Почему арабы проигрывают войны

Арабоязычные армии нашей эпохи в целом были малоэффективны. Египетские регулярные силы проявили себя провально против нерегулярных войск Йемена в 1960-х годах. В середине 1970-х годов сирийцы смогли навязать свою волю Ливану только за счет превосходства в количестве вооружения и численности армии. Иракцы оказались ни на что не способны против иранских вооруженных сил, ослабленных революционной смутой 1980-х годов, и за тридцать лет так и не смогли одолеть курдов. Арабские военные операции с обеих сторон в войне 1990 года против Кувейта были посредственны. Столь же неудачны арабы были почти во всех военных конфликтах с Израилем. Почему эти достижения так посредственны? Есть множество факторов — экономических, идеологических, технических, — которые не позволяют арабам создать эффективные вооруженные силы, но самый важный из них, возможно, имеет отношение к культуре и конкретным социальным атрибутам. Истина военной практики проста: армия в бою такая же, как в учениях, вот я и обращаюсь к собственным многолетним наблюдениям за ходом учений арабов, чтобы понять, какими путями они приходят к бою. Изложенные ниже впечатления исходят из личного опыта взаимодействия с арабскими военными учреждениями в качестве американского военного атташе, офицера службы безопасности, офицера-наблюдателя созданного британцами подразделения «Скауты Договорного Омана» (сил безопасности Эмиратов до образования Объединенных Арабских Эмиратов) и тридцати лет исследований Ближнего Востока.

Фальстарты

Включение культурной составляющей в стратегический анализ не лучшая идея, поскольку культура зачастую подменяется смесью невежества и мифологии, а желаемое выдается за действительное. Например, в 1930-х годах американская армия оценила японский национальный характер как лишенный стремления к новизне и сделала необоснованный вывод, что эта страна всегда будет технически отсталой. Гитлер пренебрежительно отзывался о Соединенных Штатах как об обществе людей с куриными мозгами и недооценил эффект вступления Америки в войну. Эти примеры показывают, что, когда культуру рассматривают в плоскости силы и слабости, это приводит к диким искажениям, особенно при попытках понять, почему государства, не готовые к войне, вдруг решительно и уверенно вступают в бой. Мы сталкиваемся с искушением приписать вражескому государству культурные признаки, нивелирующие его превосходство в численности или вооружении. Или наоборот, рассматривать потенциального врага через призму собственных культурных норм. Американские стратеги полагали, что порог боли северных вьетнамцев близок к их собственному, а значит, воздушная бомбардировка северных территорий поставит этих людей на колени. Рассчитывали, что сербам будет достаточно трех дней бомбежек, фактически же потребовалось семьдесят восемь дней.

Особенно опасны поверхностные гипотезы о боевых способностях, основанные на прошлом опыте, поскольку общества развиваются, а с ними меняется и военная субкультура. Провальные французские маневры в Франко-прусской войне 1870—1871 годов привели германское верховное командование к чрезмерно оптимистичным оценкам накануне Первой мировой войны. Напористость и храбрость французских солдат в Первую мировую заставили всех — от Уинстона Черчилля до немецких военачальников — переоценить способности французской армии. Израильские генералы недооценили египетскую армию в 1973 году на основании поражения Египта в войне 1967 года.

Культура сложно поддается точному определению. Это не то же, что расовая или этническая идентичность. Военная история выставляет на посмешище попытки приписать отдельным личностям косные культурные атрибуты. Иллюстрацией тому служит история Оттоманской и Римской империй. В обоих случаях сыграли роль такие факторы, как учения, дисциплина, честь, напористость, а не происхождение солдат. Так, в состав вышколенных и эффективных римских легионов входили рекруты со всей Римской империи, а элитные оттоманские янычары (солдаты-рабы) набирались из юных балканских христиан.

