23 февраля, личное

Из воспоминаний моей бабушки...  Просто зарисовка от первого лица, как все это было - для поколений, кому не "посчастливилось" пока застать войну. 

К слову, мой прадед - Александр Алексеевич Ковальский (ее отец) был одним из создателей ракет для "Катюши" и значимым участником "атомного проекта" Курчатова, т.е. достаточно уважаем и в науке, и в армии. Для семей многих людей расклады были значительно сложнее...   

...21 июня 1941 года весь коллектив Института химической физики праздновал получение Н.Н. Семеновым Сталинской премии первой степени.

Праздновали в Доме ученых, который располагался в парке Политехнического института через дорогу от ИХФ. Немногочисленный коллектив института жил очень дружно. Все дружили семьями и общие события отмечали весело. В 4 часа утра вышли из здания ДУ. Удивились большому количеству самолетов, летящих в сторону границы. Но о войне узнали только в 11 утра.

Подвал под зданием ИХФ переоборудовали под бомбоубежище. Сюда с каждым днем приходилось забираться все чаще и чаще. Бомбежки становились все сильнее. Но пока было неизвестно, какое будущее ждет ИХФ и вообще академические учреждения. Наконец, в июле организовали эшелон для членов семей ИХФ и других учреждений АН СССР, который должен был вывезти людей до города Рыбинска. Было получено сопроводительное письмо, подписанное А.А. Ждановым, к властям с просьбой о помощи эвакуированным семьям.

Хранителем письма назначили мою маму. Письмо сыграло свою положительную роль в нескольких случаях. Моя мама отправлялась в Алма-Ата с двумя детьми (я и моя сестренка, восьми и шести лет), куда добирались мы почти полтора месяца. Эта поездка запомнилась навсегда, несмотря на малый возраст.

На поезде доехали до Рыбинска. По пути неоднократно бомбили. Один из вагонов был разбомблен. Говорили, что все погибли. В Рыбинске, после долгих просьб и размахивания письмом Жданова выдали на каждого эвакуированного по половине буханки хлеба и помогли с билетами на дальнейший путь. Многие, и мы в том числе, на пароходе добрались до г.Горького. И тут застряли. Нам надо было добраться до Куйбышева, через который шли поезда в Среднюю Азию. А с Куйбышевым г. Горький тогда был связан только водным сообщением.

Как впоследствии рассказывала мама, обращения в кассу ни к чему не приводили. Мама заболела, у нее поднялась высокая температура. Добралась до врача, ей выдали направление и отправили в другой корпус. Она пошла, но догнавшая ее медсестра объяснила, что у мамы рожистое воспаление и ее запрут в инфекционном бараке. "А что будет с Вашими детьми". И мама сделала то, что, пожалуй, только с такой температурой и можно сделать. Она влезла в окно в кабинет к начальнику порта (на первом этаже), дождалась его прихода, положила на стол деньги и сказала: «Мне нужна каюта». Мама рассказывала, что не заметила, куда исчезли деньги, но ей была выдана записка в кассу. По этой записке она получила билет на ближайший пароход.

Нам досталась каюта где-то внизу. Одноместная. Было нас пятеро: мама с двумя детьми и знакомая по Ленинграду с сынишкой. Легли спать. Кто где поместился. А ночью нас мама разбудила и быстро вывела на палубу. Было очень красиво. Масса огней, водяные фонтаны. Немцы бомбили Волгу. Мама решила, что если разбомбят пароход, то находясь на палубе все-таки шанс выжить чуть больше, чем в трюме. Но обошлось. Мы прибыли в Куйбышев.

Затем были почти 3 недели жизни на вокзальной площади в Куйбышеве, с надеждой попасть на поезд. Поезда ходили, но без расписания. Объявляли поезд, народ бежал на посадку. Поезд наполнялся и уходил. Оставшиеся ждали следующего. Мама изучила все подходы к перрону. И как-то утром взяла чемодан и проводила меня в какой-то подземный переход. И велено было сидеть там, ничего не бояться и ждать ее с Мариной.

Было полутемно и прохладно. Я сидела на чемодане и ждала. Раздался шум. Открылись какие-то ворота и появились бегущие люди. Мама без вещей была в первых рядах… Подхватила чемодан, крикнула мне «беги быстро»! В результате удалось попасть на поезд. Маме посчастливилось занять боковую полку для нас троих. Люди же, в основном, ехали сидя, а многие и стоя.

Правда, по дороге наш вагон сломался. Всех высадили, но мама все-таки влезла в другой вагон. Она ехала стоя, а нас уложила на круглую не топившуюся печку в тамбуре и периодически засовывала на нее наши ноги, чтобы их не прищемило дверью. Так мы добрались до тихого, мирного Ташкента.

