Как ученые либералы «съели» националистов

«Как ни странно, но именно интеллектуалы — основная движущая сила внутреннего национализма — в настоящее время в мире национальных государств с наибольшей легкостью, без предрассудков перемещаются между государствами» ( Геллнер Э., «Нации и национализм»)

Современные националисты либералов терпеть не могут.  Либералы для них хуже левых, ибо они своей глобализацией уничтожают нации как духовно, посредством «толерантности», ювенальной юстиции и тому подобных дьявольских штучек, так и физически, с помощью бандитов-мигрантов и тотального обнищания. После них остаётся пустота, обезображенная пластиковым мусором, наркоманы в подъезде и долги перед МВФ.

Зато, как ни странно, либералы к националистам куда более терпимы. Они, разумеется, ярые враги «ксенофобии», «фашизма» и «антисемитизма», но в то же время признают священное право наций на самоопределение. А этническую идентичность в некоторых странах либералы иногда любят даже больше, чем саму богиню-демократию.

Такая асимметрия в отношениях не характерна для политических баталий, и мы посмотрим, почему так происходит.

Националистам свойственно рассматривать историю как «битву народов», в которой их собственный, «хороший» народ, бьётся с другими, «плохими» народами. Иногда в союзе с братскими, «неплохими» народами, а иногда в гордом одиночестве. Народ при этом выступает как субъект, имеющий характер, внешний облик и даже возраст. Также он может болеть, переживать порчу, очаровываться, совершать хорошие или дурные поступки. Исторические события при таком подходе превращаются в факты для виртуальной судебной тяжбы. Националисты, выступая одновременно обвинителями и судьями на таком процессе, разумеется, выигрывают всухую, испытывая при этом нескрываемое, но довольно забавное наслаждение.

Преимущество «националистического» взгляда на общества заключается в его яркой образности. Он самым естественным путем проистекает из художественного творчества, где всё должно быть наглядно. Большой художник озаботившись вопросом «а что есть мой народ?» непременно выводит галерею славных ребят. И все они будут родные, узнаваемые. Можно сказать, как живые.

Это дарует национализму чрезвычайную легкость усвоения и популярность. Но, конечно, за это приходится платить изгнанием из храма науки, ибо давно уже прошли времена, когда история жила фантазиями баснописцев. Даже крупная торговая сеть с аналитическим отделом нынче имеет более трезвый и верный взгляд на свой народ, чем теоретики национализма.

Либеральная же наука претендует на ведущие позиции в гуманитарной сфере и, конечно, не могла обойти проблему национализма стороной. «Нации как естественный, данный от Бога способ классификации людей, как изначально уготованный им, хотя долго не осознаваемый политический удел — это миф», — писал Геллнер.

«С одной стороны, «политическое» могущество национализмов — и, с другой, их философская нищета и даже внутренняя несогласованность. Иными словами, в отличие от большинства других «измов», национализм так и не породил собственных великих мыслителей: гоббсов, токвилей, марксов или веберов», — свидетельствует Б. Андерсон, в известной книге с говорящим названием «Воображаемые сообщества».

Казалось бы, признав, что национализм является ложной формой сознания, как, скажем, христианин считает ложным сознанием язычество, ученые мужи должны обратится к исследованию истоков и объяснить нам, во-первых, какова же истинная подоплека событий, во-вторых, по какой причине она проявляет себя в национальных формах. То есть, рассматривая ситуацию на уровне индивидуального сознания, понять каково действительное содержания понятий «свобода» и «родина» для человека эпохи и почему он готов приносить жертвы за «свободную родину». Немного раскрывая тему: война с Наполеоном вызвала взрыв патриотизма в русском обществе. Дворянство отважно боролось с Чудовищем, не считаясь с жертвами. Спрашивается, на чьей стороне были бы русские дворяне, если бы царь накануне войны затеял освобождение крестьянства, а Наполеон обещал крепостное право сохранить?

