В истории чумы известны три колоссальные пандемии

Первая - «чума Юстиниана», возникла в VI веке в эпоху расцвета культуры Восточно-Римской империи, во время царствования императора Юстиниана, самого погибшего от этой болезни. Чума пришла из Египта и опустошила почти все страны Средиземноморья. В разгар эпидемии в 542 г. только в Константинополе ежедневно умирали тысячи человек. За период с 532 по 580 годы погибло более половины населения Восточной Римской империи - почти 100 миллионов человек.

Фото 1а - карта распространения бубонной чумы в Средневековье

Вторая и самая зловещая в истории Западной Европ - «черная смерть» середины XIV в. Она открыла период эпидемий, не оставлявших Европу в покое на протяжении пяти столетий. Грязь, нищета, отсутствие элементарных гигиенических навыков и скученность населения создавали условия беспрепятственного распространения заболевания.

«Черная смерть» 1346—1348 гг. была завезена в Европу через Геную, Венецию и Неаполь. Начавшись в Азии, она опустошила Фракию, Македонию, Сирию, Египет, Сицилию, территорию современных государств: Италии, Греции, Франции, Англии, Испании, Германии, Польши, России.

Гибель заболевших наступала через несколько часов после заражения.

Фото 2

По данным историков, в Кессарии никто не остался в живых. В Неаполе умерло около 60 тыс. человек, в Генуе — 40 тыс. (50% населения), в Венеции — 100 тыс. (70%), в Лондоне — девять десятых населения. Живые не успевали хоронить мертвых. Всего в XIV в. погибло от этого заболевания более 50 млн человек.

Фото 3 – чума в средневековом городе

Трагическую картину эпидемии чумы в 1348 году в Италии нарисовал Джованни Боккаччо в первой новелле "Декамерона": «Славную Флоренцию, лучший город Италии посетила губительная чума…От этой болезни не помогали и не излечивали ни врачи, ни снадобья… Так как для великого множества мертвых тел, которые каждый час подносили к церквам, не хватало освященной земли, то на переполненных кладбищах при церквах рыли огромные ямы и туда опускали целыми сотнями трупы. Сколько сильных мужчин, красивых женщин, прелестных юношей, которых даже Гален, Гиппократ и Эскулап признали бы совершенно здоровыми, утром завтракало с родными, товарищами и друзьями, а вечером ужинало со своими предками на том свете».

Фото 3а

Третья — пандемия чумы, начавшаяся в 1892 г. в Индии (где погибло более 6 млн человек) и отразившаяся эхом в XX в. на Азорских островах, в Южной Америке и других районах земного шара.

Симптомы черной смерти

Болезнь начиналась с невыносимой головной боли, которая сменялась лихорадочным жаром. Затем появлялись так называемые бубоны. Они вздувались чаще всего под мышками и в паху, увеличиваясь до размеров апельсина. Невыносимые страдания несчастного чаще всего заканчивались мучительной смертью.

Фото 4 - бубонная чума

В поисках спасения от смерти люди укрывались в церквях, где в неустанных молитвах и постах просили исцеления. Причины быстрого распространения чумы часто искали в грешной природе человека. В периоды обострения эпидемии улицы города наполнялись толпами кающихся грешников. Люди взывали к Богу и умерщвляли плоть, хлеща себя кнутами до полного телесного изнеможения.

Фото 5

Другая часть горожан не видела спасения в усердном служении Богу, а старалась провести возможные последние дни как можно пышнее и разгульнее.

Как лечили чуму?

Во время средневековых эпидемий чумы населению оказывали помощь специальные "чумные врачи".

Фото 6 – «чумная маска» средневекового врача

Появление их в городах означало приход «черной смерти». Они следили за соблюдением строгой изоляции районов, пораженных эпидемией. Одежда выглядела зловеще: длинный и широкий плащ и специальная маска, закрывавший лицо. Считалось, что маска с клювом, придававшая врачам вид древнеегипетского божества, предохраняет врача от вдыхания зараженного воздуха. «Клюв» маски наполнялся сильно пахнущими лекарственными травами, которые упрощали дыхание при постоянном чумном смраде. Врач помещал в ноздри и уши ладан на специальной губке и для профилактики постоянно жевал чеснок. Чтобы не задохнуться от всего этого букета запахов, в клюве имелись два небольших вентиляционных отверстия.

Фото 7 – средневековые карантинные лазареты на территории Балканского полуострова

Природа болезни оставалась неизвестной, но уже тогда медики понимали, что для прекращения распространения болезни необходимо разобщение больных и здоровых. Так был придуман карантин. Слово "карантин" происходит от итальянского "quaranta" - сорок. В Венеции в 1343 году для приезжающих были построены специальные дома, в которых они содержались сорок дней, ни при каких обстоятельствах не выходя на улицу. Морскому транспорту, прибывавшему из опасных мест, также предписывалось стоять на рейде сорок дней. Карантин стал одним из первых барьеров на пути инфекции.

Фото 8 портрет Нострадамуса

В период Позднего Средневековья с чумой боролся великий Нострадамус. Он предлагал больным употреблять родниковую воду, как можно больше находиться на свежем воздухе и использовать лекарства, которые он изготавливал сам на основе целебных трав, но собственную семью не смог спасти. Жена и двое его сыновей умерли.

Чума в России

Фото 9 – Чума в Астраханской губернии. Сожжение домов и вещей в селе Никольском

Не обошла "черная смерть" стороной и Россию. На протяжении XIII-XIV столетий она посещала Киев, Москву, Смоленск, Чернигов. В Смоленске из всех жителей города осталось в живых пять человек, которые выбрались из города, закрыли городские ворота и ушли. В XIV веке в Пскове и Новгороде чума уничтожила две трети населения, а в Глухове и Белозерске вымерли все жители.

Истоки возникновения чумы

Существует несколько версий возникновения и распространения заболевания.

Фото 10 – крепость Кафа во время осады ханом Джанибеком

По одной из них, чума пришла с Востока, и татары принесли ее в Крым. Во время осады генуэзской крепости Кафы (сейчас это Феодосия) ордынский хан Джанибек нес ужасные потери от болезни, косившей его воинов. Хан принял решение снять осаду, но напоследок с помощью катапульты через крепостную стену перебросили еще не остывший труп воина, умершего от чумы.

В городе началась эпидемия, и жители спешно покинули крепость и отправились домой. Потом болезнь дошла до Европы. Однако с этой теорией не позволяет согласиться только один факт — переносчиками чумы не являются ни трупы, ни исходящий от них запах! Но, так или иначе, хроники свидетельствуют, что в 1346 г. в Крыму погибло около 85 000 человек. 1 ноября 1347 г. первая вспышка чумы была отмечена в Марселе, а уже через три месяца смертоносная зараза распространилась по всему югу Франции. К началу 1348 г. эпидемия расползлась по Испании. Она стала причиной смерти королевы Арагона и короля Кастилии.

Фото 11 – «эпизод чумы во Флоренции», художник Франсуа Пико

Ученые полагают, что быстрое распространение чумы могло произойти из-за низкого уровня иммунитета людей, подорванного другими, не менее опасными болезнями — туберкулезом, оспой, холерой и т. д. Оставляло желать лучшего и питание большинства населения.

Еще одной причиной быстрого распространения заразы могла быть большая скученность населения, особенно в крупных городах.

К 1351 г. чума обошла весь континент. По утверждению средневекового историка Фруассара, погибло более 25 миллионов человек, что составляло треть населения Европы. Эту оценку подтверждают и новейшие исследования. Черная смерть миновала, но болезнь осталась. Чума возвращалась еще в 1361 году, 1369 году, и давала о себе знать все реже до конца XV столетия.

Кто же был основным распространителем заболевания?

Во время эпидемии Черной Смерти в 14 веке, считалось, что болезнь вызвалась и распространялась миазмами - нездоровыми запахами и парами или же дыханием инфицированных людей.

Фото 12 – переносчики и возбудители чумы

Реальный возбудитель чумы был обнаружен лишь в 1894, во время третьей пандемии, когда бактериолог Александр Йерсен выделил бактерию Yersinia Pestis, чумную палочку.

Переносчиками бактерий чумы стали блохи, живущие на черных крысах. Сами крысы обладают иммунитетом к возбудителю заболевания. В условиях антисанитарии средневековых городов, скученности населения и обилия крыс, люди заражались от укусов блох, и болезнь быстро разрасталась в эпидемию.

Ученые США выяснили истинного распространителя чумы

В официальном печатном органе Национальной академии наук США опубликовано исследование, согласно которому в распространении бубонной чумы в средневековой Европы виновны не крысы, а похожие на крыс песчанки (мелкие грызуны).

Ученые обратили внимание на то, что вспышки чумы в Европе по времени связаны с периодами теплой и влажной погоды в Центральной Азии, благоприятной для увеличения популяция этих зверьков и живущих на них блох.

По мнению ученых, песчанки и переносили чумную палочку на домашних животных и торговцев, путешествовавших по Великому шёлковому пути.

Лекарство от чумы и конец эпидемии.

Фото 13 – микробиолог Владимир Хавкин

Первую вакцину против чумы получил ученик Мечникова микробиолог Владимир Хавкин в 1897 году. Лекарство активно применялось по всему миру до 40-х годов ХХ века. Эта вакцина могла снизить заболеваемость в 2-5 раз, смертность - в 10. Более эффективная вакцина была создана в СССР при ликвидации чумы в Маньчжурии в 1945–1947 годах, когда впервые использовался антибиотик стрептомицин.

Сейчас в мире случаются отдельные вспышки чумы, при правильном лечении смертность не превышает 5 - 10%.

