По поводу англо-русских недоразумений 1885 года

      Наши усложнения с Англиею начались по следующему окончательному поводу: летом 1884 года, после того, как жители Мервского оазиса подчинились России, Гладстон просил наше правительство определить точнейшим образом пограничную линию между Афганистаном и Россиею.

      Прецедентом для такого представления послужило соглашение, состоявшееся между Англиею и Россиею в 1873 году. Соглашение это, отчетливо формулированное в депеше лорда Гренвилля к английскому послу при петербургском дворе, лорду Лофтусу, от 17 октября 1872 года, имело в виду определить в Азии демаркационную черту, южнее которой не могло бы распространяться русское влияние, а севернее — английское. По соглашению между обеими державами эта черта должна была совпадать с северною границею Афганистана, почему все страны, лежащие на север от нее, подпадали под протекторат России, а простирающиеся к югу составляли арену беспрепятственного влияния Англии. Такою мерою хотели устранить возможность столкновения между обеими державами.

     Нужно иметь в виду, что во время, когда состоялось соглашение, Коканд, Бухара и Хива либо были присоединены к России, либо подпали фактически ее власти; но со стороны Каспийского моря мы владели тогда одним Красноводским укреплением , отстоящим на несколько сот верст от границ Афганистана. Согласно того, обе стороны опасались только, чтобы Бухара или Хива не задрались как-нибудь с Афганистаном, и чтобы из-за ссоры между собой русских и английских вассалов не начались бы недоразумения между великими европейскими державами.

     Что же касалось до возможности пограничных ссор с Афганистаном со стороны, обитаемой туркменскими племенами, то она представлялась совершенно невозможною, так как Россия и не думала еще распространять свое влияние среди туркменских кочевьев. Потому внимание дипломатии было направлено только на точнейшее определение границ между среднеазиатскими ханствами и Афганистаном. Здесь за исходную пограничную точку было принято озеро Сары-Куль, из которого вытекает один из рукавов реки Амударьи, и граница назначена как по этому рукаву, так и собственно по реке Амударье до аула Ходжа-Салеха. Далее граница направлялась к югу, юго-западу и западу, причем Афганистан отделялся от хивинских владений полосою совершенно необитаемых и безводных степей. В депеше лорда Гренвилля было сказано о северо-западной границе Афганистана, что округи «Ахча, Серипуль, Маймене, Шиберган и Анхой входят в состав Афганистана, а простирающаяся далее степь принадлежит туркменским племенам».

      Ахалтекинская экспедиция Скобелева изменила положение России в Закаспийской стране. С падением Ахал-Теке отдельные туркменские племена стали добровольно признавать над собой власть России, и, наконец, в прошлом году подчинился богатый Мервский оазис.  Для поддержания порядка в обширной приобретенной стране Россия заняла Серахс, лежащий на границе Персии на реке Герируд.

     Сенсация, произведенная овладением Серахса, была почему-то до того велика, что министерство Гладстона, имея в виду неопределенность в назначении северо-западной границы Афганистана (как оно было формулировано в соглашении 1873 г.), просило о назначении смешанной англо-русской комиссии для проведения этой границы на месте.

      Таким образом, смешанная комиссия должна была проводить границу ранее, чем было определено в принципе, где и как должна была она пролегать.

    Здесь первая ошибка дипломатии, сделанная с английской стороны и с русской, согласившейся послать пограничную комиссию.

      Наше правительство предлагало, впрочем, хотя и не настойчиво, определить полосу земли, в пределах которой пограничная комиссия могла проводить границы.

     Со стороны ост-индского правительства старшим комиссаром был назначен генерал Лемзден, член совета Индийской империи, а со стороны России генерал Зеленый, бывший военный наш агент в Константинополе (до войны). К Лемздену было назначено три помощника, полковники: Стюарт, Риджуе и Стивен, знатоки, якобы, Средней Азии и владеющие русским языком. Из них Стюарт был долгое время английским агентом в Хорасане и помогал словом и делом враждебным России элементам в юго-западной Туркмении, Стивен был вторым секретарем английского посольства в Тегеране, а Риджуе был начальником английского конвоя. Помощником Зеленого назначен Лессар, инженер путей сообщения, состоявший при постройке Закаспийской железной дороги, а потом исследовавший страны, лежащие вверх по рекам Герируду, Мургабу до Пендежа и Зюльфанара.

