Методология исторической науки

Методология и методы исторической науки являются полем для острых дискуссий между приверженцами различных религиозных, философских и политических взглядов. История как наука находится в диалектическом противоречии со своей теории познания. С одной стороны, история вне безусловного признания примата Истины вырождается в служанку той или иной идеологии, а с другой, само начало исторического познания подразумевает наличие гражданской заинтересованности, неравнодушия, острого желания разобраться в истоках современных проблем. После Первой мировой войны идеал выдающегося немецкого историка Леопольда фон Ранке, призывавшего в своём труде «История романских и германских народов, 1494-1635» показывать, как действительно происходили события («wie es eigentlich gewesen»), не делаясь судьей прошлого и не поучая современников, был подвергнут справедливому сомнению представителями так называемой школой лингвистической философии во главе с выдающимся австрийским мыслителем Людвигом Витгенштейном.

Витгенштейн убедительно показал, что даже самый добросовестный и беспристрастный историк не свободен от императивов своей культуры и воспитания, своих политических, религиозных и философских взглядов, что он несвободен от собственного языка, который накладывает свою печать на стиль мышления. Наблюдения Витгенштейна вполне справедливы, но с выводом согласиться довольно трудно: он и его многочисленные последователи отказали истории вообще в возможности установить хоть какую-то истину относительно событий прошлого, да и саму Истину большинство философов ХХ века объявили фикцией, не стоящей усилий.

Кризис исторической науки после Первой мировой войны был свидетельством системного кризиса западной цивилизации, кризисом эпохи либерализма, обесценивания лозунга Великой французской революции «Свободы, равенства и братства», страхом элиты перед неблагодарными «восставшими массами» (Ортега-и-Гассет).

В окопах первой мировой войны родился фашизм – неоязыческое и неоэлитарное течение, которое требовало возврата к «старым добрым временам». Но возврата не к тем порядкам, которые были в действительности, а к реконструкции такого прошлого, каким его представляют себе «реконструкторы». Надо ли говорить, что здесь заложена питательнейшая среда для самого бессовестного мифологизаторства? Идея прогресса рода человеческого была отброшена, фашисты всех мастей и национальностей бредили древними мифами и реинкарнацией утраченной из-за «лицемерного милосердия христианства» истинно «мужественной духовности борьбы за место под солнцем» между истинными господами по праву крови и варварами, годными быть лишь рабами.

Первым этот посыл почувствовали немецкий философ Фридрих Ницще и его друг композитор Рихард Вагнер. Они заложили первые кирпичи в фундамент авторского мифотворчества, и теперь творцом Мифа становится не народ, а конкретный автор-учёный. Их знамя подхватили впоследствии создатель культурологии Освальд Шпенглер, сочинитель «Мифа ХХ века» и идеолог нацизма Альфред Розенберг и сам вождь германского нацизма Адольф Гитлер в своей книге «Моя борьба» давший развёрнутый миф об арийской расе, перелицевав всю историю Европы как борьбу арийцев, олицетворяющих свет цивилизации, с варварами-недочеловеками, несущими разрушение и смерть.

Далее ряды создателей авторской исторической мифологии только множились, причём было совершенно не важно, каких политических взглядов они придерживались, их роднило отношение к истории как к служанке: исторические факты все они использовали как иллюстрации своей правоты. Если же факты противоречили их идеям, то тем хуже для фактов.

Историческое мифотворчество затронуло все страны, которых коснулся тлен фашизма, в какие бы одежды он ни рядился. Официальная историография такого оплота демократии как США насквозь лжива, и работа по замалчиванию не красящих отцов-основателей событий началась сразу же после обретения независимости. У власть имущих достаточно рычагов влияния, чтобы профессиональные историки превратились в наёмных пропагандистов, а настоящие искатели истины – в преследуемых маргиналов-чудаков.

Сочинители авторских исторических мифологий делятся на две категории: тех, кто искренне заблуждается из-за инфантильного желания видеть историю такой, какой хочется, и вполне сознательных фальсификаторов, манипуляторов и провокаторов. Ещё инициатор спора норманистов и антинорманитов в России Михайло Васильевич Ломоносов опасался того, как бы сочинения немцев-академиков о князьях-викингах «не принесли бы государству нашему какого вреда и подлых интриг династии не основали».