Роль культуры

И все же, невзирая на обозначенные проблемы, культуру необходимо принимать в расчет, ведь понимание предшествующих ошибок должно позволить оценить роль культурных факторов в войне. Джон Киган, выдающийся военный историк, утверждал, что культура — главное, что определяет характер военных действий. В противоположность привычному способу ведения европейских войн — «лицом к лицу» — манеру арабских армий на заре исламской эры историк описывает как искусство уклонения, проволочек и окольных путей. Исследование военных действий арабов в текущем столетии приводит к заключению, что более успешны они в повстанческой и политической борьбе, то есть в том, что T. Э. Лоуренс называл «войнами без сражений». Даже хваленое форсирование Суэцкого канала египтянами в 1973 году подразумевало, по сути, воплощение мастерского плана по введению в заблуждение. Вполне возможно, эти, казалось бы, постоянные признаки, проистекают из культуры, порождающей ловкость, уклончивость и скрытность в личных отношениях.

Следуя этим принципам, Кеннет Поллак резюмирует свое исчерпывающее исследование эффективности арабских вооруженных сил так: «Определенные модели поведения, порожденные доминирующей арабской культурой, были важнейшими факторами ограниченной военной эффективности арабских армий и воздушных сил с 1945 по 1991 год». Эти атрибуты включали гиперцентрализацию, безынициативность, недостаток гибкости, манипулирование информацией и подавление лидерства на уровне младших офицеров.

Шквал критики, обрушившейся на Сэмюэла Хантингтона за его концепцию «столкновения цивилизаций», никоим образом не умаляет значения его позиции, согласно которой народы сгруппированы по религиям и культурам, а не по политическим или экономическим критериям, что уязвило академиков, выдвигающих теории классового, расового и гендерного деления мира. Это данность, которую не отменили современные коммуникации.

Но как интегрировать культурологические знания в программу военной подготовки? Вряд ли сегодня это принимается во внимание. Исследователь Пол М. Белбутовски, некогда состоявший в американском спецподразделении «Дельта», коротко обозначил недостатки нашей собственной системы военного образования: «Культура, состоящая из вещей туманных и неосязаемых, обычно не учитывается при стратегическом планировании, разве что на самом поверхностном уровне». И все-таки именно эта «туманность и неосязаемость» определяет конфликты малой интенсивности. Вьетнамские коммунисты вели не ту войну, которой Соединенные Штаты обучали своих солдат, чеченцы и афганцы вели не ту войну, к которой были готовы русские. Это влечет за собой нечто большее, чем просто необходимость переоснащения и переквалификации солдат. Это требует понимания мифологии врага, его истории, отношения ко времени и многого другого, что является вопросом более высоких временных и финансовых затрат, чем может позволить бюрократическая машина.

Памятуя о том, что здесь начинается минное поле прошлых ошибок и острых культурных проблем современности, предлагаю оценку некоторых аспектов роли культуры в военном обучении арабоязычных офицеров. Я принципиально ограничиваюсь обучением по двум причинам. Во-первых, я наблюдал много учений и только одну военную кампанию — иорданской армии против Организации освобождения Палестины в 1970 году. Во-вторых, армии воюют так, как были обучены. Поведение воинов обусловлено обычаями, стратегиями и порядками мирного времени. Они не подвержены внезапным метаморфозам, когда гражданские лица, надев форму, становятся военными. Генерал Джордж Паттон любил вспоминать историю о Юлии Цезаре, который «зимой так обучал свои легионы и каждого солдата, прививая им привычку исполнять свои обязанности, что весной, когда он отправил их воевать против галлов, ему не было необходимо отдавать приказы, поскольку все знали, что и как делать» .

