Ленский расстрел: Пролог

Прежде всего, как и всегда, его величество контекст.

Рассмотрение событий на ленских золотых приисках в апреле 1912 года, как правило, производится или вне контекста, или контекст подается кратким пунктиром и без детализации. Мы же поступим ровно наоборот. Основное внимание уделим контексту, а по событиям на приисках пройдемся пунктиром, заострив внимание на ключевых эпизодах.

Почему-то считается, что американская «золотая лихорадка» (gold rush) — это сплошные и веселые приключения авантюриста Смока Беллью. А история русской золотодобычи — это заунывная «Угрюм-река».

Меж тем, в Российской империи с середины XIX века бушевала эпидемия ровно той же самой болезни. После отмены государственной монополии на золотодобычу заниматься промыслом золота дозволили всем гражданам. Конечно, течение золотой лихорадки шло с характерными русскими особенностями.

Богатейшие залежи золотого песка и самородков в районе Лены и ее притоков были обнаружены в 1843 году «пионерами», из числа беглых или бывших каторжан и ссыльнопоселенцев.

Слухи об русском Эльдорадо распространились довольно быстро и туда направились сотни, а потом и тысячи искателей приключений.
Как говорят в определенных кругах - «двинули в рейд фармить голду».

По следам стихийных шаек старателей на блеск благородного металла пришли хищники покрупнее.
Прежде всего, местные русские купцы и разбогатевшие старатели, имеющие кое-какой капиталец для снаряжения приисковых партий.
Если в тридцатых годах XIX века частным старательством на Лене занимались считанные сотни человек, то уже к сороковым золото искали и добывали несколько сотен артелей и приисковых партий.

Каждая партия состояла от десяти до нескольких десятков человек.

Рабочие для этих партий вербовались из того же, «пионерского» контингента, а практически весь штат приисковых служащих составляли ссыльные интеллигенты, мало-мальски разбирающиеся в организации производства.

На некоторых ленских приисках содержание золота было очень высоким (5-10 золотников на 100 пудов промытых песков) и золото буквально лилось рекой.
Все операционные расходы по его дОбыче не только окупались, но вместе с владельцами приисков стремительно богатели, как служащие, так и рабочие.

В приисковых поселках царили нравы до которых рачительным англосаксам было очень далеко.

По окончании старательского сезона простые рабочие имели обыкновение не вылезать из кабаков, купаться в дорогом шампанском, покупать на один день и потом выбрасывать дорогую привозную одежду, затевать катания на людях, золотить крыши своих изб, носить портянки из дорогих тканей, ставить на кон и, не расстраиваясь, проигрывать в карты до 30000 рублей.

Суммы, запредельные для простого крестьянина, на которые он мог бы безбедно существовать всю оставшуюся жизнь.

Но всему хорошему рано или поздно приходит конец, знаменующий начало нового этапа. Первопроходцы сняли сливки, кто-то в прямом смысле озолотился, кто-то разорился, а тысячи прочих остались, в общем, при своих. Рассыпное золото иссякало и добывать его на Лене становилось все труднее и труднее.

Как, впрочем, и на Клондайке. «Королем Клондайка» считается англичанин из Канады Алекс «Большой Алекс» Макдональд, монополизировавший торговлю продуктами.

В Доусоне, золотой столице Клондайка в дефиците было всё, кроме золота, которое ничего не стоило. А все необходимое стоило более, чем в шесть раз дороже, чем «на большой земле». Соль продавалась по цене золота один к одному, одна корова стоила 16 тысяч долларов, одно куриное яйцо доллар.
Всего за год Большой Алекс сколотил состояние в $5 миллионов. Этот капитал позволил ему скупать десятками участки и нанимать разорившихся старателей для работы на своих приисках.

Королями ленских приисков по итогам золотой лихорадки сделались иркутские купцы.
 

Публицисты XIX века давали иркутскому купечеству очень яркие характеристики. Некоторые писали, что «нигде в России и нигде в Сибири так ярко не бросаются в глаза чванство золотого мешка и его тщеславие, как в Иркутске». А некоторые замечали, что «ни один сибирский город не может представить такого длинного списка замечательной буржуазии, как Иркутск».

