальной части их предложения полной взаимностью, причем ответ свой фиксирует в особой ноте, передаваемой великобританскому послу 10/11 1898 г.: «Мой государь соизволил усмотреть в этой записке [от 2/II 1898 г.] новое доказательство выраженного великобританским правительством желания прийти с императорским правительством к такому соглашению, которое помогло бы устранить всякие трения и осложнения между двумя государствами в областях, где интересы их могли бы прийти в соприкосновение. С удовольствием: принимая эту мысль, император полагает, что она могла бы найти ближайшее применение  к делам Крайнего Востока, в частности, к вопросу о китайском займе, который, именно в данный момент, является предметом особого внимания обоих кабинетов» ¹⁴.

Еще раньше, при одном из свиданий своих с О’Конором, Ламздорф переводил мысль последнего от общего соглашения к частному: «Соглашение наше по частному вопросу о займе, — говорил он тогда, — может служить пробным камнем для выяснения общности наших взглядов и действий со временем даже по более обширной программе» ¹⁵.

Аргументация в пользу соглашения о займе основывалась русской дипломатией на следующих соображениях: хотя китайцы в рассматриваемый момент склонны были отказаться от внешнего займа, уверяя англичан, что заключению займа в Англии им мешают угрозы России, а русских уверяя в обратном, но было несомненно, что заключение внутреннего займа пекинскому правительству не удастся; при таких обстоятельствах «возможно было бы допустить предъявление Англиею китайцам тех условий займа, которые могли бы быть приняты китайцами без ущерба для них и не затрагивали бы наших интересов в Китае»; «предоставив» китайцам свободно войти в переговоры о займе с Англиею и заставив Англию «смягчить» условия его, т. е. выступив в качестве защитника интересов Китая, русская дипломатия «взамен этой услуги» могла потребовать от правительства богдыхана «обеспечения за ним арендного пользования портами Артуром и Талянваном совместно с концессиею на соединительную с ними железнодорожную линию»; «при подобной постановке вопроса, — замечал по этому поводу Ламздорф, — мы прежде всего избегнем всех тех неудобств, которые могли бы возникнуть в случае заключения Китаем внешнего займа у какой-либо европейской державы без всякого посредства с нашей стороны»; разумеется, рассмотрение английских условий должно было быть произведено не иначе, как «с точки зрения наших политических и финансовых интересов»; «поставленное в вышеозначенные рамки соглашение наше с Англиею обеспечило бы за нами существенные интересы наши на севере Китая»; всем сказанным ни в какой мере не должны были омрачиться взаимоотношения России и Франции, ибо в северной части Китая Франция не была заинтересована совершенно, «в деле же разграничения сфер влияния Франции и Англии на юге Китая едва ли с нашей стороны возможно какое-либо вмешательство». Изложенная аргументация заключалась в записке товарища министра от 2/II 1898 г. С этого момента переговоры, казалось, могли начаться и могли быть поставлены на конкретную деловую почву.

Англичане рассчитывали, между тем, в конкретном вопросе о займе добиться своего, поставив русское правительство перед совершившимся фактом. По крайней мере, русский посланник в Пекине телеграммою от 15/11 1898 г. сообщал о том, что китайское правительство возобновило переговоры с Гонконг-шанхайским банком о займе в 16 милл. фунтов стерлингов на условиях, тождественных с теми, которые банк предлагал весною прошлого года и которые тогда были отвергнуты китайцами, что дело ведется крайне секретно между Хартом и Чжан-ин-Хуаном, по-видимому, лично заинтересованным в деле. Русское правительство, настаивавшее на соглашении прежде всего по частному вопросу о займе и занятое оформлением договора об аренде портов и о концессии на южную ветку К. В. ж. д., не торопится с продолжением переговоров. 

В результате, переговоры развиваются крайне медленным темпом, иногда прерываясь, потом снова возобновляясь, принимая характер торга по мелочам.

Китай также оказывается невольно втянутым в переговоры, и в июле 1898 г. Павлову удается обменяться с цзун-ли-ямынем нотами, которыми было условлено, что Шанхай-Гуань—Инкоуская(проверить!) железная дорога не может служить обеспечением займа и что иностранный финансовый контроль над операциями дорог допущен не будет. «Такою постановкою вопроса, — объяснял министр Лессару ¹⁶ — мы в значительной мере связали свободу действий Китая». Вместе с тем тот же министр подчеркивал, что «стремление наше оградить собственные интересы не может и не должно вызывать опасений со стороны Англии»: симпатии Англии Россия должна была завоевать фактом сообщения английскому посланнику 3-й статьи дополнительного протокола ¹⁷. О той тревоге, какая в связи с занятием Россией Квантуна охватила лондонские политические круги, сообщал Стааль еще в январе 1898 г. Теперь, в июле, Лессар писал о наступившем в Лондоне рецидиве этих политических страхов. Поручая Лессару выступить перед кабинетом с соответствующими объяснениями «в примирительном духе», в своей телеграмме от 29/VII 1898 г. министр инструктировал его так: «В виду обострившегося по отношению к нам настроения Англии в вопросе о продлении железной дороги от Шанхай-Гуаня до Инкоу, необходимо иметь в виду, что мы вовсе не противимся сооружению китайцами означенной дороги, ни совершению займа для этой целя. Заключенные нами с правительством богдыхана соглашения имеют лишь в виду предупредить возможность перехода предприятия тем или иным путем в руки иностранцев. Действуя таким образом, мы руководились весьма понятным стремлением оградить собственные интересы в сфере естественного влияния России. Мы не преследовали при этом каких-либо скрытных замыслов и продолжаем оставаться при… убеждении, что деятельность наша в Манчжурии, открывшая новый край предприимчивости иностранцев, может лишь иметь благотворное влияние на общие интересы».

