ОПЕК+, а Россия минус

Доцент Финансового университета при Правительстве РФ Леонид Крутаков — об изменениях принципов функционирования рынка.

За несколько недель января Brent упала с $70/барр. до $53/барр. (почти 25%), а Urals — ниже бюджетных 3,4 тыс. руб./барр. Причиной по горячим следам назначили коронавирус, а технический комитет ОПЕК+ выступил с инициативой в срочном порядке снизить добычу на 600 тыс. барр./д. Россия принимать решение в режиме форс-мажора отказалась. Однако цены вопреки прогнозам вновь отросли до $59, а потом вновь опустились до $53. Стало понятно, что причиной скачков были не эпидемия и не сделка ОПЕК+.

В перерыве между ценовыми скачками в Минэнерго России прошло совещание по вопросу экстренного сокращения добычи нефти, предложенного техническим комитетом ОПЕК+. На мировые цены оно никакого влияния не оказало, зато продемонстрировало, как устроен лоббистский механизм в нефтегазовой отрасли страны и кто в ней хозяин (чьи в лесу шишки).

В совещании участвовали представители всех российских нефтяных мейджоров («Газпром нефть», «Лукойл», «Сургутнефтегаз», «Роснефть»). За сокращение однозначно выступили «Сургутнефтегаз», у которого добыча стагнирует естественным образом, и «Лукойл», реализующий в последнее время стратегию выхода в кэш. Против сокращения оказалась только «Роснефть», которая вынуждена из-за сделки с ОПЕК тормозить свои инвестиционные проекты. «Газпром нефть», у которой также зависают инвестпроекты внутри страны, с оговорками, но поддержала сокращение.

Решающим (равно как и неожиданным) стало выступление главы НОВАТЭКа. Леонид Михельсон признался, что ни к нефти, ни к соглашению ОПЕК+ его компания не имеет никакого отношения, но контракты НОВАТЭКа на поставку СПГ в Европу привязаны к нефтяной цене, поэтому предложение ОПЕК о сокращении следует поддержать.

Дело в том, что к моменту совещания в Минэнерго спотовая цена газа на хабе Зеербрюгге упала до $95,7 за 1 тыс. куб. м, а порог безубыточности поставок СПГ в Бельгию для НОВАТЭКа, по данным Vygon Consulting, составляет $165. От убытков на грани банкротства НОВАТЭК спасла только привязка контрактов к нефти. В IV квартале 2019 года цена газовых фьючерсов в привязке к нефти составляла $170, то есть на пределе рентабельности.

Как и почему Михельсон оказался на встрече нефтяников, не бином Ньютона. Встреча проходила на территории Минэнерго, и ответственными за состав участников были чиновники этого ведомства. Напомним, что ранее Михельсон добился вывода за рамки соглашения ОПЕК+ добычи газового конденсата, что потребовало от нефтяников дополнительного сокращения объемов.

Во всей этой истории внутрироссийский лоббистский расклад представляется хоть и показательным, но вторичным фактором. Гораздо важнее смысл и последствия разворачивающейся на наших глазах глобальной энергетической игры. А игра, судя по последним событиям, носит системный характер.

США заблокировали экспорт Ирана и Венесуэлы, Ливия остановила отгрузку нефти из-за войны, а цены вопреки законам рынка пикируют вниз. США блокируют запуск «Северного потока – 2», что ограничивает возможности поставок газа в Европу, а спотовые цены на европейских хабах падают до 15-летнего минимума.

Попытка списать всё на коронавирус выглядит как непосредственность. Тем более что тренд на понижение нефтяных цен идет не с момента старта эпидемии в Китае, а с обвала в 2014 году. Важно, что Саудовская Аравия, которая сегодня выступает в роли главного драйвера сделки ОПЕК+ по сокращению добычи нефти, в 2014 году вела противоположную игру.

В ноябре 2014 года саудиты заблокировали решение ОПЕК о снижении квот, на котором настаивали Иран и Ливия, чтобы зафиксировать цены после первой волны падения. А в декабре Эр-Рияд объявил дополнительную скидку в $2 на свою нефть к цене рынка, который рухнул к тому моменту на 40% и затормозился. Обвал продолжился.