К середине 60-х годов XIX века практически весь золотой промысел на ленских приисках подмяли под себя несколько иркутских купеческих семей, к тому же состоящих между собой в родстве — Трапезниковы, Баснины, Сибиряковы и Катышевцевы.

Произошло это по причинам естественным.

Среднегодовая температура в районе приисков колебалась в районе 7° мороза. К 10 октября везде плотно ложился снег, а средняя температура зимой в районе была от -27° до -30°. доходя до - 60°.

Плюсовые температуры наблюдались всего два-три месяца в году, доходя до +38° летом.

Ну и, помимо климата, главной проблемой была логистика.
До постройки железных дорог сообщение осуществлялось главным образом по рекам Ленского бассейна - самой Лене и её притокам: Витиму, Большому и Малому Патому, Молво и Жуе, и притокам реки Витим - Вачею. Энгажимо и Бодайбо.

Начиналась навигация в мае, а заканчивалась в начале октября. Витим замерзает 10-18 октября, вскрывается 7-15 мая. Навигационный период длится 130 дней.

Но и до них ещё надо было добраться.

От Иркутска до села Жигалово, расположенного на берегу Лены, надо было проехать лошадьми чуть более 400 км (376 верст) по грунтовой дороге. Это при средней скорости движения повозки — 13-16 км/ч — тридцать часов пути, меняя лошадей, или, если реально, трое-четверо суток.

От Жигалово до Усть-Кута — 360 километров (338 верст) по реке лодками и пароходами.

От Усть-Кута до устья реки Витим надо было пройти по реке еще 742 километра (696 верст).

Далее по реке Витим надо было подняться против течения на 320 километров (300 верст) до Бодайбо.

Всего от Иркутска до Бодайбо надо было покрыть расстояние приблизительно в 1825 километров (1710 верст.)

И если летом это путешествие было сопряжено с трудностями, то зимой приходилось весь путь в проделывать на санях, запряженных лошадьми или оленями при 25, а то и 45-градусном морозе.

Грузы зимой шли сокращенным путем через станцию Тыреть Сибирской железной дороги (270 километров от Иркутска) и оттуда 260 километров санного пути до Жигалово. С наступлением лета грузы переправлялись дальше водным путем. А сообщение с Иркутском весной и осенью из-за распутицы прерывалось вовсе.

Золотоносный песок добывали теперь главным образом в шахтах.

Это требовало решения целого ряда технических проблем - вечную мерзлоту для пробивки штреков требовалось разогревать, отчего в изобилии образовывалась вода и ее нужно было безостановочно откачивать. Да и снабжение приисков требовало гораздо больших объемов поставок, чем снабжение приисковых партий.

Помимо прочего требовалось обустройство инфраструктуры — постройка пристаней, складов, электростанций, локальных железнодорожных путей, создание пароходных компаний.

Тут капитал нужен был другой.

Мелким, да и средним, старателям такие задачи были не по силам и не по средствам.
Они либо отправлялись на поиски новых золотых россыпей, либо шли рабочими к купцам на прииски. Причем многие выбирали второе, поскольку платили на приисках в два-три раза больше, чем на заводах Москвы и Петербурга.
К тому же, в шахтах нередко встречались самородки. Так что, за год можно было скопить пару тысяч рублей — сумму баснословную для русского крестьянина.

Потому поток желающих работать в сырых и холодных шахтах нисколько не уменьшался, а только год от года рос.

К 60-м годам основные ленские прииски сосредоточились, по сути, в двух предприятиях.

5 июня 1864 года иркутские 1-й гильдии купцы Павел Петрович Баснин и Петр Иосифович Катышевцев основали «Ленское золотопромышленное товарищество почетных граждан Павла Баснина и Петра Катышевцева», владевшее 26-ю приисками. Сокращенно «Лензото».