      Как только состоялось соглашение об установлении пограничных комиссий, ост-индское правительство просило афганского эмира Абдурахман-хана пропустить Лемздена с его конвоем из Кветты к Герату и далее до границы, причем было оговорено, что конвой будет состоять из 500 человек. Абдурахман согласился с тем, что Риджуе, командир конвоя, должен был во всем подчиняться доверенному офицеру, посланному эмиром.

     Дело началось обманом со стороны англичан. Когда офицер эмира прибыл к английскому отряду, он нашел, что последний вместо пятисот — состоял из 1600 вооруженных людей, кроме еще большего числа прислуги. Потому он отказался сопровождать англичан, так что ост-индское правительство принуждено было отозвать из конвоя 1100 человек.

     Несмотря на отлично дисциплинированную в Англии прессу, она проболталась, что Лемздену было ассигновано 500.000 рублей на подкупы. Кроме того, для угощения Лемзден вез с собою 300 дюжин шампанского, 150 дюжин красного вина, 100 дюжин других вин, 100 дюжин коньяку, 150 дюжин виски и 400 дюжин английского пива. Газета, рассказавшая все это, вызвала со всех сторон нарекания, и для своего оправдания назвала калькуттскую фирму, у которой пограничная миссия покупала вина и водку. Объявивши это, газета прибавила: «Миссия сэра Питера Лемздена была с самого начала позорной интригой, придуманной и выдвинутой индийским министерством в Лондоне и секретариатом иностранных дел в Калькутте, с целью поддеть русских на удочку выставкой военной силы и гигантскою системою подкупа».

      Нужно к тому заметить, что нынешний индийский вице-император лорд Дефферин, бывший английский посланник в Петербурге, отличается глубокою ненавистью к России и тою самонадеянною наглостью, которая у англичан так хорошо прикрывается наружным приличием и джентельменскою выдержкою.

       В то время как миссия Лемздена была уже в Афганистане, лорд Дефферин затеял торжественное свидание с Абдурахман-ханом с намерением убить разом двух бобров: и доказать России, что владелец Афганистана не более как послушный вассал Англии, и повлиять на Абдурахмана внешним величием английской власти в Индии.

     Съезд был назначен в Равуль-Пинде, на севере Ост-Индии, куда англичане ко времени приезда эмира стянули до 40.000 войска.

      Что происходило на этом свидании, конечно, неизвестно. Переговоры с Абдурахманом лорд Дефферин вел в присутствии сына императрицы Виктории, герцога Канаутского. Известно только, что англичане остались очень недовольны Абдурахманом, который брал деньги и оружие, опоясался поднесенною ему драгоценною саблею, просил еще деньги и оружие, будто для войны против России, но пропустить английские войска через Афганистан не согласился, мотивируя свой отказ ненавистью афганцев к англичанам.

        Итак, Англия сделала все возможное, чтобы обострить незначительный пограничный вопрос и вызвать раздражение в русских и в их правительстве. С другой стороны, и главноуправляющий Кавказом князь Дондуков-Корсаков не отстал от Дефферина в легкомыслии. Прошлою зимою, живя в Петербурге, он неоднократно говорил в яхт-клубе, что не пустит Зеленого с его комиссиею для регулирования границы, а задержит его до тех пор, пока Лемзден не надоест афганцам и они его не перережут вместе с конвоем. Эта болтовня была тем более неуместна, что весь дипломатический корпус записывается в яхт-клуб и очень часто его посещает. Когда же князю Дондукову государь пожаловал мундир каких-то казачьих войск, стоящих на Кавказе, то он в клубе после обеда говорил во всеуслышанье: «Чем мне отблагодарить государя? разве тем, что поднести ему Герат». Дипломаты — свидетели такой болтовни, не оценивая настоящим образом слова Дондукова, телеграфировали во всю Европу о решении взять Герат.

     Пока это происходило в Петербурге, миссия Лемздена, в ожидании приезда Зеленого, обратилась в политическую агентуру, прямо и открыто действующую против России. Английские офицеры исследовали пограничную местность, возбуждали против русских афганцев и туркмен, подкупали их, отбирали подписи и рукоприкладства у туркменских старшин и т. д.

      Таким образом, пограничный вопрос все более усложнялся. Впрочем, и по существу он не был легким.

