Кто с мечом к нам придет, тот•получит комплекс неполноценности на 1000 лет

Если подолгу смотреть в немецкие публицистические тексты, то можно увидеть не только представление о должном, имеющееся у современной немецкой элиты, но и ее комплексы и страхи.

Давайте посмотрим пристально на строчки немецкой газеты Die Welt, посвященные небольшому, но значительному отрывку русско-немецких отношений — Ледовому побоищу.

Для начала отметим, что немецкий публицистический стиль использует определенные формы языка, которые позволяют публицисту описывать чью-либо точку зрения, формально от нее отстраняясь.

С другой стороны, эти же формы используются в повседневной жизни для описания указаний, инструкций, приказов, императива. Тем самым немецкая публицистика не только описывает реальность, но и навязывает читателю представление о должном.

«Собственно, Александр Ярославич Невский был тем, кого мы сегодня называем полевым командиром», — начинает свою унизительную борьбу с русским героизмом редактор исторического отдела немецкой газеты Die Welt Бертольд Зеевальд. Как будто непонятно, что, стараясь умалить заслуги своего противника, которому ты проиграл самым разгромным образом, ты унижаешь самого себя.

В своей статье Зеевальд удивляется тому, что не только Русская Православная Церковь причисляет Невского к стану святых, но и вождь советского народа Иосиф Сталин приводит его в пример как национального героя и называет его именем одну из высших советских наград. Причиной тому оказалась якобы незначительная победа Александра Невского над войском немецких рыцарей на Чудском озере.

Описывая мнимую бесперспективность Невского, Зеевальд исходит из того, что Александр был вторым сыном князя Владимирского Ярослава Всеволодовича, и поэтому у него было мало шансов сесть на трон. Журналист сообщает своему читателю, что ситуация изменилась благодаря внешнеполитическим событиям, когда в 1237 году возобновились монгольские набеги.

Глава исторической редакции немецкой газеты может себе позволить не знать, что старший брат Александра, князь Новгородский Федор Ярославич умер в 1233 году, и формально Невскому ничто не мешало претендовать на престол.

Автор статьи пишет об этом потому, что немецкой газете нужно утверждать, что у Невского не было ничего, кроме громкого имени и боевой дружины. Как ничего кроме громкого имени не было у какого-нибудь мелкого рыцаря-министериала, или вообще как у раубриттера, рыцаря-разбойника. Зато как смачно Зеевальд описывает орденских рыцарей, которым Невскому пришлось противостоять.

«Тевтонский орден из Восточной Пруссии сливался со слабеющим орденом меченосцев из Прибалтики. Это разворачивалась мощнейшая военная машина средневековья, чтобы распространить свое господство на Восток», — не без пафоса начинается описание противника Невского.

Впрочем, и о целях ордена поначалу говорится высоким стилем: «С одной стороны, речь идет о получении новой дани, а с другой стороны, борьбе против объявленной ересью православной модификации христианства».

Однако автору статьи пришлось признать, что средством достижения этих сомнительных целей были так называемые операции: короткие, жестокие набеги. Он вынужден это сделать, чтобы приуменьшить количество немецких рыцарей и значимость баталии.

«Вероятно, это был один из таких рейдов, когда весной около 500 орденских рыцарей и 1000 ландскнехтов выдвинулись к Чудскому озеру», — пишет он. «Им противостоял Александр со своей дружиной, а также ополчение и наемники Новгорода», — рисует образ русского войска немецкий журналист.

Чтобы повысить правдоподобность образа, он ссылается на научные исследования, но не на конкретные, а так, вообще: «Западные исследования говорят о 3500 участниках битвы, русские любят умножать числа на 10».

Но так ведь можно договориться до того, что с немецкой стороны прискакали полторы калеки, героически погибли в борьбе с несметными полчищами русских наемников и Невский в результате взошел на престол царства русского.

