Что общего между коронавирусом и визитом Эрдогана на Украину

Воистину, один истекший январь принес бурных событий больше, чем весь прошлый год вместе взятый. Среди них серьезнее всего отметилась вспышка эпидемии коронавируса 2019-nCoV. По секрету, биологи всерьез ожидают пандемию уже более десятка лет. Слишком высокой стала плотность населения и его подвижность.

В первом Крестовом походе, согласно официальной хронологии, длившемся с 1096 по 1099 год, в сумме приняли участие около полумиллиона человек. «Мероприятие» охватило огромную территорию от Северной Европы до Палестины. Сравним: за январь-октябрь 2019 года только одну Турцию и только из одной России, по официальным данным, посетили 6,7 млн туристов.

Так что чисто статистически вероятность появления чего-то такого заразного и смертоносного, с чем медицина еще не умеет бороться, достаточно высока. Но в этот раз, похоже, тоже пронесло. И теперь, выдохнув, можно задуматься над извлеченными уроками уже не медицинского характера.

Начнем с простого. Хотя закрытие границы на карантин случилось достаточно недавно, однако в Российском союзе туриндустрии уже говорят о потере примерно 2 млн китайских туристов, составляющих пятую часть всего входного туристического потока в РФ. По имеющимся данным, китайские туристы оставляют в России примерно 264 млн долларов в квартал. Так что масштаб потерь существенен.

Еще серьезнее замер въездной поток на курорты Хайнаня, не только из России, но и из других стран. Причем к потерям непосредственно отельеров следует добавить снижение числа авиарейсов и вызванное этим сокращение выручки перевозчиков, уменьшение продаж авиатоплива и отмену разных прочих между собой связанных платежей.

Из-за падения продаж ушли вниз биржевые котировки авиакомпаний. Больше всех потеряла Air China — 14,3%, несколько меньше, по 5% — Air France и American Airlines, немецкая Lufthansa подешевела на 4%. Акции «Аэрофлота» на Московской бирже понизились на 4,91%, тем самым сократив капитализацию компании на 6,3 млрд рублей.

Впрочем, у медали есть и другая сторона. Карантинные мероприятия и вызванная ими паника на торговых площадках мира оказались последней соломинкой, серьезно покачнувшей хребет верблюда мировой экономики. Баррель марки Brent прекратил рост и откатился с 64 до 59 долларов.

Это значит, что цена Urals тоже опустится ниже 55 долл./барр., а примерно через месяц вниз пойдут и мировые цены на газ. Их ценообразование отталкивается от биржевой стоимости нефти с некоторой задержкой по времени.

Правда, тут, судя по всему, эксперты просто пытаются прикрыть ранее формировавшиеся тенденции удобно подвернувшейся причиной. Цены на энергоносители и сырье падают из-за негативных прогнозов по динамике экономики Китая. Только проявилось это не сейчас коронавирусом, а было выявлено еще в первом полугодии 2019 года, когда темпы роста китайского ВВП откатились до уровня марта 1992 года. Ожидали 6,9% роста, а по факту получили только 6,3%.

Происходит это потому, что торговля и прочие сервисы не могут компенсировать ускоряющееся замедление роста промышленного производства КНР. Последним годом его высокого роста оказался 2011 (на 13,9%). Дальше темпы ускорения стали стабильно падать. В 2018 промышленность Китая выросла лишь на 6,2%, а за прошлый год рост едва достиг 6%.

Точно так же уже десятый год подряд замедляются темпы инвестиций в промышленность. Нет, по бухгалтерии в каждом последующем году инвесторы в заводы и фабрики вкладывали больше, чем в предыдущем. Но уже не так активно. Если рост инвестиций в 2011 году превысил 31%, то в 2012 денег в промышленность пришло больше всего на 22%, в 2013 — на 19,6%, в 2014 — на 15,7%, в 2015 — на 10%, в 2016 — на 8,1%, в 2017 — на 7,2%.

Это значит — рынок кончился. Свободное пространство для относительно линейной экспансии исчерпано. Китай не может продать в мире сильно больше телефонов хотя бы потому, что он и так занимает 41% рынка (в сумме по пяти ведущим маркам: Huawei, Xiaomi, Oppo, Vivo и Lenovo).

