Русские гастарбайтеры времен Николая II.

20 февраля 1914 года Совет министров Российской Империи обсудил вопрос, который на фоне осложняющихся отношений с Германией был назван Николаем II приобретающим "прямо государственное для России значение". Ведь ежегодный выезд на заработки только в Европу, не считая Соединенных Штатов, лишал русские фабрики и сельхозпроизводство около полумиллиона работников. А армию в случае начала войны — сотен тысяч солдат-запасников.

«Дешев, неприхотлив»
«Массовый отход рабочих,— констатировалось в решении Совета министров,— на заработки за границу наблюдается во всех государствах Европы и представляется по преимуществу явлением экономическим, обусловливаемым стесненным положением рабочего рынка в странах старой культуры. В России отход этот начался в последней четверти минувшего столетия и в настоящее время захватывает ежегодно сотни тысяч рабочих».
Первыми из российских подданных стали ходить на заработки за рубеж польские крестьяне из районов Царства Польского, граничивших с Пруссией, в начале 1880-х годов. Через несколько лет их примеру последовали белорусы, украинцы и крестьяне Центральной России.
Виленская губерния,— писал в 1891 году профессор политэкономии и статистики Г. Ф. Симоненко,— не может похвалиться хорошими урожаями, и в ней заработная плата земледельческих рабочих стоит почти одинаковая с Сувалкской (43 коп.). Гродненская губерния отличается еще менее плодородной почвой, резко выделяясь из всех губерний Империи самой низкой поденной платой во время полевых работ.
Другие губернии Царства Польского еще гуще населены, чем Сувалкская губерния, и сами страдают еще большим даже избытком рабочих рук, чем она. Остается, следовательно, для отхода одна Ковенская губерния, в которой действительно заработная плата поденных земледельческих рабочих стоит процентов на 25 выше, чем в Сувалкской, и соседние округа Пруссии».
За границей, как писал Симоненко, широко применялась и не слишком популярная среди землевладельцев в Российской Империи сдельная система оплаты труда:
«Там более распространена издельная плата (Accord-Arbeit), при которой земледельческие рабочие имеют возможность посредством усиленного труда заработать процентов на 50 более, чем у себя дома, посредством обыкновенной поденной платы».

Женщины, копавшие в Пруссии картофель, получали шестую часть накопанного. В северной Германии при полевых работах платили не за день, а за гектар обработанного поля. Во многих местностях Пруссии при хмелеводстве, а в средней и южной Германии, кроме того, при разведении винограда и табака все работы оплачивались сдельно.

«Его единственный недостаток заключается лишь в том, что он не признает силы заключенного им контракта о найме»
В середине 1890-х годов в Министерстве финансов России полагали, что за рубеж ежегодно уходит 70–80 тыс. человек. Германское правительство, очень заинтересованное в иностранных рабочих руках, при подписании в 1894 году договора о торговле и мореплавании между Россией и Германией, добилось для наших сельскохозяйственных рабочих большей свободы передвижения — им стали бесплатно выдавать восьмимесячные паспорта для сезонных работ за границей. А с 1904 года российским земледельцам разрешили пребывать за рубежом с 1 февраля до 20 декабря.

Генеральный консул России в Данциге действительный статский советник Д. Н. Островский писал в 1907 году:
«Больное место, угрожающее катастрофою сельскому хозяйству в Западной Пруссии, составляет недостаток рабочих рук. Все молодое население западно-прусских деревень ушло на запад, в фабричные округа Вестфалии, или отвлечено железнодорожными работами и местными промышленными предприятиями. Недостаток пополняется ежегодно приходом рабочих из Русской Польши и из Галиции. Но второй год уже русских рабочих приходит менее обыкновенного, и это внушает местным землевладельцам немалое беспокойство, тем более что спрос на русских рабочих идет также со стороны Швеции и Дании. Крупные хозяева пытаются восполнить недостаток рабочих рук машинами, и, по отчету местной сельскохозяйственной камеры, в настоящее время в провинции насчитывается в работе до 50 паровых плугов; почти в 70 имениях применяется электричество в виде двигательной силы и освещения.
Но опыты эти, конечно, ложатся тяжелым расходом на хозяйство.
Русский рабочий, напротив того, дешев, неприхотлив, и его единственный недостаток заключается лишь в том, что он не признает силы заключенного им контракта о найме и склонен оставлять работу при малейшем недоразумении и во всякое время, если где-нибудь на стороне представляются лучшие работы.
Но тут прусским помещикам приходит на помощь наша паспортная система, давая им в руки весьма действенное орудие воздействия на рабочих.
Как только русские приходят в имение на работу, помещик первым делом отбирает от них русские паспорта, чем держит их в строжайшей зависимости, ибо без паспорта русский не может вернуться на родину».