Понятно, что немецкому публицисту нужен образ малозначительной России, и поэтому он будет постоянно преуменьшать значительность важных для русских побед. Чтобы проследить за этой тенденцией, обратимся хотя бы к одному конкретному немецкому исследованию Ледового побоища и сравним.

Если опираться на немецкие источники, то конкретные цифры о потерях Ливонского ордена можно найти в «Рифмованной ливонской хронике», литературно-историческом произведении конца XIII века. В 2260-й строфе говорится о 20 убитых и 6 пленных орденских братьях. Тут следует понимать, что братья ордена — это представители элиты и, прежде чем до них добрались русские витязи, должна была быть уничтожена большая часть немецкого войска.

Для автора «Рифмованной ливонской хроники» эти потери могли оказаться просто недостойными упоминания. Однако более поздние источники приводят оценки в несколько сотен погибших немцев. Так, в книге немецкого историка Хекеля «История восточных провинций Ливонии, Эстландии и Курляндии от древних времен до нашего столетия», изданной в 1879 году, упоминаются потери Ливонского ордена.

«В схватке погибли четыре или пять сотен немцев, среди которых были 20 орденских братьев, шесть других рыцарей попали в плен», — пишет Хекель. Здесь же он сообщает об отчужденных у Ливонского ордена территориях, не только захваченных ранее русских землях, но и части Латгалии.

Вот что пишет немецкий историк и противник русификации Прибалтики Теодор Шиманн об Александре Невском в 1877 году в книге «Россия, Польша и Ливония до XVII века»:

«По этой нужде Новгород, напуганный из Пскова, вызвал Александра Невского и в этот момент удача отвернулась. Слабое поселение на финской земле пало при первом же натиске, в следующие годы Псков был освобожден и вскоре, 5 апреля 1242 года, орденское войско потерпело на льду Чудского озера такое скверное поражение, что немцы были вынуждены отказаться от всех своих завоеваний. До самой Риги люди боялись и гонцы были посланы в Данию за помощью. Ливонии просто повезло, что Александр Невский не стал далее развивать свою победу. Он удовлетворился тем, что орден отрекся от своих завоеваний, а также от части Латвии, после чего обратил свое внимание в основном на восток».

Как мы видим, Шиманн не склонен преуменьшать для своих читателей значимость поражения немецкого ордена на Чудском озере. Хотя и умалчивает о количестве участников и потерь. Зеевальд, в свою очередь, умалчивает о значимости поражения для ордена и концентрирует внимание на относительно невысокой численности войск.

Само столкновение как таковое было действительно маленьким с сегодняшней точки зрения. Но именно с сегодняшней точки зрения. А для XIII века это было нормальное военное столкновение. Не мелкое, но и не особо крупное, а именно среднестатистическое и очень локальное.

Невский ударил очень быстро и очень точно, поставив немецких рыцарей в ситуацию цугцванга. В момент, когда они не могли сопротивляться, он их спровоцировал и разгромил. И, как результат, Невский вывел их из строя лет на 15–20. Когда же они смогли возобновить давление на Новгород, окно возможностей уже захлопнулось. Экспансия захлебнулась, так и не начавшись. Причем остановил он ее минимальными усилиями и в кратчайшие сроки без затягивания, осад, сражений и походов.

Новгород в то время был главными северными воротами на Русь, а через нее — к грекам и персам. Это был вход во всю речную систему Восточной Европы. Без контроля за этими воротами восточная Прибалтика — это одно из европейских захолустий, просто тупик, ну или милый тупичок.

Невский закрыл этот вход без особых усилий и оставил немецких рыцарей несолоно хлебавши. Грубо говоря, он превентивно положил их на лопатки и вернулся к внутренним делам. А этот регион так и остался одним из никому ненужных европейских медвежьих углов, по большому счету, на следующие 400 лет, вплоть до подъема Пруссии.