Советская историография хотя и не знает такого феномена как авторский миф, но зато была вынуждена развиваться в тесном прокрустовом ложе марксистко-ленинской идеологии. Малейшее отступление от канонов для советского историка могло окончиться весьма печально: от клейма «врага народа» до пожизненного лишения возможности заниматься наукой и преподаванием.

В этих условиях советские историки в совершенстве овладели «эзоповым языком», умением обманывать партийную цензуру.

Например, обычным приёмом было обязательное обильное цитирование классиков марксизма (К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, И.В. Сталина) во введении и заключении к монографии, но основное содержание могло быть бесконечно далеко от марксистских догм.

Так, академик В.И. Кузищин в своей работе «Римское рабовладельческое поместье II в. до н. э. - I в. н. э.» [1]  показывает, что рабство даже в Италии в эпоху расцвета Рима не было основной производящей силой, что большую долю римской экономики обеспечивали свободные и полусвободные люди. Таким образом, строго говоря, считать эпоху античности рабовладельческим строем нельзя, т.к. рабство нигде и никогда не являлось основой экономики, а сами рабы использовались лишь в наиболее доходных отраслях, да и то по историческим меркам весьма непродолжительное время. Но на основании отдельного, хотя и яркого, эпизода античной истории Маркс и Энгельс, сделали далеко идущие выводы: картины рабовладельческих латифундий Италии были некритично распространены на всю древнюю историю.

Надо сказать, что сам великий отец всех народов И.В. Сталин также весьма иронично относился к марксистским догмам. Так, он щедро наградил ранее опального историка Е.В. Тарле (трижды лауреат Государственных премий СССР (1942, 1943, 1946), награждён тремя орденами Ленина и двумя орденами Трудового Красного Знамени) за то, что того всегда больше интересовали не схемы, а люди и события и, любя «живую историю», он мастерски воскрешал ее «человеческий план» [2]. Говоря другими словами, Сталину – искусному интригану - очень нравилось то, как тонко Е.В. Тарле умел раскрывать сложнейшие политические интриги прошлого.

В условиях системного кризиса западной цивилизации в межвоенный период во Франции появилось сообщество историков, сплотившихся вокруг независимого исторического журнала «Анналы», которые назвали себя «новой исторической наукой». Во главе этого интеллектуального движения стояли выдающиеся историки европейского средневековья Люсьен Февр, Марк Блок и историк экономики Фернан Бродель.

В течение 1930-1960-х гг. они и их последователи создали так называемую школу «Анналов», которая придерживалась принципиальной позиции «теоретической пустоты». Шарль Сеньобос в своей знаменитой максиме так выразил эту позицию: «Задавать вопросы очень полезно, но отвечать на них очень опасно» [3]. Ни один историк не может полностью поручиться за то, что в будущем не обнаружатся некие новые факты (источники, свидетельства), которые могут в корне изменить представления о причинах и следствиях тех или иных значимых событий. Картина истории может измениться и при пересмотре удельного веса факторов, с помощью действия которых ранее объяснялись те или иные события. Например, после обращения к данным древнерусской археологии XI-XII вв. становится понятным, что в физическом смысле феодальной раздробленности Руси не было, ибо нечему было дробиться: новые княжества возникали практически на пустом, малолюдном месте, как бы «отпочковываясь» от старых, а удельные князья фактически являлись организаторами колонизационного движения. Таким образом, термин «феодальная раздробленность», отсылающий к действительной раздробленности Франции X-XV вв. и навевающий аналогию, неуместен. Картина древнерусской истории, таким образом, меняется кардинально.

