Цифровое общество: преступление и наказание

 

Как современная преступность использует искусственный интеллект, можно ли использовать советский опыт в борьбе с киберпреступниками и каким будет участковый будущего — об этом мы поговорили с известным российским криминологом, экс-руководителем Российского бюро Интерпола Владимиром Овчинским

 

Владимир Семенович, что происходит сегодня – это третья или четвертая промышленная революция?

 

В свое время известный публицист Рифкин, который был экспертом у Обамы, написал книгу «Третья промышленная революция», и с его легкой руки это стал общепринятый термин.

 

Но он продержался относительно недолго, потому что в 2016 году на Давосском Всемирном экономическом форуме, руководитель этого форума Клаус Шваб выдвинул концепцию «Четвертой промышленной революции».

 

Он сказал, что в мире появился ряд вещей, не описанных в Третьей промышленной революции. Это, главным образом, использование искусственного интеллекта, аддитивной печати 3D, больших данных, внедрение интернета вещей. И все это ведет к развитию цифровой экономики. Поэтому мы можем говорить о Четвертой промышленной революции.

 

Но мы с коллегами говорим так – Новая промышленная революция 21 века, объединяя Третью и Четвертую.

 

Клаус Шваб в своей книжке о четвертой революции описал различные технологии и рассказал о позитивных последствиях их внедрения, а негативные есть?

 

Всегда, при любой промышленной революции, происходит трансформация общества. Социальные изменения ведут как к позитивным последствиям - к росту производительности труда, к увеличению свободного времени, к повышению продолжительности жизни, так и к негативным, которые в различных странах и регионах будут разными.

 

А если смоделировать некий общий тренд?

 

Допустим, полным ходом внедряется роботизация, внедрение искусственного интеллекта, больших данных. По расчетам всех ученых, экономистов, социологов, социальных психологов, это приведет к росту безработицы и социального неравенства, в т.ч., к росту цифрового неравенства.

 

Вслед за собой эта волна вызовет миграционную волну, как внешнюю, так и внутреннюю – между регионами нашей огромной страны. Региональное неравенство было даже в советскую эпоху, а сегодня оно выросло многократно.

 

Любые миграционные потоки вызывают всплеск конфликтов - цивилизационных, культурных, религиозных, социальных. Мы уже это наблюдаем.

 

Что будет дальше? В начале 2017 года, разведсообщество США издало доклад, посвященный социальным негативным последствиям Новой промышленной революции, где они прямо написали, что это вызовет серьезный всплеск организационной преступности, экстремизма и терроризма. В целом, уровень конфликтности во всем мире возрастет. И я с этим прогнозом согласен.

 

Пол века назад фантасты говорили о том, что любые технологии имеют тройное назначение. Насколько эта «теория» актуально сегодня?

 

Действительно, еще в 60-70-е годы такие умы как Айзек Азимов, Брэдбери, Станислав Лем говорили о том, что любые технологии имеют тройное значение. Во-первых, они создаются для улучшения экономики, социальной жизни, во-вторых, они используются военными и специальными спецслужбами, в-третьих, их перехватывают мафиозные структуры. Третье, не так было так развито в 60-70-е годы, но сейчас это «упущение» исправлено.

 

Более подробно об этом написано в американском докладе под названием «Роботы-Убийцы». В нем показаны почти все виды робототехники, от робота, который обслуживает банковскую систему, до боевых роботов, и то, как все это приватизируется мафиозными структурами.

 

Об этом написал Майкл Гудман в своей книге «Преступность будущего», в 2014 году. Он очень осведомленный человек, так как был замом руководителя Интерпола США, главным аналитиком ФБР, а сейчас он зам по безопасности во всем блоке Google. Он тоже говорит о трех направлениях в технологиях. И какое будет превалировать - трудно прогнозировать.

 

Получается ситуация, когда не внедрять технологии невозможно, потому что это объективный процесс, но как и кем это будет реально использовано – мы не знаем. 

 

Мировая преступность уже использует в своих разработках искусственный интеллект?

 

У нас всех на гаджетах уже стоят программы, которые основаны на искусственном интеллекте. Начиная от «Prisma», которая работает с изображениями при помощи самообучающихся нейронных сетей, до систем слежения и нахождения людей, распознавания образов в сети и т.д. Это все можно использовать в позитивных целях, а можно - в целях спецслужб и мафии. Раньше была одна американская аналитическая система Palantir, теперь же есть много программ, построенных на тех же принципах, позволяющих, например, создать твой полный социально - психологический профиль.