Информация как власть

В каждом обществе информация — средство, поддерживающее богатство и власть, но в арабском мире к информации относятся особенно ревностно и крепко держат ее. Американских специалистов часто удивляет то, что информация, переданная ключевому персоналу, не распространяется далее. Научившись выполнять сложную процедуру, арабский техник понимает, что он неоценим, пока он единственный человек с такими знаниями в подразделении. Как только он поделится ими с кем-то еще, он перестанет быть уникальным источником информации и начнет терять власть. Это объясняет традиционное бессмысленное коллекционирование руководств по эксплуатации, книг, учебных пособий и другой литературы, включая пособия по материально-техническому обеспечению. Ярким проявлением этого стал случай, когда американская мобильная команда, обучавшая египетских танкистов, после долгого ожидания получила «Руководство для оператора», тщательно переведенное на арабский язык. Американские специалисты принесли новые брошюры на танкодром и раздали их танкистам. Тут же командир роты (выпускник танковой школы в Форт-Ноксе и специализированных курсов школы артиллерийско-технической службы на Абердинском испытательном полигоне) отобрал руководства у солдат. На вопрос, зачем он это сделал, командир заявил, что нет смысла давать пособия водителям, поскольку они не умеют читать. На самом деле он не хотел, чтобы военнослужащие имели независимый источник знания. Он был единственным, кто мог объяснить, как работают устройства управления огнем или орудия для стрельбы прямой наводкой, что обеспечивало ему престиж и внимание. С точки зрения военных отношений это означает очень низкую взаимозаменяемость, например, в команде танка, где стрелок, заряжающий и водитель могут быть компетентны каждый в своей области, но не готовы при необходимости заменить товарища. Такой подход не позволяет создать четко функционирующий экипаж. А на более высоком уровне это выливается в поверхностность технических знаний и навыков.

Проблемы образования

Обучение часто бывает скучным, редуцированным и выхолощенным, оно не дает возможности проявить себя. Поскольку арабская образовательная система основана на механическом запоминании, офицеры должны иметь феноменальную способность заучивать большой объем информации. Система обучения основана на лекциях, во время которых студенты строчат массивные конспекты, а экзаменуют их только в рамках данного материала (что интересно, это представляет дополнительную сложность для иностранных преподавателей: например, доверие к преподавателю уменьшается, если он обращается к книге). Акцент на запоминание имеет свою цену: снижение способности аргументировать и анализировать, опираясь на общие принципы. Нестандартное мышление не поощряется, а подобные публичные проявления могут повредить карьере. У инструкторов нет никаких стимулов, как нет их в конечном итоге и у студентов.

Межличностных столкновений обычно не допускается, по крайней мере открытых, поскольку это означает, что один выиграет, а другой, соответственно, проиграет и будет унижен. Это табу имеет особую силу, когда класс состоит из курсантов, принадлежащих к разным социальным слоям. Образование в значительной мере рассматривается как средство обретения личного престижа, таким образом, арабы в американских военных школах стараются изо всех сил показать, что привилегированное с точки зрения военного чина или социального статуса лицо получает лучшие оценки в классе. Это обычно ведет к практике «обмена ответами», часто в открытую, либо младшие офицеры скрывают, что получили более высокие оценки, чем вышестоящие.

Американские военные инструкторы, работающие с курсантами с Ближнего Востока, учатся задавать им вопросы в классе только в том случае, если те знают правильные ответы, особенно если это офицеры. Если курсант не сможет ответить на вопрос, он будет чувствовать себя публично оскорбленным. Более того, в часто параноидальной атмосфере арабской политической культуры он будет видеть в этом злой умысел. Этот курсант станет врагом инструктора, а его одноклассники начнут опасаться, что также будут подвергнуты унижению. В результате обучение станет невозможным.

Офицеры против солдат

Арабские младшие офицеры хорошо обучены техническим аспектам вооружений и тактике, но не лидерству, ему уделяется мало внимания. Например, генерал Саад аль-Шазли, начальник египетского штаба, в своей оценке армии, поступившей под его командование до войны 1973 года, отметил, что их не обучали брать инициативу в свои руки или предлагать оригинальные решения и новые идеи. Действительно, лидерство — наиболее слабый элемент арабских учебных систем. Эта проблема вытекает из двух главных факторов: хорошо выраженной классовой (практически кастовой) системы и нехватки программ развития младших офицеров.

Большинство арабских офицеров смотрит на рядовых и сержантов как на людей второго сорта. Однажды я наблюдал, как во время визита высоких должностных лиц из США поднялся колючий песчаный ветер и египетских солдат выстроили в шеренгу, чтобы заслонить американцев. Другими словами, египетских солдат используют время от времени как защитную стенку. Идея заботы о человеке распространена только в среде элитных подразделений египетских вооруженных сил. В типичный уик-энд офицеры подразделений, размещенных вблизи Каира, садятся в свои автомобили и едут домой, оставляя военнослужащих самостоятельно пересекать пустыню по направлению к шоссе, где они на попутных автобусах или грузовиках добираются до ближайшей станции Каирской железной дороги. В гарнизонах нет никаких удобств для солдат. Та же ситуация в той или иной степени характерна для других в арабоязычных стран, чуть лучше в Иордании, еще хуже в Ираке и Сирии.

