Я перестал понимать Вас. Так расстрелы были - или  их не было?

N 2. Письмо С.В. Констансова в Секретариат ЦК РКП(б)

26 декабря 1920 г.

В Секретариат ЦК РКП.

В Крыму с 20-х чисел ноября с.г. установился красный террор, принявший необыкновенные размеры и вылившийся в ужасные формы.

По этому поводу я считаю своим нравственным и партийным долгом представить свои соображения на усмотрение ЦК РКП.

Обстоятельства, при которых произошло установление террора в Крыму, следующие.

Первые дни по вступлении Советских войск в Крым прошли относительно спокойно, если не считать массового грабежа населения вступившей конницей. Но так как этот грабеж производился без особых насилий и убийств, население отнеслось к нему довольно легко и скоро с ним примирилось. Тотчас по занятии Крыма была объявлена регистрация всех военных, служивших в армии Врангеля. К этой регистрации население отнеслось без особого страха, так как оно рассчитывало, во-первых, на объявление Реввоенсовета 4-й армии, вступившей в Крым, о том, что офицерам, добровольно остающимся в Крыму, не грозят никакие репрессии и, во-вторых, - на приглашение, опубликованное от имени Ревкома Крыма, - спокойно оставаться на месте всем рядовым офицерам, не принимавшим активного участия в борьбе с Советской властью, причем им гарантировалась полная неприкосновенность. При этой регистрации военных, которая происходила в Феодосии с 15 по 18 ноября с.г., все военные были задержаны; часть из них, насколько мне известно, была отправлена по железной дороге, по всей вероятности, в концентрационный лагерь. Эта отправка части офицеров после первой регистрации произошла, по крайней мере, в Феодосии - при самых человечных условиях: я принимал в ней участие в качестве врача и сотрудника Особого отдела местного ревкома и старшего врача 3го Симферопольского повстанческого полка. Мне было поручено комендантом города произвести осмотр предназначенных к отправке офицеров и выделить из этой партии: 1) всех больных, которых направить в госпиталь, 2) всех инвалидов и стариков (старше 50 лет), 3) всех местных жителей, имевших в городе семьи. Затем мне было поручено комендантом позаботиться о том, чтобы все отправляемые были одеты; было отдано распоряжение продезинфицировать оказавшееся в складах города старое военное платье и одеть в него раздетых. И только после этого офицеры были отправлены. Оставшимся офицерам вышеуказанных трех категорий была объявлена амнистия, которая была встречена не только офицерами и населением города, но и рабочими с чувством глубокого удовлетворения и светлой радости как акт высшей гуманности и благородства Советской власти, не мстящей и не идущей в этом отношении по стопам белогвардейцев. Я прилагаю при сем "Известия Феодос^{ийского} Военн^ого Ревкома" от 25 ноября с.г. N 3, в котором помещено заявление амнистированных на имя Феодосийского ревкома и начальника гарнизона²⁹.

Но затем, вскоре после этого, уже через несколько дней, в Крыму начался красный террор. Казалось, ничто не предвещало его, и он явился совершенно неожиданным не только для офицеров и населения, но и для партийных работников и парткомов.

Через два или три дня после окончания первой регистрации военных была назначена новая регистрация, которая производилась Особой комиссией по регистрации 6-й армии³⁰ и Крыма; этой регистрации подлежали наряду с военными также юристы, священники, капиталисты. Все военные, только что зарегистрированные и амнистированные, были обязаны вновь явиться на регистрацию. Регистрация продолжалась несколько дней. Все явившиеся на регистрацию были арестованы, и затем, когда регистрация окончилась, тотчас же начались массовые расстрелы: арестованные расстреливались гуртом, сплошь, подряд; ночью выводились партии по несколько сот человек на окраины города и здесь подвергались расстрелу.

В числе расстрелянных оказались и офицеры, и рабочие, и врачи, и мелкие военные чиновники, и советские служащие, и больные, и здоровые - без разбора. В Феодосии были выведены на расстрел 29 человек - больных и инвалидов, положенных накануне в госпиталь (29-й Красного Креста). Расстрел был обставлен невероятно жестокими условиями: предназначенные к расстрелу предварительно раздевались почти донага и в таком виде отправлялись на место расстрела; здесь, видимо, стрельба производилась прямо в толпу. Окраины города огласились воплями и стонами раненых. Кроме того, вследствие, может быть, стрельбы в густую толпу, многие из расстреливаемых оказывались не убитыми, а лишь легко ранеными: все эти лица разбегались по окончании стрельбы по окраинам города и скрывались населением; некоторые из раненых затем попадали в госпитали, о них возбуждались ходатайства рабочими, некоторые оказывались имеющими родственников среди красноармейцев, которые тоже присоединялись к общему протесту и возмущению. На другой день после расстрела к месту расстрела направлялись жены, матери, отцы расстрелянных, отыскивали разные вещи, принадлежавшие расстрелянным (клочки белья, документы и пр.), рылись в грудах трупов, отыскивая своих, при этом по городу циркулировали невероятные слухи о том, что среди сваленных в яму трупов находились живые и легкораненые, которые были извлечены родственниками из-под груды трупов и т.д. В результате всего этого по городу распространился вопль и стоны населения - с одной стороны, и отчаяние и озлобление - с другой.

Общее количество расстрелянных, по циркулирующим слухам, достигает невероятных цифр: в г. Феодосии - больше 2000 человек, в Симферополе - больше 5000 и т.д.