Современные версии возникновения чумы

Фото 14 – вулкан «Этна»

Лауреат Нобелевской премии по биохимии Дж. Ледерберг отметил, что чудовищная смертность во время эпидемии чумы Средневековья не характерна ни для одной эпидемии, которые были позднее. Свидетельства в летописях указывают, что начало эпидемии «черной смерти» проходило незаметно. Люди спохватывались лишь когда обнаруживали множество внезапно умерших больных. При этом тела заболевших быстро чернели и казались «обугленными».

Например, в Авиньоне в январе 1348 года, чуму обнаружили, только когда все монахи местного монастыря скончались в одну ночь. Есть упоминания о том, что в Багдаде смерть людей наступала через несколько часов после начала болезни.

Открытие источника заражения – чумной палочки в 19 веке, объясняет, что при бубонной чуме инкубационный период длится 3 - 6 суток, при легочной – 1 - 2 дня. Чумная палочка не способна убить человека с такой скоростью. Эти сравнения навели Ледерберга на интересную мысль, что «черная смерть» Средневековья - вовсе не чума.

Версия о извержении вулканов - виновников «черной смерти»

Средневековые летописцы практически всегда однозначно указывают на источник «морового поветрия». По их мнению, «черную смерть» приносили отравленные ветра. Не были редкостью такие записи: «на востоке, рядом с Большой Индией, огонь и вонючий дым спалили все города», «между Китаем и Персией пошел сильный дождь из огня, падавший хлопьями, подобно снегу, и сжигавший горы и долины со всеми жителями». Именно там родилось «черное облако», убивавшее всех «в течение половины дня», и именно оттуда приходила принесенная «нечистым порывом ветра с юга смерть».

Масштабное извержение вулкана Этны в 1333 году практически совпало с началом «черного поветрия» на юге Европы, которое потом распространилось дальше на север. Массовость и скорость наступления смерти от действия ядовитых облаков вулканической пыли и газов совпадают с хрониками летописцев. На мысль о том, что «черную смерть» принесли вулканические газы, наводят и многочисленные рисунки средневековых художников. На многих из них изображены погибшие люди, лошади, собаки и даже птицы.

https://top-voprosov.ru/articles/chuma-vsya-pravda-o-bolezni-unesshey-zh...

Историческая роль и масштабы явления

Среди бесчисленного множества болезней, от которых страдает человечество, есть одна, отношение к которой не сравнится ни с чем. Она стала эталоном ужаса: и поныне вновь обнаруженную смертельную инфекцию сравнивают именно с ней. Ее именем называют опасные политические идеи и бурную коррозию металла, ее поминают в пословицах и проклятиях, она стала героиней множества легенд и бродячих сюжетов, ей посвящены произведения классиков мировой литературы — от Боккаччо до Камю. Никакой другой недуг не смог произвести на людей столь глубокое впечатление, как чума.

Самая страшная эпидемия чумы в истории человечества разразилась в четырнадцатом столетии. Эта ужасная болезнь, прозванная в те времена «Великим мором» или «Черной смертью», опустошала Европу, сея панику в сердцах живых. Спасения от нее не было. Пандемия продемонстрировала полную беспомощность средневековой медицины и бессилие церкви в борьбе с чумой — следствием чего стал широкий круг явлений от возрождения языческих и сатанинских культов и суеверий, гонения на потенциальных «отравителей» и «распространителей чумного яда» до всплеска религиозного фанатизма. Чёрная смерть оставила колоссальный след в истории Европы, наложив отпечаток на экономику, психологию, культуру и даже генетический состав населения.

Появление в Европе

Первая пандемия «черной смерти», так называемая Юстинианова чума, поскольку ее эпицентром был Константинополь, произошла в VIв. и унесла более 100 млн жизней на Востоке и 25 млн в Европе, уничтожив многие города и сократив население некоторых стран в несколько раз.

Прокопий Кесарийский, один из самых знаменитых византийских писателей-историков, оставил такое свидетельство: «От чумы не было человеку спасения, где бы он ни жил — ни на острове, ни в пещере, ни на вершине горы… Много домов опустело, и случалось, что многие умершие, за неимением родственников или слуг, лежали по нескольку дней несожженными. В это время мало кого можно было застать за работой. Большинство людей, которых можно было встретить на улице, были те, кто относил трупы. Вся торговля замерла, все ремесленники бросили свое ремесло…».

В XIVвеке, о котором дальше и пойдет речь, со времен первой пандемии чумы прошло более шестисот лет, и ее ужасы уже были прочно забыты европейцами. За этот период локальные эпидемии чумы (или болезней, которые тогда принимали за «чуму») периодически возникали среди населения различных стран Европы и Азии, о чем сохранились упоминания в летописях и других исторических памятниках. Однако чума не получала пандемического распространения и не носила такого разрушительного характера. И все это, конечно, не шло ни в какое сравнение с «черной смертью» — второй пандемией чумы, обрушившейся в 1347 году на Европу и за пять лет уничтожившей, по современным оценкам, более трети ее населения.

Новый очаг болезни вспыхнул в Средней Азии в 1320-е годы, а именно в монгольской пустыне Гоби. Ввиду того что путь через Гоби пролегал на восток, эпидемия оттуда постепенно распространилась на Китай и Индию, а затем и на запад, где, прежде чем попасть в Европу, обрушилась на Ближний Восток и Северную Африку. Только в Китае население уменьшилось со 125 до 90 млн. человек, особенно пострадала провинция Хэбей, где вымерло 9/10 живших в ней людей, другие страны, разумеется, также понесли тяжелые потери.

Кровавый маршрут распространения чумы – это путь караванов и судов, вместе с которыми она шла на Запад. К 1345 года болезнь собирала жатву в низовьях Волги, к 1346 году она достигла Кавказа и Крыма, а в 1347 году она царила в Константинополе.

Уже летом 1346 г. в Европу стали поступать настораживающие слухи с Востока. Купцы, ведшие дела с караванщиками, привозившими пряности и чай из Индии и Китая, рассказывали ужасные истории, в которые поначалу никто не верил. Якобы «на востоке, рядом с Большой Индией, огонь и вонючий дым спалили все города», или о том как «между Китаем и Персией пошел сильный дождь из огня, падавший хлопьями, подобно снегу, и сжигавший горы и долины со всеми жителями», и сопровождаемый зловещим черным облаком, которое «кто бы ни увидел, тот умирал в течение половины дня». Но потом появились и очевидцы какого-то мора, бежавшие из Скифии. Они свидетельствовали, что там началась «казнь от Бога», и поразила она генуэзцев в колониях на берегах Черного и Азовского морей, что люди умирают в три дня, покрываясь мучительными язвами и пятнами, и немедленно чернеют после смерти. Однако зима прошла спокойно, и о плохом старались не думать.

В октябре 1347 года ситуация кардинально изменилась. Все европейские хроники того времени сходятся в том, что чуму в Европу занесли генуэзские корабли, торговавшие по всему Средиземноморью. В октябре 1347 года 12 итальянских кораблей, вернувшихся из плавания в Черное море, пришвартовались в сицилийском порту Мессина. На их палубах вповалку лежали матросы и пассажиры, умершие либо умирающие. Летописец Микель ди Пиацца пишет: «Матросы галер привезли с собой страшную болезнь, въевшуюся в самую их плоть. Она передаётся любому, кто заговорит с ними. Смерть от этой болезни мгновенна…».

О том, как чума попала на корабли, существует рассказ очевидца, генуэзского нотариуса Габриэля де Мюсси, который, впрочем, некоторыми исследователями, придерживающимися точки зрения о самопроизвольном характере инфекции, ставится под сомнение. В 1346 году он оказался в генуэзской фактории в Каффе на северном берегу Черного моря, на востоке от Крыма, осаждённой войсками золотоордынского хана Джанибека. Согласно де Мюсси, после того, как в монгольском войске началась чума, хан приказал с помощью катапульт забрасывать трупы умерших от болезни в Каффу, где немедленно началась эпидемия. Осада окончилась ничем, так как ослабленное болезнью войско вынуждено было отступить, но генуэзские корабли после снятия осады с города пустились в плавание, разнося чуму по всем средиземноморским портам.

После того как корабли причалили и чума начала пока еще медленно распространяться, население охватил глубокий страх. «Родные, друзья и соседи поспешили к нам, но мы принесли с собой убийственные стрелы, при каждом слове распространяли мы своим дыханием смертельный яд», – пишет де Мюсси. Как свидетельствует Боккаччо, распространение чумы было стремительно, и она переходила с больных на здоровых «совсем так, как огонь охватывает сухие или жирные предметы, когда они близко к нему подвинуты».

Трупы погибших оставались лежать в домах, и ни один священник, ни один родственник — сын ли, отец ли, кто-либо из близких — не решались войти туда: могильщикам сулили большие деньги, чтобы те вынесли и похоронили мёртвых. Дома умерших стояли незапертыми со всеми сокровищами, деньгами и драгоценностями; если кто-либо желал войти туда, никто не преграждал ему путь. В скором времени генуэзцы были изгнаны, но это уже ничего не могло изменить.

Население гибнущей Мессины пыталось спастись паническим бегством, причём, по свидетельству того же де Пьяццы, многие умирали прямо на дороге. Выжившие достигли Катании, города на юге Сицилии, где их ждал отнюдь не гостеприимный приём. Прослышавшие о моровом поветрии жители отказывались иметь дело с беженцами, избегали их и даже отказывали в пище и воде. Впрочем, это их не спасло и в скором времени город вымер почти полностью. «Что сказать о Катании, городе, ныне стёртом из памяти?» — риторически вопрошает де Пьяцца. Чума отсюда продолжала расползаться по острову. Всего Сицилия потеряла около трети населения; после того как год спустя чума отступила, остров оказался буквально завален трупами.