В Швецию, Данию и Норвегию из Новгородской губернии отправлялись сотни пилоставов и точильщиков. Новгородцы проходили почти всю Швецию, работая в хозяйствах местных крестьян, добираясь до Лулео на севере. Некоторые трудились на заводах.
«Дирекция лесопильного завода в Кубикенборге отзывается о русских рабочих с наилучшей стороны за их трудолюбие и сметливость»,— сообщал генеральный консул России в Стокгольме действительный статский советник С. В. Арсеньев.

В 1897 году на заводе в окрестностях Худиксвалля в течение шести месяцев работали 30 крестьян из Череповецкого уезда Новгородской губернии.
«Эти люди,— писал Арсеньев,— вернулись на родину весьма довольные шведской заработной платой.
Никто из них не привез домой менее 100, а некоторые даже более 400 рублей».
По сведениям архангельского губернатора, ежегодно свыше 100 человек из губернии отправлялись на три-четыре, иногда на один-два месяца на рыбные промыслы в Норвегию. Мужчины зарабатывали от 75 до 120 руб., женщины — от 50 до 75, подростки — от 25 до 50 руб.
С каждым годом число отправлявшихся на заработки за границу все увеличивалось. К 1910 году оно достигло 500 000.

«Вернуться в Россию матрос вовсе не желает»
Еще одной возможностью оказаться за границей и поработать за валюту было… дезертирство с корабля. Генеральный консул в Неаполе Е. Попов сообщал в 1908 году:
«Дезертирство с русских судов — явление нередкое. Большие удобства жизни, особенно на английских, немецких и французских судах, большая плата, лучшие харчи — все это соблазняет наших матросов переходить на иностранную службу».
У русского судовладельца матрос первого класса получал жалованье, эквивалентное 2 фунтам стерлингов в месяц, а на английском пароходе ему платили 4 фунта стерлингов 10 шиллингов.
Русским консульствам во многих странах нередко приходилось разбирать жалобы судовых команд на неудовлетворительное пищевое довольствие.
Нормы, приравненные к размерам пищевого довольствия экипажей военных судов, были очень скудными, и в тех случаях, когда шкиперы придерживались их, команда всегда питалась плохо.
Консулы не раз доносили в Санкт-Петербург, что эти нормы следовало бы в корне пересмотреть.
Но генеральный консул в Лондоне барон А. А. Гейкинг был не так благодушен в своих сообщениях о русских матросах:
«Наши матросы знают, что за границею нельзя расторгнуть их наемного контракта со шкипером.
Но чтобы все-таки добиться своей цели, т. е. получить все причитающееся им жалованье и уйти с судна в английском порту, где, по их понятию, их ожидает обилие всего того, чего они только могут пожелать, они прибегают к разным уловкам.
Они затевают споры с капитаном, всячески досаждают ему, исполняют свои обязанности плохо и, наконец, доводят дело до открытого отказа в повиновении… Производится расчет, и вот матрос получил все причитающиеся ему деньги и в том числе путевые издержки на возвращение на родину.
Но вернуться в Россию матрос вовсе не желает».

Если же договориться не удавалось, матрос покидал судно тайком, несмотря на то, что его паспорт оставался у капитана,— такие целеустремленные личности имели при себе, как правило, несколько паспортов.
Но с 1908 года устроиться на английское судно стало труднее. От иностранцев начали требовать знания английского языка и подвергали их экзамену. А желавшие определиться на место матроса первого разряда должны были представить доказательства, что прослужили на торговых судах не менее трех лет.