Будучи глубоко убежден в том, что Советская власть, опирающаяся на широкие слои пролетариата и крестьянства, и крепкая теми великими принципами, благодаря которым она восторжествовала и которые лежат в основе ее, совершенно не нуждается для своей защиты в красном терроре и что лозунг террора был дан не из центра, - я вначале сделал попытку бороться с этим явлением на месте, рассчитывая на то, что мой революционный и партийный стаж (я был первым председателем Военно-Революционного комитета в Крыму в 1918 г., организатором и председателем партийной организации в Феодосии в 1917 г., затем сидел в тюрьме около 1 ¹/2 лет был предан военно-полевому суду и приговорен к 16 годам каторжных работ) - облегчит мне поставленную мной задачу, но кончилось тем, что я, только что освобожденный из тюрьмы белогвардейцев, был арестован и засажен Особым отделом 9-й дивизии³¹, и только выступление местного парткома освободило меня из-под ареста. Моя попытка не привела ни к каким результатам: вопрос о терроре не мог быть даже поставлен на обсуждение в местных партийных организациях, - напр^имер, в Феодосийском парткоме мне было заявлено, что партком бессилен что-либо сделать, и мне был дан совет поехать в Симферополь для выяснения вопроса. В Симферополе я обратился к замест[ителю] председателя Крымского ревкома, тов. Гавену, который мне заявил, что он сам стоит на точке зрения ненужности и даже вреда красного террора в Крыму в настоящее время, но что он не в силах что-либо сделать в этом направлении. Говорил я по этому поводу также с тов. Дм^итрием Ил^ьичом Ульяновым, который также не разделял террора, но ничего определенного не мог мне сказать. В Симферопольском областном парткоме я не мог добиться свидания с секретарем, тов. Самойловой: после целого ряда попыток в течение двух дней я получил от тов. Самойловой через ее помощницу уведомление, что она принять меня в данное время не может. В Симферополе мне было указано (тов. Гавеном и др.), что единственная возможность повлиять на применение террора в Крыму заключается в поездке для доклада в Москву, что я и решил сделать, считая это своим партийным долгом.

В заключение позволю себе в нескольких словах высказать, что, конечно, само собой разумеется, что вся политика - внешняя и внутренняя - Советской власти не может иначе рассматриваться и расцениваться, как только с точки зрения интересов и перспектив революции и Советской власти; с этой же точки зрения нужно смотреть и на террор. И я позволяю себе думать, что именно в настоящий момент, когда Советская власть одержала блестящую победу на всех фронтах, когда на всей территории России не осталось не только ни одного фронта гражданской войны, но ни одного открытого вооруженного врага, - применение террора в это время с вышеуказанной точки зрения неприемлемо.

И тем более, что в Крыму совершенно не осталось тех элементов, борьба с которыми могла бы потребовать установления красного террора: все, что было ^непримиримо настроенного против Советской власти и способного на борьбу, бежало из Крыма. В Крыму остались лишь те элементы (рядовое офицерство, мелкое чиновничество и пр.), которые сами страдали от Врангелевского режима и ждали Советскую власть, как свою освободительницу. Эти элементы остались в Крыму тем более легко, что они, с одной стороны, не чувствовали за собой никакой вины перед Советской властью и сочувствовали ей, а с другой - они доверяли заверениям Командования 4-й армии и Крымского ревкома.

Обрушившийся так неожиданно на голову крымского населения красный террор не только омрачил великую победу Советской власти, но и внес в население Крыма то озлобление, которое изжить будет нелегко.

Поэтому я полагал бы необходимым немедленно поставить вопрос о принятии возможных мер, направленных к тому, чтобы скорее изгладить последствия и следы примененного в Крыму террора и вместе с тем - выяснить, чем было вызвано применение его в Крыму.

Член партии Констансов³².
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 21. Л. 25-28 об.
Подлинник. Автограф.

Я ведь спецом привожу только то, что во-первых - имеет широкое хождение, во-вторых - за авторством большевиков. Ссылок на эмигрантов и белогвардейцев не даю.

Что до

безвластие ведет к беспределу. а кто же это у нас затеял безвластие и когда оно началось?

то данная мысль, безусловно, вполне допустима. Равно как и мысль о том, что нечего посещать места, где вас могут ограбить. Или та, что привычка девушек вызывающе одеваться ведёт к изнасилованиям. Да, жертва сама виновата - а тот, кто убивал и насиловал, то вроде как и не причём. Не он, так другой. А в данном случае и вовсе действия были направлены на благо пролетариата, и нечего жалеть конкретные персоналии в контексте великих перемен.

Не пойдёт. Гавен был выслан из Крыма за мягкотелость. У кого были полномочия проделать такое? Это был хрен с горы - или некто, чьёму приказу зампред Ревкома был обязан подчиниться?

В общем, Ваше мнение я понял. Во-первых, расстрелов не было. Во-вторых, они не были массовыми. В-третьих, если  и были массовыми, то не настолько массовыми. В-чётвёртых, решение о расстрелах принимали не центральные власти, а представители на местах. В-пятых, если приказы из центра и были, то их неверно истолковали. В-шестых, никто никому ничего не обещал.  В-седьмых, Врангель не сдался, так что нечего теперь жаловаться. В-восьмых, с контрой всё равно надо было что-то делать.

И разумеется, архивным материалам теперь веры нет - ибо там уже поковырялись соросовцы.

Я понял. Ничего не было - это гебельсовские выкормыши светлый образ комиссаров в пыльных шлемах стараются очернить.