А.Кудрин: как российская экономика пережила кризис 2008 года

Несмотря на сильное падение ВВП в 2009 году, правительству удалось сохранить уровень реальных доходов населения. Сейчас Россия готова к новому глобальному кризису, но главные риски теперь политические — они связаны с санкциями. (Годичной давности, но актуальная - на АШ прежде не репостилась - статья-мнение с РБК председателя Счетной палаты Алексея Кудрина, министра финансов России в 2000–2011 годах, выделения жирным шрифтом мои. - Прим. М.С.)

16 сентября 2008 года индекс ММВБ опустился ниже 1000 пунктов, потеряв за несколько часов больше 7%. Было очевидно, что мировой кризис ударил по России. Финансово-экономический блок правительства оперативно собрался тогда у первого вице-премьера Игоря Шувалова, чтобы наметить первые решения. На фоне банкротства крупнейших американских инвестбанков естественным и вынужденным первым побуждением было предотвратить эффект домино для экономики и поддержать отечественные инвестбанки, затем оказать помощь другим экономическим субъектам и уязвимым группам населения. В кратчайшие сроки был сформирован крупнейший пакет финансового стимулирования для поддержки экономики и социальной сферы.

Подчеркну, что в 2008 году Россия избежала не только дефолта — этого вопроса даже не было на повестке дня, — но и массового банкротства предприятий и банков, сохранила все вклады населения. Государство помогло предприятиям рефинансировать долг иностранным кредиторам. Наша страна доказала свою кредитоспособность в широком смысле слова, свою экономическую устойчивость. Мы прошли тот кризис как экономическая держава, способная уверенно и активно справиться с серьезными вызовами.

Уроки для России

Что позволило нам пройти кризис 2008 года достаточно быстро и успешно? Прежде всего то, что мы очень хорошо выучили уроки кризиса 1997–1998 годов. Тогда отток капитала в размере $10 млрд привел к суверенному дефолту и переоценке государственного долга до 140% ВВП, скачку инфляции почти до 85% и массовому банкротству банков, а главное — к снижению уровня жизни граждан почти вдвое. Именно выучив уроки 1998 года, в условиях экономического роста начала 2000-х, а затем и высоких цен на нефть, президент и правительство приняли решения об ускоренном погашении государственного долга и о формировании с 2004 года Стабилизационного фонда. Поэтому к началу кризиса 2008 года наш долг был самым низким среди стран «Большой двадцатки» (около 8% ВВП), а наследовавшие Стабфонду Резервный фонд и ФНБ совместно аккумулировали более $170 млрд (более 10% ВВП). Это позволило оперативно сформировать солидный пакет финансового стимулирования, около 5% ВВП.

В результате, несмотря на падение ВВП в 2009 году почти на 8%, нам удалось сохранить уровень реальных доходов населения. Очевидно, что подушка безопасности и низкий долг оказались решающим фактором поддержки социальной сферы и экономики. Отсюда первый урок кризиса 2008 года: как бы ни хотелось в тучные годы тратить деньги, обязательно надо откладывать на черный день.

Вопреки утверждениям критиков, что правительство поддерживало лишь банки и бизнес, напомню, что именно тогда президентом было принято решение трижды повысить пенсии в 2009 году (в общей сложности не менее чем на треть). С 2010 года социальная пенсия была приравнена к прожиточному минимуму пенсионера, а в 2010 году в целом на пенсии и социальные пособия было направлено 10% ВВП. Чтобы не создавать социального напряжения в обществе, было отложено уже обсуждавшееся тогда повышение пенсионного возраста, о котором мы говорим сегодня. Это был политический выбор в пользу социальной стабильности. Полагаю, впрочем, что дискуссию о пенсионной реформе все же стоило вести более активно, чтобы граждане понимали необходимость и неизбежность шагов, которые сегодня предпринимаются властью.