«Оказалось, что рабочие приехали в Англию не одни, а со своими женами и детьми»
В Англии охотно брали иностранцев на вредные производства.
Правда, в годы кризисов их первыми и увольняли. Барон Гейкинг писал в 1910 году:
«В химическом, стеклоделательном и разных других промышленных производствах число рабочих сокращается.
Недавно одна лондонская фирма, заготовляющая стеклянные бутылки, рассчитала значительное число своих рабочих и, в том числе, много русских. Этим последним были выданы билеты на обратный путь. Но этого было недостаточно, чтобы предохранить их от беды. Оказалось, что рабочие приехали в Англию не одни, а со своими женами и детьми.
Притом за время пребывания рабочих в Англии число их детей возросло. Фирма же не сочла себя обязанной взять на себя расходы по водворению семей русских рабочих, заявив, что имеет дело с одними рабочими.
На помощь рабочим должна была выступить благотворительность, так как, к сожалению, пришлось выяснить, что наши рабочие, работавшие в Англии по целым месяцам или даже годам, не сберегли достаточно денег, чтобы выбраться из Англии вместе со своими семьями».

«Может наживать деньгу»
На временные заработки подданные Российской Империи ездили даже в Америку.
По сведениям Вашингтонского статистического бюро за 1890 год, недельный заработок земледельческих рабочих в Штатах в среднем составлял $9–10,5. В переводе на американскую валюту недельная плата за те же работы в европейских странах была в эти годы: в России — $2,88, в Австрии — $3, в Германии — $3,11, в Голландии — $3,20, в Швейцарии — $3,61, в Бельгии — $3,77, во Франции — $3,93, в Англии — $4,70.
«Неудивительно,— писали сотрудники Варшавского статистического бюро,— что при таком большом различии в вознаграждении рабочих у нас в Европе и в Соединенных Северо-Американских Штатах уже более столетия ежегодно целые потоки эмиграции направляются из Старого света в Новый. Но чтобы кто-либо из Европы отправлялся в Америку не для переселения, а для временных заработков, на так называемые отхожие промыслы,— это явление до такой степени своеобразно, что мы, получив о нем сведения в показаниях гминных войтов об отхожих промыслах, в первое время отказывались верить возможности его».

«Скопив значительное количество денег в Соединенных Штатах, они потом возвращаются в Польшу каждую осень»
В отчете одного из американских наблюдателей за эмиграционным движением, идущим через Бремен, говорилось:
«Вот 40 молодых людей, которых я видел возвращающимися из Соединенных Северо-Американских Штатов. Они думают снова вернуться в Соединенные Штаты. Я не могу доказать, чтобы они были законтрактованными уже там работниками, но полагаю, что это так. Они могут служить лучшим примером значительного числа эмигрантов.
У них есть свой вожак.
Если какая гостиница примет к себе вожака — она принимает с ним и всю его партию. Все они следуют за ним, как овцы за своим пастырем.
Эти партии рабочих прежде отправлялись обыкновенно в Голландию для выделки кирпича, на основании заранее заключенных ими условий. Теперь они предпочитают ездить на заработки в Северо-Американские Штаты. Видите ли вы эту женщину, которая идет с огромной ношей на спине? Она выполняет тяжелые работы для этих работников, готовит для них кушанье и перетаскивает их невзрачные пожитки. В каждой группе из десяти этих законтрактованных рабочих есть старая женщина, которая варит им пищу.
Что это за люди?
Это поляки, люди обыкновенно молодые и почти всегда невежественные.
Они законтрактованы на работы в Соединенных Штатах за вознаграждение лучше того, какое обыкновенно получалось ими в Голландии. Скопив значительное количество денег в Соединенных Штатах, они потом возвращаются в Польшу каждую осень и остаются у себя на родине до тех пор, пока в следующую весну снова не предъявится в Соединенных Штатах спрос на них».
В начале 1890-х годов из Сувалкской губернии в Америку уезжало: из Сейнского уезда — 100 человек, среди них пять женщин; из Августовского уезда — более 100 человек; из Кальварийского уезда — 40 человек. Они зарабатывали там в среднем $8 в неделю, а за год — $400. Они занимались выделкой древесного угля, досок, добычей руды, работали на фабриках и заводах.
Канцелярией варшавского генерал-губернатора через почтовые управления были собраны сведения о денежных суммах, присланных из Соединенных Штатов рабочими своим семьям. За пять месяцев, с 5 декабря 1890 года по 15 мая 1891 года, в шесть губерний, граничащих с Пруссией, было выслано: 238 271 руб., 1320 марок и $60.
«Наш польский рабочий,— писали варшавские статистики,— привыкнувший к очень скудной пище, довольствующийся в удовлетворении своих житейских нужд очень немногим, естественно, может наживать деньгу… даже уплачивая издержки по переезду на пароходе через океан туда и обратно, как равно и по железным дорогам в Бремен из губерний Царства Польского и обратно».
Из-за сложности оформления заграничных паспортов 75–90% эмигрантов-сезонников выезжали в Америку нелегально или по легитимационным билетам, выдававшимся для отхода на сельскохозяйственные работы в европейские страны.
«Каждый желающий выехать из России законным путем,— писал инженер-механик П. Д. Тизенко в 1909 году,— должен уплатить общего налога 25 р. 75 коп. или треть стоимости самого переезда… но на самом деле приходится переплачивать за паспорт много больше, причиной чему служит процедура самой выборки заграничного паспорта для простолюдина, а именно: чтобы добыть заграничный паспорт, крестьянин прежде всего должен получить согласие своего сельского общества на выезд,— это первая инстанция.
Затем подает прошение в волостное правление о разрешении выехать, где должен получить удостоверение, что за ним не числится каких-либо общественных недоимок,— это вторая инстанция.
Потом должен получить справку от станового пристава, что на нем не лежит ответственности или взыскания в уголовном смысле и что ему не подошел срок отбывания воинской повинности,— это третья инстанция.
Со справкой от пристава он должен получить согласие на беспрепятственный выезд от уездного исправника,— это четвертая инстанция и, наконец, доставши все эти нужные справки, он подает прошение в канцелярию губернатора, где, по оплате установленного сбора, и получает заграничный паспорт — это пятая инстанция».
На эти хлопоты уходило от трех месяцев до полугода. Каждая инстанция безнаказанно могла задерживать выдачу документа на неопределенный срок. Между этими инстанциями и деревней крестьянина лежали десятки верст… Гораздо проще было уехать за океан нелегально — с помощью агентов заграничных пароходных обществ, на иностранных пароходах.
«Если понадобится возвратиться обратно,— продолжал Тизенко,— то он обращается в русское консульство в американском порту отправления и, внеся сбор в 5 рублей, получает свидетельство от русского консула на право возвращения домой. По приезде в Россию он заявляет при таможенном досмотре, что паспорт его потерян, тогда таможня обязана на него наложить штраф от 3 до 15 рублей, смотря по имущественному состоянию прибывшего».