Остановились у знакомых мамы. Решили немного отдохнуть, а потом спокойно ехать в Алма-Ата. Но на следующий день мама пошла на вокзал, узнать о расписании поездов. Искала кассу. Все тихо, мирно. Походила вокруг вокзала. Подошли вооруженные солдаты и маму арестовали. Признали ее шпионкой. Единственно, что помогло – это письмо за подписью Жданова. Но было предписание - в течение 24 часов покинуть Ташкент.

Дальше была жизнь в Алма-Ата, мирная, но впроголодь, и с бесконечным беспокойством о муже. Только в конце ноября 1941 года мама узнала, что ИХФ благополучно эвакуирован в Казань.

В Алма-Ата я окончила первый класс. Школа была переполненная, поскольку большинство школ отдали под госпитали. Учились в третью смену. Класс - только наполовину русский. Остальные казахи. Многие плохо говорили по-русски. А я в Ленинграде уже читала Жюль-Верна. Разрешить не ходить мне в школу учительница не имела права. Она лишь позволяла мне, когда все остальные учили буквы, сидеть на задней парте и читать какую-нибудь книгу.

Эта часть воспоминаний не совсем по теме. Но мне хотелось показать, как стремительно изменилась жизнь всей огромной страны. Причем наша семья на фоне многих других оказалась еще вполне благополучной. А что же происходило с Институтом химической физики и его сотрудниками?

С первых дней войны Н.Н. Семенов решительно перестроил тематику ИХФ, направив ее на решение задач, важных для обороны. Все работы проводились согласно требованиям военного времени. Это взрывчатые вещества, топливо для реактивного оружия (известные всем Катюши) и т.д.

В июле 1941г. было принято решение об эвакуации учреждений АН СССР из Москвы и Ленинграда в Казань. Руководство эвакуацией возложили на вице-президента АН СССР Отто Юльевича Шмидта.

Почему именно в Казань? Дело в том, что уже к началу ХХ века город приумножил и закрепил свою известность как один из крупных учебных, научных и культурных центров Российской империи. Казанский университет с его талантливыми учеными, прославившими науку открытиями в различных сферах человеческих знаний, ветеринарный и учительский институты, высшие женские курсы, несколько гимназий, ряд научных обществ - все это заметно выделяло Казань среди многих других городов страны. В советское время Казань продолжала развиваться в этом же направлении.

С 23 июля 1941 г. в Казань начали прибывать эшелоны с людьми и оборудованием. Центром академической жизни стал Казанский университет.

В порядке эвакуации в город прибыло 33 научных учреждения, в том числе 15 московских и ленинградских НИИ. В годы войны в Казани работала треть всех научных институтов и научных сил Академии наук СССР, ее Президиум во главе с вице-президентами О.Ю. Шмидтом и Е.А. Чудаковым. Вместе с членами семей Казань приняла 5 тысяч сотрудников АН СССР, среди них 39 академиков и 44 члена-корреспондента Академии наук.

В январе 1943 года моего отца отправили в командировку в Президиум АН СССР, который располагался в это время в г. Фрунзе. Ему выдали разрешение на переезд семьи из Алма-Ата в Казань. В годы войны без такого разрешения (пропуска) переезжать по территории СССР не разрешалось.

Ехали, конечно, поездом, очень долго. Самолеты в то время были только военные. Для того, чтобы попасть в Казань, приходилось делать пересадку на станции Рузаевка. Сейчас это крупный железнодорожный узел. А тогда - небольшой вокзал. На этой станции был строгий порядок: для продолжения поездки необходимо было иметь справку о санобработке. В основном это относилось к борьбе с вшивостью. На станции была баня на 3-х человек.

Запускали по очереди - по три человека. Пока те мылись, их одежду прожаривали. Нам это удовольствие предстояло дней через 5, такая большая была очередь. Мама стала уговаривать отца пойти к начальнику и попробовать ему заплатить за справку. Это она вспомнила свои подвиги в Горьком. Уговаривать его пришлось долго. Но папа пошел к начальнику вокзала. Пришел довольно быстро, был весьма смущен. Рассказал, как было дело. Что он зашел в кабинет, обрисовал ситуацию. И положил на стол деньги. Начальник вокзала посмотрел на отца и сказал: "Я вижу, что Вы и, конечно, Ваша семья чистые".

И, написав справку о санитарной обработке, протянул ее отцу. А в это время кто-то еще вошел в кабинет. Отец, который никогда и ни кому не давал взяток, испугался, взял справку одной рукой, а деньги, которые так и лежали на столе, другой. И ушел. Этот случай долго у нас в семье был семейным анекдотом.

Итак, в феврале 1943 года наша семья в полном составе перебралась в Казань.

Город был переполнен эвакуированными. Тогда не употребляли название беженцы. Первые три месяца жили в каморке площадью 4 квадратных метра. Половину комнаты занимал хозяйский сундук, где и обживались мы с сестренкой. В школу я не ходила - не было подходящей обуви. Все-таки климат в Казани очень уж отличался от благодатного климата Алма-Ата.