     Реки Мургаб и Герируд, протекающие в афганских пределах, при выходе в Туркменскую степь представляются там артериями, около которых сосредоточивается вся жизнь туркмен. Потому если Россия хотела удержать их в своей власти, то должна была озаботиться обеспечением туркменских кочевьев и поселений водою, этим синонимом жизни в Средней Азии. Как не было неопределенно соглашение 1873 года, но оно все-таки давало бесспорное право домогаться, во имя туркменских интересов, чтобы афгано-русская граница была проведена по северной окраине владений бывшего в то время афганским эмиром Шер-Али-хана.

      Герируд, пограничная река, отделяющая Персию от Туркменской степи, была вовсе не заселена до последнего времени, благодаря вековечной вражде между персиянами и туркменами.

      Для общей характеристики долин Герируда и Мургаба и населяющих их народов, необходимо оговориться, что туркмены с давних уже пор опустошили своими разбойничьими набегами всю персидскую провинцию Хорасан, и не одну ее, но и пограничное пространство от Гератской и Мургабской областей до Каспийского моря. Ежегодно туркменские алламаны грабили, убивали, уводили в плен тысячи людей из всего северо-восточного угла Персии и северо-западных областей Афганистана. Прозванный восточными писателями раковиной мира Хорасан совершенно обезлюдел, как одичали и обезлюдели все некогда высококультивированные страны, соседние с Туркменскою степью. И не было способов смирить их, потому что с туркменами трудно шутить. Как на пример, можно указать на Нур-Верды-хана; хана Ахала и Мерва (умерший в 1880 году), умевшего давать отпор врагам туркмен. Так, Медэмий, хан Хивы, чтобы положить конец разбоям туркмен, собрал огромное войско и в 1855 году подошел к Серахсу. Здесь произошло сражение, которое кончилось совершенным разбитием хивинцев. При этом сам Медэмий-хан был захвачен вместе со своею свитою на высоком кургане и безжалостно зарезан. После того грабежи алламанщиков стали еще настойчивее.

     Тогда персидское правительство решило покончить с туркменами и разорить самое их гнездо Мерв.

     Предварительно в 1860 году было устроено персиянами укрепление на левом берегу Герируда, названное Новым Серахсом, а затем в 1861 году персидское войско в составе 12.000 пехоты и 10.000 кавалерии с 33 орудиями двинулось на Мерв. Туркмены струсили — предложили 1.000 семей заложников за то, что будут жить смирно, 1.000 всадников для шахской службы и по мискалю (золотнику) золота с каждого двора. Персидский главнокомандующий Хамзе-мирза отказался от этих предложений, решившись искоренить туркменское гнездо. Но судьба решила дело иначе. Персияне были разбиты наголову, и только часть конницы успела удрать от резни. Пленных было так много, что цена невольника на бухарских и хивинских рынках упала до 7 руб. за голову.

     После мервского разгрома персияне окончательно отказались от мысли смирить туркмен, грабежи которых проникли до самой середины Персии. К слову сказать, тот же Нур-Верды-хан, который наказал так удачно хивинцев и персиян, разбил и русский отряд генерала Ломакина при Ахал-Теке в 1879 г.

     Так как туркмены жили только разбоями и продажею живого ясыра, захваченного в Персии, Афганистане, Хиве, даже на берегах Каспийского моря, и так как с ними никто не мог сладить, то кругом туркменских владений все запустело и обезлюдело. Проезжая по окрестным странам Персии и Афганистана, европейцы видели всюду одни развалины, встречали безмолвие пустыни там, где кипела когда-то широкая и богатая жизнь.

    Вот почему часть течения реки Герируда была совершенно пустынна до самого последнего времени. Только после занятия нами Старого Серахса, около него стали поселяться солоры, самое слабое туркменское племя, а потому более склонное к оседлости и труду.

     Выше Серахса долина Герируда была также обезлюденна и пустынна. Полковник английской службы Мак-Грегор проезжал в 1875 голу по долине Герируда от Герата до персидской границы. Он говорит, что «на всем протяжении сделанного им пути по гребню длинной гряды невысоких возвышенностей, замыкающих долину с севера, расположен ряд сторожевых башень, который должны были бы быть заняты пограничною стражею, но остаются пустынными. Будь эти башни заняты, нет сомнения, они могли бы служить весьма действительной защитой, так как и самой маленькой партии туркмен не удалось бы пробраться днем, а если б партия и проскользнула ночью, то утром легко было бы убедиться в этом, и, рассчитав приблизительно численность партии, сделать тревогу».