Упомяну один серьезный просчет в денежно-кредитной политике. Пытаясь управлять курсом рубля, правительство и ЦБ оттянули его основное снижение до января 2009 года. Выбор в пользу сохранения стабильности валюты, сделанный в интересах граждан, позволил спекулянтам вывести около $200 млрд из страны. Это был второй урок, который Россия тоже выучила хорошо: переход к плавающему курсу и таргетированию инфляции в 2014 году значительно облегчил прохождение последней рецессии. Хоть и с опозданием, но с 2018 года удалось перейти к новому жесткому бюджетному правилу, так как предыдущий вариант оказался слишком мягким и неработоспособным.

Назову еще один парадоксальный урок кризиса 2008–2009 годов: мы настолько удачно, по сравнению с предыдущим кризисом и возможными катастрофическими последствиями, вышли из него, что получили головокружение от успехов. С 2010 года цена на нефть не падала ниже $82 за баррель, а в 2012–2013 годах среднегодовая цена составляла около $110 за баррель. Ниже $100 за баррель цена на нефть опустилась только в сентябре 2014 года. Это приучило нас много тратить и не думать о необходимости слезать с нефтяной иглы. Cтруктура расходов бюджета была неоптимальной. С 2012 года доля производительных расходов бюджета — образование, здравоохранение, инфраструктура — неуклонно падала, что, по сути, ограничивало потенциал будущего роста.

Уроки для мира

Кризис 2008–2009 годов был глобальным. Мировая экономика не сумела предотвратить его, так как в условиях глобального рынка капитала сохранялись национальные системы регулирования финансовых рынков и разные требования к компаниям на этих рынках. Это приводило к серьезным дисбалансам. Ответом на кризис стали оперативное создание Совета по финансовой стабильности, в который вошли все страны G20, и выработка новых решений по прозрачности и регулированию финансовых рынков, особенно транснациональных компаний, банков («Базель III»), страховых компаний. Замечу, что Россия в банковской сфере регулирует риски даже жестче, чем рекомендуется «Двадцаткой».

Это был адекватный ответ на вызовы, который не остановил, а придал новый импульс глобализации рынков. Кстати, в 2008–2009 годах международное сотрудничество по разработке новых общих правил было очень конструктивным, на фоне общего системного экономического вызова были отложены многие текущие разногласия политического характера.

Важный урок заключается в изменении классического подхода к эмиссии центральных банков. По сути, крупные центральные банки нарастили кредитование и перешли к количественному смягчению (QE) в беспрецедентных масштабах. Так поступали практически все страны с низкой инфляцией, и именно в силу высокой инфляции для России такой путь был чреват серьезными рисками.

В силу роли доллара в мировой экономике основная тяжесть стимулирования мировой экономики легла на США. ФРС нарастила свой баланс более чем на $2 трлн, предоставив миру ликвидность для стабилизации мировой торговли и поддержек инвестиций. Однако последствия этого шага остаются малопредсказуемыми. ФРС еще только начала выходить из QE, и это проходит болезненно для многих рынков. Это серьезный риск для многих экономик сегодня. Поэтому для предотвращения шоков в некоторых странах МВФ стал мягче относиться к частичному ограничению движения капиталов. России, кстати, удалось избежать таких ограничений и подтвердить конвертируемый характер российской валюты.

В итоге сегодня мы вполне готовы к новым шокам рыночного характера, даже если на глобальном рынке снова разразится сильный кризис. Главные риски сегодня, на мой взгляд, носят скорее политический характер. Усиление санкций до определенного момента можно компенсировать более качественным регулированием рынка и повышением производительности, перенаправлением части финансовых и товарных потоков, частичным импортозамещением. Но если санкции будут серьезно ужесточаться, нам трудно будет нарастить необходимый рост экономики до 3,5–4% ВВП. Тогда наше отставание от мировых лидеров будет нарастать, прежде всего в технологических отраслях, что усложнит как выполнение социальных целей, так и обеспечение национальной безопасности. Соглашусь с ЦБ в том, что наращивание санкций может стать даже причиной новой рецессии в России. Поэтому урегулирование политических рисков становится на время главным приоритетом в предотвращении кризиса экономики страны.