Состояние переговоров к этому времени определяется сообщением Лессара от 31/VII 1898 г.: «Несколько часов ранее получил приглашение Бальфура, ныне управляющего министерством иностранных дел, зайти к нему сегодня. Он обратил внимание на возбуждение общественного мнения, выразил сожаление, что смягчившиеся после весенних недоразумений отношения опять обострились, несколько раз повторил, что правительство крайне озабочено положением дел на Крайнем Востоке, которое оно считает очень серьезным. В ответ я привел аргументы телеграммы вашего сиятельства, прибавив, что, если мы не можем пожертвовать нашими интересами в Манчжурии, то были бы искренно рады решению вопроса, при котором были бы соблюдены обоюдные выгоды. Я спросил: если постройка дороги Шанхай-Гуань—Инкоу дело коммерческое, то не могла ли бы Англия просить у Китая гарантии займа в другом виде? Бальфур видит главное затруднение в том, что вопрос принципиальный — Англия должна защищать Тянь-цзинский трактат. Я заметил, что, вопреки нашему трактату, Англия получила  исключительную привилегию относительно начальника таможен. Как Бальфур, так и Сандерсон оспаривают этот довод, но, по-видимому, понимают его вес. Бальфур полагает желательным соглашение всех заинтересованных держав относительно сфер влияния-каждой. Не зная взгляда императорского правительства на введение европейского концерта в Китае, я лишь указал на трудность международного обширного соглашения; казалось бы, легче сговориться отдельным государствам. Объяснение имело самый примирительный характер, и министр, по-видимому, желает найти выход и опасается лишь нападок прессы и шовинистов». Англичане не перестают также указывать на то, что считают заключенные Россией соглашения с Китаем для себя не обязательными ¹⁸.

Мысль Бальфура, расценивающего положение вещей на Дальнем Востоке, как «очень серьезное», — о разрешении китайского вопроса путем обращения к концерту держав — в русском министерстве не встречает сочувствия. «Разрешение возникающих на почве Китая вопросов путем европейского концерта, — телеграфировал министр Лессару 2/VIII 1898 г., — считаем безусловно нежелательным, полагая удобным сговариваться с заинтересованными государствами в отдельности». По сути дела русское правительство было заинтересовано только в соглашении с Англией, и притом только по частному вопросу, и этим позиция его сильно отличалась от позиции англичан, которые опасались, с одной стороны, сужения некоторых своих прав в Манчжурии, с другой же — конкуренции Франции в долине Янцзы и предполагали в этом добиться от России поддержки.

Русская дипломатия избирает определенно кунктаторскую тактику, но вместе с тем старается всячески избежать обострения отношений с Англией. Допуская возможность, что Англия в крайнем случае «решится... на вызывающий прямо против России шаг в такой отдаленной области наших интересов, где трудно было бы дать англичанам надлежащий отпор», автор всеподданнейшей записки ставил вопрос: «в предвидении такой случайности можем ли мы настаивать на нашей точке зрения до последних пределов, рискуя подорвать занятое нами ныне на Дальнем Востоке положение?» ¹⁹. «Мир важнее всего, если честь не затронута», — отвечал ему собственноручной пометой его постоянный читатель. О возможности нарушения мира англичане, разумеется, серьезно не думали. Но что царь не продумал еще сделанного ему предложения, видно из другой пометы его, проставленной на одной из августовских телеграмм Лессара ²⁰, сообщавшего о неудовлетворенности англичан русской редакцией проекта о разделе Китая: «Нельзя делить существующее независимое государство на сферы влияния. Турция — в том же положении, как и Китай. Однако никто не делит ее территории на сферы влияния». Царские дипломаты, призванные к разработке дальневосточного вопроса и фактически проводившие эту разработку в смысле утверждения русского влияния в известных зонах Китая, не чурались идеи о разделе его на сферы влияния, но опасались вводить эту идею в практику дипломатической, терминологии. «По-видимому, можно было бы вовсе не касаться общего вопроса о сферах влияния,— говорит Лессар в своем частном лисьме от 19/VIII 1898 г.,— и ограничиться лишь соглашением не просить концессий англичанам в Манчжурии, нам — в долине Янцзы, ... оставляя за собой полную свободу действий на Желтой реке». Русский представитель в Лондоне, естественно, ближе всех подходил к английской точке зрения. Между тем иностранная политика сент-джемского кабинета  вызывает в стране определенное недовольство, и, стоящий перед обнаруживающимися в некоторых избирательных районах неприятными симптомами, кабинет стремится добиться хотя бы самого скромного успеха в китайских делах.

Сменяющий О’Конора Чарльз Скотт развивает энергичную деятельность, бомбардируя русское дипломатическое ведомство письмами и записками ²¹.

Так как возражения Муравьева сводились прежде всего к ссылке на то, что китайское правительство не имеет права отдавать под залог Гонконг-шанхайского банка проектируемую железнодорожную линию, Скотт предлагал обеспечить заем другою существующею уже линиею, лежащею к западу от Великой Стены, а именно линиею Шанхай-Гуань—Тяньцзин—Пекин. «Так как дорога эта и без того находится в руках англичан, — писал по поводу этого предложения министр посланнику в Пекине ²²,-запрашивая заключения последнего, —то, казалось бы, нет препятствий согласиться на предложение лондонского кабинета, дабы покончить все недоразумения». Министр иностранных дел, во всяком случае, склонялся к тому, чтобы принять предложение англичан, и даже получил на то согласие министра финансов; «Казалось бы, мы могли воспользоваться предложениями Бальфура, — читаем во всеподданнейшей записке от 29/VIII 1898 г., — и изъявить свое согласие на то, чтобы в обеспечение проектированного китайцами займа для постройки линии на Инкоу поступила Шанхай-Гуань—Тяньцзинская дорога, которая и без того находится в руках англичан и по отношению к которой не могут быть применены; условия нашего соглашении с Китаем, так как дорога эта находится, если и не вполне вне сферы нашего влияния, то во всяком случае за пределами той полосы, где мы по смыслу конвенции 15 (27) III с. г. имеем право требовать устранения иностранных компаний от участия в сооружении железных дорог. Следует предположить, что готовность Англии довольствоваться столь скромной, — чтобы не сказать фиктивной, — уступкой в возникших между нами недоразумениях вызвана лишь весьма понятным желанием великобританского правительства, убедившегося, быть может, в невозможности склонить нас к изменению принятых нами решений в деле постройки железных дорог на севере Катая, — представить в настоящую сессию парламента, по крайней мере, благополучное окончание возбужденных им переговоров с китайским правительством о займе, под обеспечение одной из существующих вблизи Пекина железнодорожных линий. Такой оборот дела нельзя не считать весьма удачным, и нам, по-видимому, нет оснований рассчитывать на более выгодные условия соглашения с Англиею в вопросе о Ньючжуанской дороге. О предложении великобританского: правительства я не преминул довести до сведения ст.-секр. Витте через министерство финансов, который, со своей стороны, не видит препятствий к тому, чтобы проектируемый китайский заем совершен был под залог Шанхай-Гуань—Тяньцзинской железной дороги...» Царь также выразил согласие принять английское предложение: «На этих условиях, мне кажется, можно согласиться с Англией» — пометил он на цитированной Записке.