Почему это важно? Потому что Саудовская Аравия с момента заключения в 1944 году «пакта Куинси» является фактическим доминионом Вашингтона и ни разу не выступала на энергорынке против воли США. Если в Саудовской Аравии меняется позиция, это значит, что позиция изменилась в Вашингтоне. А смена стратегии ключевого игрока на рынке означает смену принципов функционирования рынка.

Под ключевым игроком здесь подразумевается, естественно, не Эр-Рияд, а Вашингтон, который обладает «контрольным пакетом» во всех секторах мирового энергорынка. США входят в тройку производителей, потребителей и импортеров нефти, обладают самыми крупными резервами, эмитируют валюту расчетов за нефть, определяют ее курсовую стоимость и регулируют биржевые торги.

Как работает механизм контроля? Когда Америка наращивает внутреннюю добычу, снижает объем внешних закупок и увеличивает стратегические резервы, рынок затоваривается. Совокупность этих факторов вкупе с биржевой спекуляцией неизбежно ведет к обвалу цен. В современной истории США трижды повышали внутреннюю добычу до рекордного уровня, и каждый раз это приводило к глобальному сдвигу рынка.

Накануне нефтяного эмбарго в 1973 году (отказ от золотого стандарта доллара и переход на импортную модель потребления) добыча США достигала 9,6 млн бар./д. В 1985 году (окончательный переход мирового нефтяного рынка на спот) США добывали 11,192 млн барр./д. А в 2013 году, перед срывом нефтяных цен в пике и началом санкционной войны против России, США вышли на уровень в 12,304 млн барр./д (сегодня более 13 млн барр./д).

Важно понимать, что каждый раз рост внутренней добычи в США происходил не спонтанно, а загодя и нарастал постепенно. Это исключает версию оперативного (рефлекторного) реагирования на определенные события. Речь идет о плановых действиях мирового регулятора с хорошо просчитанными последствиями.

Нефть в обмен на фантики

Чтобы понять природу сегодняшней трансформации энергорынка, надо посмотреть на последствия двух предыдущих пиковых скачков добычи в США. Первый скачок своим следствием имел переход США к импортной модели потребления. Отказ США в 1971 году от золотого стандарта доллара и две последовательные его девальвации (в общей сложности на 25%) обесценили экспорт нефти, а импорт сделали суперприбыльным.

Одно дело продавать нефть за золото, и совсем другое — за свои же долговые обязательства. После отказа от золотого стандарта США законодательно запретили экспорт нефти законодательно, нарастив за два года импорт более чем в шесть раз, до 6,5 млн барр./д., снизив собственную добычу до незначительных величин.

Вторым итогом перехода США на импорт стал отказ от долгосрочного контракта и перевод нефтяной отрасли на биржевую торговлю. В начале 1970-х годов рынок спотовых (разовых) поставок нефти составлял всего 1–2% по отношению к долгосрочным (гарантированным) контрактам. К концу 1970-х он достиг 10–15%, а к 1986 году — 50–55%.

Это была революция. Дело в том, что нефтяные цены никак не связаны с себестоимостью добычи, а дебет скважины не зависит от производительности труда. Открытая конкуренция в нефтяном (золотом, газовом) бизнесе нонсенс. Поэтому рынок нефти изначально базировался на системе жесткого квотирования и ценового контроля, созданной отцом-основателем «Стандарт Ойл» Джоном Д. Рокфеллером.

В основе системы лежали два постулата. Первый — спрос на нефть не зависит от ее цены. Снижение цены не ведет к росту потребления, а повышение — к падению. Товар носит стратегический характер. Второй— каждый нефтедобывающий регион имеет свою долю рынка. Если эта доля одним из игроков меняется бесконтрольно, то вся система оказывается под угрозой.

После расчленения «Стандарт Ойл» система квотирования была выведена сначала на государственный уровень. Вудро Вильсон создал Управление по проблемам топлива, которое устанавливало квоты и максимально допустимые отпускные цены для каждого добывающего штата. А следующим шагом стало создание Межсоюзнической (США, Великобритания, Франция, Италия) конференция по нефти, которая контролировала уже межгосударственные поставки нефти.