Те, кто видел эту страшную картину, ничего не знали о причинах эпидемии, мы же сегодня можем дать ответ на некоторые вопросы.

Возбудителем чумы является чумная палочка, открытая в конце XIX в. Ее предполагаемый естественный резервуар (то есть совокупность организмов — биологических хозяев, без которых ее существование в природе, как биологического вида, невозможно) – это одноклеточные почвенные животные, амебы.

Однако абсолютное большинство заражений бубонной чумой, о чем тогда и еще многие века спустя не знали, происходило в результате блошиного укуса. Как это объяснить? Сегодня известно, что чумная палочка может жить в крови более чем двухсот видов млекопитающих, но самая распространенная ее среда обитания — грызуны. Она населяет организмы различных их видов — сурков, сусликов, крыс, песчанок, полевок, луговых собачек. На всех этих зверьках обитают блохи, питающиеся кровью своих хозяев, а вместе с ней всасывающие и клетки болезнетворной бактерии. Таким образом, понятно, как чумная палочка проникает в организм блох, но вот причина ее попадания в организмы грызунов и других млекопитающих кажется катастрофической случайностью.

По всей видимости, в начале XIVвека произошло глобальноe разрушение экосистем, вмещающих чумной микроб, под воздействием резкого изменения климата в сторону похолодания, в особенности в Евразии. Благодаря этому происходит «выход» Y. Pestis (чумной бактерии) за пределы ее биологических хозяев в почву, откуда она проникает в сосудистые растения, либо другие объекты, способствующие инфицированию грызунов и их эктопаразитов, то есть блох.

В результате этого процесса Y. pestis «отрывается» от своего природного резервуара и при наличии благоприятных условий (особенности биологии грызунов и их паразитов, увеличение их численности, восприимчивости и др.) формирует вторичные резервуары, также представляющие собой экосистемы, однако менее устойчивые, чем те, которые образуются простейшими. Во вторичных резервуарах Y. pestis может сохраняться десятилетиями, вызывая отдельные эпизоотии и вспышки чумы среди людей в регионах, ранее считавшиеся от нее свободными.

Вследствие малой устойчивости, новые (вторичные) экосистемы, вмещающие Y. pestis, разрушаются, и вспышки чумы прекращаются.

Однако при продолжающемся дестабилизирующем воздействии извне на естественные экосистемы, промежутки времени между такими циклами сокращаются, интенсивность образования вторичных экосистем, вмещающих чумной микроб, скачкообразно возрастает — вспышки чумы среди людей приобретают катастрофический характер (они воспринимаются людьми, как пандемия чумы) и продолжаются либо до полного разрушения хотя бы одной из экосистем, либо до прекращения на них дестабилизирующего воздействия.

После разрушения вторичных экосистем, вмещающих Y.pestis, остаются огромные территории — реликтовые очаги, в которых Y.pestis продолжает поддерживаться в некультивируемом состоянии, как истинный паразит одноклеточных организмов – с возможностью нового перехода в иные резервуары под воздействием критических факторов.

Чрезвычайно важное следствие из изложенного, объясняющее невероятную смертоносность чумы, состоит в том, что коль скоро человек и иные теплокровные не являются естественным резервуаром чумной бактерии, то его жизнь или смерть ничего не значит для поддержания такого паразита в природе, и его вирулентность не лимитируется необходимостью сохранения жизни своим жертвам.

Что касается механизма проникновения в человеческий организм, он может быть описан следующим образом. Попав через грызунов в пищеварительную систему блохи и питаясь продуктами расщепления крови (которую понемногу переваривают блошиные ферменты), йерсинии (чумные палочки) размножаются так бурно, что вскоре студенистая бактериальная масса наглухо забивает преджелудок — расширение пищевода перед входом в желудок насекомого. Чумной блок (так называется это явление) лишает блоху возможности питаться. Когда блоха пытается сосать кровь, струя крови всякий раз упирается в блок и возвращается обратно вместе со смытыми с его поверхности бактериальными клетками.

Мучимое голодом насекомое становится все более активным, перескакивает с одного зверька на другого, распространяя своих погубителей, пока через несколько дней не умирает от истощения и обезвоживания. Чумной блок — абсолютно уникальная технология возбудителей чумы: среди великого множества бактерий, вирусов, простейших и прочих болезнетворных микроорганизмов, пользующихся услугами кровососущих насекомых и клещей, нет другого вида, у которого наблюдалось бы что-то подобное.

Дальнейшее очевидно: средневековые жилища, будь то дворцы или лачуги, кишели блохами, одинаково охотно кусавшими всех их теплокровных обитателей — мышей, крыс, кошек, собак и людей. Блоха — активный паразит, способный переходить не только от одной особи к другой, но и от вида к виду. И стоило чумной палочке попасть в эту систему, как эпидемия чумы становилась неизбежной.

Теоретически, чумная палочка может проникнуть в человека не только через посредство блохи, но вообще через любые слизистые оболочки (например, если невидимая капелька с бактериями попадет в глаз), с пищей, воздушно-капельным путем, а также другими способами. Неповрежденную кожу она, правда, преодолеть не может, но ей вполне достаточно крохотной ранки или трещинки.

Распространение чумы в Европе было связано с тем, что корабли, перевозили на борту не только людей, но и крыс. Они обитали почти на каждом судне и жадно пожирали запасенный провиант. Когда суда прибывали к месту назначения, корабельные крысы смешивались со своими местными сородичами и распространяли среди них чумных блох.

Набравшись блох, зараженных чумным микробом, и зараженные сами крысы переносили их как назад на корабль, с которого приплыли, так и на другие корабли, отплывающие в иные порты. Когда крысы-хозяева начинали дохнуть да и при других обстоятельствах, блохи находили для себя новый источник крови — людей.

Стоило кораблям прийти в Мессину в 1347, оставшиеся в живых крысы перебрались на берег, прихватив с собой и смертоносных блох. Грязные и перенаселенные порты Европы всегда были превосходным рассадником для обоих видов тварей. Крысы кормились отбросами, а блохи — крысиной кровью. Когда крысы передохли, зараженные блохи взялись за горожан Мессины.

В следующем за 1347, 1348 году чумой уже поражено всё население Италии, Франции, королевства Арагон, Германской империи, Англии и Португалии. За пять лет чума была развезена по крупнейшим европейским портам и распространилась по всему континенту.

Здесь необходимо подробнее остановиться на механизме действия чумных бактерий в организме. Попав в кровь, обыкновенно после укуса блохи, они поглощаются клетками-макрофагами, специально предназначенными для борьбы с чужеродными организмами. Однако тут вступает в действие еще одна уникальная способность чумной палочки: внутри макрофага она успешно противостоит перевариванию, оставаясь живой и даже размножаясь. Вместе с ним она попадает в лимфатические узлы, где ее размножение становится лавинообразным. Весь период инкубации (то есть отрезок времени от момента попадания микробного агента в организм до проявления симптомов болезни) составляет от нескольких часов до 3-6 дней. К истечению этого срока крупные узлы (особенно под мышками и паховые) вспухают, сперва розовеют, затем чернеют, становятся твердыми на ощупь, их окружает отекшая ткань, а внутри они заполнены гноем (мертвыми макрофагами) и жидкими продуктами распада тканей. Такой переродившийся узел, достигавший размера апельсина, называется бубоном, а описанная форма чумы — бубонной.

В клинической картине чумы со времен Средних веков, прежде всего, выделяется синдром, называемый «febris continuae — непрерывная лихорадка». Пока в бубоне шла борьба возбудителя с иммунной системой, температура тела достигала 39-40 градусов, сопровождаясь невыносимой головной болью, головокружением, часто тошнотой и рвотой.

В непрерывной лихорадке жар сменялся ознобом, больного мучили бессонница и галлюцинации, взрывы бешенства, бред и боли в стороне сердца. Возбуждение переходило в чувство угнетённости, страха и тоски. Дыхание больных становилось ускоренным, коротким и прерывистым, часто сопровождаясь кашлем с кровохарканием или мокротой. Кровь и все выделения темнели до черноты, язык высыхал и покрывался чёрным налётом. Трупы людей, умерших от чумы, к всеобщему ужасу живых также стремительно чернели и напоминали по цвету уголь — отсюда и появилось название «черная смерть».

Но особенно поражал современников этой эпидемии невыносимый, тяжелый запах, который исходил от больных. Часть авторов также говорят о кровохаркании, которое рассматривалось как признак скорой смерти. Страдания больного в 99,99% случаев заканчивались мучительной смертью.

Бывает, однако, хотя и чрезвычайно редко, что бубоны самопроизвольно прорываются, изливая свое содержимое наружу, после чего начинается медленное выздоровление. Все те немногие, кому во времена средневековых эпидемий удалось перенести чуму и остаться в живых, болели именно бубонной чумой.

При септической форме чумы микроб проникает в кровь кожным путём, либо через слизистые оболочки без каких-либо заметных внешних изменений, преодолев защитные механизмы организма. Кровь моментально превращается в бульон с бактериями, которые не только разрушают питательные вещества, но и выделяют специфические токсины. Артериальное давление резко падает (верный признак начавшегося общего сепсиса), система регулирования свертываемости крови выходит из строя (в одних мелких сосудах возникают микротромбы, в других начинаются точечные кровоизлияния). Симптомы интоксикации нарастают на глазах: сильнейший озноб, мышечные боли, головная боль, помрачение сознания, бред. Септическая форма, не особенно распространенная, вызывала тем не менее особый ужас. От нее не было самопроизвольных выздоровлений, и внешне здоровый человек при ней погибал в тот же день, так, младший сын императора Иоанна Кантакузина, Андроник, угас в течение трёх часов.