Ламздорф тотчас же сообщает Скотту о последовавшем высочайшем решении и предлагает ему «оформить письменно, в виде проекта, текст обоюдных нот по означенному вопросу, подлежащих обмену». 

«Великобританский посад возразил мне, — пишет Ламздорф о дальнейшем ходе переговоров ²³ — что им до сего времени не получено от маркиза Сольсбюри разрешения выделить вопрос о железнодорожных концессиях из общего соглашения по делам в Китае и что, в виду необычайного, постоянно поддерживаемого прессою возбуждения общественного мнения в Англии, ему казалось бы крайне желательным, заявляя парламенту о том что Англия отказалась от гарантия железнодорожной линии Шанхай-Гуань — Инкоу, возвестить и о соглашении, достигнутом по всем интересующим оба государства в Китае вопросам». Опасаясь просчитаться на более широком соглашении, русская дипломатия, в свою очередь, уклоняется от прямого ответа, ссылаясь на необходимость дать более точное географическое определение сферам влияния. Англичане спешат рассеять сомнения русской дипломатии и уже 13/IX на недоуменные вопросим дают следующей ясный ответ ²⁴: «Район Янцзы может быть определен как «провинции, прилегающие к реке Янцзы, и сверх того — провинции Хуань и Чже-цзянь». Мы считаем Манчжурию ясно определенною страною и ожидаем от русского правительства предложения касательно того ее определения, которое должно быть включено в соглашение».

Наконец, в приложении к своему конфиденциальному письму от 16/IX 1898 г. сэр Скотт давал такую формулировку проекта соглашения: «Оба правительства согласились о нижеследующем: 1. Чтобы линия Шанхай-Гуань — Ньючжуан была построена, и, если нужно, при посредстве займа от Шанхай-гонконгского банка, но что линия эта должна остаться китайской линиею, под китайским контролем, и не должна быть отдана под залог какой-либо некитайской компании. 2. Оба правительства также согласились относительно общего вопроса о железнодорожных концессиях в Китае: а) что русское правительство обязуется не домогаться получения за свой счет или для русских подданных каких-либо концессий или участия в концессиях на железные дороги в районе Янцзы, а также не оказывать прямого или косвенного противодействия ходатайствам о таких концессиях, поддерживаемых британским правительством; в) что британское правительство обязуется не домогаться получения за свой собственный счет, или для английских подданных, каких-либо концессий или участия в концессиях на железные дороги в Манчжурии, а также не оказывать прямого или косвенного противодействия ходатайствам о таких концессиях, поддержанных русским правительством. Сверх того, условлено между обоими правительствами, что с обеих сторон ясно установлено, что таковые железнодорожные концессии не должны заключать в себе каких-либо постановлений относительно преимущественных (preferential) железнодорожных такс или исключительных (differential) правил о пассажирах и товарах в пользу страны, получившей концессию». ²⁵

Английский проект заострил, таким образом, соглашение на железнодорожных концессиях и требовал снятия в пределах сферы влияния всех привилегий для подданных страны, получающей концессии. Вопрос о соглашении снова подвергается совместному обсуждению министров иностранных дел и финансов. У ведомств обнаруживается при этом значительное разномыслие. Точка зрения Витте сводилась к следующему: он допускал возможность не устанавливать запретительных мер по отношению к иностранным подданным в районах русского преобладающего влияния, но требовал вместе с тем снятия  всяких ограничений с деятельности Русско-китайского банка на юге Китая; ею представлялось ему желательным не только в интересах самого банка, но ж в видах завоевания симпатий французских финансовых сфер. «Таковы, — восклицал глава русского дипломатического ведомства ²⁶, — по проекту министерства финансов, единственные выгоды, приобретаемые нами ценою отказа от исключительного влияния на севере Китая! Как бы дороги ни были нам интересы единичных русских предпринимателей на иге Китая, где, впрочем, успехи их при существующей конкуренции английских, бельгийских, французских и иных капиталистов весьма сомнительны, как бы ни было желательно расширение финансовой деятельности банка на востоке, смею думать, что, ради выгод частных железнодорожных компаний и кредитных учреждений, императорское правительство едва ли может жертвовать политическими интересами первостепенной государственной важности. Открывая широкий доступ в Манчжурию и, вообще, северные области Китая англичанам, за которыми, в силу нашего соглашения, беспрепятственно последуют американцы, японцы и другие иностранные предприниматели, мы тем самым предоставим им первенствующую роль в экономическом и политическом развитии страны, которая, благодаря близкому соседству на протяжении почти всей государственной азиатской границы нашей должна находиться под преобладающим влиянием России и, с окончанием великого железнодорожного пути, войти в самое тесное сближение с Сибирью».

В результате ведомственных трений русский ответ на последнее английское предложение задерживается. Проходит два месяца. Между тем к ноябрю англичане достигают крупных военных и дипломатических успехов в Египте, нанося в Фашодском вопросе чувствительный удар Франции. Проведя вместе с тем дополнительную работу по укреплению своих вооруженных сил, они проникаются более уверенными настроениями в дальневосточном вопросе и пользуются теми разногласиями, какие обнаружились между двумя русскими ведомствами. Сообщение великобританского посольства от 18 (30) ноября 1898 г. свидетельствует о росте английских притязаний в Китае и стремлении вторгнуться в ту «сферу», которая недавно еще почиталась англичанами сферою прямых интересов России. Сообщение это гласило: «Сожалея о том, что мысль зафиксировать разграничение сфер влияния путем письменного соглашения встречает по указанным [вами] соображениям возражения, я тем не менее был рад узнать, что граф Муравьев и г-н Витте оба являются сторонниками соглашения, которое считалось бы как с независимостью Китая, так и с нашими правами по договору, которым, между прочим, признается совершенно недопустимым установление в силу железнодорожной концессии какого-либо преимущественного тарифа и исключительных правил в отношении к провозу товарных грузов и пассажиров в зависимости от национальности; что они готовы признать и блюсти политику «открытых дверей», основывающуюся на наших договорных правах; что они не намереваются требовать создания в Китае сферы исключительного русского влияния и русских интересов и склонны не выходить за пределы тех мероприятий, которые являются необходимыми для охраны их манчжурской железной дороги. Если вы найдете возможным достигнуть того, чтобы смысл этих слов был в той или иной форме письменно зафиксирован в соглашении, — это было бы для нас весьма ценно, и подобное соглашение значительно помогло бы рассеять здесь некоторые опасения и подозрения». ²⁷ 