Если отнять еще доли Samsung (20%) и Apple (11%), то расти прежними темпами Пекину дальше просто некуда. Из 31%, приходящегося на «прочих», 2/3 принадлежат тоже китайским, но сильно менее известным маркам.

И вот так практически по большинству направлений. От трети до половины, а по отдельным нишам даже свыше 80% мирового производства тем или иным образом завязаны на промышленность Китая. Что предопределяет две тенденции.

Во-первых, замедление, а тем более остановка китайского роста, фатально давит на биржи. Все, а не только китайские. Хотя за истекшие 5 лет Пекину удалось снизить зависимость экономического роста страны от экспорта с былых 60% до нынешних 40%, тем не менее благополучие от 42 до 48% мирового капитала прямо связано с экономикой КНР.

Потому сочетание плохих прогнозов со вспышкой 2019-nCoV на торгах 27 января в Нью-Йорке обвалило S&P 500 на 1,6%. А там, для справки, суммарная капитализация переваливает за 20 трлн долларов, так что даже пара процентов потерь означает сгорание сотен миллиардов долларов. Nasdaq (капитализация 9,6 трлн) обвалился еще сильнее — на 2%.

В Европе та же картина. Не менее 15% совокупной выручки 600 крупнейших европейских компаний формируется в Китае. Проблемы там автоматически вызывают беспокойство инвесторов, которое немедленно выливается на английские, немецкие и французские биржи. Они также отреагировали спадом на 2,3−2,7%.

Таким образом, вирус показал, насколько экономики разных стран между собой связаны и сколько мало осталось времени до того момента, когда привычный и основной экономический механизм капитализма в виде экстенсивного роста катиться перестанет. После чего почти неминуемо упадет.

Это порождает вторую тенденцию. Обеспечить экономическую устойчивость возможно только через максимальное снижение собственной зависимости от внешних рынков. Китай к такому этапу уже перешел. А как же его инициатива «Пояса и Пути», спросите вы? Она встроена в стратегию кластеризации самым непосредственным образом.

Пока четкого окончательного передела мира не произошло, Пекин активно пытается застолбить за собой максимально обширную территорию. В первую очередь в ЮВА, но вообще — где угодно, от Средней Азии до Ближнего Востока, Африки и даже Европы.

Это все к тому, что следующий этап международной экономической и, соответственно, политической конкуренции будет протекать не между странами, а между ключевыми кластерами. И горе тому, кто себе такой достаточных размеров сформировать не сумеет.

Это хорошо видно по печальным итогам трехлетней американо-китайской торговой войны. Закончившейся для Вашингтона поражением, так как отрицательность внешнеторгового сальдо ему сократить так и не получилось.

Это также наглядно видно по нарастающему кризису в Европе, окончательно уткнувшейся в пределы своего экономического расширения. Прогрессирующая утрата внешних рынков для изначально экспортно ориентированной экономики ЕС (в 2017 общий ВВП ЕС — 15,4 трлн евро или 22% от общемирового, а внешнеторговый оборот — 34,1% от мирового) означает не только экономический, но и неизбежный политический коллапс, со всеми вытекающими негативными последствиями.

В том числе для России, у которой из 688 млрд долларов внешней торговли (почти треть от ВВП) около 480 млрд приходится на взаимоотношения с ЕС.

Это уже само по себе представляет серьезную тему для того, чтобы подумать. Не только об отдаленном будущем, например, в перспективе 2050 года, но и о последствиях вполне себе сегодняшних.

Вот, например, турецкий президент Реджеп Эрдоган во время официального визита в Киев публично заявил, что Турция не признает российский статус Крыма. И вообще у Анкары к Москве накопился целый список серьезных претензий. Россия не выполняет своих обязательств по Сирии, она не способствует миру в Ливии, и в газовом споре вокруг Кипра русские тоже не того.

В прошлый раз подобная попытка дона Эрдогана была купирована «помидорами, туристами и строителями», но сегодня у него есть контроль над «Турецким потоком», что заметно осложняет положение.

Словом, хотим мы того или нет, а России также не избежать необходимости формирования собственного кластера. И границами только РФ его конфигурация ограничиться явно не должна.