Но и это еще не самое худшее. У некоторых больных еще до развития общего сепсиса чумные палочки успевают достигнуть легких, где вызывают острейшую пневмонию с некрозом тканей. У человека начинается кашель, отделяющаяся мокрота вскоре окрашивается кровью. Ее микроскопические капельки, разлетающиеся при кашле, содержат огромное количество чумных бактерий, которые попадают в легкие здоровых людей, заражая их. Легочная чума распространяется, как пожар. Находясь в одном помещении с таким больным, избежать заражения практически невозможно, а смертность среди заболевших ею достигает 100%. Человек сгорает в течение максимум пары суток, но успевает за это время рассеять вокруг себя смертельную инфекцию. Легочная чума выкашивала средневековые города до последнего жителя.

Правда, именно эта абсолютная смертоносность и стала препятствием, не позволяющим чуме постоянно циркулировать в человеческих популяциях.

Общая характеристика воздействия на общество

Бубонная чума была подобна стихийному бедствию, но намного превосходила его трагическим размахом и мрачным величием. Живые не успевали хоронить мёртвых. В период с 1347 по 1350 население Европы сократилось на треть, что по приблизительным подсчётам составило 25 млн человек. Впрочем, эта цифра отражает лишь значительную изолированность поселений в средневековой Европе, благодаря которой многие из них избежали чумы. В человеческих популяциях, настигнутых болезнью, смертность составляла 77—97%, так что при условиях большей компактности чума могла бы уничтожить более 9/10 населения. Моровое поветрие опустошало города и целые местности, оно поражало старых и малых, праведных и грешных, ни для кого не делая исключения. Заболевший человек был практически обречен, и всех, кто общался с ним, ожидала та же участь.

Менее чем через месяц после первой вспышки чумы в Мессине, 1 ноября 1347 г. «черная смерть» появилась в Марселе, к январю 1348 г. волна эпидемии докатилась до Авиньона, и затем чума стремительно распространилась по всей Франции.

Сам папа Климент VI находился вдали от охваченного чумой Рима, в своём авиньонском дворце, по совету личного врача — Ги де Шолиака, прекрасно отдававшего себе отчёт в опасности заражения, не подпуская к себе никого и постоянно поддерживая огонь в двух жаровнях, справа и слева от своей персоны. Отдавая должное суевериям времени, папа не расставался с «волшебным» изумрудом, вставленным в перстень, «каковой, будучи обращён к Югу, ослаблял действие чумного яда, будучи обращён к Востоку, уменьшал опасность заражения».

В Авиньоне смертность была так велика, что не было никакой возможности хоронить покойников. Тогда папа освятил реку и торжественно благословил бросать в нее тела умерших от чумы людей.

К началу 1348 г. «черная смерть» распространилась по всей Испании. К концу января чума свирепствовала во всех крупных портах южной Европы, включая Венецию, Геную, Марсель и Барселону. В Средиземном море находили корабли, полные трупов, дрейфовавшие по воле ветров и течений. Один за другим, несмотря на яростные попытки изолировать себя от внешнего мира, итальянские города «падали» перед эпидемией.

Весной, превратив Венецию и Геную в мертвые города, чума достигла Флоренции. В одном лишь этом городе, которому в будущем суждено стать эпицентром высокой мысли и культуры, столицей Возрождения, чума унесла 100 тысяч жизней. В предисловии к своему «Декамерону» Боккаччо оставил собственноручное описание ее ужасов.

Вскоре после этого чума вспыхнула в Париже, где умерло огромное количество человек, включая королев Франции и Наварры. В июле эпидемия охватила северное побережье Франции. В Нормандии, по свидетельству современника, «было такое критическое положение, что нельзя было никого найти, чтобы тащить трупы в могилы. Люди говорили, что наступил конец света».

Осенью 1348 г. чума появилась в Норвегии, Ютландии и Далмации. В 1349 г. чума захватила Германию, а в следующем году — Польшу, в 1352 – Московскую Русь, в общем, распространилась почти по всему известному миру.

Довольно трудно вообразить атмосферу ужаса, охватившего людей перед лицом стольких смертей, невообразимого смешения живых и мертвых. Улицы буквально усеяны гниющими трупами, которые не успевают убирать. Повозки или лодки, переполненные мертвецами, трупы, привязанные к хвосту лошади или зацепленные крючками, переполненные лазареты, где мертвые лежат рядом с живыми в такой тесноте, что можно ходить по головам. Представление о кошмаре, который довелось пережить очевидцам этих событий, в некоторой степени дают рассказы выживших. В свидетельстве летописца Аноло ди Тура читаем: «отец оставлял на произвол судьбы сына, жена – мужа, брат – брата. Я сам своими собственными руками похоронил своих пятерых детей».

В хронике с севера Испании, датируемой 1350 годом, находим ещё одну запись: «наша епархии за время эпидемии лишилась двух третей своих священнослужителей и прихожан».

«…Семь месяцев подряд мы жили под свист этого бича. Каждый вечер, отходя ко сну, мы спрашивали себя, проснемся ли завтра? Каждое утро мы ощупывали себе подмышки и пах. Стоило почувствовать хоть небольшой жар, как человек впадал в смертельную тоску и смотрел на вас безумными глазами. При каждом вздохе невольно приходила в голову мысль — уж не с этим ли глотком воздуха в меня вошла зараза? Расставаясь с другом, каждый задавался мыслью: «Кто? Он или я, а может быть мы оба?» Ткачи умирали прямо в своих мастерских, рухнув у остановившихся станков; золотых дел мастера испускали дух у своих остывших тигилей; менялы – у своих прилавков. Дети умирали, вскарабкавшись на смертный одр, где лежал уже остывший труп матери. А зловоние, зловоние ползшее над Авиньоном! Все улицы были вымощены мертвыми телами.

Половину, поймите, половину жителей Авиньона унесла чума. Только за четыре месяца 1348 года, с января по апрель, насчитали шестьдесят две тысячи умерших…»

К 1351 году чума обошла весь континент. По утверждению средневекового историка Фруассара, погибла третья часть мира. Эту оценку подтверждают и новейшие исследования.

Некоторые регионы, например Скандинавия, почти полностью обезлюдели. Норвежское поселение в Гренландии вымерло до последнего человека. Богачей и бедняков, молодых и старых — смерть косила всех. Особенно высока была смертность среди священников, проводивших много времени с умирающими. В то же время отдельные территории — например, итальянский город Милан и его окрестности — отделались лишь малыми жертвами.

Социальная обстановка. Атмосфера истерии, в которую были погружены охваченные чумой общество, порождало колоссальную социальную напряженность, анархию, панику и власть толпы.

Из страха перед болезнью любого, вызывавшего малейшие подозрения, силой волокли в лазарет, бывший столь ужасным местом, что многие предпочитали покончить с собой, лишь бы не оказаться там. Эпидемия самоубийств, увеличивавшаяся вместе с распространением заразы, вынудила власти принять специальные законы, угрожавшие тем, кто наложит на себя руки, отказом в захоронении по христианскому обряду. Вместе с больными в лазарет часто попадали и здоровые, найденные в одном доме с заболевшим или умершим, что, в свою очередь, заставляло людей скрывать больных и тайно хоронить трупы. Бывало, что в лазарет тащили просто состоятельных людей, желая вдоволь похозяйничать в опустевших домах, объясняя крики жертвы помрачением рассудка в результате болезни.

Одни люди в этой обстановке предавались чрезмерной аскезе, религиозному психозу и крайностям самоограничений, другие, понимая, что завтрашний день может и не наступить, множество людей предавалось чревоугодию и пьянству, проматывая деньги с женщинами лёгкого поведения, что ещё больше усиливало разгул эпидемии.

«Многие иные держались среднего пути между двумя, указанными выше: не ограничивая себя в пище, как первые, не выходя из границ в питье и других излишествах, как вторые, они пользовались всем этим в меру и согласно потребностям, не запирались, а гуляли, держа в руках кто цветы, кто пахучие травы, кто какое другое душистое вещество, которое часто обоняли, полагая полезным освежать мозг такими ароматами, — ибо воздух казался зараженным и зловонным от запаха трупов, больных и лекарств.

Иные были более сурового, хотя, быть может, более верного мнения, говоря, что против зараз нет лучшего средства, как бегство перед ними. Руководясь этим убеждением, не заботясь ни о чем, кроме себя, множество мужчин и женщин покинули родной город, свои дома и жилья, родственников и имущества и направились за город, в чужие или свои поместья, как будто гнев божий, каравший неправедных людей этой чумой, не взыщет их, где бы они ни были, а намеренно обрушится на оставшихся в стенах города, точно они полагали, что никому не остаться там в живых и настал его последний час» (Боккаччо).

«Авторитет как божеских, так и человеческих законов почти упал и исчез, потому что их служители и исполнители, как и другие, либо умерли, либо хворали, либо у них осталось так мало служилого люда, что они не могли отправлять никакой обязанности; почему всякому позволено было делать все, что заблагорассудится» (Боккаччо).

Могильщики, набиравшиеся из каторжников и галерных рабов, которых можно было привлечь к подобной работе только лишь обещаниями помилования и денег, бесчинствовали в городах, покинутых властью, врывались в дома, убивая и грабя. Молодых женщин, больных, мёртвых и умирающих продавали желающим совершить насилие, трупы волокли за ноги по мостовой, как полагали в те времена, специально разбрасывая по сторонам брызги крови, чтобы эпидемия, при которой каторжники чувствовали себя безнаказанными, продолжалась как можно дольше. Бывали случаи, когда в могильные рвы вместе с мёртвыми сваливали и больных, погребая заживо и не разбираясь, кто из них мог бы спастись.