Русский дипломатический представитель в Лондоне так характеризовал новое английское выступление ²⁸ «Сообщение сэра Чарльза Скотта является мало понятным. Согласно новому предложению, мы отказываемся от всего и в этот раз уже действительно ничего не получаем. Желание лорда Сольсбюри совершенно непонятное и небывалое: он требует, чтобы наш отказ не был в виде обыкновенного уверения, а в виде un engagement ecrit, т. е. чтобы мы взяли перед Англией обязательства по поводу наших обязательств к третьему независимому государству — Китаю. Во всей истории наших уверений по среднеазиатским делам не было ничего подобного. Если бы мы пожелали увеличить арендованный нами участок на Ляодунском полуострове подобно тому, как сделали англичане у Гонконга, то должны были бы просить, согласия Англии, ибо мы перед, нею обязались бы «respecter l’integrite de la Chine». Если бы какая-либо другая держава заняла самые важные пункты Печилийского залива, мы не могли бы получить компенсаций от Китая без разрешения Англии. Мы отказываемся от сферы влияния в Китае, даже если бы пожелали заключить таковой с какой-либо другою державою. Англия будет судьею, что нужно для ограждения безопасности манчжурской линии. В общем — отказ от права сноситься непосредственно с независимым государством. Если бы было невозможно вернуться к распределению сфер концессий, то, казалось бы, лучше не иметь никакого соглашения, нежели вышеназванное. Оно не принесет пользы и будет принято, как уступка, угрозам Англии и повлечет за собою новые требования. Под влиянием новой, столь серьезной, дипломатической победы шовинисты сочтут себя полными хозяевами Китая и их образ действий вызовет, весьма вероятно, очень серьезные осложнения. Едва ли проявление нами твердости в настоящее время сопряжено с большим риском. Мы имели предупреждения из Рима, но Италия более всего дружественна Англии, и ее предупреждения не были бы одною из косвенных попыток запугивания? Все были убеждены, что на вооружения тратятся громадные суммы, а на днях канцлер казначейства сэр М. Гикс-Бич нашел нужным заявить, что все издержки на снаряжение флота ограничились несколькими десятками тысяч фунтов. Может быть, это и неверно, но самый факт такого заявления доказывает, что правительство едва ли приняло крайние решения и само боится возбуждения общественного мнения. Бить Францию в ее колониях было, конечно, очень, легко, но воевать с нами другое дело. Это здесь сознают, и весьма мало вероятия, чтобы пошли далее угроз. К тому же все с тревогою смотрят на северо-западную границу Индии и ранее выяснения положения дел на ней ни на что не решатся. Обстоятельства сложились для Англии исключительно благоприятно и подняли ее престиж, но действительные силы ее не велики, живет она только престижем, и продержится он, вероятно, весьма недолго, несколько месяцев. Если англичане увидят, что мы их не испугались, и если мы, при этом будем вести очень осторожную политику в Пекине, избегая новых вопросов, то, вероятно, будет возможно избегнуть серьезных осложнений и без соглашения.

Как же реагировало русское дипломатическое ведомство на новый натиск англичан?

Секретною телеграммою на имя своего представителя: в Пекине от 19/IX 1898 министр предупреждал последнего, что ньючжуанский вопрос вступает снова в свой первоначальный фазис, что Гонконг-шанхайский банк, возможно, начнет снова предлагать заем под обеспечение проектируемой дороги Шавхай-Гуань—Инкоу и что великобританское правительство будет поддерживать это требование, не взирая на состоявшийся между нами и китайцами обмен нот 19/VII. Вместе с тем, однако, министр ставил посланника в известность о том, что признано необходимым «не доводить отношений наших с Англией в Китае до открытого разрыва» и стремиться во что бы то ни стало «найти выход из настоящих затруднений».

Министр иностранных дел отлично понимал, что «попытка маркиза Сольсбюри добиться признания с нашей стороны политики ”открытых дверей” в Китае, отказа нашего как от преимуществ, сопряженных с полученною нами концессиею Восточной железной дороги, так и от права на исключительное влияние в Манчжурии — указывает на все более и более возрастающие притязания Англии играть первенствующую роль в Китае и на стремление ее с этою целью вторгнуться в сферу прямых интересов России». ²⁹ Министр учитывал вместе с тем исключительно выигрышное в настоящий момент положение Англии, усилившейся дипломатически и в военном отношении. Ему приходилось также считаться со следующими особенностями настоящей конъюнктуры: 1) антагонизмом России с Японией, которая не могла решиться на враждебные против России действия иначе, как при поддержке со стороны Англии; 2) с обнаруживающеюся у Соединенных Штатов, после приобретения ими Филиппин, тягой на юг — к долине Янцзы, где их интересы должны были рано или поздно прийти в ближайшее соприкосновение с английскими, причем русскому правительству, само собой разумеется, представлялась здесь желательной перспектива отнюдь не англо-американского согласия, но — англо-американского соперничества ³⁰. «Это обстоятельство, — заключал свой анализ международного положения министр иностранных дел, — в свою очередь, казалось бы, свидетельствует о необходимости для нас, при настоящих политических условиях, исчерпать все средства по достижению полюбовного соглашения с Англиею по делам Крайнего Востока».

Практический шаг намечался отсюда следующий — отклонив новое английское предложение, вернуться к старому первоначальному, а пока что — обратиться к китайскому правительству с запросом, в каких провинциях оно готово предоставить России, с одной стороны, и Англии — с другой, право получения железнодорожных концессий.

«Единственным выходом для нас, — значится во всеподданнейшей записка от 15/I 1899 г., — представляется принять изложенные в ноте от 16/IX 1898 г. первоначальные английские предложения: о взаимном распределении железнодорожных концессий в Китае, согласно нашему проекту карты, что, по крайней мере, обеспечило бы за нами исключительное влияние на севере Китая и, преимущественно, в Манчжурии».