Если же следовать логике журналиста Зеевальда, то получится, что «мощнейшая военная машина средневековья» поджала хвост и сдала Руси завоеванные территории и даже часть Латвии после того, как «полевой командир» Невский успешно отразил грабительский набег небольшой группы рыцарей. Именно в этой логике и остается дальнейшее обвинение Невского в коллаборационизме с монголами, которое осуществляет Зеевальд в завершении своей статьи.

«В заключение Александр доказал, что он обладает не только военным, но и политическим талантом. Так как в отличие от других представителей его сословия он соглашался с монгольским господством, уклонялся от попыток мятежа и беспокоился о том, чтобы новые хозяева получали их дань», — пишет он. После чего добавляет: «Последующие поколения на коллаборационизм Невского закрыли глаза».

Коллаборационизм — этот термин XX века, возникший во время Второй мировой войны для описания сотрудничества местных властей с врагом на захваченных нацистами землях. В России это называют изменой или предательством. Зеевальд грешит применением этого термина, как формально, применяя его к другой эпохе, так и по существу.

Он не просто увязывает воедино предательство и политические таланты, он подменяет одно другим. Принятие господства, уклонение от попыток мятежа и уплата дани — вот, что немецкий журналист называет политическим талантом. За этим обвинением скрывается не только желание навязать образу русского богатыря склонность к предательству, но и какая-то обида. И если уж опираться на систему координат, описываемую категорией коллаборационизма, то косвенно всё по своим местам расставляет Шиманн.

Шиманн недаром упоминает Псков. Именно засилье пронемецкой партии в Пскове крайне обеспокоило Новгород. Ее также обезвредил Александр. Зеевальд со своей стороны ни словом об этом не упомянул. И понятно почему. Русский богатырь предал Зеевальда, то есть немецких рыцарей. Не любы они оказались, и это крайне обидно. Остается только морализаторствовать, упрекать в коллаборационизме и выражать глубокое возмущение и искреннее непонимание, почему русские предпочитают немцев бить, а с Востоком договариваться.

Чтобы понять, насколько уязвлено эго немецкого историка, нужно представить более глубокий исторический контекст.

Во-первых, когда Римская Империя ослабла из-за внутренних кризисов, франки, готы и саксы пробили лимес. А в следующую эпоху по Руси, да и вообще по всей Восточной Европе, прошлись монголо-татары. И Русь должна была быть чрезвычайно слаба. Но у немецких рыцарей, как у наследников преодолевших лимес победителей не получилось пройти через «Новгородские ворота», хотя в их распоряжении была «лучшая военная машина средневековья».

Во-вторых, у собратьев по рыцарским орденам, у всех этих конкурирующих франков и англосаксов, всё складывалось достаточно успешно. Там тебе и королевства в заморье есть, и Константинополь, гнездо схизматиков, взяли, и Европа всё еще как будто на подъеме… А тут, казалось бы, оккупированная Русь и всё под боком, а не получилось.

В-третьих, как это видно у Шиманна, с точки зрения психологических ощущений, им отвесили звонкую оплеуху, но даже добивать не пошли. Невский просто взял и оставил их без внимания, без «Рагнарёка», без эпических катаклизмов и пожаров «Гибели богов». Невский лишил их главного — славы! Обошелся как с назойливой мухой, или как с пустым местом. Понятно, что у Новгорода и у князей было достаточно других более актуальных проблем. Но для эгоцентрика это абсолютно непростительноe преступление — проигнорировать его персону.

Эту линию продолжают и углубляют читатели, комментирующие статью. Если автор занимался преуменьшением значимости победы Невского на Чудском озере, то комментаторы ее просто отрицают.

«Я воспринимаю всю эту битву на Чудском озере как сказку», — пишет комментатор Martin G. и аргументирует: «По моим сведениям, она записана в летописи только современниками А. Невского, а не в летописях ордена или еще где-либо». Дальнейшие аргументы Мартина сводятся к тому, что орден меченосцев не мог оправиться после поражения 1237 года и Тевтонский орден (который на немецком языке называется «Немецкий орден»), взявший на себя финансовые проблемы не мог за 5 лет подготовиться к нападению. Кроме того, зимой на подкованных лошадях скакать трудно.