Молодые призывники, составляющие большую часть египетской армии, имеют серьезные основания ненавидеть воинскую службу и делают все, включая членовредительство, чтобы от нее уклониться. В Сирии богатые люди покупают освобождение от армии, а если это невозможно — назначение в небоевые части. Один молодой сириец рассказал мне, что он обучился игре на музыкальном инструменте в сирийском военном оркестре. В общем, дисциплина в вооруженных силах Плодородного полумесяца замешана на страхе. В странах, где племенная система все еще в силе, как в Саудовской Аравии, врожденный эгалитаризм общества смягчает страх как главный мотивирующий фактор, в результате там превалирует недостаток дисциплины.

Социальная и профессиональная дистанция между офицерами и военнослужащими присутствует во всех армиях, но в Соединенных Штатах и других западных странах соединительным звеном являются сержанты. Да, профессиональный корпус сержантов — главный компонент американских вооруженных сил в их лучшем проявлении. Сержанты — первичные инструкторы в профессиональной армии, они играют ведущую роль в программах обучения и в поддержании у солдат духа войскового товарищества. Большинство арабских стран либо вообще не имеют сержантского корпуса, либо он нефункционален, что также ограничивает эффективность вооруженных сил. За некоторым исключением, сержанты относятся к той же низшей категории, что и рядовые, и не служат мостом между рядовыми и офицерами. Офицеры обучают солдат, но социальная пропасть между рядовыми и офицерами чаще всего делает процесс обучения поверхностным, формальным и неэффективным. Такой аспект, как устное изложение с использованием наглядного материала, часто отсутствует, потому что офицеры не хотят пачкаться и предпочитают игнорировать практическую составляющую своего предмета, поскольку считают это неприемлемым для их социального статуса. Яркий пример тому — эпизод времен войны в Персидском заливе, когда сильный ветер повалил палатки пленных иракских офицеров и они три дня мокли под дождем на ветру, предпочитая не попадаться на глаза пленным рядовым, работавшим собственным руками в лагере поблизости.

Военная цена подобных явлений очень высока. Без единства, обеспечиваемого сержантами, под действием стресса в сражении боевые единицы имеют тенденцию к распаду, и это прямое следствие недоверия рядовых своим офицерам. Как только офицеры отбывают из учебных частей, результаты обучения сходят на нет, так как солдаты отключаются от него. Египетский офицер однажды объяснил мне, что катастрофическое поражение египетской армии в 1967 году случилось из-за отсутствия единства в пределах боевых единиц. По его словам, ситуация незначительно улучшилась лишь в 1973 году. Иракские пленные солдаты в 1991 году проявили невероятный страх и ненависть к своим офицерам.

Принятие решений и ответственность

Решения принимаются и транслируются сверху с очень незначительной горизонтальной коммуникацией. Это приводит к образованию централизованной системы, где власть почти никогда не делегируется. Офицеры редко принимают важные решения самостоятельно. Они предпочитают безопасную линию поведения человека усердного, образованного, лояльного и… покладистого. Обратить на себя внимание как на новатора или продемонстрировать склонность принимать самостоятельное решение — прямая дорога к неприятностям. Как и в гражданской жизни, конформизм — господствующая социальная норма. Гвоздь, который торчит, забивают. Приказы и информация поступают сверху вниз. Все это никоим образом не подлежит пересмотру, отмене либо модификации.