Следовательно, в долине Герируда фактическою границею между Афганистаном и Туркменскою степью служил ряд возвышенностей, замыкающий с севера Гератскую долину.

     Что касается до долины Мургаба, то к югу от Мерва население, сгруппировавшееся по этой долине, состоит из туркмен-сарыков, известных своими разбоями. Эти сарыки, в пятидесятых годах, были вытеснены из Мервского оазиса текинцами и, двинувшись к югу, разогнали солоров, которые теперь приютились у Серахса. Местность, занимаемая сарыками, граничит на севере Иолотаном, а на юге Пенде, или Пенджехом, при слиянии реки Кушки с Мургабом.

     Вечная борьба между собой разных туркменских племен и взаимные набеги поддерживали в аулах всегдашние беспорядки. В силу этого от времени до времени сарыки, теснимые текинцами, подаются южнее Пенде, до деревни Чал-Дахтыр, занимают афганские пастбища и платят за это известную подать. Это, впрочем, не мешало им грабить афганские поселения.

    После занятия русскими Мерва и Иолотана, все туркмены присмирели. Этим обстоятельством решились воспользоваться афганцы, вернее, англичане, чтобы подчинить себе сарыков.

     Вообще, по мере того, как Россия установляла в Туркменских степях порядок и спокойствие, замечалось желание подчинять их своему влиянию. Например, еще в 1881 году, вслед за покорением Ахал-Теке, в Пенде появляются какие-то агенты. Какой-то индиец сия-пуш (черноризец) начал даже антирусскую пропаганду в Мерве, где уговорил некоторых туземцев оказать сопротивление русскому отряду, но был взят в плен и отправлен в страны отдаленные.

     Несмотря на все это, сарыки, жившие в Пенде, не пускали к себе афганцев и не признавали их власти. Это свидетельствует г. Лессар. бывший в марте 1884 года в Пенде и не встретивший там ни одного афганца, и доктор Регель, бывший там же через два месяца после Лессара.

     Таким образом, исходя из точного смысла соглашения 1873 года и имея в виду, что к русским перешли права, оговоренные в этом соглашении для туркменских племен, граница России с Афганистаном должна бы быть проложена от Ходжа-Салеха по прежнему направлению, затем пойти по ряду холмов, пересекающему течение Мургаба южнее оазиса Пенде, отсюда, оставляя часть долины реки Кушки в русских пределах, до деревни Чал-Дахтыр. Здесь граница должна пойти на юго-запад и направиться по гряде возвышенностей, о которых говорит Мак-Грегор, по границе Персии.

     Строго говоря, такая граница была бы основана и на бывшем в 1873 году соглашении и на этнографических пределах туркменского, афганского и иранского народов.

     Для англичан, чтобы они ни говорили, такое или другое направление границы было тоже все равно. Но спроста они ничего не умеют делать.

     Как только русские заняли Серахс, английские газеты стали убеждать эмира Абдурахмана занять Пенденский оазис и построить там сильную крепость.

      В августе 1884 года губернатор соседней афганской крепости Бала-Мургаб прискакал в Пенде с сильным отрядом кавалерии, который вез на крупах лошадей пехоту, и занял Пенде. С сарыками, которые хотели сопротивляться, была произведена безмилосердная расправа, а афганцы объявили Пенде составною частию своей территории.

      В конце прошлого года в Бала-Мургаб, отстоящий от Пенде примерно в 55 верстах, приехал генерал Лемзден со своим конвоем, который расположился здесь лагерем. Отсюда Лемзден поехал в Пенде, здесь подкупал старшин-сарыков, увещевал их служить эмиру верно, и вообще открыто и прямо поощрял афганцев действовать против соглашения 1873 года. По этому поводу английские газеты говорили, что неприбытие русской комиссии на руку англичанам, которые могут свободно разъезжать по границе и утверждать здесь влияние Англии.

     Вообще, положение, занятое английскою комиссиею, было не только открыто враждебно России, но направлено к возбужденно туркмен против нашей власти. Скорострельные ружья, даже значительными партиями, стали раздаваться особенно усердным партизанам Англии.