 

В начале этого года был юбилей 30 лет Главному информационному центру ФБР, и на нем выступил его руководитель. Хотя на сайте ФБР этой речи нет, кто-то выставил ее на форуме бывших сотрудников.

 

Там говорится - мы всё время ждали, что мафиозные структуры, наркокартели, торговцы оружием, проститутками, детской порнографией, которые обладают миллиардными средствами, будут искать молодых хакеров, программистов, специалистов по искусственному интеллекту, и брать их к себе на работу. Но они не ищут. Потому что многие программы по искусственному интеллекту есть в свободном доступе. Они ищут простых специалистов, которые собирают доступные бесплатные или дешевые программы. И этого оказалось достаточно, чтобы практически всё видеонаблюдение в США оказалось у мафиозных структур.

 

Так что теперь они уже знают всех людей, принимающих решения, кто в каком здании работает, в каком подразделении, отождествили их по личностям, создали их психопрофили через социальные сети. Теперь они знают о нас все. Знают, какие подходы к нам иметь, знают от кого чего ожидать, знают слабые места, на которые можно давить (семья, дети). Вот так действуют современные мафиозные структуры.

 

В Вашей книге написано, что масштабы финансовой преступности настолько велики, что скоро они могут превзойти наркотрафик.

 

Они уже превзошли наркотрафик. Правильнее сказать – эти процессы идут параллельно, потому что это одни и те же преступные организации. Их руководители умные люди, и они видят, что приносит максимальный доход. Если можно путем серьезных хакерских атак или манипуляций с виртуальной валютой получать миллиарды долларов, то почему это не сделать? Тем более, что есть деньги нанять специалистов, купить программы и запустить их.

 

И когда мир накроет цунами высокотехнологичной преступности?

 

Я бы предложил посмотреть последний доклад Group-IB. На мой взгляд, он наиболее продвинут и отражает как мировые тенденции, так и российские. Все-таки, Илья Сачков работает и с Microsoft, и с Европолом, и с нашими структурами.

 

Согласно докладу, ситуация очень быстро развивается. Атаки становятся всё более опасными. Вирусами, которые все труднее блокировать, поражается всё большее количество компьютеров. Хищение персональных данных уже происходит десятками миллионов. На основании хищения персональных данных идут манипуляции в банковской системе. Финансовое мошенничество достигло просто колоссальных размеров.

 

Так что я думаю, что преступность на основе новых технологий надвигается на нас как эдакая «Кибер-Катрин» - ураган, который будет сносить все. И если его не остановить уже сейчас, то потом мы будем всё восстанавливать на развалинах банков, систем персональных данных, и т.д.

 

Недавно президент собирал блок финансистов. Перед этим совещанием многие известные руководители бизнеса, в т.ч., Герман Греф, говорили о том, что надо развивать криптовалюты, системы блокчейна, что это наше будущее.

 

Наверное, они правы. Просто каждая технология имеет не только позитивные, но и негативное последствия.

 

Европол, на мой взгляд, лучше всех анализирует ситуацию с интернет преступностью, с преступностью в сферах цифровых технологий. И он три года подряд пишет о том, что блокчейн превратился в инструмент отмывания денег.  Что транзакции невозможно отследить, что работают профессиональные люди и структуры, в результате чего отмываются огромные средства.

 

Сейчас об этом факте заявила Международная организация по борьбе с отмыванием денег, Интерпол подготовил новый доклад, прошла конференция в Сингапуре, где присутствовали все международные организации. И все они по этому вопросу сказали одно и то же.

 

Думаю, что президент сделал свои взвешенные выводы на основании всей имеющейся информации.

 

Чем отличается японская концепция «Общество 5.0» от немецкой «Индустрия 4.0»?

 

Немецкая «Индустрия 4.0» - это проект, где речь идет о переводе всей промышленности Германии на «цифровые рельсы». По ней сделаны все остальные модели в Евросоюзе. Японцы приняли свой пятилетний план по цифровизации общества в прошлом году и назвали его «Общество 5.0». Основное отличие в том, что в «Индустрии 4.0» не затрагиваются социальные проблемы, а в «Обществе 5.0» главная цель – не допустить социального разрыва, социальной несправедливости.