Американские инструкторы часто досадуют, пытаясь добиться от курсантов принятия решений и не понимая, что арабскому офицеру порой недостает власти, чтобы принять решение, и это усугубляется его боязнью признать, что у него недостаточно власти. Автор несколько раз видел, как решения по вопросам вроде времени и места занятий, которые могли быть приняты на уровне командира батальона, требовали одобрения Министерства обороны. Все это заставило американских инструкторов ввести золотое правило: сержант 1-го класса армии США имеет те же полномочия, что и полковник в арабской армии. Методику инструктажа и предметы определяют более высокие чины. Командиры боевых единиц у арабов мало что могут сказать на этот счет. Политизированная природа арабских вооруженных сил подразумевает, что политические факторы гораздо более весомы, чем военные. Инициативные офицеры, склонные к самостоятельным действиям, ставят под угрозу режим. Это заметно не только на уровне государственной стратегии, но и во всех аспектах военных операций и обучения. Если арабские армии стали менее политизированным и проявили больше профессионализма в подготовке к войне 1973 года с Израилем то по ее окончании старые традиции вернулись. Сейчас все более бюрократизируемая система военных учреждений также имеет право решающего голоса. Ветеран войн Пентагона за сферы влияния почувствовал бы себя ребенком, столкнувшись с конкуренцией в арабских военных штабах.

Принятие на себя ответственности за политику, операции, ситуацию или программу боевой подготовки — редкое явление. Американские инструкторы могут счесть крайне неприятной привычку арабских офицеров вновь и вновь возлагать вину за неудачные операции или программы на американское оборудование или еще на что-то извне. Высокий процент нефункционирующего американского оборудования объясняют «нехваткой запчастей», обвиняя при этом якобы негибкую американскую систему снабжения, несмотря на то что американские инструкторы могут документально подтвердить достаточный объем поставок, которые прибывают в страну, но растворяются в недрах неотлаженной системы обеспечения. (Такая критика никогда не была едкой или адресованной кому-то лично, но часто настолько косвенной и вежливо поданной, что понять ее можно было только при встрече.) Этот императив работает даже на самых высоких уровнях. Во время войны в Кувейте иракские силы заняли город Хафджи в северо-восточной части Саудовской Аравии после того, как его оставили саудиты. Генерал Халид бин Султан, командующий саудовскими наземными войсками, запросил письмо от генерала Нормана Шварцкопфа, подтверждающее, что инициатива отступления исходила от американского генерала. Со своей же стороны генерал Халид бин Султан, что было ожидаемо, обвинил американцев в том, что иракцы заняли город. В действительности проблема состояла в том, что саудовская пехота просто оставила поле битвы. Саудиты фактически бежали, невзирая на превосходство в численности и вооружении над иракским подразделением, приближающимся к Хафджи, но саудовская гордость требовала, чтобы в этом были обвинены иностранцы.

Что касается снабжения, между американской и арабской системами ремонта и обслуживания — огромная пропасть, обусловленная различием культур. Проблемы арабов с американским оборудованием не сводятся, как иногда упрощают, к тому, что «арабы не обслуживают технику», причина лежит намного глубже. Американскую концепцию системы вооружения нелегко передать, она предусматривает специфические процедуры ремонта и обслуживания, свои принципы и даже философию, — и все это замешано на американской культуре, с ее ожиданиями определенного уровня образования, ответственности в пределах небольшого подразделения, распределения инструментов и доктрины. Инструменты, которые выделяют американскому батальону (боевая единица в 600—800 человек), в арабской армии, скорее всего, можно обнаружить на более высоком уровне — вероятно, двумя-тремя эшелонами выше. Профессионализм, инициативность и, что важнее всего, доверие, то есть делегирование ответственности воинам более низких уровней, встречаются нечасто. В США само оборудование и его обслуживание основаны на концепции ремонта на самом низовом уровне и потому делегирование полномочий необходимо. Отсутствие надлежащих инструментов, запчастей, специальных знаний и навыков, позволяющих поддерживать технику в рабочем состоянии, и боязнь сообщать плохие новости вышестоящим лицам приводят к тому, что командир подразделения ищет козлов отпущения. Все это объясняет, почему я много раз слышал в Египте, что американское вооружение «слишком хрупкое».

Я наблюдал работу многих военно-топографических групп из Соединенных Штатов: арабы не упускают случая приобрести самые современные из военных аппаратных средств и делают все, чтобы не связываться ни с обслуживанием и ремонтом, ни с обучением. Они запутывают и вводят в заблуждение американских инструкторов до такой степени, что те при всем своем желании оказываются не в состоянии помочь. Более того, уход арабов от прямого указания на проблемы с обучением существенно усложняет для иностранных советников задачу обеспечения инструкциями необходимого уровня, как и задачу оценки потребности в обучении.