Так как для большого количества тел, которые каждый день и почти каждый час свозились к каждой церкви, не хватало освященной для погребения земли, то на кладбищах при церквах, где все было переполнено, вырывали громадные ямы, куда сотнями клали приносимые трупы, нагромождая их рядами, как товар на корабле, и слегка засыпая землей, пока не доходили до краев могилы.

Дома, в которых находились больные чумой, обозначали крестом. Заключенные тюрем, а также добровольцы с ручными тележками обходили дозором улицы, призывая людей выносить мертвецов, и оглашая улицы знаменитыми криками: «Живые, выносите своих мертвецов!» Затем трупы свозили в большие чумные ямы, которые размещались за пределами города, и их быстро прятали.

«Один горожанин избегал другого, сосед почти не заботился о соседе, родственники посещали друг друга редко, или никогда, или виделись издали: бедствие воспитало в сердцах мужчин и женщин такой ужас, что брат покидал брата, дядя племянника, сестра брата и нередко жена мужа; более того и невероятнее: отцы и матери избегали навещать своих детей и ходить за ними, как будто то были не их дети. По этой причине мужчинам и женщинам, которые заболевали, а их количества не исчислить, не оставалось другой помощи, кроме милосердия друзей (таковых было немного), или корыстолюбия слуг, привлеченных большим, не по мере жалованьем; да и тех становилось не много, и были то мужчины и женщины грубого нрава, не привычные к такого рода уходу, ничего другого не умевшие делать, как подавать больным, что требовалось, да присмотреть, когда они кончались; отбывая такую службу, они часто вместе с заработком теряли и жизнь» (Боккаччо).

Происходили и случаи искусственного заражения, обязанные своим появлением, в первую очередь, распространённому в те времена гибельному суеверию, что избавиться от чумы можно было, «передав» её другому. Посему больные специально толкались на рынках и в церквях, норовя задеть или дохнуть в лицо как можно большему числу людей. Кое-кто подобным образом спешил разделаться со своими недругами.

Факторы развития болезни

Помимо экологических предпосылок (похолоданию, иным стрессовым климатическим факторам и переходу чумных бактерий из естественных резервуаров во вторичные) распространению чумы поспособствовал и ряд социально-экономических факторов. К эпидемиям различных болезней, таких как проказы и оспы, а также голоду добавлялись военные бедствия: во Франции бушевала война, позднее названная Столетней. В Италии продолжали враждовать между собой гвельфы и гибеллины, в Испании шли внутренние конфликты и гражданские войны, над частью Восточной Европы было установлено монголо-татарское иго. Бродяжничество, нищета и большое число беженцев из разрушенных войной областей, передвижение огромных армий и оживлённая торговля считаются исследователями немаловажными факторами, способствовавшими быстрому распространению пандемии.

В Средние века распространению чумы благоприятствовала антисанитария, царившая в городах. Канализации не было, и все отбросы текли прямо вдоль улиц, что служило идеальной средой для жизни крыс. К тому же во многих местах причиной чумы объявили кошек, якобы являвшихся слугами дьявола и заражавших людей. Массовые истребления кошек привели к ещё большему увеличению численности крыс.

Кроме того, необходимым условием поддержания эпидемии является достаточно высокая плотность населения. В сжатых со всех сторон крепостными стенами городах, за которыми во время осад укрывалось также и население предместий, плотность населения была много больше минимума, необходимого для поддержания эпидемии. Скученность людей, вынужденных часто ютиться в одной комнате или, в лучшем случае, в одном доме, при полном их невежестве в отношении правил профилактики заболеваний также выступила существенным условием поддержания пандемии.

Что касается личной гигиены, то по тогдашним представлениям забота о теле, в основном среди низших классов, полагалась греховной, а чрезмерно частое мытьё и связанное с ним созерцание собственного нагого тела — вводящим в искушение. «Здоровым телесно и в особенности молодым по возрасту следует мыться как можно реже», — предупреждал об опасности Святой Бенедикт. Святая Агнесса приняла этот совет столь близко к сердцу, что за время своей сознательной жизни не мылась ни единого раза.

Санитарное состояние городов, по нынешним меркам, было ужасающим. Узкие улицы были захламлены мусором, который выбрасывали на мостовую прямо из домов. Когда он начинал мешать движению, король или местный сеньор приказывал его убрать, чистота поддерживалась несколько дней, после чего всё начиналось снова. Помои выливались зачастую прямо из окон в прорытую вдоль улицы канаву, причём статуты некоторых городов специально обязывали хозяев трижды предупреждать об этом прохожих криком «Поберегись!». В ту же канаву стекала кровь из боен, и всё это затем оказывалось в ближайшей реке, из которой брали воду для питья и приготовления пищи. О степени захламлённости и грязи, царившей в городах, можно судить уже по тому, что в средневековом Париже существовали улицы Дерьмовая, Дерьмяная и Дерьмишная, улица Смердящая Дерьмом, попросту, без прикрас, улица Дерьма и наряду с тем улица Мочи.

Способы борьбы с болезнью

Во времена Чёрной смерти медицина в христианской Европе находилась в глубоком упадке. Во многом это было связано с примитивно-религиозным подходом ко всем сферам знания. Даже в одном из крупнейших средневековых университетов — Парижском — медицина считалась второстепенной наукой, так как ставила себе задачей «излечение бренного тела».

Никто не знал подлинной причины болезни, и лучшие умы средневековья не заблуждались относительно возможности излечения чумных больных. Арсенал средневекового врача, включавший лекарства на растительной или животной основе, а также хирургические инструменты, был совершенно бессилен против эпидемии.

Мероприятия властей, предназначенные для борьбы с эпидемией, были так же примитивны, как и знания врачей о причинах возникновения и распространения этой болезни.

Большинство врачей стремилось уяснить себе сущность драмы, стремительно разыгрывающейся перед ними, и делали все, что было в их слабых силах для облегчения страданий заболевших, платя за это своей собственной жизнью. Так в Венеции умерли от чумы почти все врачи. Правда, современники отмечали, что были и «трусливые наемники, отворачивавшиеся от тех из звавших на помощь, кто не мог доставить им ни славы, ни денег». «Отец французской хирургии» Ги де Шолиак называл чуму «унизительной болезнью», противопоставить которой врачебному сословию было нечего. Франко-итальянский врач Раймонд Шален ди Винарио не без горького цинизма замечал, что «не может осуждать врачей, отказывающих в помощи зачумлённым, ибо никто не желает последовать за своим пациентом». Кроме того, с усилением эпидемии и ростом страха перед чумой всё больше медиков старались также найти спасение в бегстве, хотя этому можно противопоставить и подлинные случаи преданности своему делу. Так, если Шолиака, по его собственному признанию, от бегства удержал только «страх перед бесчестьем», ди Винарио против собственного совета оставался на месте и умер от чумы в 1360 году.

Однако меры по соблюдению диеты, профилактике и лечению болезни, предлагавшиеся в многочисленных трактатах о чуме, написанных на латыни и народных языках и распространявшихся в последующие годы, были по сути бесполезны. Рекомендации, как себя вести и какие продукты не следует употреблять, не оказывали никакого воздействия ни на здоровых, ни на больных.

Cito, longe, tarde

В действительности, никаких средств лечения средневековая медицина предложить не могла, единственная эффективная профилактика же сводилась к формуле: cito, longe, tarde («быстро, далеко, надолго») — бежать из зараженной местности как можно быстрее и дальше и как можно дольше не возвращаться. И действительно, ввиду дефицита медицинских возможностей лечения бегство в течение столетий оставалось единственной надежной защитой от чумы.

На практике, однако, беженцы от чумы нередко становились ее разносчиками: выйдя в путь совершенно здоровым, человек через несколько дней вдруг превращался в тяжелобольного. Спутники в ужасе бросали меченного смертью товарища, но через некоторое время то же самое происходило и с ними. Джованни Боккаччо в своем «Декамероне», действие которого происходит как раз во время пандемии, писал: «Умерший от чумы человек вызывал столько же участия, сколько издохшая коза». Единственной сколько-нибудь действенной мерой оказывались карантины. (От итальянского quarante — «сорок»: считалось, что если изолированные в специально отведенных местах беженцы не заболевали в течение 40 дней наблюдения, их можно допустить в город — они не несут заразы.)

Впрочем, порой не помогали и они: напасть ухитрялась каким-то образом проникать из чумных бараков и даже с островов на городские улицы. Именно тогда и сложилось представление о чуме как об абсолютной болезни, не знающей ни преград, ни пощады. Во многих местах чудовищную эпидемию сочли началом исполнения апокалиптических пророчеств и признаком близкого конца света.

Очищение воздуха в заражённой местности или доме. Возникла и проблема «отравленных помещений» — тех, где от чумы скончались люди. Для их обеззараживания врачами давалось много «полезных» рекомендаций. Например, в большое плоское блюдо наливали свежее молоко и оставляли на середине зараженной комнаты, чтобы адсорбировать зараженный воздух. Неизвестный лондонский врач предложил рецепт: «Возьмите несколько крупных луковиц, очистите их, положите 3–4 луковицы на пол, и пусть они так полежат 10 дней, лук вберет в себя всю инфекцию зараженной комнаты, только потом луковицы нужно будет закопать глубоко в землю».

Также с этой целью через город гнали стада, чтобы дыхание животных очистило атмосферу (один из специалистов того времени приписывал подобную способность лошадям и потому настоятельно советовал своим пациентам на время эпидемии перебираться в конюшни). С той же целью в домах разводили пауков, способных, по убеждению того времени, адсорбировать разлитый в воздухе яд.