 

Когда я читал их концепцию, у меня было некое дежавю, «где-то я уже это видел». И я вспомнил. В 70-е годы в СССР академик Глушков работал над развитием кибернетики для управления социальными процессами. После него, в начале 90-х, Кузнецов и Гвардейцев издали книгу «Специальное математическое обеспечение управления», оттуда японцы взяли части текста дословно.

 

И что будет с преступностью в тех странах, которые работают по модели «Индустрия 4.0»?

 

Парадокс заключается в том, что цифровая и новая промышленная революции, одновременно будут приводить к появлению как новых форм преступности, так и активизации ее архаических форм, потому что когда появляется огромная масса безработных людей, то растет число банальных грабежей, разбоев, преступлений на почве пьянства. Если будут потоки миграции, то добавятся преступления на основе социальной ненависти в разных интерпретациях.

 

И как строить работу правоохранителей в такой ситуации?

 

Работа правоохранительных органов, и спецслужб, и полиции должна в корне измениться. Они сейчас еще какие-то рамки держат, но всё так стремительно развивается, так что можно и не удержать эти рамки. Во многих случаях уже и не удерживаем.

 

Ждать от развития цифровых процессов появления общества общего благоденствия не приходится – это объективный процесс. Надо принять, что мы будем жить в очень сложных социальных условиях и условиях по обеспечению безопасности.

 

Работа правоохранительной системы резко усложнится, ведь надо оставлять структуры, которые умеют действовать с традиционной архаичной преступностью, и надо иметь структуры, которые действуют против высокотехнологической преступности, а это абсолютно разная работа.

 

В СССР были примеры того, что правоохранительная система успешно адаптировалась к социальным вызовам?

 

В 1966 году появился приказ президиума совета СССР об усилении борьбы с хулиганством. Почему он появился? После 20-го съезда партии, после реабилитации, после амнистии из тюрем вышло огромное количество маргинального населения. Одновременно уменьшили милицию, запретили ей принимать жесткие меры. В результате в некоторых регионах невозможно было на улицу выйти.

 

У меня тогда отец работал в транспортной милиции, и он был в двух группах, которые работали по Челябинскому и другим регионам. Оттуда рабочие писали в ЦК КПСС письма, тысячи человек их подписывали, что наших жен, матерей насилуют, у нас отбирают зарплату. И тогда стали проводить операции, внутренние войска подключали, перебрасывали дополнительные силы милиции, зачистку региона целую делали.

 

И когда все данные обобщили, то приняли решение об усилении борьбы с хулиганством. И как только начали сажать хулиганов, за 2-3 года, навели порядок, к 1968 году было уже все по-другому.

 

В начале 90-х поступили аналогичным образом?

 

Это как сравнивать. Но да, волну преступности в 1990 – 93 годах удалось сбить. Мы подготовили проект указа об усилении борьбы с бандитизмом, и стало можно сажать на 30 суток, а не на двое. Мы тогда забили ИВС и СИЗО лидерами преступности. Потом Конституционный суд признал это не конституционными нормами, но за полгода мы научились работать и преступный мир понял, что он безнаказан не будет.

 

А что сегодня?

 

Мы понимаем, что бытовая преступность будет возрастать, но при этом наши законодатели убирают уголовную ответственность за насилие. У американцев есть старая концепция «разбитых окон», согласно которой для того, чтобы снизить преступность, нужно реагировать на мелкую преступность. И чем больше мы будем реагировать на мелкую преступность, тем больше мы предотвратим тяжких преступлений.

 

А теперь хулиганство у нас только, если с применением оружия. А с применением оружия, это уже извините угроза убийством, это грабеж и разбой. Побои декриминализированы. То есть подходят бандюги, которые выбивают деньги, бьют по лицу издеваются, мочатся на человека, но это не хулиганство, это вообще не уголовное преступление.

 

Бытовое насилие - истязают женщину, полицейские приходят и говорят – извини, но максимум мы можем его оштрафовать, или на 10 суток посадить, подметать. А он опять потом приходит, и бьет ее, пока не убьет. А раньше, побои зафиксированы, истязание и в тюрьму. Сосед на это смотрит и сам этого уже не творит.

 

Что делать? - такой извечный русский вопрос

 

Первое – навести порядок в уголовной статистике, отказаться от института отказных материалов. Вести общую социальную статистику, включающей все формы отклоняющегося поведения. Создать новые структуры в правоохранительных органах, которые бы адекватно реагировали.