Общевойсковые операции

Недостаток сотрудничества — самая очевидная причина провала общевойсковых операций арабских армий. Например, пехотная рота регулярных сил Иордании столь же хороша, как и соответствующее израильское подразделение, однако на уровне батальона координация, необходимая для совместных действий пехоты, артиллерии, авиации и тылового обеспечения, попросту отсутствует. Действительно, чем мощнее формирование, тем выше рассогласованность. Это результат редких совместных учений. Даже когда они происходят, их основная цель — скорее впечатлить визитеров (и это удается: постановочные мероприятия проводятся с необыкновенным энтузиазмом и театральным талантом), чем действительно чему-то научить солдат.

Эта проблема проистекает из трех основных факторов. Во-первых, известное недоверие арабов к любому, кто не принадлежит к клану, что весьма неблагоприятно сказывается на наступательных операциях. Исключением являются элитные подразделения (которые в арабском мире отвечают за защиту режима, а не страны). В культурной среде, где практически любая сфера деятельности, включая деловые контакты и социальные отношения, основана на клановой структуре, эта ориентация также характерна для вооруженных сил, особенно в напряженных сражениях. Наступательные действия в основном включают две составляющие: ведение огня и маневры. Маневренная группа должна четко понимать, что получит должное огневое подкрепление. Если уверенности в такой поддержке нет, поднять войска на окопавшегося противника способен только офицер, готовый выйти вперед и повести за собой остальных, но как раз это и нехарактерно для арабского офицера.

Во-вторых, сложная мозаичная система народов создает дополнительные проблемы в обучении, поскольку ближневосточные правители для сохранения своей власти пускают в ход религиозные и племенные привязанности. Сирией управляет алавитское меньшинство, Иорданией — выходцы с правого берега Иордана, Ираком — сунниты, Саудовской Аравией — уроженцы региона Неджд. Это прямо отражается на вооруженных силах, где религиозные соображения играют свою роль при присвоении чинов и продвижении по службе. Одни меньшинства (черкесы в Иордании или друзы в Сирии) связывают свое благосостояние с правящей элитой и выполняют важные функции защиты, другие (например, шииты в Ираке) не допускаются в корпус офицеров. В любом случае назначение офицеров исходя из религиозных соображений противоречит принципу продвижения за заслуги.

Тот же недостаток доверия играет роль и на межгосударственном уровне: арабские армии демонстрируют очень низкое доверие друг другу, и на то есть серьезные основания. Классический пример обмана — откровенная ложь Гамаля Абдель Насера королю Хусейну в июне 1967 года относительно того, что египетские воздушные силы заняли пространство над Тель-Авивом (тогда как большинство его самолетов было уже уничтожено), с целью втягивания в войну против Израиля. Другой пример — хитрый ход Садата, вовлекшего сирийцев в войну в октябре 1973 года (он сказал им, что египтяне планируют тотальную войну, и использовал второй набор оперативных планов, предназначенных исключительно для их глаз). Подобное развитие истории объясняет низкий уровень взаимозаменяемости и совместной боевой подготовки арабских армий, как и малое число командно-штабных учений. В течение войны 1967 года, например, никто из иорданских офицеров связи не был расквартирован в Египте, и никто из иорданцев не подчинялся египетскому командованию.

В-третьих, ближневосточные правители, поддерживая собственную власть, обычно полагаются на технологии политического равновесия. Они используют конкуренцию организаций, создают дублирующие агентства и структуры, зависящие от прихоти правителя. Это делает создание фундамента для любой формы личной власти затруднительным, если не невозможным, и позиционирует лидерство как нарушение баланса. Лидеры никогда не чувствуют себя в безопасности с точки зрения карьеры и социального положения. То же происходит в вооруженных силах: невозможно представить себе властного председателя объединения военачальников.