Пока происходит выработка русского ответа, редактируемого по соглашению между двумя ведомствами и обсуждаемого затем (в конце января 1899 г) на специально созываемом особом совещании, англичане успевают приступить к реализации Гонконг-шанхайским банком железнодорожного займа. 23/I 1899 г. было опубликовано объявление о подписке; в нем сообщалось, что гарантиею займа являются линии от Пекина до Шанхай-Гуаня, а также доходы железной дороги от Шанхай-Гуаня до Синминтина и проектируемых ³¹ от этой последней ветвей, из коих одна должна была пойти на Ньючжуан. Контрактом займа, кроме того, предусматривалось, что главным инженером по постройке  дорог должен быть великобританский подданный, что главные служащие должны быть из европейцев, и что бухгалтеру-европейцу, совместно с директором дороги и главным инженером, должны быть предоставлены полномочия вести железнодорожную отчетность и наблюдать за приходом и расходом сумм ³². Словом, условия этого контракта находились в безусловном противоречии с только что состоявшимся русско-китайским соглашением (ст. 3 СПБ дополнительного протокола от 25/IV 1898 г.).

Одновременно сэр Чарльз Скотт обнаруживает крайнее нетерпение и неоднократно запрашивает русское министерство, какие причины вызывают отсрочку начатых с Англиею переговоров о соглашении. В настояниях англичан Муравьев усматривает даже «недоверие к нашей искренности и даже некоторое раздражение» ³³.

Необходимость соглашения с Англиею в той или другой форме теперь была уже сознана всеми ведомствами, вопрос этот петербургским кабинетом был бесповоротно решен в положительном смысле. Частный вопрос о займе не должен был явиться препятствием па пути к этому соглашению. Тем более, что препятствие легко было устранить за счет того же Китая. О способах этого устранения повествуется в одном из доверительных писем министра иностранных дел к военному министру ³⁴: «Как вашему превосходительству не безызвестно, — писал Муравьев, — в последнее время китайское правительство для приобретения средств на постройку железной дороги от Шанхай-Гуаня до Ньючжуана прибегло к заключению займа у Гонконг-шанхайского банка на условиях, противоречащих состоявшемуся еще в июле минувшего года между нами и Китаем соглашению относительно названной дороги. Так как благоприятному осуществлению вышеупомянутого займа английское правительство придавало весьма существенное значение, то министерство иностранных дел не признало возможным настаивать в Пекине на уничтожении состоявшейся финансовой сделки, дабы, при хорошо известных вашему превосходительству настоящих политических условиях, не нарушить наших дружественных отношений с Англиею, с которою мы ныне ведем переговоры о заключении соглашения по китайским делам. С другой стороны, однако, вверенное мне министерство все же нашло необходимым предъявить формальный протест в Пекине против допущенного китайскими министрами нарушения принятых ими перед нами обязательств, имея в виду воспользоваться этим обстоятельством, чтобы потребовать от китайского правительства соответствующих компенсаций и, таким образом, не оставить безнаказанным отступление его от соглашения 19 июля 1898 г. При этом министерство полагало, что наиболее целесообразным было бы потребовать таковые компенсации в пределах Квантунского полуострова и нейтральной зоны, т. е. именно в тех местностях, где мы не придем в столкновение с притязаниями англичан и где у нас имеются первостепенные государственные интересы».

Ниже мы увидим, какую компенсацию русское правительство имело в виду выговорить себе у Китая, сейчас же обратимся к русскому ответу на английские предложения. Ответ этот возвращался к. первоначальному английскому проекту, был составлен в осторожных выражениях, но значительно сужал базу, на которой должно было быть построено соглашение. Ответ этот был дан в ноте, переданной английскому послу 26/I 1899 г., гласившей ³⁵: «Императорское правительство не преминуло подвергнуть всестороннему  рассмотрению делавшиеся ему с прошлого года великобританским правительством предложения о заключении обеими державами соглашения, имеющего целью устранение конфликтов, порождаемых с некоторых пор заинтересованностью их подданных в экономических делах Китая, приобретших такую значительность с того времени, как пекинское правительство решило содействовать проведению железных дорог по своей обширной территории. Самая сущность этих подвергнутых рассмотрению столь cложных вопросов не позволила нам выработать какие-либо конкретные определенные предложения, которыми достигалась бы цель мирного согласования, побудившая обе стороны приступить к вышеупомянутым переговорам. Не желая тем не менее затягивать заключение принципиального соглашения, долженствующего свидетельствовать о твердом решении как России, так и Великобритании избегать всякого рода конфликтов и работать совместно в деле миролюбивого разрешения всех вопросов в области развития их промышленных и коммерческих интересов в Китае, — императорское правительство пришло к заключению, что в настоящее время в вопросах Дальнего Востока лучше всего было бы остановиться на предложениях лондонского кабинета, изложенных в ноте великобританского посла в Петербурге от 31 января минувшего года. Если правительство ее величества королевы разделяет эту точку зрения, то, не касаясь преждевременно специальных вопросов и деталей, которые могут быть разрешаемы постепенно, по мере представляющейся в том надобности, было бы возможно установить теперь же общие положения соглашения на основах разграничения сфер влияния в зависимости от экономической или географической заинтересованности той или иной державы. В виду же того, что в настоящее время вопросом, наиболее интересующим и с.-петербургский и лондонский кабинеты является вопрос о проведении и эксплоатации китайских железных дорог, естественно было бы прежде всего договориться именно по этому вопросу. Можно было бы условиться о следующем: 1) что Россия не будет препятствовать никаким железнодорожным предприятиям Великобритании в районе Янцзы и 2) что Великобритания, с своей стороны, не будет препятствовать аналогичным предприятиям России в районе, расположенном к северу от Великой Китайской стены. Заключить подобное соглашение было бы тем более легко, что оно вполне согласовалось бы с предложениями, сделанными нам британским правительством год тому назад и что оно соответствовало бы идее разграничения сфер влияния, — идее, игнорирование коей в ведущихся переговорах еще так недавно вызывало сожаление у маркиза Сольсбюри».

Побуждаемое отчасти соображениями парламентской тактики, стоящее перед близкою перспективою отправки своих войск в Южную Африку ³⁶ и, в конечном счете, добившееся в китайском вопросе, если не всего, то очень многого, английское правительство спешит с ликвидацией затянувшихся переговоров и выражает согласие на постановку вопроса в суженном виде. Нота, переданная 3/III 1899 г. гр. Муравьевым великобританскому послу в Петербурге, заключала в себе весь необходимый и достаточный; материал, из которого можно было построить столь долго ожидаемое соглашение.

