Введение в прикладную футурологию

Мопед не мой, а вот этого комрада: anlazz . Я не мог не пройти, поскольку затрагивает общую тему Сообщества АШ

Часть 1:

В современной российской политике так и не удается создать «образ будущего», вследствие чего эта самая политика существует в очень глубоком кризисе. Поэтому имеет смысл написать о том, как же можно создавать этот «образ», и каким он должен быть для того, чтобы стать реальным образом будущего, а не отвлеченной сказкой. Разумеется, в прошлом посте об этом так же говорилось: для того, чтобы это произошло, необходимо основывать свои предсказания на анализе реальных исторических процессов. Тех самых «длинных трендов», которые, собственно, и определяют развитие цивилизации. Впрочем, подобный момент выглядит довольно очевидным – хотя существует множество людей, которые никаких трендов не признают, рассматривая любую ситуацию с т.з. «здесь и сейчас». И рисуя будущее исключительно, как продленное настоящее.

Скажем, большая часть т.н. писателей-фантастов делает именно это. Впрочем, в данном случае, футурологическая точность не нужна – нужны художественные достоинства произведения, которые лучше всего проявляются в случае использования привычного антуража. (Например, как это случилось с произведениями братьев Стругацких, которые взяли футурологическую модель Ивана Антоновича Ефремова, и наполнили ее «лучшими из своих современников».) Однако надо понимать, что это преимущество – довольно специфическое, и даже в пределах «чистой литературы» работающее довольно условно. (Скажем, тот же Ефремов прекрасно работал именно с образами будущего – и на популярности его это не сказывалось.) В случае же более «серьезной» футурологии концепция «продленного настоящего» оказывается просто непригодной. (Достаточно вспомнить все «футурологические прогнозы» недавнего прошлого, основанные на идее «потребительского рая» - который очевидно закончился в 2020 году.)

Поэтому, все же, обратимся к указанным выше «длинным трендам» - анализ которых, собственно, и составляет «реальную» футурологию. Т.е., возможность предсказания того, куда может «двигаться» имеющаяся социальная система, а так же – какие возможности имеются для того, чтобы как-то корректировать данное движение. (Кстати, с пониманием, что эти «возможности коррекции» отнюдь не бесконечно.) Разумеется, тут можно было бы начать с еще более фундаментальных вещей – не просто от «длинных», но от «сверхдлинных» трендов. (Некоторые исследователи - как тот же Назаретян со своей «Универсальной историей» - кстати, попытались сделать именно это. Хотя и не слишком удачно.)

Но, ИМХО, сверхдлинные тренды – т.е., тренды, длительность которых превышает время существования человеческой цивилизации в целом – можно опустить. (Тем не менее, замечая их проявление в более коротких процессах) И начать рассмотрение с «движений», которые сравнимы по «времени жизни» с временем существования отдельных обществ. Что же мы имеем в этом диапазоне? А имеем мы несколько вполне «выделяемых» социальных изменений, которые, при этом, имеют много общего. Например, в плане уже рассмотренного повышения цены труда, которое фиксируется где-то с начала-середины позапрошлого столетия – с эпохи буржуазных революций – но наиболее ярко проявляется с 1917 года. (Т.е., с момента революции социалистической.) Об этом, впрочем, уже был написан целый цикл постов, и поэтому подробно рассматривать этот тренд нет смысла.

К этому тренду примыкает – а точнее, оказывается тесно связанным с ним – тренд на повышение того, что можно назвать «осмысленностью труда». Я специально не употребляю в данном случае слово «отчуждение», поскольку с ним дело обстоит несколько по-иному. (О данном моменте будет чуть ниже.) «Осмысленность» в данном случае будет точнее, поскольку речь идет о повышение рациональной компоненты в трудовом процессе. Дело в том, что изначально труд – как и любая иная человеческая деятельность – осуществлялся, в значительной мере, «неосознанно». То есть, работающий человек подчинялся неким магическим (мистическим) правилам и традициям, в которых была зашифрована применяемая технология. Например, сельхозработы определялись «жизненным циклом» духов или божеств-покровителей, которые – по верованиям крестьян – и давали возможность получения урожая. То же самое было во всех остальных отраслях, где технические навыки переплетались с самыми странными ритуалами и верованиями, которые невозможно было отделить от «реально полезных» дел.