«Америка — это страна денег»

В начале XX века многие из решившихся плыть на заработки за океан стремились устроиться на легендарный паровозостроительный завод М. У. Болдуина в Филадельфии.
«Продолжительное пребывание в ближайшем от портов и наиболее оживленном в промышленном отношении штате Пенсильвании,— писал московский инженер-механик Е. Г. Кестнер, побывавший на нескольких американских заводах в 1908 году,— невольно заставляет ознакомиться многих эмигрантов рабочих с заводом Baldwin`a, слывущим за обеспеченный всегда работою завод и всегда доступный для всякого желающего на нем работать, благодаря своеобразной системе "open shop", результаты которой одинаково справедливы как по отношению к рабочим американцам, так и по отношению к эмигрантам…
Рабочий контингент завода Baldwin`a имеет представителей наций всего мира. Вслед за англичанами, ирландцами, немцами за последние 15 лет заняли следующее место по своей численности — поляки».
Через полгода работы под присмотром опытного рабочего самые внимательные и аккуратные из новичков достигали квалификации, позволявшей зарабатывать 5–6 руб. в день!
«Что же касается до знания английского языка,— пояснял Кестнер,— то это обстоятельство для эмигрантов на первое время отступает на задний план. Необходимо, прежде всего, освоиться с американскими приемами работы.
Лишь после этого данное лицо может работать самостоятельно и получить значительный заработок. Попутно являются и познания по английскому языку…
Что же касается до взаимных отношений, то необходимо отметить, что отношения старших рабочих к своим подчиненным заслуживают в Америке полного внимания; ни разу мне не приходилось наблюдать не только грубого, но и просто унтер-офицерского тона в обращении старших рабочих со своими сотрудниками».