Новая историческая наука по-новому оценила такие, казалось бы, устоявшиеся понятия, как факт, событие. Факт обладает двумя, казалось бы, несовместимыми особенностями. Первая - его объективность. Факт, взятый сам по себе, не зависит от сознания человека и человечества. Вторая особенность факта состоит в том, что он существует в сознании человека. Именно в сознании человека факты «хранятся», «накапливаются», «группируются», «истолковываются», а иногда и «подтасовываются». Все это вместе взятое помогает понять природу факта. Факт есть момент действительности, вырванный из неё и пересаженный в сознание, точнее, в мышление человека. В сознании факт существует как содержание истинного, т.е. соответствующего реальности, суждения (или нескольких суждений). В сознании этот момент действительности, которая всегда есть нечто целое, будучи изолированным от других, выступает как фрагмент действительности. Установление факта есть вырывание момента действительности из самой действительности. Познание действительности с неизбежностью есть раздробление её на фрагменты [4]. В результате никакая, даже самая большая совокупность фактов не может дать целостного знания о действительности. Груда обломков мира не есть мир. Чтобы возникло целостное представление о мире, необходимо факты объединить, связать друг с другом. А это предполагает познание связей, существующих в реальности. Только тогда мир будет воссоздан в сознании и предстанет в нем таким, каким он является в действительности. Получив в свое распоряжение факты, люди начинают их так или иначе упорядочивать: классифицируют, обобщают, расставляют их во времени и пространстве. Но все это пока еще не объединение фактов, а лишь создание условий для него. Объединение начинается тогда, когда вскрываются более глубокие, чем пространственные и временные, отношения между моментами действительности, и каждый факт предстает не изолированно, а в связи с целым рядом других таких же фрагментов. Выявление связей между фактами обычно именуется их истолкованием (интерпретацией), а результат этого процесса - пониманием, а тем самым и объяснением фактов.

Различие между знанием отдельных фактов и их знанием в связи друг с другом обычно осознается как различие между просто знанием и пониманием. Можно знать и не понимать.

Великий немецкий мыслитель Макс Вебер, основатель понимающей социологии, незадолго до начала Первой мировой войны, поставил проблему адекватности понимания историками мотивов действий людей прошлого, и решительно выступил против модернизации истории, когда наши современники судят о поступках наших предков «со своей колокольни», мало понимая реалии того времени, мало вникая в особенности ценностей и психологии.

Вебер считал, что целью социологической науки является анализ социального действия и обоснование причин его возникновения. Пониманием в данном контексте обозначается процесс познания социального действия через смысл, который вкладывает в данное действие сам его субъект. Таким образом, предмет социологии составляют все идеи и мировоззрения, детерминирующие поведение человека. Вебер отказался от попыток использования естественно-научного метода в анализе и считал социологию «наукой о культуре».

Успешным применением метода понимающей социологии к интерпретации исторического процесса самим М. Вебером служит, ставшая классической, его работа «Протестантская этика и дух капитализма» (1905) [5], где он на основании анализа огромного массива данных показал, сколь различным было мировосприятие католиков и протестантов по всем аспектам жизни человека. Глубокий ценностный конфликт обусловил драматический накал столкновений между протестантами и католиками в XVI-XVII вв. в эпоху религиозных войн.

Оппонируя марксистской концепции исторического материализма, Вебер отмечал важность культурных воздействий, оказываемых религией, - именно в этом он видел ключ к пониманию генезиса капиталистической формы хозяйствования. Впоследствии учёный исследовал религии Китая, Индии и древний иудаизм, пытаясь найти в них причины тех процессов, которые обусловили различия между хозяйственным устройством Запада и Востока.

Методология понимающей истории была успешно применена выдающимся отечественным скандинавистом Ароном Яковлевичем Гуревичем. Его книги по истории древней и средневековой Скандинавии были переведены на десятки языков, но в годы советской власти ему не разрешали покидать пределов СССР, и трудно представить себе, что человек, столь глубоко проникший в психологию викингов, только в глубокой старости смог ступить на скандинавскую землю. Ещё в молодости А.Я. Гуревич понял, что традиционная марксистская методология изучения истории сквозь призму классовой борьбы, совершенно неспособна объяснить множество фактов истории Скандинавии. Факты просто не укладываются в марксистскую парадигму. Просто общество викингов было слишком непохожим на империю Каролингов, с которой К. Маркс лепил свою теорию феодальной формации. Как только А.Я. Гуревич (с большим риском для себя лично) отбросил все заранее заданные шаблоны (не только марксистские), и с «пустотой в голове» заново обратился к казалось бы давно изученным источникам по крестьянству Норвегии, он увидел совершенно иное общество, где господствует свободное зажиточное крестьянство, гордое и строптивое, где нет классов, но очень сильны кланы, где ярлы вовсе не феодалы, а, скорее, губернаторы, а конунги вынуждены считаться с народным собранием (ландтагом), а иначе, как Харальд Прекрасноволосый в 1000 г., можно лишиться головы, задолго до своего английского «коллеги» Карла I Стюарт, лишившегося оной в 1649 г [6].