Купец Михаил Александрович Сибиряков в 1863 году обнаружил золотые россыпи в бассейне рек Бодайбо и Витим, для освоения которых им и его родственниками были образованы компании «Прибрежно-Витимская» (в 1865 г.) и «Компания Промышленности» (в 1866 г.), которые в 1885 году объединились в «Компанию Промышленности в Восточной Сибири». Из Бодайбинской резиденции этой компании и вырос впоследствии город Бодайбо. В 1895 году компания начала строительство железной дороги от Бодайбо до приисков компании всего 45 верст магистрали и 10 верст разъездов.

Однако и им средств катастрофически не хватало. Потому за ленским золотом пришел зверь совсем крупный.

Обычно в этом месте упоминают великого и ужасного барона Горация Евзелевича Гинцбурга, единолично слопавшего сибирскую купеческую знать.

Но, при ближайшем рассмотрении оказывается, что это не совсем так. Или, точнее, совсем не так.

Для того, чтобы лучше понять откуда взялись бароны Гинцбурги, не лишним будет посмотреть на другой род еврейских баронов — Штиглицов.
 

Людвиг (Любим) Иванович фон Штиглиц — из рода придворных банкиров северного немецкого владетельного дома Вальдек-Пирмонт.

Несмотря на скромные размеры владений, титул главы дома был довольно весомым.

В 1712 году граф Вальдек-Пирмонта получил титул рейхсфюрста - имперского князя - лица, владеющего феодом в составе Священной Римской империи и занимающего место в рейхстаге. При этом титул имперского князя значительно отличался от просто князя («фюрста»). Например, у владетелей Лихтенштейна путь от «фюрста» до «рейхсфюрста» занял сто лет.

Карл Август Фридрих Вальдек-Пирмонтский был фельдмаршалом Священной Римской империи и командующим голландской армией во время войны за Австрийское наследство.

Географическое положение и традиционные связи Вальдек-Пирмонта с Нидерландами и Францией обеспечивала княжеству устойчивую экономическую и, отчасти, политическую независимость вплоть до 20-х годов 20 века.

Эмма (Аделаида Эмма Вильгельмина Терезия) Вальдек-Пирмонтская в 1879 году вышла замуж за за короля Нидерландов Виллема III.

За два года до этого умерла первая жена Виллема София Вюртембергская. От первого брака у Виллема были три сына, два из которых умерли ещё до заключения брака, а третий, Александр - в 1884 году. Потому в 1890 году после смерти Виллема нидерландский трон унаследовала дочь Эммы и Виллема Вильгельмина, царствовавшая до 1948 года.

Как известно, Вильгельмина отказалась подчиниться требованиям Версальского мирного договора и выдавать Антанте кайзера Вильгельма II, прожившего в Нидерландах до самой смерти.

Похожим характером отличался Фридрих Адольф Герман Вальдек-Пирмонтский.

Фридрих был генералом от кавалерии германской армии в Первой мировой войне и единственным германским князем, отказавшимся в 1918-м подписывать отречение и признавать отречение Вильгельма. За что был прозван Фридрихом Своенравным.

Но вернемся к Штиглицу.

В русской биографии под редакцией Половцова - будущего зятя сына Людвига Штиглица, вы прочтете трогательную историю о том, как Людвиг приехал в Россию со ста тысячами рублей, полученными от дяди и примерным трудом, патологической честностью, послушанием и масонской благотворительностью добился необычайного успеха и признания в коммерческих, и придворных кругах.

История, конечно, умильная, но не так давно на Западе открылись архивы некоторых финансовых учреждений, из которых стало ясно от кого и с чем Людвиг Штиглиц прибыл в Петербург.

Дело в том, что Штиглиц прибыл в Россию представителем голландского банка «Hope & Co». Контора была очень серьезная, а Нидерланды в XVIII веке были главным экспортером капитала в Европе

Банк был основан детьми шотландского купца Арчибальда Хоупа.

В Амстердам переехали шесть из восьми сыновей Хоупа - Арчибальд младший, Исаак, Захари, Генри, Томас и Адриан.

Чем занимались? В основном, торговали людишками. Брали деньги за отправку квакеров в Америку и занимались работорговлей.