Читатель Guntram S. объясняет, что русские страдали от монголо-татарских нашествий и требований дани, а нападение католического ордена на православную Русь в то время только усилило религиозный раскол среди христиан и убедило русских в том, что католичество — это ложная вера.

По его мнению, Ледовое побоище дооформило религиозное отщепление Руси от Запада, что было сглажено слегка Петром Первым 500 лет спустя. Он считает, что Невский приобрел историческое значение благодаря Сталину, который увидел в названии «Тевтонский орден» слово «немецкий», провел параллели между Невским и собой, орденскими рыцарями и фашистским нашествием, чтобы русские снова победили немцев, как в 1242 году.

«Абсолютный миф», — пишет комментатор Thomas aus XYZ. Его аргументами против истории стали невозможность передвижения рыцарей на лошадях зимой, катастрофичность такого масштаба невосполнимых потерь для тевтонского ордена и отсутствие Ледового побоища в хрониках ордена.

Комментатор Thutserwe вспомнил фильм Сергея Эйзенштейна «Александр Невский» и порекомендовал его: «Фильм С. Эйзенштейна обязательно посмотрите. Хотя он с самого начала буквально пропаганда, но с точки зрения искусства сделан идеально. Прежде всего захватывают сцены в Пскове и битва на льду (чистый балет!). И Николай К. Черкасов разогревается для своей роли Ивана Грозного».

«Русские и их отношение к собственной истории — это нечто особенное», — иронично подмечает комментатор Ralf R.

Что же мы видим в общем и целом? На фоне вроде бы легкой публицистики на историческую тему в статье четко просматривается один из существенных аспектов, из которых складывается большой немецкий комплекс исторической неполноценности. Тот самый, который так и норовит перехватить, а, вернее, регулярно перехватывает узду правления и подменяет собой идентичность немецкого народа.

Это видно в авторской статье, умаляющей значение побед Александра Невского и опускающей политический талант до уровня предательства. Еще лучше это видно в читательских комментариях, как на подбор отрицающих не только значимость, но в некоторых случаях даже реальность Ледового побоища.

Здесь и искреннее непонимание истоков поражения, и обида на то, что ни договариваться не хотят, ни добить до конца не могут, и страх перед некоторой мистериальностью этого поражения. От нее постоянно бегут, прячутся, отгораживаются, вытесняют на задворки общественного подсознательного.

Если внимательнее присмотреться к публицистической «деконструкции» образа Невского, который Зеевальд предлагает немецкому сознанию, то нельзя не заметить главный нерв, пронизывающий всю его критику. Центральным нервом всего является отрицание и неприятие самостоятельности Невского. Он ведет себя не так, как хочется немцу. Это для него неправильное поведение, нарушение порядка, крайне оскорбительное пренебрежение предначертаниями.

«Неправильность» является припевом, связывающим воедино всю заметку. Отсылая к норманизму, Зеевальд приходит к выводу, что русские князья и их дружины — это потомки варягов, погрязшие в междоусобицах и забывшие свои шведские корни.

Для немецких крестоносцев, согласно Зеевальду, «неправильность» русских выражалась в «неправильном» христианстве. «Неправильный рыцарь», «неправильный норманн» и «неправильный христианин» Невский бьет «правильных» шведов, гонит «правильных» христиан и походя громит «правильных» рыцарей.

Немцы отказываются понимать и принимать то, что они эту войну проиграли. Впрочем, как и Первую мировую. Они придумали себе «не проигрыш» и убеждают, уговаривают себя бесконечными вариациями, придумывают самые разные причины, по которым они «не проиграли». И всем вокруг это доказывают.