Разумеется, о причинах подобного мировосприятия надо говорить отдельно – поскольку тема эта важная и сложная. Тут же можно отметить только то, что – в отличие от указанного выше повышения цены труда – тут сложно найти момент, когда этот процесс стал актуальным. Поскольку он – в незначительной мере, конечно – наблюдался в течение всей человеческой истории. (С определенными откатами, конечно, но, в целом, движение это было поступательным.) Тем не менее, можно сказать, что и в данном случае XIX, а тем более, ХХ век стал для него периодом очевидного ускорения.

Вот теперь можно перейти и к отчуждению. Которое – как это не удивительно – в позапрошлом веке отнюдь не падало, в наоборот – возрастало, достигнув максимума на знаменитом «конвейере Форда». (1930 годы.) Кстати, Форд не изобрел конвейерный транспортер, однако он впервые сформулировал базовую идею подобного производственного типа: необходимость максимального разделения труда. В результате которого рабочий мог быть обучен только одной элементарной операции, что позволяло снизить его ценность, и его зарплату. Замечу, впрочем, что это снижение зарплат в действительности происходило после существенного их повышения в 1920 годах, поэтому даже фордовский рабочий из 1930 годов получал больше, нежели средний рабочий из 1910 годов. (Так что тренда на рост оплаты труда это не отменяет.)

То есть, одновременно с повышением «осмысленности» труда в том же ХХ веке происходил и рост отчуждения его. (Т.е., совершенно противоположный процесс.) Иначе говоря, в целом, участники производства увеличивали число сознательных действий, однако большая часть работников при этом должна была действовать все более автоматически. Но на самом деле противоречие тут мнимое: как уже было сказано, до этого даже при условии формально неотчужденного труда его характер определялся указанными выше традициями и ритуалами. (Находящимися, в любом случае, «за пределами доступности» человеческого разума – в глубине общественного сознания.) В этом смысле даже получение хотя бы «верхними» участниками производственного процесса – инженерами, технологами – доступа к пониманию технологии было огромным достижением.

Однако самое интересное тут даже не это. А то, что указанный выше рост отчужденности труда, связанный с ростом его разделения, имел свои очевидные пределы. В том смысле, что чем дальше шло усложнение производимой продукции, чем больше ветвился «путь» ее изготовления, тем яснее становилось то, что до бесконечности упрощать операции невозможно. Поскольку в подобном случае, во-первых, количество «постов» у конвейра вырастало на порядок. (А порой и на порядки.) А, во-вторых, необходимость контролирующих и направляющих этих «тупых работников» инстанций росла еще быстрее. (По экспоненте.) То есть, при выпуске реально сложных вещей – вроде самолетов, космических ракет или производственного оборудования – конвейер становился невыгодным. (Разумеется, речь идет не о самом транспортере, а об указанном методе разделения труда на элементарные операции.)

Понятно, что для владельцев предприятий это стало неприятным известием – поскольку, как уже говорилось, рост квалификации рабочих означал и рост их зарплат. Поэтому они попытались затормозить процесс усложнения выпускаемой продукции разными способами: через введение т.н. «одноразовых» изделий, уменьшение срока службы всего остального, в общем, через рост имитации. Однако универсальность данного пути ограничено: невозможно построить одноразовый самолет, электростанцию или завод. (На самом деле, кстати, делать подобное пытаются – скажем, те же солнечные панели есть не что иное, как «одноразовая электростанция». Но это очень плохая идея – в том смысле, что эти панели дают дорогое и нестабильное «электричество».) Поэтому процесс роста отчуждения остановился уже в 1960-1970 годах. И в дальнейшем он мог только спадать. (Разумеется, при наличии развития производственных систем.)

Поэтому, в целом, сегодня можно признать тот факт, что дальнейшее развитие производства просто обязано идти в направлении усложнения труда, снижения его отчуждения, повышения «осознанности» и соответствующего роста платы за него. Иначе говоря, развитие нашей цивилизации в настоящее время может иметь только это направление. Чего-то альтернативное – скажем, дальнейший рост специализации людей, закладываемый в их «гены» - является маловероятным. (Это даже без учета того, что реально современная генетика находится на крайне низком уровне развития. При котором даже «проектирование» животных с требуемыми качествами невозможно.) Равно как маловероятным оказывается и идея снижения уровня развития цивилизации – возвращение в XIX век, в век XVI или ниже. Поскольку все это противоречит указанным глобальным трендам, и значит – будет отброшено.