В ноте этой проект соглашения получал следующую формулировку: «1) Россия обязуется не требовать ни для себя, ни для своих подданных никаких железнодорожных концессий в районе Янцзы и не препятствовать ни прямо, ни косвенно никаким требованиям железнодорожных концессий в этом районе, поддерживаемых великобританским  правительством. 2) Англия, с своей стороны, обязуется не требовать ни для себя, ни для своих подданных никаких железнодорожных концессий в районе, расположенном к северу от Великой Китайской стены, и не препятствовать ни прямо, ни косвенно никаким требованиям, поддерживаемым русским правительством». ³⁷ В заключение в ноте заявлялось, что предполагаемым соглашением не должны быть нарушены права Гонконг-шанхайского банка на Шанхай-Гуаяь—Ньючжуанскую линию, но что вместе с тем не может быть и речи о передаче банку в отношении названной линии прав собственности или контроля.

В дополнительной переписке, ведущейся в течение марта месяца, русское правительство заверяет англичан в признании им всех выговоренных Англией прав на Ньючжуанскую линию и подтверждает вместе с тем право свое «потребовать от китайского правительства концессию на сооружение ветви от одного из пунктов Китайской Восточной дороги по направлению к Пекину». ³⁸

Наконец, в апреле 1899 года кабинеты обмениваются теми двумя последовательными йотами (от 16 апреля), которые, будучи опубликованы в Оранжевой и Синей книгах, получили широкую известность как установившие соглашение о разделе Китая на сферы влияния.

Движимые заботами о «ненарушении прав Китая», авторы соглашения в течение всего того, времени, пока соглашение вырабатывалось, старались не тревожить предмета своей опеки излишними волнующими вопросами. Когда сферы влияний были определены и соглашение заключено, текст последнего просто доводится дипломатическими миссиями обеих держав до сведения правительства богдыхана.

Видавшее столь многие виды и привыкшее ничему не удивляться, пекинское правительство на этот раз, по-видимому, теряет привычное самообладание и спокойствие. В ответ на торжественные сообщения обеих миссий сановники цзун-ли-ямыня заявляют, что они не могут признать англо-русское соглашение для себя обязательным и что, «если соглашение это будет сопряжено с препятствиями или неудобствами для Китая, то факт получения сообщения не может служить доказательством согласия Китая».

Не менее характерно также то обстоятельство, что русский посланник в Пекине не обратил ни малейшего внимания на ответ Китая и, «оставив его без письменного возражения», счел полезным «при первом удобном случае вновь заявить министрам, что застенный Китай входит несомненно в сферу наших интересов» ³⁹.

О том, как было воспринято в Китае англо-русское соглашение и какими тайными надеждами утешало себя поваленное на землю китайское правительство, весьма подробно и красноречиво рассказывается в доверительной депеше Гирса от 21/V 1899 г. Сообщив об ответе Китая, заключительная часть которого (приведенная выше), была столь непривычна для слуха европейской дипломатии, Гире писал: «Означенная оговорка служит, несомненно, выражением удивления и страха, овладевших здешними: правителями при предположении, что вековой нашей вражде с Англией положен конец, и что Китаю остается только впредь беспрекословно подчиняться как нашим, так и английским требованиям. Опасения китайских министров усилились, когда, вслед за сообщением нашего  соглашения, им немедленно было предъявлено ходатайство нашей манчжурской дороги о предоставлении ей концессии на построение линии по направлению к Пекину. Министры заключили из этого обстоятельства, что мы спешим войти во владение предоставленным будто бы нам по разделу с Англией Северным Китаем. Никто из них не решался доложить императрице-регентше о нашем требовании, и все их старания были направлены к тому, чтобы, по возможности, отклонить его или, по крайней мере, затянуть его решение на неопределенное время, быть может, не без надежды, что представлявшееся им столь невероятным наше примирение с Англией окажется в действительности непрочным. Шум, поднятый в местной английской прессе по поводу проектируемой нами линии, и отчасти недоброжелательное отношение к ней великобританской миссии могли лишь укрепить упования министров на возможность скорого разлада между вновь договорившимися сторонами». Переходя к вопросу о той тактической линии, какую надлежало проводить в Китае русской дипломатии, Гире замечал: «...я счел своим долгом приложить усилия ко вселению в министрах убеждения, что мы ни при каких условиях не откажемся от нашего требования. В моих переговорах с цзун-ли-ямынем я тщательно избегал, однако, прибегать к каким-либо угрозам, не теряя еще надежды, что мы можем добиться преследуемой нами цели путем мирных настояний, лишь бы китайцы были уверены в нашей решимости. Как я имел честь доносить вашему сиятельству, я имею основания предполагать, что среди министров существует стремление выкупить Шанхай-Гуаньскую дорогу у англичан, чтобы отнять у нас этим повод требовать удовлетворения за нарушение соглашения 19/VII 1898 г. Ко мне подсылались уже совершенно частные лица с запросами, не дадим ли мы Китаю денег на возвращение Гонконг-шанхайскому банку части займа, выплаченного уже им китайскому правительству... Смею высказать личное свое мнение, что, по местным условиям, такой исход был бы возможен, если бы мы могли заместить англичан во всех условиях контракта о займе. В заключение позволю себе присовокупить, что в требуемой нами концессии китайцев пугают, главным образом, условия постройки и эксплоатации линий, выговоренные нами в пользу Восточной железной дороги. В их глазах военная охрана дороги и ширина полотна, одинаковая с шириною, принятою на всех наших железнодорожных путях, представляются условиями, отдающими Пекин в распоряжение наших войск...»

Вконец терроризованный цзун-ли-ямынь дает России требуемое обязательство не предоставлять ни одной державе, кроме России, права постройки железной дороги от Пекина в северном или северо-восточном направлении. ⁴⁰

Русскому правительству не приходилось серьезно задумываться над вопросом о выкупе Шанхай-Гуаньской дороги, ни тем более о проведении Пекинской. Сделанные достижения приобретали для него, таким образом, значение исключительно морального успеха и могли рассматриваться в положительном смысле только в смысле накопления политических прав и возможностей. Поэтому, «ценя сказанные положительные уверения почтенного правительства и во внимание к нему», петербургский кабинет в результате короткого обмена мнений счел возможным, отнюдь «не отказываясь от предъявленных им требований, не настаивать на немедленной постройке железнодорожной линии от Восточной дороги по направлению к Пекину». ⁴¹ 

Смысл и значение тех переговоров, которые продолжает вести Гирс по поводу сооружения этой дороги, по собственным его словам, сводились к следующему ⁴²: «...мои переговоры по поводу этой дороги будут иметь лишь тот результат, что вопрос о даровании нам концессии не будет снят с очереди, и тем мы облегчим себе его решение к тому времени когда императорское правительство признает возможным предъявить наши требования в более категорической форме».