       Поощряемые англичанами, афганцы после занятия Пенде перешли реку и двинулись на север. Последовательно они заняли на Мургабе Дали-Кепри, Сары-Язы Абдула-Рабат, Чарбак и даже приблизились к Иолотану, отстоящему в каких-нибудь 60 верстах от Мерва, где находилось центральное управление текинцами. Наши посты отступали перед афганцами, которые, конечно, по совету англичан, заняли долину Мургаба на 120 верст севернее оазиса Пенде. Затем афганцы, вероятно, одумались и потянулись опять к югу.

     При таком положении вещей, даже помимо легкомыслия князя Дондукова, нельзя было позволить афганцам продолжать шутку шутить в виду туркмен, недавно подчинившихся России.

     Поэтому нашему отряду в Серахсе велено было подняться по реке Герируд вверх по течению и занять деревню Пули-Хатун, лежащую близь выхода этой реки в степи из тех самых песчаных возвышенностей, которые пересекают течение Мургаба близь Пенде. Затем наш отряд стал усиливаться в долинах Герируда и Мургаба и к войскам приехал генерал Комаров.

      Приближение сравнительно более значительных русских сил, особенно же занятие Пули-Хатуна заставило Лемздена уехать с частию своего конвоя и миссии из Пенде, оставив здесь, конечно, для военного руковождения, трех офицеров и 50 солдат. Кстати сказать (это было в феврале), англичане и индийские солдаты начали страшно страдать от холода и лишений.

     С появлением русских близь Пенде старинная ненависть афганцев к англичанам воскресла с старою силою. Обирая английские деньги, запрашивая невероятные цены за припасы, афганцы стали еще угрожать английскому лагерю. Поэтому Лемзден перебрался в марте в Тирпуль, лежащий около 80 верст к западу от Герата на самой границе Персии, чтобы в случае нужды спастись на территорию шаха. Лемзден, оставляя Бала-Мургаб, снялся ночью; его поспешное передвижение к персидской границе, форсированные переходы днем и ночью под проливными дождями и по невылазной грязи походили на поспешный и скрытный побег.

     Сосредоточив некоторый отряд у Пули-Хатуна и приняв непосредственное начальство над колонной в 1.200 человек, генерал Комаров пододвинулся вперед к устью Кушки.

     Тут началась комедия, так дорого стоившая афганцам. Поощряемый английскими офицерами, особенно капитаном Устом, афганский генерал стал обращаться и с Комаровым и его отрядом с чисто азиатским высокомерием. Афганцы перешли на левый берег Кушки и двинулись навстречу Комарову. На флангах русской позиции и в тылу нашего отряда появились афганские отряды, которые охватывали нас и грозили подавить нас своею многочисленностью.

     Тогда генерал Комаров решился дать хороший урок нахалам-афганцам и их учителям. Беспристрастие заставляет меня, однако, заметить, что решимость генерала Комарова, как она ни была необходима в данную минуту, подкреплялась, как мне кажется, тайными инструкциями главноначальствовавшего на Кавказе князя Дондукова. Так должно было быть непременно. И я это утверждаю, потому что знаю Дондукова и знаю также, что ему, по разъяснении дела, послано весьма резкое замечание.

ииииЧтобы выбиться из сдавливающего его афганского кольца, генерал Комаров два раза требовал от афганского генерала, чтобы он убрал свои войска на правый берег Кушки. Получивши решительный отказ, генерал Комаров двинул весь отряд вперед, но был встречен огнем и атакой афганской кавалерии. Результат столкновения известен. 4.000 афганцев были разбиты наголову с потерею всей артиллерии, обоза и лагеря. Трепка была им задана капитальная, и хотя генерал Комаров доносил сначала, что было убито и ранено около 500 афганцев, но по точнейшим сведениям оказалось, что они потеряли до 1.500 человек, вместе с утонувшими, прирезанными сарыками и погибшими от голода в пустынной и безлюдной стране. Сарыки разграбили также лагерь оставшихся англичан и угнали в неволю прислугу и конвой лагеря.

       Разбежавшиеся афганцы очистили всю долину Мургаба до самого Герата.

    Кажется, немного ранее того генерал Комаров приказал также продвинуться вперед, приблизительно на 70 верст к югу, отряду, стоявшему у Пули-Хатуна, и занять Зюльфанар, лежавший у выхода Герируда из второй гряды (параллельной с той, которая тянется между Пули-Хатуном и Пенде). Вместе с тем, генерал Комаров, чтобы установить какой-нибудь порядок в стране, организовал народное правительство в Пенде.