Часть 2:

В прошлом посте  было сказано, что господствующими трендами в развитии нашей цивилизации на текущий момент являются тренды на повышение цены труда, рост его «осмысленности» и снижение уровня отчуждения. Эти самые тренды, можно сказать, образуют некий «метатренд», который, по сути, и определяет дальнейшую судьбу человечества. А именно – то, что в конечном итоге развитие нашего общества придет к состоянию, в котором каждый участник трудового процесса будет, во-первых, получать все его результаты. (Т.е., не будет происходить отчуждения у него прибавочного продукта.) А, во-вторых, будет действовать при этом осознанно, рационально, на основе понимания законов природы.

То есть, фактически должен произойти переход от «сумрачного существования» человека на границе природы и разума, к полностью «дневной», сознательной жизни. В которой каждое действие имеет свой смысл, и каждая минута несет свою ценность. Ну, и разумеется, каждый человек представляет собой самоценную личность, безо всяких там упоминаний о «говорящих орудиях».  Впрочем, о данном моменте мы поговорим несколько позднее. Пока же стоит обратить внимание на иное. На то, что данные тренды – и порождаемое ими глобальное движение человечества – являются, по сути, единственно возможным направлением человеческой эволюции. Вытекающим из того, что более организованная материя является более устойчивой к внешним воздействиям, нежели материя менее организованная.

Да, тут мы затрагиваем тот самый фундаментальный «метатренд», о котором было сказано в прошлом посте, и который по своей длительности превосходит не только продолжительность жизни отдельных социумов, но время существования вида homo sapiens, как такового. Поскольку именно на этой основе покоится все развитие жизни, прошедшая от примитивных одноклеточных до этого самого homo sapiens’а. Но нам, конечно, важнее всего эволюция социальная. Которая так же подчиняется этой закономерности – в том смысле, что общество должно, по умолчанию, как можно эффективнее преобразовывать реальность в т.н. «техносферу». (Т.е., в искусственную среду обитания человека, в которой он только и может выживать.) Причем, те общества, которые оказываются не столь эффективными в данном плане, как правило или поглощаются, или уничтожаются теми, кто смог это сделать.

Наиболее яркий пример последнего – это, разумеется, эпоха колониализма, наступившая после Великих Географических Открытий. В ходе которой европейские государства получили власть над практически всеми остальными социумами на Земле – от обитателей отдаленных тихоокеанских островов до огромного Китая. (Практически лишенного независимости во время Опиумных войн.) А все потому, что европейцы – при всем огромном числе своих недостатков и пороков – смогли достигнуть такого уровня технологического совершенства, которого не было у других народов. Да, разумеется, рассмотрение того, как это случилось, надо делать отдельно, поскольку данная тема очень сложна. Но нас интересует тут, прежде всего, то, что этот пример показывает невозможность неразвития системы производства( Свернуть )

. (По крайней мере, при наличии многих относительно независимых социосистем.)

Кстати, особенно характерен тут Китай, который по людским, экономическим и природным ресурсам на порядок превосходит всю Европу. Однако он был поставлен на колени одним (!) британским полком колониальных войн. (В первую Опиумную войну.) И как контрпример, может быть рассмотрена судьба России, которая счастливо избежала этой участи просто потому, что ее правящий класс вовремя сообразил, что независимость создается не древними традициями и благочестием, а возможность производить современные виды вооружений и организовывать современные армии. (И да: к середине XVII столетия это, в общем-то, уже понималось, так что Петр Великий тут только активизировал тенденцию.)

То есть, еще раз стоит сказать: социум обязан обеспечивать максимально возможный уровень развития производительных сил. Потому, что иначе его «обеспечат» другие социумы (государства). Именно поэтому деградация, как способ решения текущих проблем невозможна – пускай, порой, и выглядит привлекательно. (В качестве привлекательности деградации можно привести т.н. «мелкобуржуазную утопию» XIX века. Которая состояла в отказе от крупной промышленности и возвращении к «мирной сельской жизни» - без больших городов, дымящих заводов, пролетариата и его классовой борьбы.) Просто потому, что деградирующий социум будет обязательно уничтожен/поглощен социумами недеградирующими. Более того – это возможно даже в случае, когда эти самые недеградирующие социумы развиты так же или, даже, ниже – но при этом находятся «на подъеме». (То есть, готовы с легкостью усваивать чужие технологические достижения.) Так, например, случилось с Римской Империей, которая пала под ударами варваров, несмотря на то, что ее общий уровень развития был много выше. (Но именно «общий», поскольку по динамике Рим в момент падения оказывался в состоянии глубокой деградации.)