Вынужденное к заключению соглашения с Англиею, как к политической уступке последней, и в процессе переговоров попавшее в положение стороны обороняющейся, русское правительство реальных осязательных выгод из этого соглашения не извлекло. Единственно ценным из того, что извлекла дипломатия молодого русского империализма из всего хода переговоров о соглашении, был довольно содержательный опыт в деле ознакомления с методами и приемами английской дипломатии. Подытоживая данные этого опыта, советник русского посольства в Лондоне писал ⁴³: «При заключении соглашения Англия держалась своих обыкновенных приемов: в то время, как она вела с Россией переговоры, посланник в Пекине устраивал заем для Гонконг-шанхайского банка, контракт которого носит отнюдь не коммерческий, а политический характер, направленный против нас и идущий вразрез с заключавшимся договором. Что при этом английское правительство не поддерживало только требования банка, а, напротив, банк исполнял лишь желания правительства, это видно из вышедшей «Синей книги», а особенно из того, что это последнее не остановилось даже перед таким необыкновенным шагом, как включение письма товарища министра иностранных дел в объявление банка о подписке на заем. Кроме дороги к Ньючжуану, о которой был уведомлен петербургский кабинет, для базиса была выговорена еще вторая линия к Синминтину; чтобы по возможности умалить значение этой последней и отвлечь от нее наше внимание, направление ее на карте, приложенной к объявлению, показано намеренно неверно. Но эти английские приемы не новые, и о них приходится говорить лишь в виде напоминания на будущее время. Более существенный интерес представляет значение, какое имеет для нас состоявшееся соглашение, и то, что из него хотят сделать англичане. Соглашение в том виде, какой оно имело осенью прошлого года, было для нас очень выгодно. В долине Янцзы даже серьезные коммерческие интересы мы можем иметь лишь в будущем; нынешнее же наше финансовое и экономическое положение еще в течение многих лет не допустит нас развить там свою деятельность; вся наша задача теперь заключается в сосредоточении наших сил в Манчжурии для выполнения не только экономических, но, главным образом, неотложных политических задач, которые мы там имеем. Проект соглашения давал нам возможность это сделать. Принимая его, англичане лишались права иметь свои железнодорожные линии в Северном Китае, а без такой базы все другие их предприятия и концессии останутся всегда лишь коммерческими делами, не опасными для нас, и никогда не приобретут политического значения. Под влиянием стоявшего так высоко в то время нашего престижа в Пекине и боясь впечатления, которое произвела бы в Англии полная неудача займа, английское правительство было готово тогда удовольствоваться сделкою чисто коммерческого характера. В происшедших затем промедлениях лондонский кабинет усмотрел с нашей стороны колебания и разногласия и воспользовался этим для достижения своей цели, т. е. устройства в Манчжурии гнезда для интриг и противодействия нам в Северном Китае. Это очень печальный факт, но и то соглашение, которое состоялось весной этого года, в сильной степени связывает руки англичанам и может считаться для нас выгодным, само собою, если ему не будет придано более широкого значения, нежели какое оно действительно имеет... Важнее всего то, что мы сохранили полную свободу действий в наших сношениях с китайским правительством. В этом вопросе наиболее опасными являются толкования, которые делает Англия по поводу соглашения. В своей речи г. Бродрик ⁴⁴ видит достоинство его в том, что оно кладет предел бывшему до сих пор нежелательному положению, при котором переговоры Англии с заинтересованными в китайском вопросе дружественными державами сводились к дуэли, в которой выстрелы обеих сторон были направлены в цзун-ли-ямынь. Другими словами, г. Бродрик желал бы, чтобы в будущем мы вели наши дела с Китаем по совещании и совместно с Англией. Опыт наших сношений с Альбионом уже давно убедил нас, что такой порядок для нас был бы гибелен. Для нас может быть выгодно, как мы сделали относительно Манчжурии, заключить с Англиею соглашения, так сказать, отрицательные, т. е. такие, в которых, не жертвуя ничем существенным, мы можем стеснить Англию в принесении нам вреда. Напротив, совместное с ними действие крайне опасно. Лицемерные и вероломные, они скажутся нашими союзниками и под рукою сделают все, чтобы воспрепятствовать выполнению наших стремлений на Дальнем Востоке... Мы должны держать себя безусловно независимо в наших сношениях в Пекине, уклоняясь от всяких совместных с Англией действий. Само собою, при этом важно только преследовать наши интересы и задачи, но не задаваться целью нанесения вреда Англии, и потому наша независимость не может нам мешать соглашаться с нею по отдельным второстепенным вопросам, причем соглашения эти, чтобы быть для нас выгодными, как выше указано, должны будут иметь, вероятно, отрицательный характер. Несмотря на отсутствие действительно непримиримых интересов между обоими государствами, поведение Англии делает совершенно невозможными для нас совместные действия с нею в политических делах».

С иною оценкой и иными настроениями подходили к своей дипломатической продукции англичане. «Мы достигли удовлетворительного соглашения с русским правительством, — говорил лорд Сольсбюри на банкете Академии Художеств ⁴⁵. — Надеюсь, что соглашение окажет хорошее влияние; не желаю распространяться о том, к каким обширным результатам может привести соглашение, но, ввиду отношений, временно существовавших за последние 50 лет между нами и этою великою империею, я полагаю возможным радостно приветствовать факт, что мы достигли соглашения по китайскому вопросу, которое, как я полагаю с некоторой достоверностью, предотвратит всякую вероятность столкновения между нашими интересами и целями в будущем». Оратор поздравлял, в заключение, Англию с тем, что она в настоящее время находится в дружественных отношениях со столькими нациями на земле. Органы двух важнейших политических партий, с своей стороны, поздравляли министра с успехом, которым увенчались усилия его устранить бесполезные столкновения России и Англии на Дальнем Востоке. Как шаг на пути к выходу Англии из состояния «splendid isolation», как основа  для возможных в будущем соглашений с Россией по ряду других вопросов, как предпосылка создания спокойного тыла на Дальнем Востоке, необходимого для полезной работы на южно-африканском фронте, — так квалифицировался факт соглашения во всех этих официальных приветствиях и поздравлениях.