К сожалению, у нас, привыкших в Ленинграде много читать, практически не было книг. Их было всего две: Ж.А. Рони "Борьба за огонь" и "Поваренная книга" дореволюционного издания со старой орфографией и советами типа "Если к Вам пришли гости и Вам нечем их угостить, то возьмите холодную телятину, оставшуюся от обеда, и полсотни яиц…" и т. д.

Затем переехали в небольшую комнату в бывшем студенческом общежитии на окраине Казани на Клыковке, где жила значительная часть сотрудников Академии наук. Это было высокое здание на возвышенности на пустыре. В комнатах – печки-буржуйки с трубой, выходящей в окно. И постоянный ветер. У каждого ученого сложилась собственная теория, как направить трубы и какие добавить в них колена для того, чтобы дым не задувало в комнату. Поэтому снаружи здание выглядело забавно из-за разнообразия расположения труб. Кроме того, одолевали крысы и блохи. В здании жили также в большом количестве безобидные в отличие от блох сверчки. Ну и, конечно, постоянное чувство голода.

Летом 43-го года биологи опубликовали статью в газете о том, в какой траве больше белков и как ее использовать в пищу. Такой травой оказалась лебеда. Многих она просто спасла. Лебеду собирали, где только можно. Единственное место, где ее никто не трогал – это кладбище. Из реки Казанки вылавливали какие-то ракушки. Но и они тоже быстро кончились.

Н.Н. Семенов и тут оказался на высоте. Он договорился с каким-то совхозом. И иногда посылал несколько сотрудников якобы в помощь совхозу, где практически не было мужчин. А на самом деле, как он говорил, подкормиться. В тех случаях, когда видел, что у человека силы на исходе.

Так, например, он очень помог семье Чиркова, отправив его ненадолго в совхоз, в семье которого в октябре 1941 года родился малыш. Сам Чирков и его старший сын все, что можно отдавали матери, вернее ребенку. Отвлекать сотрудников от работы надолго Семенов не мог. Все работали на износ, понимая, что и от них зависит результат на фронте. Так что такие поездки случались довольно редко, но именно тогда, когда для какого-нибудь ученого другого выхода уже не было.

Кроме того, в качестве платы за помощь совхоз иногда присылал в институт мешок какой-нибудь крупы. Ее делили между всеми. Ответственным за дележку выбрали моего отца, который имел репутацию абсолютно честного человека. И он единолично справлялся с этой обязанностью. Николай Николаевич Семенов всегда главным считал благополучие своих сотрудников. Как только прорвали блокаду Ленинграда, он отправил людей в Ленинград, чтобы разыскать и вывезти оттуда оставшихся по какой-либо причине своих сотрудников. Оттуда привезли библиотекарей, семью Садовникова (его жену и двух детей), Ф.А. Лаврова, который остался в Ленинграде из-за своей больной матери, и других.

Моя предусмотрительная мама, уезжая из Алма-Ата, взяла справку в школе, что 2 класса школы я окончила. Меня приняли в третий класс. Со школами в Казани, как и везде, было плохо. Школьные здания в основном переоборудовались в госпитали. Мы учились в какой-то пристройке к церкви. Класс переполнен. Сидели по три-четыре человека за партой. Школа женская, как и по всей стране. Раз в месяц появлялись трое - четверо чьих-либо мам, которые мазали у всех подряд головы какой-то мазью. Боролись с вшивостью. Зараженность была всеобщая.

Моя мама - убежденный оптимист, старалась нас с сестрой чем-нибудь порадовать. Так, под Новый 1944 год она организовала для нас елку. Это был где-то спиленный большой куст, а на каждой ветке – елочные игрушки, сделанные из разобранного конденсатора (из блестящей фольги и бумажной прокладки). Радость была огромная для нас и всех соседских ребятишек.

Нужно сказать, что только незадолго до войны правительство СССР официально разрешило наряжать елки при праздновании Нового года. Они были запрещены, так как считались культовым предметом язычников. Я ничего не пишу об отце. Мы практически его не видели. Иногда он куда-то уезжал. Как-то даже в военной форме. Но в семье чувствовалось его постоянное присутствие. Слова мамы "папа сказал"  имели на нас абсолютное влияние. Он никогда не давил на нас своим авторитетом. Но то, что он говорил или о чем-то нас просил, всегда воспринималось, как единственно правильное решение. Никогда не было тона приказа, он никогда не ленился объяснять мотивы своего решения. И во взрослом нашем состоянии было то же самое.

За годы войны Казань показала, что вполне заслуженно она считается крупным промышленным, научным и культурным центром. Вклад в науку был не только от эвакуированных научных учреждений, но продолжала развиваться и собственная наука. Так, в 1944 г. на физическом факультете Казанского университета профессор Е.К. Завойский открыл явление парамагнитного резонанса, что впоследствии получило мировое признание и стало одним из важнейших событий в физике ХХ столетия...