Так что мысль о том, что можно «отойти назад», и оказаться, скажем, в состоянии того же XIX века (или еще в более раннем), но при этом без массы проблем и в состоянии стабильности –  которая возникает у некоторых представителей нашей цивилизации – на самом деле является ошибочной. Поскольку это неизбежно приведет к тому, что иные социумы – которые выбрали иной путь – получат неоспоримое преимущество. И тогда даже экономическая и людская мощь, а так же удобное геополитическое положение, не поможет защититься от поглощения этими самыми социумами. Разумеется, тут выстраивается очень и очень забавная коллизия, поскольку в роли «развивающихся государств» в настоящее время находится именно Китай и страны Юго-Восточной Азии. А в роли стран, желающих «отката», и видящих именно в нем свое спасение – тот самый Запад, что двести лет назад с легкостью захватывал «тысячелетние цивилизации». Думающие, что можно вечно сидеть в состоянии некой «социальной гармонии» - состоящей в блокировании развития производительных сил «под уровень» имеющихся производственных отношений.

Поэтому идея остановить усложнение производства для того, чтобы избежать каких-либо социальных неустроек, является глубоко ошибочной.(Поскольку обязательно найдется другой социум, который это не сделает.) Причем, если в случае с той же Римской Империей еще можно было говорить о столетиях «лага», лежащих между отказом от развития и неизбежным концом, то сейчас подобной роскоши быть просто не может. Максимум, что тут может быть – это несколько десятилетий.
Поэтому общество буквальным образом обязано следовать тренду на повышение цены, осознанности и неотчужденности труда. Просто потому, что именно этот путь на сегодняшний день является наиболее оптимальным для получения все более сложной и совершенной производственной системы. (Позволяющей производить наиболее сложные и совершенные изменения реальности, подстраивая ее под нужды человека.) И хотя пока еще сохраняются представления «предыдущего этапа» - этапа индустриального массового производства – о том, что можно любой производственный процесс разложить на некое конечное число элементарных операций, но их очевидность с каждым годом падает. (Хотя бы потому, что данное направление требует экспоненциального роста управляющей подсистемы, которая уже сейчас начинает в разы превосходить подсистему, собственно, производящую. Т.е., количество офисных работников начинает стремиться к бесконечности.)

То есть – завершая данную «подтему» - можно сказать, что только та социосистема, которая выберет указанный путь, имеет возможность «войти в будущее». Те же социосистемы, которые кто стремится к иному «идеалу» - скажем, к снижению цены труда или увеличению его отчуждения для того, чтобы привести ее в соответствие с имеющимся социальным устройством – рано или поздно, но встанут перед необходимостью радикальной смены ситуации. И если эта смена не произойдет «добровольно», тогда, простите… Впрочем, об этом надо будет говорить уже отдельно. Тут же можно сказать, что в данном случае важна именно динамика: скажем, пока в уже не раз помянутом Китае существуют резервы для повышения зарплат-роста квалификации работников при существующей госкапиталистической системе, он будет «находиться на коне». Когда же эти резервы исчезнут, то и данная страна окажется в очень серьезном кризисе. Впрочем, как раз у КНР есть прекрасные возможности для перехода от госкапитализма к более совершенному общественному устройству, причем, достаточно мирным путем.
Все это приложимо и к другим социумам.

P.S. Разумеется, тут еще раз надо отметить, что все сказанное выше применимо к ситуации, когда наличествует множество отдельных социальных систем. В случае с социальной «моносистемой» дело обстоит по другому: она действительно может долго существовать в условиях «стабильности». Собственно, те самые «первобытные племена», которые дожили до настоящего времени – или, скажем, до времени Великих Географических Открытий – смогли сделать это исключительно потому, что находились в изолированном состоянии. Теперь же – как нетрудно догадаться – подобной возможности нет.

О том же, почему в нашем мире невозможна «общепланетарная моносистема» - наподобие Торманса из «Часа быка» - будет сказано несколько позднее…