Имея мало реальных функций, объединенные командования существуют лишь на бумаге. Лидеры с большой осторожностью относятся к объединенным командованиям, совместным учениям, общевойсковым действиям и интеграции специалистов, ведь арабская армия — это обоюдоострый меч. Обращенный одним концом к внешнему врагу, другим он может быть направлен против власти. Сухопутные войска — одновременно и сила, обслуживающая режим, и угроза ему. Ни один арабский правитель не допустит постоянства общевойсковых операций или объединенных учений. Обычное оправдание — финансовые издержки, что, конечно, неубедительно, учитывая, насколько часто закупаются аппаратные средства, очень дорогие в обслуживании. В действительности объединенные армейские учения и интеграция специалистов формируют сплоченность, смягчают конкуренцию, стирают подозрения и устраняют раскол и соперничество организаций, позволяющих правителям играть на конкуренции. Такая ситуация наиболее отчетливо проявилась в Саудовской Аравии, где наземные войска и авиация подчинялись министру обороны принцу Султану, а Национальной гвардией командовал принц Абдалла, заместитель премьер-министра и наследник престола. В Египте баланс сил в армии поддерживают Центральные силы безопасности. В Ираке и Сирии эту задачу выполняет республиканская гвардия.

Политические деятели создают реальные препятствия, поддерживающие раздробленность. Например, получение самолета от воздушных сил для воздушно-десантной подготовки (будь то совместные учения или простой административный запрос на поддержку для целей обучения) должно координироваться главами отделов в Министерстве обороны. Если речь идет о большом количестве самолетов, вероятно, потребуется одобрение президента. Военные перевороты уже неактуальны, но страх перед ними все еще силен. Любое крупномасштабное учение наземных войск — повод для беспокойства правительства и подвергается пристальному наблюдению, особенно если используются боевые снаряды. В Саудовской Аравии существует сложная система получения разрешительных документов от командующих округов и губернаторов провинций, каждый из которых имеет свои каналы согласования дорожного конвоя, снабжения боеприпасами или организации учений. А это означает, что для успешной реализации переворота необходимо множество внедренных в различные структуры заговорщиков. Арабские режимы усвоили приемы предотвращения путчей.

Безопасность и паранойя

Арабские режимы буквально всё классифицируют как в некотором смысле военное. Информация, подобная той, что американская армия публикует в обычном порядке (повышения, переводы, имена и фамилии командиров подразделений и их обозначения), в арабоязычных странах строго секретна. Безусловно, это усложняет врагу задачу построения точного боевого плана, но также усиливает разъединение и узковедомственный характер вооруженных сил. Одержимость безопасностью может достигать нелепых масштабов. Перед войной 1973 года Садата удивило, что по прошествии двух недель после приказа вооруженным силам о подготовке к боевым действиям его военный министр генерал Мухаммед Садек не передал это даже своим непосредственным подчиненным. Садат задавался вопросом, должна ли информация о войне сохраняться в тайне от людей, с которыми собираешься в нее вступать? Всегда нужно быть готовым к тому, что партнер или ключевое лицо арабской стороны могут быть заменены без предупреждения и объяснения причин внезапного отсутствия. Его могут всего лишь перевести в другой кабинет ведомства, несколькими этажами ниже, но подобная неопределенность всегда дает иностранцам повод для построения мрачных сценариев, которые к тому же могут оказаться правдой. И лучше не вдаваться в расспросы. Советники и инструкторы, которые покажутся чрезмерно любознательными, могут однажды обнаружить, что их доступ к военной информации или на объекты вдруг ограничен.

Предполагаемые близкие отношения США и Израиля, действующие, по замыслу инициаторов, на всех уровнях, усугубляют эту склонность к секретности и связанные с ней сложности. Арабы полагают, что даже чисто бытовые подробности их жизни так или иначе будут переданы в Моссад по зашифрованным горячим линиям. Это объясняет, почему американского советника в арабских вооруженных силах с самого начала и не переставая спрашивают о его мнении по «палестинской проблеме» и вынуждают внимать монологам о предположительном доминировании евреев в Соединенных Штатах.