Но вот предпосылками как раз никто заниматься не хочет. Мы еще можем наткнуться на интересные наблюдения. Так, Андерсен задается вопросом о природе национальных границ в Южной Америке и указывает на географические сложности. «В колониальную эпоху, — пишет он, — морское путешествие из Буэнос-Айреса в Акапулько занимало четыре месяца, а обратная дорога и того больше; сухопутная поездка из Буэнос-Айреса в Сантьяго длилась обычно два месяца, а поездка в Картахену — все девять».  А также упоминает, что «торговая политика Мадрида привела к превращению административных единиц в отдельные экономические зоны». Однако эти замечания не складываются в  теоретическую модель.

О национализме высказывались и Маркс, и Дюркгейм, и Вебер. Но и Андерсен, и Геллнер нацелены на борьбу с марксизмом, что было весьма актуально во время формирования концепции. Андерсен отделывается замечанием, что поскольку социалистические государства образовывались через национально-освободительные движения и создавались как национальные государства, и более того, вступали в вооруженное противостояние (Китай, Вьетнам), то и выходит, что марксизм мертв, а национализм жив.

Геллнер философ намного более искушенный. Он понимает, что такая серьезная тема не может быть представлена как итог субъективных шалостей и предлагает концепцию, с которой трудно поспорить. А именно, он утверждает, что национализм связан с индустриализацией, которая требовала массовой грамотности и доминирующего в культуре государства. Такое широкое обобщение не даёт ответа на самые интересные вопросы. Например, почему националисты в одних случаев шагают под знаменами Гарибальди, а в других под штандартами Гитлера? Почему национализм в одних случаях объединяет народы, а в других разъединяет?

За то, что не сказано, спроса нет. Но Геллнер еще пишет: «Два человека принадлежат к одной нации лишь только в том случае, если они признают принадлежность друг друга к этой нации. Иными словами, нации делает человек, нации — это продукт человеческих убеждений». То есть национализм, с одной стороны, имеет неопровержимые предпосылки, он рожден могучим историческим процессом. С другой стороны, в каждом отдельно взятом случае он может рассматриваться как результат субъективной договоренности двух и более лиц. Подлинный диалектик на этом месте должен был бы увязать между собой это противоречие, но Геллер этого не делает. Он также как и Андерсен ссылается на национальную борьбу как факт, опровергающий теорию классовой борьбы. Он даже приписывает марксизму теорию «ложного адреса», согласно которой марксисты считают, что «...Послание, призванное разбудить классы, в результате какой-то почтовой ошибки было доставлено нациям. И теперь революционные деятели обязаны убедить ошибочного получателя, что ему необходимо переадресовать послание, а заодно и те чувства, которые оно возбуждает тем, кому оно предназначалось в действительности».

Конечно, среди мусорной литературы марксистского толка можно откопать всякое, но сколько-нибудь серьезные ученые все-таки занимаются изучением явлений. А клеймить народ за непотребное поведение это уже удел провалившегося политического руководства. Маркс-то тут причем?

Маркс написал: «Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, — отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых различных климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература».

Это что, не похоже на происходящее сегодня? Национализм, он расцветает, или увядает? Вот у ваших детей кто любимый герой? Гарри Поттер или Илья Муромец?

Почему же Геллнером, считавшим себя «историческим материалистом» заинтересовался вездесущий Сорос?

Потому что если мы возьмем концепцию, в которой «угнетенной нацией» может объявить себя любая игра воображения, и привинтим к ней признанное ООН «право наций на самоопределение», то у нас в руках окажется универсальная отмычка для оправдания войны с любым государством. Её обладатель имеет вид ученого человека и незыблемое алиби борца за права угнетенных народов. При этом он удивительно свободен. Его карманы набиты маленькими народами, которые он может вытащить на свет, когда ему заблагорассудится. Достаточно найти группу активистов, заявляющих о желании получить национальное государство, и можно запускать маховик политического давления: снимать мелодраматические ролики, писать трогательные этнографические экскурсы, клеймить врагов свободы и запускать непрерывный мониторинг прав человека с контрольными рейдами авианосцев. И что, как вы думаете, за всё это не стоит потерпеть несколько ругательств в маргинальных изданиях? Когда не конкретно тебя, а вообще мировой капитализм испачкают обвинениями в глобализации? Конечно, можно.