 

Второе – создать де-факто две полиции. Одна не должна терять навыков и бороться с классической преступностью, в т.ч., с ее самыми примитивными формами (хулиганство, бытовая преступность, преступность на почве пьянства, банальные грабежи, квартирные кражи, изнасилования, маньяки). А вторая должна бороться с высокотехнологическими преступлениями. Однако, реалии времени таковы, что даже те, кто борется с простыми преступлениями, должны обладать навыками для высокотехнологической работы.

 

Третье. Заниматься правовым регулированием. Как создавалась цифровая экономика в Великобритании? В 2007 году в парламенте начали разработку закона о цифровой экономике. В 2010 году он был принят. Только после принятия закона о цифровой экономки, где были обозначены права интеллектуальной собственности, передачи информации, и другие рамки очерчены было издано подряд 3 стратегии, где уже всё было детально расписано. Только после этого Великобритания стала внедрять цифровой подход. В 2015 году появилась стратегия деятельности правоохранительных органов в части использования новых технологий промышленной революции в борьбе с преступностью. Там всё описано: дроны, искусственный интеллект, 3D, робототехника и др. Сначала все расписали, как это использовать в деятельности полиции и только после этого начали использовать.

 

Есть же мировой опыт, который может нам помочь. Но, к сожалению, его не учитывают. Вот мы объявили, что строим современную цифровую экономику, даже правительственную программу опубликовали, и только потом в Совете федерации и в Госдуме сказали - а теперь надо подумать, как создать правовую базу для нее, давайте проведем конференцию правоведов в Питере.

 

Поэтому не работают законы против торговли людьми?

 

У нас есть несколько статей, которые сделаны, как требует конвенция ООН, против транснациональной преступности. У нас есть уголовная ответственность за торговлю людьми, за рабство, за распространение детской порнографии, за организацию незаконной миграции. Вот только дел какие-то десятки, хотя мы знаем, что это массовые преступления. Почему так? Дело в том, что одновременно у нас в кодексе административных правонарушений есть статьи, которые идентичны статьям уголовного кодекса, согласно которым дают не двадцать лет, а штраф в тысячу рублей.

 

Возвращаясь к вопросу о том, что делать. Четвертое – это, наверное, система обучения?

 

Система, к сожалению, инертно разворачивается. Есть интересные решения в отдельных университетах, но это должна быть всеохватывающая система, затрагивающая все профильные кафедры, на которых должны анализироваться новейшие разработки, в т.ч., международный опыт.

 

Этого достаточно, чтобы противостоять организованной преступности? И, кстати, что такое сегодня организованная преступность?

 

В СССР скорее была профессиональная оргпреступность (воры в законе и так далее). Современная организованная преступность – это совсем другое.

 

Организованная преступность включает профессиональную преступность, состоит из коррупционной части, получения сверхдоходов, использования технологий и насилия. Оргпреступность - это мощные синдикаты, такие как картели, как наши преступные сообщества на этнической или региональной основе. Конечно, многие из них уже легализовались, но навыки и контакты остались-то прежними.

 

Когда это все появилось, то в стране был только классический уголовный кодекс, который работал по старым преступлениям. На местах, многие региональные структуры УВД, оказались под влиянием местного криминалитета. На ФСБ после сноса памятнику Дзержинскому вообще плевали через СМИ, и оно на время затихло.

 

Так что сначала в структуре МВД были созданы шестые управления, а потом и РУБОПы. Они были созданы внутри системы, чтобы не отрываться от общей информационной базы, от потоков оперативной информации, но не подчинялись местным органам власти, и местному УВД, и охватывали несколько регионов.

 

Всё произошло быстро. В 1992-1993 году был создан РУБОП, в 1994 году принят закон о борьбе с бандитизмом, и к 1996 году выровняли ситуацию. На мой взгляд, ликвидация в 2008 году всех подразделений по организованной преступности была большой политической ошибкой.

 

Считаете, что нужно вернуть РУБОП?

 

Не надо повторять прошлое, надо с умом строить будущее, а для этого смотреть международный опыт. У немцев, у Британии хороший опыт, когда криминальная разведка в закрытом режиме занимается прямой работой в среде преступников, террористов. У РУБОПа была задача – показывать свою работу в СМИ, а в современном мире такие структуры должны быть закрытой системой. Киберполиция и криминальная разведка – это наши точки роста.

 

Есть ли кадры для точек роста?