    Победа русских при Пенде была для англичан громовым ударом. Привычные к всегдашней уступчивости русской дипломатии, как только британский лев показывал зубы, убежденные, что русские, а особенно наши вечно чего-то трясущиеся дипломаты, эти полуиностранцы, ничего общего с Россией не имеющие, не доведут дела до такого конца, англичане не верили глазам и ушам своим, чтобы московиты дерзнули вздуть их друзей, их вассалов в то самое время, когда лорд Дефферин препоясывал «le sabre de mon père» Абдурахмана в Равуль-Пинде на страх врагам. Положение англичан стало не только высококомичным, но даже драматичным.

      Абдурахман получил известие о разгроме его войск и, как говорят, удивился только, что потеря незначительна. Затем Абдурахман оставил с своим конвоем Равуль-Пинд и, не доверяя мосту железной дороги, а может быть, англичанам, переправился через Инд у Аттока в экипаже и затем скрылся в своих владениях. В пограничном городе он издал прокламацию к своему народу, в которой Абдурахман заявлял, что он не уступит иностранцам ни пяди афганской земли, и при этом поставил Англию, так сказать, на одну доску с Россиею. Только, будто извиняясь перед афганцами на свою близость с англичанами, он заявил, что «английский союз выгоден Кабулу». С тех пор Абдурахман смолк, и про него в последнее время вовсе не слышно.

     Здесь у места сказать несколько слов об Абдурахмане. Как все претенденты на афганский престол, он приходится внуком знаменитому Дост-Магомету. Его отец, во время многолетних смут, последовавших в Афганистане после смерти Дост-Магомета, вызванных спорами за престол между сыновьями, братьями, внуками умершего эмира, был даже государем. При этом он был особенно обязан военным талантам и энергии своего сына Абдурахмана. Кажется, что пока отец последнего был эмиром, Абдурахман управлял Балхом, и когда отправился в поход против языческих племен Кяфиристана, его отец умер в Кабуле.

Тогда Кабулом завладел его дядя Шир-Али-хан, и Абдурахман, несмотря на ряд блестящих побед, был нечаянно атакован сыном Шир-Али Эюб-ханом в Герате, бежал отсюда в Персию, оттуда пробрался со своими приверженцами в Бухару и затем явился к русским властям в Самарканд, прося у них войск и оружия для борьбы против похитителей престола его отца.

    Конечно ни того, ни другого он не получил. Ему назначили 20 т. руб. содержания и дозволили жить в русских пределах. Между тем вспыхнула война между Шир-Али и Англиею, в которой английские войска, действовавшие в Афганистане в количестве 35.000 вооруженных людей и 40.000 разной челяди, терпели многократно неудачи.

     По смерти Шир-Али, Эюб-хан, его сын, сам отдался в руки англичан и поселен где-то в Индии, но Эюб-хану удалось разбить наголову английские войска под Гератом. Тогда на Эюб-хана двинулся форсированными переходами генерал Робертс, разбил его и отбросил в Персию, куда Эюб-хан и скрылся.

    Около этого времени, генерал Кауфман, туркестанский генерал-губернатор, был в Николаеве, я же был градоначальником в Одессе. Считая меня знатоком среднеазиатских дел, Кауфман нарочно приехал в Одессу, чтобы посоветоваться со мною об афганских делах.

    Взвесивши все обстоятельства, зная, что Абдурахман очень умный и энергический человек, что, несмотря на его кажущуюся симпатию к русским и ненависть к англичанам, нельзя никогда доверять азиату, и что каков бы ни был афганский эмир, но если он одарен умом и талантом, то никогда не продаст свою душу англичанам, которых одинаково ненавидит вся без исключения семья Дост-Магомета, я горячо советовал генералу Кауфману выпустить Абдурахмана из Ташкента и снабдить его деньгами для добывания отцовского престола. Мы говорили об этом вопросе целую ночь, и затем генерал Кауфман, которому нужно было отправиться в Николаев, очень просил провожать его на пароходе. Здесь мы опять и опять взвешивали все обстоятельства афганских дел, и наконец генерал Кауфман, отправлявшийся прямо в Ташкент, решился выпустить Абдурахмана в Афганистан. Последствия известны: Балх, Маймене и другие северные провинции признали немедленно Абдурахмана своим эмиром, а затем и вся страна, изнеможенная войною с Англиею.

      Как Дост-Магомет и Шир-Али, так и Абдурахман начал с полного подчинения Англии и с систематического прикарманивания английских капиталов.