«Не менее 80% русских в Америке — люди, недавно приехавшие сюда на заработки»

На завод в Филадельфии эмигрантов влекли и прекрасные бытовые условия.    «В Америке нет "рабочих казарм", нивелирующих интересы рабочих благодаря заботливой инициативе предпринимателя,— писал Кестнер.— В этом отношении английская система зданий представляет много удобств, в связи с замечательным положением завода, выгоды которого были предусмотрены еще M. W. Baldwin`ом со всеми благотворными для его предприятия последствиями.
Весьма просто разрешается для каждого рабочего квартирный вопрос. За подходящую для себя еженедельную плату в 4,5-5–6 долларов он находит себе квартиру с полным пансионом в непосредственной близи завода. Утром, в полдень и вечером ест и пьет за одним столом со своими товарищами.
Это, между прочим, характерная черта американского домашнего распорядка — общая столовая, общая гостиная, что можно встретить в любом Boarding house».
В 1895 году на заводе Болдуина было 5500 рабочих, которые выпускали 401 локомотив в год.
Спустя 10 лет на предприятии трудилось 19 000 рабочих и изготавливалось 2652 машины.
Работали 10 часов в день, 6 дней в неделю, 307 дней в год.
На американских металлургических заводах было много черниговских крестьян. Там работали в две смены — днем и ночью. В 1910-е годы за 10-часовую дневную смену платили $1,5–2 (3–4 руб.), за 14 ночных часов — до 7 руб.
На шахтах в Пенсильвании, Иллинойсе, Колорадо, Огайо и Алабаме шахтерам из России платили до $2,5 в день. Самые квалифицированные из них получали $20 в неделю.
Уезжавшие за длинным заокеанским долларом задавались целью вернуться с тысячей рублей. И многим это удавалось. В некоторых отраслях промышленности в США российские рабочие зарабатывали за месяц столько же, сколько на родине за год.
Среди сельского населения России о заработках в Америке ходили легенды. Мировой посредник первого участка Тельшевского уезда Ковенской губернии писал в канцелярию генерал-губернатора в 1900 году:
«В населении укоренилось убеждение, что Америка — это страна денег и каждый, кому почему-либо до крайности нужны эти деньги, найдет их там… Постоянное сознание того, что в Америке можно поскорее и побольше заработать денег, подает эмигранту столько энергии, что и ленивый, не привыкший на родине ценить время, убеждается, что время — деньги, и скоро делается трудолюбивым. Хороший заработок поощряет эмигранта, и он работает так, как никогда не работал на родине».
Постепенно слухи об удивительных заокеанских заработках распространились по всей России. И в 1914 году в Америке можно было встретить русских крестьян из деревень, очень удаленных от западных границ и портов. Российский консул в Номе и Сиэтле в октябре 1914 года писал послу в Вашингтоне:
«Не менее 80% русских в Америке — люди, недавно приехавшие сюда на заработки, которые больше всех и страдали в условиях кризиса. Это почти исключительно крестьяне, землеробы. За пять месяцев пребывания здесь мне пришлось видеть представителей большинства губерний Европейской и Азиатской России. В последнее время особенно много белорусов, малоросов и из великорусов — уроженцев Курской, Рязанской, Нижегородской, Вятской, Саратовской и, в особенности, Симбирской губерний, уездов Курмышского, Алатырского и Ардатовского. На днях, например, было у меня до 30 человек из Бахировской волости Курмышского уезда, а также из села Красного того же уезда. Когда смотришь и поговоришь с этими эмигрантами, то диву даешься, как такая "глухая, серая деревня" могла попасть в Америку».

«В случае вооруженного с Россией столкновения»
Как правило, трудившиеся в Америке подданные Российской Империи семьям отправляли 100–200 руб. в год, а основные сбережения привозили с собой при возвращении. Гродненский губернатор сообщал в 1910 году, что из-за океана прислано около 3 млн руб. В Виленскую губернию в 1908–1910 годах пришло более 3,5 млн руб. Исправно получали деньги из Америки жители Ковенской, Калишской, Минской, Сувалкской губерний.
Но случались и трагедии.
Из-за незнания английского языка российские рабочие не пользовались американскими сберегательными кассами и не обращались в солидные банки, а отдавали свои доллары на хранение частным лицам — выходцам из России, основавшим в районах скопления россиян множество мелких банковских контор. Заведения эти иногда лопались, а иногда их владельцы просто исчезали с доверенными им деньгами. Эти конторы были, по сути, посредниками между рабочими и крупными американскими банками. Банкирские дома отправляли деньги в Берлин, откуда берлинские фирмы пересылали их русскими кредитными рублями по почте во внутренние губернии России.
Четверть денежных переводов не доходила до адресатов потому, что при написании названий населенных пунктов России латинскими буквами происходила их «зашифровка» — понять, что имелось в виду, порой было невозможно.
В 1908 году на помощь рабочим пришло Русское Восточно-Азиатское пароходство. Его американские агенты за 12 центов брались переслать деньги через главные конторы пароходства в Нью-Йорке и Либаве. В Варшаве работали частные посреднические конторы по переводно-сберегательным операциям. В польских губерниях возникли торговые фирмы, принимавшие чеки американских банков.
Американец Дж. Дэвис, правительственный комиссар по наблюдению за деятельностью корпораций, писал, что с 1 июля 1913 года по 30 июля 1914 года в Россию было отправлено 500 тыс. переводов на сумму более $13 млн.
В июне 1914 года агент Министерства торговли и промышленности России в США К. Ю. Медзыховский требовал срочно создать в Штатах самостоятельный коммерческий банк. Но лишь в начале 1916 года туда прибыли российские финансовые чиновники для организации сберегательных касс при консульствах.