Венцом созданной Рокфеллером системы стал Международный нефтяной картель (МНК), в который вошли Англо-персидская нефтяная компания (ныне «Бритиш Петролеум»), «Ройял Датч/Шелл» и 5 американских компаний («Экссон», «Мобил», «Тексако», «Шеврон», «Галф Ойл»).

Нефтяной спот (разовые продажи) в «системе Рокфеллера» играл вспомогательную роль по отношению к долгосрочным контрактам, страхуя пики спроса и возникающие в связи с этим контрактные разрывы. Спот закрывал возможные риски и потому был намного дороже. Отказ от золотого доллара и переход США от экспорта к импорту изменил систему кардинально.

Переустройству подвергся весь мировой рынок нефти. На смену картельному механизму ценообразования пришел биржевой, долгосрочные контракты заменил спот. Объем нефти, реализуемой через институт трейдеров, вырос в шесть раз, и вслед за ростом спота перешел за 50% объема добычи стран ОПЕК.

Внутрь сделки между продавцом и покупателем ввели посредника. Возникшие от разрыва долгосрочного контракта рыночные риски застраховали, резко нарастив объем фондовых торгов деривативами. На рынке воцарился его величество фьючерс, цены стали зависеть не от спроса и предложения нефти, а от спроса и предложения денег. Торги «бумажной нефтью» сегодня обеспечивают 98% рынка, создавая иллюзию изобилия.

На бирже зарабатывают в оба конца (быки-медведи). Нефтяные фьючерсы бывают короткими на полгода, и длинными до 9 лет. Если игрок обладает инсайдом, то накануне падения цен он уходит из коротких дорогих фьючерсов в более дешевые длинные. Или просто уходит из нефтяного сегмента фондового рынка в любой другой. Арифметика очень простая.

Если цена упала с 70 до 50 $/барр., ты просто плюсуешь $50 к вырученным за проданные ранее короткие фьючерсы $70. Точно также в обратном направлении. Чтобы понимать о каких суммах идет речь, приведу одну цифру. В 2013 году, накануне обвала рынка, совокупный оборот нефтяных фьючерсов на биржах Нью-Йорка и Лондона достигал $3 трлн в месяц (без деривативов), при стоимости реальных поставок в $100 млрд.

Вычислить состав фондовых спекулянтов со стороны невозможно, на бирже играют не компании, а банковские счета. Кто стоит за этими счетами, королевская семья Саудовской Аравии, крупнейший разработчик сланцевых месторождений или «Голдман Сакс», одной только Комиссии по ценным бумагам и биржам США известно.

Газовый переполох

После 1986 года рынок нефти перешел во власть фондовых спекулянтов и инвестиционных банков. Мы же продолжаем его анализировать дедовским способом — с точки зрения картельного ценообразования, как на недавнем совещании в Минэнерго. Оставаясь в рамках заданной схемы, российский ТЭК всегда будет играть вторичную (подчиненную) роль на мировом энергорынке (подпроект чужого проекта).

В качестве примера порочности товарного подхода к анализу нефтяного рынка, можно привести простую зависимость. На фоне недавнего падения цен буровики США, согласно данным Baker Hughes, уже вторую неделю подряд увеличивают число действующих буровых установок. При этом в течение прошлого года, когда цены на нефть росли, число действующих буровых в США снизилось на 208 штук.

Как мы оцениваем добычу сланцевой нефти в США? От некого (весьма условного) порога рентабельности в 40–50 $/барр. Падают цены — добыча в США тоже снижается, растут — растет и добыча. Однако данные Baker Hughes говорят об обратной зависимости: падает добыча в США — цены растут; растет — падают цены.

В полном соответствии с описанным выше механизмом, не добыча внутри США следует за мировыми ценами, а мировые цены подчиняются внутриамериканской добыче, которая действует как демпфер.

Основным мотивом «сланцевого маневра» США (его называют еще революцией) является вовсе не захват рынков Европы и рост экспорта. Потребление США составляет 20–21 млн барр./д сырой нефти. Даже при сегодняшнем рекордном уровне внутренней добычи чистый импорт превышает 6 млн барр./д. Сравнение экспортно-импортных операций по газу дает практически нулевой дебет. Проще говоря, США остается энергодефицитной страной.