Статьи А.Я. Гуревича, составившие книгу «Проблемы генезиса феодализма», подверглись в 1969 году резкой критике со стороны министра просвещения РСФСР А.И. Данилова, после чего автор был уволен из Института философии. Критика была связана с тем, что автор поставил под сомнение некоторые положения теорий Маркса и Энгельса - о том, что феодализм складывался в результате закабаления свободных крестьян магнатами, которые предварительно присваивали себе крестьянскую землю. По мнению Гуревича, в условиях слабости верховной власти свободные земледельцы в поисках защиты вместе со своей землей добровольно принимали патронат магнатов, меняли свободу на безопасность. С точки зрения Энгельса, в варварскую эпоху существовал «первобытный коммунизм», выражавшийся в коллективной собственности на землю, но с точки зрения Гуревича, древние германцы были крестьянами, веками жившими на одном месте, не было никакой коллективной собственности на землю, а велось семейное хуторское хозяйство. Он дал следующую характеристику генезису феодализма, которая в корне противоречила «установкам» советской историографии: «В феодализме я склонен усматривать преимущественно, если не исключительно, западноевропейский феномен. На мой взгляд, он сложился в результате уникальной констелляции тенденций развития. Феодальный строй, как бы его ни истолковывать, представляет собой не какую-то фазу всемирно-исторического процесса, - он возник в силу сочетания специфических условий, порожденных столкновением варварского мира с миром позднеантичного средиземноморья. Этот конфликт, давший импульс синтезу германского и романского начал, в конечном итоге породил условия для выхода западноевропейской цивилизации на исходе средневековья за пределы традиционного общественного уклада, за те пределы, в которых оставались все другие цивилизации» [7].

Как впоследствии вспоминал сам А.Я. Гуревич, такие пассажи он писал не от «бесстрашия», а от «юношеской глупости», не осознавая всей опасности подобных высказываний. От расправы со стороны партийных функционеров молодого историка тогда спас директор Института всеобщей истории Академии наук японовед Евгений Михайлович Жуков, «приютивший» его в своём учреждении и замявший скандал.

В 1972 году А.Я. Гуревич выпустил книгу, ставшей мировым событием в мире средневековой историографии – «Категории средневековой культуры» [8]. В ней и в последующих трудах рассматривал, в частности, культ святых в его простонародном понимании, образ потустороннего мира, как он виделся средневековым книжникам, и противоречивые версии Страшного суда популярного богословия. Полемизируя с тезисом М.М. Бахтина о карнавально-смеховой природе средневековой народной культуры, подчёркивал теснейшую связь в ней смеха и страха. По сути дела, А.Я. Гуревич явился создателем историко-антропологического направления в российской науке. Значение его трудов выходит далеко за рамки медиевистики – науки о Средних веках. Он оказал большое влияние на всю современную советскую и российскую историческую науку, другие гуманитарные дисциплины - антропологию, культурологию, философию. А.Я. Гуревич не скрывал, что методологической основой его исследований являлись принципы школы «Анналов» [9], которые он значительно обогатил собственными оригинальными методиками исторического синтеза, когда данные всех вспомогательных исторических дисциплин на равных принимаются к интерпретации фактов.

Одним из важнейших методологических принципов школы «Анналов» является возможно полная, даже избыточная, фактологическая база исследования. Великий историк экономики Европы XV-XIX вв. Фернан Бродель называл это правило «подробности ради подробностей». Он сам обладал феноменальной памятью, и свой первый труд «Средиземноморье и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II» писал по памяти в нацистском концлагере в школьных тетрадках, которые ему передавали через Красный крест. Бродель подверг уничтожающей критике господствовавший тогда взгляд, что средиземноморская торговля и экономика приморских стран пришли в полный упадок после Великих географических открытий и захвата турками торговых путей на Восток через Египет и Причерноморье. На основании анализа самых разных источников – от дневников купцов до вида черепицы на старых пейзажах – он убедительно показал, что «похороны» средиземноморской торговли в умах историков были весьма преждевременны, и, хотя объёмы торговли через Атлантику увеличились, объёмы торговли в Средиземноморье, по крайней мере, не уменьшились [10]. А свидетельства о «разорении» нужно списать на эмоциональность нескольких разорившихся купцов, оставивших яркие дневники. Бродель любил повторять французскую пословицу: «На самом деле всё не так, как в действительности».