«Эта мера сопряжена с крупным расходом для казны, без полной при том уверенности в достижении соответствующих результатов»
Обычная для российской бюрократической системы медлительность наблюдалась и в отношении других аспектов заграничного отходничества. Вопрос о необходимости принятия законодательных актов, регулирующих выезд, рассматривался Советом министров Российской Империи 28 июля 1909 года. Но никаких результатов это рассмотрение не принесло.
Лишь четыре с лишним года спустя правительство вернулось к этому вопросу, и то из-за изменения политической ситуации в Европе.
Отношения с Германией, требовавшей продления кабального, как считали в России, торгового договора, становились все хуже, и министры задумались о вреде заграничного отходничества.
«Дело заключается в том,— говорилось в решении Совета министров от 20 февраля 1914 года,— что именно отход рабочих на сезонные сельскохозяйственные заработки в Германию и Данию выражается в наиболее крупной цифре, достигающей в настоящее время ежегодно свыше 500.000 человек. При этом надлежит иметь в виду, что в то время, как в некоторых районах обширного нашего отечества действительно наблюдается излишек в рабочих руках, оправдывающий отлив последних за рубеж, в других, наоборот, этих рук далеко не хватает, каковое обстоятельство задерживает, конечно, правильное развитие промышленной жизни страны.
При объясненных условиях сама собою напрашивается, казалось бы, мысль, что естественным руслом для тех избыточных в отдельных местностях рабочих, которые огромными массами устремляются через нашу западную сухопутную границу в Германию и Данию, должен был бы явиться внутренний отхожий промысел. На этот вопрос, по мнению Совета Министров, следует обратить особливое внимание».
Правительство учитывало и мнение министра иностранных дел гофмейстера Двора С. Д. Сазонова, разъяснявшего, что весьма опасные последствия ежегодно возрастающего отхода наших сельских рабочих в Германию заключаются в следующем:
«1) в возможности для нее использовать этих рабочих, пребывающих в ее пределах, в случае вооруженного с Россией столкновения, либо в качестве вспомогательной военной силы, либо в виде рабочих рук для обработки полей,
и 2) в ослаблении нашей армии, которая окажется, в случае задержания в Германии упомянутых рабочих, лишенной довольно значительного числа запасных, подлежащих при мобилизации призыву на действительную военную службу».
Но в результате Совет министров постановил не давать пока хода разработанному Министерством торговли и промышленности «Положению об отходе на заработки за границу».
Поскольку в те же дни по инициативе бывшего председателя Совета министров графа В. Н. Коковцова для поиска целесообразных мер к урегулированию отхода россиян в Германию было намечено созвать особое междуведомственное совещание при Главном управлении землеустройства и земледелия. Совет министров очень надеялся на то, что чиновники различных ведомств, посовещавшись, выработают мероприятия «к удержанию рабочих на родине путем направления их в те местности, где им обеспечен вполне достаточный заработок». А неуспех этого мероприятия списали на начавшуюся Первую мировую войну.
После ее начала подданных Российской Империи во враждебных странах интернировали, многих из них отправили на сельскохозяйственные и прочие работы. А проблему с вывозом на родину россиян, оказавшихся в нейтральных и дружественных странах, правительство империи решило в свойственной ему манере. В решении Совета министров от 7 августа 1914 года говорилось:
«Совет Министров не мог не заметить, что эта мера сопряжена с крупным расходом для казны, без полной при том уверенности в достижении соответствующих результатов».
Тем, кто оказался вдали от России в бедственном положении, пообещали материальную помощь. Но большинство отходников продолжили делать то, зачем приехали,— работать.