Для того чтобы разогнать заражённый воздух, жгли костры на улицах, звонили в колокола и палили из пушек. В комнатах с той же целью выпускали летать небольших пичужек, чтобы они взмахами крылышек проветривали помещение.

Индивидуальная защита, которая понималась как создание некоего буфера между человеком и заражённой средой. Ввиду того, что действенность подобной буферной защиты можно было определить исключительно с помощью собственного обоняния, она считалась хорошей, если удавалось совершенно уничтожить или по крайней мере ослабить «чумной запах». Рекомендовалось потому носить с собой и часто нюхать цветочные букеты, бутылочки с духами, пахучие травы и ладан, помещения и сами люди окуривались дымом ароматных трав или специй. Боккаччо описывает, что люди гуляли с цветами, душистыми травами или же какими-либо ароматными веществами в руках и, дабы освежить голову, часто нюхали их, так как воздух был заражен и пропитан запахом, исходившим от трупов, от больных и от снадобий.

Предписывалось наглухо закрывать окна и двери, закрывать окна пропитанной воском тканью, чтобы не допустить проникновения в дом заражённого воздуха. Впрочем, иногда предлагалось забивать чумное зловоние зловонием ещё более жестоким — рецепты такого сорта были порой продиктованы отчаянием и беспомощностью. Так, крымские татары разбрасывали по улицам собачьи трупы, европейские врачи советовали держать в домах козлов, некое медицинское светило даже рекомендовало во время эпидемии подолгу задерживаться в отхожем месте, вдыхая тамошние ароматы. Подобное предложение вызвало, впрочем, протест уже у тогдашних специалистов, указывавших, что подобное «отвратительно в обычной ситуации, и трудно ожидать, чтобы оно помогло во время эпидемии.

Врачи рекомендовали воздерживаться от потребления домашней и дикой водоплавающей птицы, питаться супами и бульонами, не спать после рассвета и, наконец, воздерживаться от интимного общения с женщинами, а также (памятуя о том, что «подобное привлекает подобное») воздерживаться от мыслей о смерти и страха перед эпидемией и во что бы то ни стало сохранять бодрое настроение духа. Устанавливалась «профилактическая диета».

Чуму пытались отвратить также с помощью амулетов и заклинаний, причём жертвами подобных суеверий становились даже церковнослужители, тайком носящие на шее, вместе с крестом, серебряные шарики, заполненные «жидким серебром» — ртутью, или же мешочки с мышьяком.

Методы лечения

С другой стороны, врачи пытались применять и самые причудливые средства. К нарывам, для отсасывания «чумного яда», прикладывали пиявок, высушенных жаб и ящериц, способных, по распространённому в те времена убеждению, вытягивать из крови яд, с той же целью употребляли драгоценные камни, в частности, размолотый в порошок изумруд.

В открытые раны вкладывали свиное сало и масло. В яички втыкали иголки. Кровью только что зарезанных голубей и щенков окропляли горящие в лихорадке лбы. Гюи де Шольяк вскрывал бубоны и прижигал открытые раны раскаленной кочергой. Этот примитивный способ «очистки» организма действительно давал результат, если человек, по отношению к которому он был применен, не умирал от сердечного приступа, не впадал в необратимый шок, не сходил с ума от боли.

В состав одного из множества распространенных тогда снадобий входила смесь из патоки 10-летней выдержки, мелко изрубленных змей, вина и 60 других компонентов. Согласно другому методу, больной должен был спать сначала на правом боку, а затем на левом. Толку от такого лечения, само собой, не было.

В XIV веке, когда наука ещё тесно переплеталась с магией и оккультизмом, а многие аптекарские рецепты составлялись по правилам «симпатии» — то есть, воображаемой связи человеческого тела с теми или иными объектами, подействовав на которые, якобы можно было лечить болезнь, многочисленными были случаи шарлатанства или искреннего заблуждения, приводившие к самым нелепым результатам. Так, предшественники, а затем и последователи горячего поклонника «симпатической теории» и одновременно одного из крупнейших умов Средневековья Парацельса пытались сильными магнитами «вытянуть» из тела болезнь. Парацельсом также было рекомендовано изготовлять так называемую «мумию» — куриное яйцо, в которое наливалась человеческая кровь, после чего яйцо надо было подложить под несушку «до момента рождения цыплят из прочих яиц», после чего «мумию» запекали в печи вместе с караваем хлеба, и она становилась «универсальным лекарством» от всех болезней, включая чуму.

Чумные доктора

Благодаря фильмам и историческим книгам известно, какой ужас на людей в средние века наводил костюм палача – балахон и маска, скрывающая лицо. Не меньший ужас наводил и костюм так называемых чумных докторов, которых в этих условиях нанимали сеньоры или города. В их обязанности входило оставаться в городе до конца эпидемии и пользовать тех, кто стал её жертвой. Как правило, за эту неблагодарную и крайне опасную работу брались посредственные медики, неспособные найти для себя лучшего, или юные выпускники медицинских факультетов, пытавшиеся составить себе имя и состояние быстрым, но крайне рискованным путём. Большинство врачей были волонтеры, так как квалифицированные доктора знали, что ничего не могут сделать для пораженных. Им полагалась значительная денежная компенсация и большая свобода действий из-за смертельного риска, которому они подвергались.

Врачам того времени казалось, что чума распространяется из испорченного воздуха и передача болезни происходит во время физического контакта, через одежду и постельное белье. На основании этих представлений и возник самый инфернальный костюм средневековья – костюм чумного доктора. Чтобы посещать больных во время чумы, врачи обязаны были носить эту специальную одежду, оказавшуюся сочетанием предрассудков и здравых с точки зрении эпидемиологии соображений.

Для защиты от «миазмов» чумные доктора носили ставшую позднее знаменитой клювастую маску (отсюда их прозвище во время эпидемии «клювастые врачи»). Маска, вначале закрывавшая только лицо, но после возвращения чумы в 1360 году начавшая полностью покрывать голову, делалась из плотной кожи, со стёклами для глаз, а более состоятельные врачи носили клювы из бронзы. Считалось, что маска с клювом, придающая доктору вид древнеегипетского божества, отпугивает болезнь от больного, а красные стекла делают его неуязвимым к инфекции. Но у клюва была и функциональная нагрузка: сам клюв или его кончик были заполнены сильно пахнущими лекарственными травами (розовые лепестки, розмарин, лавр, ладан и т. д.), которые упрощали дыхание при постоянном чумном смраде и должны были защищать от чумных «миазмов». По крайней мере, травы притупляли запах незахороненных трупов, мокроты и лопнувших бубонов жертв чумы. А поскольку чумной доктор для профилактики постоянно жевал чеснок, клюв защищал окружающих от чесночного аромата. Кроме того, доктор помещал ладан на специальной губке в ноздри и уши. Чтобы он сам не задохнулся от всего этого букета запахов, в клюве имелись два небольших вентиляционных отверстия.

Костюм чумного доктора был, как правило, чёрного цвета и делался из плотной толстой ткани, которая пропитывалась жиром, камфарой, воском и их смесями. Полагали, что это снижает шанс заражения от больных чумой. Воск служил защитой от заражения воздушно-капельным путем, а также от блох, основных переносчиков болезни. Он состоял из длинной рубахи, спускавшейся до пят; плаща, заправленного у шеи под маской, который тянулся до самого пола, чтобы скрыть как можно большую поверхность тела; штанов, высоких сапог, а также пары перчаток. Под остальную одежду надевались рыбацкие забродники (полукомбинезон) для защиты ног и паха.

Завершала костюм доктора широкополая кожаная шляпа, под которую надевали капюшон с пелериной, закрывающий стык между маской и одеждой.

Облаченные в перчатки руки врача сжимали два необходимых в его практике предмета: длинную трость, для обследования пациентов, не дотрагиваясь до них, а также самозащиты от зараженных, и скальпель для вскрытия бубонов. В палке-жезле помещался ладан, который должен был защищать от нечистой силы. На шее носилась шкатулочка для ароматических трав и веществ, которые должны были «отпугнуть» чуму – так называемый поммандер.

В качестве дополнительной защиты чумным докторам рекомендовался «хороший глоток вина со специями»; как обычно бывает в истории, трагедии сопутствовал фарс: сохранился характерный анекдот о группе кенигсбергских докторов, которые, несколько перестаравшись в плане дезинфекции, были арестованы за пьяный дебош.

Религиозные приоритеты при уходе за больными чумой. Особая ситуация чумной эпидемии сделала насущным вопрос ухода за больными. В этой сфере также доминировали религиозные установки. На первый взгляд удивляет тот факт, что за исключением единичных случаев власти не принимали систематических мер для изоляции жертв чумы с целью остановить ее распространение. История госпиталей в позднее средневековье — это отнюдь не история инноваций и прогресса, как об этом часто писали в работах по истории медицины. Нередко вообще ничего не делалось для изоляции больных или ухода за ними. Объяснение этому следует искать прежде всего в том, что карантинные учреждения требовали больших затрат и, как считалось, наносили ущерб городскому хозяйству. Однако важнее в отказе от систематического отделения больных от здоровых были религиозные соображения. В уставах многих госпиталей, созданных для ухода за больными, бедными и нуждающимися, говорилось, что вновь прибывшие должны прежде всего исповедаться, затем причаститься. И только после этого наступала очередь телесных потребностей, ибо спасение души было важнее, нежели забота о выживании телесном. Это в полной мере относилось и к больным чумой. Врачам предписывалось обращаться с зараженными чумой так же, как и с другими больными. Подобный подход объясняет отказ от строительства специальных больниц для жертв чумы.

Административные меры противодействия и ликвидации последствий.