Увлечение «подробностями ради подробностей» должны уберечь исследователя от поспешных выводов на основании неполной или недостоверной информации. Когда исследователь владеет избыточной «базой данных», тогда теоретические стереотипы не сыграют с ним злой шутки, ведь всегда найдутся «подробности», не вписывающиеся в прокрустово ложе теории.

Большая подозрительность «новой исторической науки» по отношению ко всем экономическим, социологическим, культурологическим теориям основывается на очень простом обстоятельстве: положения большинства этих теорий основываются на априорных допущениях, умозрительных конструкциях, но при активном привлечении отдельных, зачастую грубо вырванных из контекста, перетасованных и недостоверно изложенных, исторических фактов в качестве иллюстративного материала, доказывающих их истинность.

Люсьен Февр, Марк Блок и Фернан Бродель яростно отстаивали принцип суверенитета исторической науки, который состоит в том, что все гуманитарные науки не только не имеют права навязывать истории свои объяснительные схемы, а, напротив, сама история является по отношению к ним верифицирующей (проверяющей) дисциплиной. Именно история должна поставлять те неудобные факты, которые экономика, социология, культурология и прочие науки обязаны непротиворечиво объяснить.

Для представителей данных наук, традиционно взирающих на историков как на никчёмных фактографов, такая позиция сродни холодному душу. К превеликому сожалению исторический подход в большинстве гуманитарных дисциплин лишь декларируется, а господствует умозрительный априорный подход, господствуют устойчивые стереотипы, которые имеют под собой не больше оснований, чем представления европейцев о народах Азии с «пёсьими головами». Так, например, глубоко укоренившийся в среде экономистов стереотип, что при устойчивом и многолетнем снижении цен – дефляции - экономический рост невозможен, опровергается примером истории экономики… самих США. Что особенно показательно, отыскали это «исключение из правил» сами адепты монетаризма Милтон Фридман и Анна Шварц и честно сообщили об этом в своей книге «Монетарная история США 1867-1960»: «С 1865 по 1879 г. практически не происходило увеличения денежной массы, при этом менее чем за 15 лет уровень цен упал наполовину от исходного, и в то же время происходил очень быстрый экономический рост… их совпадение порождает серьезные сомнения в обоснованности широко распространенного ныне взгляда, согласно которому длительная дефляция цен несовместима с быстрым экономическим ростом» [11]. Этот период американской истории ставит под сомнение фундаментальные принципы целого семейства западных экономических теорий - либерализма, кейнсианства, монетаризма, т.к. они не в состоянии убедительно объяснить, как такое сочетание в принципе могло быть. Ответом со стороны научно-экономического истеблишмента стало простое замалчивание этого и подобных ему эпизодов в экономической истории других стран.

Теоретическим императивом для любого историка можно считать слова Фернана Броделя: «Прежде, чем объяснять, нужно как следует описать».

___________________________

1. Кузищин В.И. Римское рабовладельческое поместье II в. до н.э. - I в. н.э.- М.: Наука, 1973.

2. Чапкевич Е. И. Евгений Викторович Тарле. - М.: Наука, 1977. – С. 18.

3. Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. – М.: ГПИБ, 2004. – С. 113.

4.  Об этом хорошо написал английский историк и философ Робин Джордж Коллингвуд в своей книге «Идея истории» (Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. – М.: Наука, 1980).

5. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2006.

6. Гуревич А.Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. - М.: Наука, 1967.

7. Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе: Учебное пособие. - М.: Высшая школа, 1970. – С. 201.

8. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. - М.: Искусство, 1972 (опубликована также на румынском (1974), польском (1976), немецком (1978, 1980, 1982, 1983), чешском (1978), испанском (1983), французском (1983), английском (1985), литовском (1989), португальском (1990), японском (1990) и мн. др. языках).

9. Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». - М.: Индрик, 1993.

10. Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II: В 3 тт. – М.: Языки славянской культуры, 2002.

11. Цит. по: Сото, Хесус Уэрта де. Деньги, банковский кредит и экономические циклы. – Челябинск: Социум, 2008. – С. 258.

____________________________________

Вторая часть реферата по истории от неизвестного студента-заочника, найденного в завалах кафедры гуманитарных дисциплин одного очень провинциального вуза.