В основе «сланцевого маневра» была не погоня за экспортными доходами (порог окупаемости американского СПГ в Европе начинается с $300 за 1 тыс. куб. м), а чистой воды спекуляция. Еще в 2016 году Barclays сравнил объем средств, привлеченных сланцевыми компаниями с фондового рынка, с ростом рынка высокодоходных облигаций, получив 5-кратную разницу в пользу «сланца». Этой же цели (спекуляция) служит и миф об энергетической избыточности США.

Превращение Америки с осени прошлого года в нетто-экспортера углеводородов объясняется чудесами статистики. Ранее нефть и нефтепродукты учитывались по разным статьям, сегодня — в одной. Мощности США по переработке нефти всегда превосходили внутренние потребности. Закупая сырую нефть в Венесуэле и Канаде, США экспортировали продукты высокого передела. Кроме того, в экспортной статье США появилась загадочная формулировка «другая нефть» (этан, пропан, бутан).

Из разыгрываемой на наших глазах масштабной спекуляции следует очень неприятный вывод. С одной стороны, если продолжать при оценке перспектив рынка исходить из логики сиюминутной конъюнктуры, то тогда следует признать «сланцевый маневр» США гигантской финансовой панамой. А с другой — если признать действия США стратегически обоснованными (чего-чего, а деньги считать в США умеют), то мы невольно приходим к теории заговора.

Выглядит этот заговор следующим образом. Инвестиции категория возвратная, и рост капитализации сланцевых компаний при нулевой (в реальности отрицательной) доходности может означать только то, что рынок работает на перспективу. Сегодняшние потери должна окупить прибыль будущего. И чем выше потери сегодня, тем выше должна быть будущая прибыль.

Чтобы понять феномен очередного (третьего) рекорда внутренней добычи в США, надо смотреть на последствия развернувшейся масштабной биржевой игры на энергетическом рынке планеты. С помощью «сланцевого маневра» США не просто снизили свою зависимость от импорта. Маневр позволил им переформатировать Ближний Восток, изолировать Иран, организовать майдан и дезориентировать рынок Европы.

Если же говорить о материальном (рыночном) результате, то он один: созданная с нуля дорогостоящая СПГ-индустрия. Последние 50 лет темпы роста газовых запасов в два раза превышали рост нефтяных. В 1970 году запасы газа и нефти соотносились как 30:70, а сегодня газ опережает нефть. Уже можно констатировать, что идет смена глобального энергетического лидера.

Исторически этот процесс всегда сопровождался скачком технологий и сменой политических лидеров и аутсайдеров. Переход с дров на уголь привел к английской промышленной революции и институциональному господству лондонского Сити (Pax Britannica), смена угля на нефть индустриализировала североамериканские аграрно-местечковые штаты и установила Pax Americana.

Переход с нефти на газ мы наблюдаем в режиме реального времени, предсказать его итоги пока сложно, процесс в самом разгаре. Определенно можно сказать только то, что импортозамещение вряд ли является стратегической целью США. Для такой игры в долгую у США недостаточно ресурсов. По оценке EIA, пик добычи сланцевой нефти в США придется на 2025 год, а газа — на 2040-й. Потом падение.

Единственным объяснением стратегии США может быть только создание нового глобального рынка газа по аналогии с созданием современного рынка нефти, который был сформирован в 1973–1986 годах. Его приметами являются уничтожение долгосрочного контракта, вывод ценообразования в спот, создание колоссального фондового навеса в виде торгов «бумажным товаром» и наполнение ими вздувшегося долларового пузыря.

Удерживая в своих руках фондовый механизм и сохраняя контроль над товарным рынком, Вашингтон может делать с ценами всё что хочет. А контроль над товарным рынком нефти без контроля над Саудовской Аравией невозможен. В этом смысле Эр-Рияд в рамках сделки ОПЕК+ плюс выступает в роли того самого гамельнского крысолова с волшебной дудочкой в руках.

Автор — доцент Финансового университета при правительстве РФ