Венеция во главе с дожем Дандоло была первой, и какое-то время единственной из европейских стран, сумевшей организовать своих граждан, чтобы избежать хаоса и мародёрства, и вместе с тем, сколь то было возможно, противодействовать разгулу эпидемии.

В первую очередь, 20 марта 1348 года, приказом венецианского совета, в городе была организована специальная санитарная комиссия из трёх венецианских дворян. Входящие в гавань корабли предписано было подвергать досмотру, и, если найдены были «прячущиеся иностранцы», больные чумой или мертвецы, — корабль немедленно сжигать.

Для захоронения умерших был отведён один из островов в венецианской лагуне, причём могилы предписано было рыть на глубину не менее полутора метров. Начиная с 3 апреля и вплоть до конца эпидемии, изо дня в день специальные похоронные команды должны были проплывать по всем венецианским каналам, криком «Мёртвые тела!» требуя от населения выдавать им своих умерших для захоронения, специальные команды для сбора трупов изо дня в день обязаны были посещать все больницы, богадельни и просто собирать умерших на улицах. Любому венецианцу полагались последнее напутствие местного священника и захоронение на чумном острове, получившем название Lazaretto — как полагает Джон Келли, по имени ближайшей церкви Св. Девы Назаретской, по предположению Иоганна Нола — от монахов Святого Лазаря, ходивших за больными. Здесь же проходили сорокадневный карантин прибывшие с Востока или из зачумлённых мест, здесь же в течение сорока дней должны были оставаться их товары — срок был выбран в память о сорокадневном пребывании Христа в пустыне.

Для поддержания порядка в городе запрещена была торговля вином, закрыты все трактиры и таверны, любой торговец, пойманный с поличным, терял свой товар, причём предписывалось немедленно выбивать днища у бочек и сливать их содержимое прямо в каналы. Запрещались азартные игры, производство игральных костей. Закрывались публичные дома, своих любовниц мужчинам предписывалось либо немедленно отсылать прочь, либо столь же немедленно брать в жёны. Чтобы вновь населить опустевший город, были открыты долговые тюрьмы, смягчено законодательство о долговых выплатах, беглым должникам обещано прощение, в случае, если они согласятся покрыть одну пятую необходимой суммы.

С 7 августа, чтобы избежать возможной паники, запрещались траурные одежды и временно отменялся старинный обычай выставлять гроб с умершим у порога дома, оплакивая его всей семьёй на глазах у прохожих. Даже в то время, когда эпидемия достигла своего максимума и смертность составляла 600 человек в сутки, дож Андреа Дандоло и Большой Совет оставались на местах и продолжали работать. 10 июля бежавшим из города чиновникам было предписано в течение следующих восьми дней вернуться в город и возобновить работу, неподчинившимся грозили увольнением. Все эти меры действительно благотворно повлияли на порядок в городе, и в дальнейшем опыт Венеции переняли все европейские государства.

Некоторые меры власть имущих, напротив, были гибельны. Так, в 1350 году, в самый разгар эпидемии, папа Климент VI объявил очередной Святой год, специальной буллой приказав ангелам немедленно доставлять в рай любого, кто умрёт на дороге в Рим или же возвращаясь домой. Действительно, на Пасху в Рим собралось около 1 млн. 200 тыс. паломников, ищущих защиты от чумы, на Троицу к ним добавился ещё миллион, при том что в этой массе чума свирепствовала с таким ожесточением, что домой вернулась едва ли десятая часть. За один только год прибыль римской курии от их пожертвований составила астрономическую сумму в 17 миллионов флоринов, что подвигло тогдашних остряков отпустить ядовитую шутку: «Господь не желает смерти грешника. Пусть себе живёт и платит далее».

Вызванные чумой явления общественной жизни

Интерпретация чумы как кары небесной

На ментальность средневекового человека чума, уничтожавшая без разбора молодых и здоровых, находящихся во цвете лет людей, смерть необъяснимая, непредсказуемая, производила неизгладимое впечатление. В средние века, как в значительной степени еще и в настоящее время, для явлений, полных драматизма и вместе с тем кажущихся необъяснимыми, люди имели обыкновение искать сверхъестественные причинные связи, чтобы установить чью-либо конкретную ответственность за те или иные события, определить их фактическую и политическую цену. Во времена, когда научные объяснения обладали несравненно меньшим потенциалом для решения подобных проблем, такой подход имел намного большее значение и был распространен среди врачей, церковных и светских властей, бессильных оказать помощь, ничуть не меньше, чем в умах простонародья.

Людей поражал не только карающий аспект чумы, но также ее внезапность и вездесущность: богач и бедняк, стар и млад — никто не может льстить себя надеждой на спасение. Два последних аспекта болезни производили особо удручающее впечатление на современников.

Из Ветхого завета известно, что болезнь следует принимать как кару: Бог наказал народ Израиля чумой за богохульство и другие тяжкие грехи. Примеры наказания народов или отдельных людей за непослушание воле Господней, нарушение десяти заповедей или же за другие грехи в Библии многочисленны.

Таким образом, с точки зрения официальной религии, причины эпидемии были ясны — наказание за человеческие грехи, погоню за мирскими соблазнами при полном забвении духовных вопросов. В 1347 году, с началом эпидемии, церковь, а вслед за ней и народ, были убеждены, что грядёт конец света и сбываются пророчества Христа и апостолов. В войне, голоде и болезни видели всадников Апокалипсиса, причём именно чума должна была исполнить роль всадника, чей «конь блед и имя ему — Смерть».

В составленном на латыни по поручению французского короля Филиппа VI заключении медицинского факультета Парижского университета (октябрь 1348 г.) причиной вспышки чумы объявлялся зараженный воздух, так называемые миазмы, вызванные расположением планет; далее говорилось, что то или иное расположение планет зависит от Божьей воли.

В Послании от 26 сентября 1348 г. папа Климент VI назвал чуму «тайным судом Божьим», а также болезнью, «которой Бог поразил христианский народ за грехи его». Такой же трактовки придерживался и Боккаччо в своем знаменитом вступлении к «Декамерону», где он дал появлению чумы два объяснения: «…возникла же она, быть может, под влиянием небесных тел, а быть может, ее наслал на нас за грехи правый гнев божий…». От этого гнева невозможно спастись бегством. Мнение Боккаччо имеет особое значение еще и потому, что в нем отражен взгляд мирянина. В отличие от других болезней, например проказы, воспринимавшейся как наказание отдельного человека за неправедное поведение, чума рассматривалась скорее как наказание всего общества. Ею заболевали и от нее умирали бедные и богатые, миряне, монахи и клирики. Этот опыт восприятия чумы был обобщен — прежде всего визуально — в «плясках смерти» и отчасти вербально в подписях к ним.

С тех пор чума однозначно воспринималась как наказание, ниспосланное человечеству разгневанным Богом. Это определяло и выбор линии поведения. Поскольку чума не поддавалась эффективному лечению, приходилось искать другие стратегии, которые обладали все меньшим рациональным содержанием и все усилившимся религиозным компонентом.

Однако чума поразила в одно и то же время как христианский Запад, так и исламский Восток. Ислам предлагал свои решения проблем, вызванных чумой, которые представляются теоретически более цельными. Смерть от чумы здесь интерпретировалась как индивидуальное мученичество. В отличие от западных обществ, чума здесь воспринималась не как кара Божья, а как божественное избранничество. Поэтому в исламском обществе бегство от чумы осуждалось как грех, а культ небесного защитника отсутствовал.

Вспышки религиозного массового психоза.

Флагелланство. Чума воспринималась как выражение гнева небесного; из этого следовало, что спасение и исцеление для каждого человека и всего общества нужно искать прежде всего в традиционных формах благочестия – молитвах, мессах и религиозных процессиях. С чумой пытались бороться с помощью молебнов, крестных ходов, так, шведский король, когда опасность подступила к его столице, возглавил крестный ход босиком с непокрытой головой, моля об отвращении бедствия. Церкви были заполнены верующими. Как лучшее лекарство для уже заболевших или для того, чтобы избежать заражения, церковь рекомендовала «страх Божий, ибо Всевышний один может отвратить чумные миазмы».

С целью искупления во время Черной смерти в городах проводились публичные раскаяния и покаянные процессии. Зрителями были только больные, смотревшие на процессию из окон. Остальные жители — духовенство и гражданские лица, члены городского совета и простые граждане, монахи всех орденов и конфессий, то есть безликая городская толпа — участвовали в литургии, молились, молили, пели, каялись и вопили. Процессия была многочисленной, ей следовало обойти весь город, поэтому она длилась очень долго. Но независимо от конкретного назначения религиозная процессия должна быть долгой. Мольба о такой опасности может быть услышана Небом, если она длится достаточно долго, чтобы Всевышний Судия сменил гнев на милость. Чтобы быть лучше услышанными и увиденными, нужны были свечи, огни, одним словом, беспрерывное моление.

Чума побудила людей обратиться к Богу, но чудовищность чумы породила крайности религиозного мировосприятия. На современников наибольшее впечатление произвел необычайный расцвет секты флагеллантов или самобичевателей.

Секта флагеллантов (бичующихся) возникла, по разным сведениям, в середине XIII—XIV веков, когда весть об очередной катастрофе или бедствии вызывала религиозный экстаз у городской толпы, старавшейся с помощью аскезы и умерщвления плоти добиться милости Создателя и прекратить или предотвратить голод или эпидемию.