Помимо прочего, Томас Хоуп входил в управляющий совет Голландской Ост-Индской Компании, так называемый Lords XVII

В России же в 18 веке самым важным клиентом «Hope & Co» была Екатерина II. Банк «Hope & Co» предоставил России крупные кредиты, и получил право экспортировать сахар в Россию. А так же выступал в качестве агента по продажам русской пшеницы и древесины в страны Европы.
В 1780-м году Екатерина даже предложила Генри Хоупу дворянский титул.

Но тот отказался, ответив, что дворянство несовместимо с его положением торгового банкира.

«Hope & Co» тесно сотрудничал с британским банком «Baring Brothers & Co, London», долгое время соперничавшим с Ротшильдами за господство на лондонском финансовом Олимпе.

Этому сотрудничеству способствовали деловые связи и личные отношения Томаса и Генри Хоупов с одним из основателей «Baring Brothers» сэром Френсисом Бэрингом. Английским купцом немецкого происхождения.

Сэр Френсис занимался приблизительно тем же, что и Хоупы, входил в руководство, а позже стал директором Британской Ост-Индской компании и оставался им до самой смерти.

Основным направлением его деятельности была Северная Америка.
Благодаря этому он приобрел определенные связи в высших кругах новоиспеченного правительства новоиспеченных Штатов и его банк превратился в европейский представительский центр самых влиятельных американских торговцев.

Среди его партнеров были Роберт Моррис, будущий финансовый архитектор американской независимости от Британии, и Томас Уиллинг, будущий президент Банка Соединенных Штатов.
Через них Бэринг был представлен сенатору Уильяму Бингхэму, одному из самых богатых людей Америки.

Все эти знакомства впоследствии позволили Бэрингу и Хоупу стать посредниками в сделке века — покупки Штатами у Наполеона территории штата Луизиана.

Территория площадью в 2 140 000 квадратных километров, составляющая 23% территории сегодняшних США, была продана за 15 миллионов долларов или 80 миллионов тогдашних франков.

По ряду причин Наполеону было невыгодно брать в оплату американские облигации, потому «Hope & Co» и «Baring Brothers» по рекомендации американцев взяли на себя хлопоты по обмену американских облигаций на наличные.

То есть, фактически Наполеон продал Луизиану Хоупу и Бэрингу, а те продали её Соединенным штатам. При этом Франция получила не 15, а чуть менее 9 миллионов долларов.
Остальное взяли себе партнеры за беспокойство.

В 1812 году «Hope & Co» предоставил русскому правительству крупный военный заем.
Непосредственно в России этим занимался Людвиг Штиглиц, за что был пожалован бронзовой медалью на Аннинской ленте и обратил на себя внимание придворных кругов.

К тому же, ему хватило ума перейти из гнетущего иудаизма в комплиментарное лютеранство.

В 1813-м в результате наполеоновских войн банк «Hope & Co» разорился, владельцы переехали в Лондон, а всё его имущество, счета и векселя перешли к «Baring Brothers».
Вместе с Людвигом Штиглицем, который стал главным партнером Бэрингов в Петербурге.
А «Baring Brothers» стал вместо Хоупов главным кредитором русской казны.

Все это, вкупе с несомненными деловыми качествами Людвига, позволило банкирскому дому «Штиглиц и Ко» занять лидирующее положение при дворе.

22 августа 1826 года Штиглиц был возведен в потомственное баронское достоинство Российской империи, а с 1828 года стал занимать правительственные должности.

В то же время в банк «Штиглиц и Ко» стала помещать капиталы высшая русская аристократия. А в начале 40-х Штиглиц забрался на самый зиц-председательский верх - был пожалован званием придворного банкира.

Людвиг Штиглиц, отличающийся отменным здоровьем и в свои 63 года выглядевшим едва на 50 лет, внезапно скончался «апоплексическим ударом» в 1843 году.

Объяснение его смерти по нынешним временам совершенно детское. Умер буквально «от зубной боли, попивши чаю».

Его место тут же занял младший сын Александр. Старший сын Николай за десять лет до этого тоже скончался, в возрасте 28 лет.