Соглашение это, по убеждению англичан, должно было послужить отправною точкой для их дальнейшей активной политики в Китае.

Выступающий в заседании палаты общин 28/V (9/VI) 1899 г., посвященном китайским делам, лорд Чарльз Бересфорд в своей речи намечает для Англии задачу взять в свои руки реорганизацию китайской армии, завладеть командными должностями в ней, провести ряд реформ в делах финансового и внутреннего управления Китая — одним словом, британизировать весь строй китайской жизни.

Если выступление Бересфорда было выступлением не ответственным, и речь его — скорее речью политического мечтателя, то отнюдь не к области политических фантазий относилась речь ответственного оратора и реального политика, товарища министра иностранных дел сэра Бродрика: «Мы будем требовать от китайского правительства,— заявлял он, — исполнения данного нам обещания не отчуждать какой-либо другой державе земель в долине Янцзы и разрешения продолжать бирманские железные дороги в Юнань на соединение с Чинкиангом, если найдутся британские капиталисты, которые пожелают взяться за это дело. Мы смотрим на улучшение теснин Янцзы, как на задачу, по соглашению с китайским правительством, для английских инженеров. Опыты этого улучшения будут, произведены в непродолжительном времени. Не считая военных судов в Шанхае, мы имеем в настоящее время 3 канонерки на Янцзы; мы предполагаем иметь, сколько потребуется, морских сил между устьем и Ишангом и изучить вопрос, можно ли иметь канонерки и выше Ишанга. Это — меры предосторожности, и принимаются они для безопасности наших купцов и торговцев».

В течение последующих месяцев отмечается значительное расширение английской концессии в Ньючжуане, причем главный инженер Ньючжуанской дороги, англичанин Киндер, не встречает препятствий к уменьшению площади земель «китайской» железной дороги с тем, чтобы увеличать участок, требуемый Англиею.

В течение тех же месяцев, когда встает вопрсс о расширении международной и отдельной французской концессии в Шанхае, англичане выступают с протестом, заявляя, что это противоречит обязательству, принятому на себя Китаем в 1898 г. не закладывать, не отдавать в аренду и не уступать земель в долине Янцзы какой-либо иной державе. Через некоторое время, под давлением событий в Южной Африке, Англия идет на уступки французам, поясняющим, что соглашение между муниципальным советом французского и международного поселений и Китаем состоялось еще в 1896 г., т. е. ранее принятия Китаем обязательств перед Англиею. Однако, как отмечал русский посол в Лондоне ⁴⁶, во время переговоров исчерпывающе выявилась точка зрения англичан на их права на Янцзы: «Великобританское правительство, по-видимому, не считает, что обязательство Китая не отчуждать ничего в долине Янцзы касается Англии. Оно не объявляет этого категорически, но это видно из его деятельности в Шанхае и Возунге. Оно настаивает на своих правах без всякого предварительного совещания с представителями других держав и требует от Китая учреждения сетльментов, носящих  название международных, но, в действительности, находящихся вполне под английским контролем».

Стремление англичан к расширительному применению на практике соглашения о железнодорожных концессиях и к приобретению исключительного положения на Янцзы не мало тревожило русскую дипломатию. «Когда Англия принудила Китай дать обещание о неотчуждении другим державам земель в бассейне этой реки, — рассуждал Лессар ⁴⁷ — то ни одно из государств не потребовало разъяснений, что это касается и Англии. Но в китайской ноте это обязательство так именно изложено, и при удобных случаях и теперь было бы не поздно ставить это на вид Англии. Мы обязались не просить концессий в долине Янцзы, но во всех других отношениях сохраним полную свободу действий и потому имеем полное право послать по этой реке от времени до времени наши канонерки. Река не заарендована Англией, и эта последняя не могла бы в виде компенсации требовать стоянки для своего флота в Талянване и Порт-Артуре».

Разумеется, не безупречная по части хищничества в Манчжурии русская дипломатия не считала для себя удобным открыто выступать против притязаний английских хищников на важнейшую китайскую артерию. Но побудить другие заинтересованные державы ограничить притязания Англии ей казалось возможным. В своем доверительном письме Гирсу от 4/V 1900 г. гр. Муравьев писал: «Такое весьма невыгодное для интересов других держав положение дел может в будущем представить серьезные затруднения и, пока притязания англичан не приобрели характера давности, было бы полезно, если бы одна или несколько держав получили от китайцев разъяснение, что обязательство о неотчуждаемости земель в долине Янцзы равно касается и Англии... Нет сомнения, что правильного определения смысла китайских обязательств 1898 г. могли бы добиться те державы, которые, как Америка, Германия, Франция, имея существенные интересы на юге Китая, должны противиться попыткам Англии создать для себя первенствующее положение в долине Янцзы»...

Больше всего надежд в этом отношении возлагалось царскою дипломатией на Францию.

Что надежды эти были напрасны, что Франция вовсе не была расположена к тому, чтобы взять на себя роль охранителя китайской территории от всякого расчленения, явствует из того, что сама она в ту пору в не меньшей мере была заражена тою же империалистической болезнью, в качестве сферы своего преимущественного влияния и своего железнодорожного строительства намечая юго-восточные провинции Китая: это было намечено еще франко-китайской конвенцией от 20/VI 1895 г., это было признано англо-французской декларацией от 15/I 1896 г., это было оформлено обменом нот между французским поверенным в делах в Пекине и цзун-ли-ямынем 9/IV 1898 г., это было подтверждено, наконец, всею политической практикой Франции в Китае в течение последующих лет.

Не менее неосновательны, чем двусмысленные расчеты царской дипломатии охранить при помощи Франции долину Янцзы от английских захватов, были и политические расчеты сановников цзун-ли-ямыня, как мы видели выше, делавших ставку на соперничество и антагонизм, которые, по их мнению, должны были проявиться между самими заинтересованными в расчленении китайской территории державами. 

В эпоху боксерского восстания, непосредственно следующую за рассматриваемым временем, эти расчеты были блестяще опровергнуты действиями дипломатического корпуса в Пекине и тех соединенных военных сил, на которые он опирался.

Китай продолжал быть немым объектом всяческих соглашений и основанной на них практики расчленения и разграбления.

Только последующие страницы китайской истории покажут воочию, каковы те силы, которые одни в состоянии охранить целость и независимость Китая.

А. Попов

Текст воспроизведен по изданию: Англо-русское соглашение о разделе Китая (1899 г.) // Красный архив, № 6 (25). 1926