— Давайте денег и оружие, оружие и денег, и затем оставьте нас в покое.

     Полагаю, если только Абдурахман действительно умен, талантлив и энергичен, он не изменит традициям дома Дост-Магомета. Как только он почувствует себя укрепившимся и как только положение Англии в Ост-Индии поколеблется хоть немного, Абдурахман пойдет добывать с оружием в руках Пенжаб, вековечное владение Афганистана, составляющий теперь, может быть, лучшую провинцию Ост-Индии. А пока пусть тешатся и обманываются англичане.

     Будто в ответ за победу под Пенде, англичане заняли бухту Гамильтон у южной части Кореи, говорят, отличную стоянку, огражденную четырьмя островками, по укреплении которых создается на Тихом океане Гибралтар, одинаково грозный для России, Японии и Китая.

     Я видел русского, бывшего в Лондоне во время известия о сражении под Пенде. Паника и перепуг были общие. Вместе с тем чувствовалось, как все общество Англии почувствовало прилив дикой злобы к России и русским; но вместе с тем, везде проглядывал непривычный для Англии страх, чувство неловкого перепуга, сознание, что впереди что-то неизвестное, страшное, как отдаленные раскаты приближающейся бури.

     Оставим пока парламент, министерство, Гладстона и рассмотрим: в самом деле, что наступательное движение русских по направлению к Индии страшно англичанам, или это просто бред английского воображения, ошибка, недоумение, ничем не объяснимое и непонятное.

     Англо-Индийская империя представляет огромное политическое тело по пространству, только в 5 раз менее России, но имеющее население в 2,8 раз более. Из числа 75.883 кв. миль и 240.000.000 жителей — 45.492 кв. мили, населенные 193.750.000 душ, составляют непосредственные владения императрицы Виктории. Остальная часть Ост-Индии принадлежит 153 туземным государям, находящимся в вассальных отношениях к Англии и управляющим своими подданными на основании конвенций, заключенных с калькуттским правительством.

    Роспись ост-индских доходов и расходов близко подходит к русскому. Государственный бюджет страдает хроническим дефицитом, обыкновенно превосходящим 100.000.000 рублей. Государственный долг составляет до 1.200.000.000 рублей, на погашение которого ежегодно отчисляется из бюджета 60.000.000 рублей.

   В январе 1871 года всех строящихся и построенных железных дорог в Индии было 13.377 верст; теперь там железнодорожная сеть составляет до 22.000 верст. В 1871 году длина телеграфных линий в Индии составляла 26.438 верст; теперь же там телеграфов около 43.000 верст.

    Ост-индское правительство содержит армию в 204.455 человек, из которых 62.652 европейца, а остальные 140.800 человек туземцы, вербуемые на 3-летний срок, без различия вероисповедания и каст.

    Войска разделяются на три армии: Бенгальскую (командует генерал Дональд Стюарт), Мадрасскую (командует генерал Робертс, победитель Эюб-хана под Гератом) и Бомбайскую, которые подразделяются на 19 дивизий и 17 округов. В 1872 году ост-индская армия состояла из 3 бригад и 15 конных батарей, 71 пеших английских батарей и 11 туземных, из 3 саперных и 3 инженерных корпусов, 9 европейских и 49 туземных кавалерийских полков, 50 европейских и 142 туземных пехотных полков.

     Ост-индская армия не приспособлена к ее усилению в случае войны и представляет военную силу, находящуюся всегда в мобилизованном состоянии. В случае необходимости усилить наличные боевые силы, ост-индское правительство прибегает к усилению вербовок и к формированию новых частей, кадровых, которых не существует в мирное время.

      Таким образом, ост-индская армия, взятая вне времени и пространства, представляет весьма значительные силы, хотя и организованные каким-то средневековым образом. На самом же деле эта армия представляется совершенно ничтожною по отношению к населению Англо-Индийской империи.

    Имея это в виду, нельзя сомневаться, что количество ост-индских войск было определено по соображениям не военным, а для удовлетворения полицейско-административных потребностей, да и то не принимая в соображение возможность беспорядков и бунтов.

      Следовательно, с военной точки зрения ост-индская армия как бы не существует и может отделить против внешнего неприятеля самую незначительную часть не иначе, однако, как под условием полного и доброжелательного спокойствия внутри страны.
 

Генерал-майор А. Гейнс