 

Люди есть. Да, бывает говорят, что сейчас нет специалистов, - всё есть. Когда создавали РУБОПы, то тоже с нуля начинали, однако люди стали работать, появились навыки, сразу пошло, и поехало. И здесь все так будет. Просто набор специалистов несколько иной надо делать.

 

Что же тормозит?

 

Много чего. Сегодня, например, у нас опять ввели ограничение что там надо проработать в земле столько-то лет и только потом центральный аппарат. Министр Щелоков в свое время от этого отказался. Он сказал, что не надо ребят, окончивших высшую школу милиции, портить «землей». Давайте возьмем экспериментальную группу из Омской, Волгоградской области и сразу в аппарат, в областные аппараты. И это дало результат.

 

Когда я работал начальником Интерпола, то мог взять хороших ребят, которые окончили вуз, со знанием языка. Их проверили: все чисто, они хотят работать на государство, и мы брали их в Интерпол работать. А теперь это невозможно. Теперь надо брать только из органов. А как ты там найдешь тех, чтобы с «языком» и в органах? Почему нельзя на борьбу с компьютерными преступлениями сразу взять тех, кто окончил Бауманский университет или другой?

 

Надо изменить подход к кадрам. Почему-то в последнее время мы закостенели.

 

Участковый будущего – кто он?

 

В СССР участковый инспектор был не хуже опытного опера, не хуже постового, и одновременно выполнял свои функции по профилактике. А теперь, это одно бумаготворчество, а другими вопросами он не занимается. Как следствие, за эти годы мы не только не продвинулись в обеспечении безопасности и борьбы с преступностью, но и откатились. Это не вина МВД. Когда мы нарушили традиционную российскую систему образования, то получили очень негативные последствия во всех сферах.

 

Сегодня надо вернуть старого участкового, и «апгрейдить» его до нового, потому что теперь он должен иметь навыки высокотехнологической работы, быть способен добыть полную информацию всех своих неблагополучных, включая данные из социальных сетей.

 

Ведь очень многие люди, которые выходят из мест лишения свободы, именно там приобретают навыки использования техники и гаджетов, которые используют для совершения преступлений. Многие преступления вообще были разработаны в колониях, потому, что делать там нечего, сидят там люди, кто-то с техническим образованием, кто-то опытный мошенник. И говорят, давай схему придумаем.

 

А вот эти все схемы, когда звонили, что ваш сын там-то, то-то, и надо заплатить, придумывали там?

 

Контингент, который выходит из колоний, - они все технологически продвинуты. Не надо к ним относиться как к маргиналам, которые умеют только пить, воровать. Там работали хорошие психологи и технари. Имея базу данных, они могут по соцсетям составить социальный портрет человека, посмотреть с кем общается, а потом вымогать деньги у него.

 

К сожалению, большое количество людей остается такими же наивными, какими они были во времена Мавроди. Только тогда они в мешках везли деньги, а теперь они их направляют через компьютерную сеть. Финансовое мошенничество достигло просто колоссальных размеров.

 

Картина пессимистическая. Что-то уже делается в этом направлении?

 

Все что можно сейчас сделать – делается со знаком плюс. Но все равно, это не соответствует тому валу, который катится. Парадокс заключается в том, что чем больше мы будем превращать наши города в умные, чем больше развивать систему интернет-вещей, тем больше мы будем уязвимы. Хакерские атаки уже сегодня могут приводить к катастрофическим последствиям, выводить из строя энергосистемы, платины, железные дороги, канализацию. А что будет завтра?

 

Конечно, мы можем справиться, всё идет в правильном направлении, но слишком медленно всё идет. И пока нет понимания главного факта - сейчас ничего нельзя сделать в рамках какого-то ведомства, все решения должны быть межведомственные и с опорой на продвинутые частные структуры, которые надо поддерживать, развивать. Такие как Касперского, Group-IB, и другие.

 

И ФБР, и Европол, и Интерпол пришли к одному выводу – только силами правоохранителей не справиться. Надо строить объединенные системы правоохранительных органов, спецслужб, банков и профильных частных структур. Должны быть единые банки, куда сливаются и фиксируются все кибератаки, создается общая картина, выявляется общий противник, кто это распространяет, и применяются общие меры. Все должно быть в едином котле. Иначе не выжить.

 

И, видимо, переход к стратегии «Общество 5.0»?

 

Да, тем более, что у нас есть для этого собственные традиции.