Безразличие к технике безопасности

Что касается техники безопасности, здесь царят общая небрежность, внешняя беспечность и безразличие к риску несчастных случаев на учениях, многие из которых можно предотвратить минимальными усилиями. В противовес технике безопасности американцев (возможно, чрезмерной) арабские общества проявляют равнодушие к возможным потерям и безучастность к освоению техники безопасности. Этому есть несколько объяснений. Можно указать на фатализм, присущий мусульманам, и, конечно, всякий, кто наездился в арабских такси, согласится с реалистичностью этой теории, но, возможно, причина лежит скорее в культурной плоскости, нежели в религиозной. Любой ветеран знает: за мораль в подразделение отвечает руководство, или, как говорят старики, солдат хорошо делает то, о чем болит душа у командира. Когда ведущие политические лидеры демонстрируют полнейшее отсутствие беспокойства о благосостоянии своих солдат, таким настроем проникаются все эшелоны власти. Яркий пример — предательство сирийских войск, воевавших с Израилем на Голанских высотах в 1967 году: отозвав элитные подразделения, сирийское правительство сознательно распространило заведомую неправду о том, что израильские войска захватили город Эль-Кунейтра, чтобы обеспечить себе укрытие за спинами армии призывников, которая все еще находилась на позициях. Сирийские лидеры пошли на этот шаг с целью оказать давление на великие державы и заключить перемирие, хотя это привело к панике в сирийских войсках и потере Голанских высот.

Заключение

Трудно переоценить роль культурных различий между американской и арабскими армиями. В каждой значимой области американские военные советники видят курсантов, с энтузиазмом овладевающих знаниями на уроках, но впоследствии совершенно не способных применить их. Культура, в которую они возвращаются, — культура их армий и их стран — берет верх над их намерениями и знаниями, полученным от американскими инструкторов.

СССР, некогда имевший влияние на арабский военный истеблишмент, в отличие от современных американцев преуспел в укреплении этих культурных особенностей. Как и арабская, советская военная культура определялась политическими страхами, граничащими с паранойей. Меры, принимаемые для контроля над источниками угрозы (реальной или потенциальной), вроде жестко централизованной структуры командования, импонировали арабским политическим и военным элитами. Арабам также оказалось близко презрение советских офицеров к рядовым солдатам и недоверие представителей советской военной иерархии к идее развитого, ценного и вознаграждаемого по заслугам сержантского корпуса.

Арабская политическая культура, основанная на высокой степени социального расслоения, больше напоминает политическую культуру Советского Союза и имеет меньше всего отношения к гибким, демократичным Соединенным Штатам, где ценятся заслуги человека. Арабские офицеры не видят резона в передаче друг другу информации. В этом они следуют примеру своих политических лидеров, которые не только отказывают своим союзникам в информации, но и часто обманывают их. Практика военных учений в арабских странах — прямое отражение этого: вместо того чтобы тщательно готовиться к исполнению множества нестандартных обязанностей, которые могут стать актуальны в хаосе сражения, арабские солдаты и их офицеры связаны узким функционалом, очерченным их местом в иерархии. Это делает их менее эффективными на поле битвы, не говоря о том, что это же подвергает их большей опасности, что мало кого заботит, хотя оба эти фактора явно доминируют в американской военной культуре и отражаются в практике обучения американской армии.

Изменения в арабской армии вряд ли произойдут ранее, чем в арабской политической культуре, хотя опыт других обществ (включая наше собственное) предполагает, что вооруженные силы могут способствовать демократизации политической культуры, поскольку офицеры привносят результаты своего обучения сначала в свою профессиональную среду, а затем в более масштабные сообщества. Очевидно, что многое меняется, когда окружающая политическая среда демократична не только на словах (как во многих государствах Ближнего Востока), но и на деле. Пока политика арабов не начнет трансформироваться на базовых уровнях, какими бы храбрыми профессионалами ни были отдельные офицеры и прочие служащие, арабские армии вряд ли обретут качества, необходимые современным вооруженным силам для успеха на полях сражений. Эти качества зависят от уважения, доверия и открытости военнослужащих всех уровней, это современный военный марш, который арабские армии, какие бы шаги они ни имитировали, слышать не хотят.

Норвел Де Аткинс, полковник армии США в отставке. Имеет восьмилетний опыт пребывания в Ливане, Иордании и Египте. Получил ученую степень в области исследований арабского мира в Американском университете Бейрута. В настоящее время обучает военнослужащих вооруженных сил США, командируемых в Ближневосточный регион. Все изложенное в данной статье является исключительно его мнением.