Одно из первых упоминаний относится к Италии 1210 года. Один монах, святой Иустиниан из Падуи, в своем сочинении приводит следующее описание: «Когда Италия была охвачена различного рода преступлениями, прежде всего, появилось до тех пор неизвестное чувство страха у жителей Перузы, охватившее затем римлян, а с течением времени и всех итальянцев. Страх этот ближе всего подходил под понятие суеверия. Люди были преисполнены невероятного ужаса, ожидали чего-то странного от Бога, и положительно все без исключения, молодые и старые, вельможи и простонародье, расхаживали в обнаженном виде по улицам, не испытывая никакого стыда. Знакомые и незнакомые выстраивались в два ряда и представляли собою нечто вроде процессии. У каждого в руке находилась плеть из кожаного ремня, которой «демонстранты» с особым рвением угощали друг друга. При этом отовсюду раздавались душераздирающие стоны и вопли, все молили Бога и Деву Марию простить их, принять раскаяние и не отказать в покаянии…»

Флагелланты уверяли, будто на алтарь церкви Св. Петра в Иерусалиме однажды упала мраморная табличка с посланием от самого Христа, который, сурово попрекая грешников в несоблюдении пятничного поста и «святого воскресенья», объявляет им в качестве наказания начало чумной эпидемии.

Члены секты, движимые единым стремлением подвергнуть свою плоть испытаниям, сравнимым с теми, которым подвергался перед распятием Христос, объединялись в группы до нескольких тысяч человек, возглавляемые единым руководителем, и странствовали из города в город, наводнив собой, в частности, Швейцарию и Германию. Очевидцы описывают их как монашествующих, одетых в чёрные плащи и капюшоны, с низко надвинутыми на глаза войлочными шапками и спинами «в рубцах и струпьях запёкшейся крови».

Когда в 1349 г. в Германии с ужасающей силой свирепствовала чума, в Спиру из Швабии явились двести флагеллантов и ознакомили все население со своей методой самым подробным и добросовестным образом. Покаяние в грехах производилось два раза в течение дня. Утром и вечером расхаживали флагелланты по улицам парами, распевали псалмы под звон церковных колоколов и, по достижении назначенного для «покойных упражнений» места, обнажали верхнюю часть туловища (они носили обыкновенно только коротенькую полотняную куртку) и снимали обувь. Затем все укладывались крестообразно на землю, принимая различные положения, в зависимости от рода тех проступков, преступлений и прегрешений, в которых они приносили публичное покаяние. Согрешившие в супружеской жизни лежали лицом вниз, клятвопреступники укладывались на бок и лежали с приподнятыми кверху тремя пальцами и т.д. После этого экзекутор начинал свое дело и угощал каждого по заслугам его, затем заставлял отбывшего наказание подняться с земли, для чего произносил следующие слова: «Встань, прошедший чрез пытки чести, и остерегайся от дальнейших грехов».

Затем при пении псалмов раскаивающиеся начинали наказывать плетьми друг друга и только после этого громко взывали о прекращении смертоносной эпидемии чумы.

Интерес и воодушевление, проявленные по отношению к этой секте, были настолько велики, что церковь пришла даже в некоторое смущение от их религиозности: сектанты относились друг к другу очень строго и в своей резкости доходили до того, что один другого изгонял из своей среды, лишая при этом всех гражданских прав и состояния. Флагелланты распространили постепенно свое влияние на все церкви, а их новые псалмы и песни были преисполнены глубокой святости.

Начало 1349 г. стало пиком флагеллантского движения. Толпы людей постоянно перемещались по Германии, Франции, Швейцарии, Нидерландам. Сколько их было на самом деле, неизвестно. Полунагие, с красными полосами от ударов на теле, безмолвные или, распевая покаянные каноны, самобичеватели производили жуткое впечатление. Придя в какой-либо город, охваченный чумой, сектанты проделывали акт самобичевания, после которого один из самобичевателей прочитывал собравшейся толпе горожан письмо, которое ангел положил на алтарь Петра в Иерусалиме, где сам Бог призывал людей к покаянию. Затем следовал отчет о ходе чумной эпидемии, объяснялись причины ее появления и распространения и даже давались наставления, как лечить чуму. После этого шел обильный сбор пожертвований с населения. Когда же флагелланты явились в Авиньон и на глазах папы Климента VI провели сцену самобичевания, то произвели на него столь сильное впечатление, что движение это было объявлено ересью и подверглось преследованиям со стороны духовных и светских властей. Папа обнародовал против секты особую буллу. Немецкие епископы обнародовали апостольский указ и запретили сектантам селиться в их епархиях. К осени 1349 г. флагеллантское движение почти прекратило свое существование.

Хореомания. Если секта флагеллантов и другие схожие сообщества, при всём фанатизме своих последователей, всё же состояли из людей в здравом уме, хореомания, или одержимость танцем, была типичным массовым психозом, характерным, впрочем, для Средних веков.

Жертвы хореомании без всякой видимой причины начинали прыгать, кричать и совершать нелепые движения, действительно напоминавшие собой некий неистовый танец. Одержимые сбивались в толпы до нескольких тысяч человек, бывало, что зрители, до определённого момента просто глазевшие на происходящее, сами присоединялись к пляшущей толпе, не в силах остановиться. Самостоятельно прекратить пляску одержимые не могли и зачастую покрывали расстояние до соседнего города или села, вопя и прыгая, падали на землю в полном изнеможении и засыпали на месте.

После этого психоз порой заканчивался, иногда продолжался в течение нескольких дней или даже недель, одержимых хореоманий отчитывали в церквях, кропили святой водой, бывало, когда иные средства были исчерпаны, городские власти нанимали музыкантов, чтобы те подыгрывали неистовой пляске и тем самым скорее доводили больных ею до изнеможения и сна.

Случаи такого рода известны были и до эпидемии Чёрной смерти, но, если ранее они были единичными, по окончании эпидемии Чёрной смерти хореомания приняла пугающий размах, скачущие толпы насчитывали порой до нескольких тысяч человек. Полагается, что таким образом выплёскивались нервное потрясение и ужас, вызванные эпидемией. Хореомания свирепствовала в Европе в XIV—XV веках, а затем исчезла.

Отношение внешних зрителей к одержимым хореоманией было неоднозначным, так, в средневековых хрониках можно найти и намёки, будто речь шла о профессиональных нищих, получавших по окончании представления щедрую милостыню, ради чего, собственно, всё и затевалось. Другие авторы склонялись к мысли об одержимости бесом, полагая экзорцизм единственным лекарством для подобного. Действительно, в хрониках зафиксированы случаи, когда массовому танцу предавались беременные женщины, или о том, что многие танцоры, когда приступ заканчивался, умирали или всю дальнейшую жизнь страдали тиком или тремором конечностей.

Подлинные причины и механизм протекания хореомании остаётся неизвестным до нынешнего времени.

Народные суеверия, связанные с эпидемией

В расстроенном воображении людей, изо дня в день ожидавших смерти, призраки, привидения и, наконец, «знаки» являлись в любом самом незначительном событии. Так, рассказывали о столбе света в декабре 1347 года, в течение часа стоявшем после заката над папским дворцом, кому-то виделось, что из свеженарезанного каравая хлеба капает кровь, предупреждая о беде, которую осталось уже недолго ждать. В пришествии чумы винили кометы, которых шесть раз видели в Европе, начиная с 1300 года. Расстроенному воображению людей уже во время эпидемии являлись невероятные вещи — так, фра Микеле Пьяцца, летописец сицилийской чумы, с полным доверием пересказывает историю о чёрной собаке с мечом в передней лапе, которая, ворвавшись в мессинскую церковь, учинила там разгром, рубя в куски священные сосуды, свечи и светильники на алтаре. Разочарование в медицине и возможностях официальной церкви остановить эпидемию не могло не вылиться в попытку простонародья защитить себя с помощью обрядов, корни которых восходили ещё к языческим временам.

Появление страсти к излишествам. Во время эпидемии кое-кто присоединялся к процессиям флагеллантов, публично бичевавших себя кожаными плетьми с железными наконечниками, многие пытались бежать из чумных городов, иные наглухо запирались в своих домах. Как рассказывает Боккаччо, «некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных и им самим было удобнее; употребляя с большой умеренностью изысканнейшую пищу и лучшие вина, избегая всякого излишества, не дозволяя кому бы то ни было говорить с собою и не желая знать вестей извне — о смерти или больных, — они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить».

Однако были и такие, кто перед лицом неотвратимой смерти старался напоследок провести время во всевозможных удовольствиях. Вопреки здравому смыслу многие в ту пору считали, что болезнь можно победить, ублажая себя всеми доступными способами, включая чревоугодие, пьянство и любовные утехи. Таким образом, кроме бубонной чумы на население обрушился и другая болезнь – сифилис, получивший после открытия Америки название «испанского недуга».

В это же время в Европе начала формироваться привычка к пьянству. Дистиллированные спиртные напитки были впервые разработаны в XII столетии в Италии. Но во времена «черной смерти» они стали необыкновенно популярными, так как считались населением предупредительным средством против чумы. Разумеется, это было не так, но в тех обстоятельствах их употребление снижало всеобщий страх перед эпидемией.

Сторонники невоздержанности «утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается – вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие. Делать это было им легко, ибо все предоставили и себя и свое имущество на произвол, точно им больше не жить; оттого большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался бы хозяин» (Боккаччо).

Поиск виновных. Предположение, что все общество несет ответственность за внезапно обрушившийся гнев Божий, не исключало и постановку в подобных условиях жизненно важного вопроса — что вызвало Божий гнев и каким образом умилостивить Всевышнего, чтобы мор прекратился раз и навсегда.

В 1348 году причину несчастья видели в новой моде на ботинки с длинными высоко загнутыми носами, рассердившие Христа до такой степени, что тот наслал на человечество чуму как единственное лекарство в борьбе с этим злом.

С другой стороны, поскольку поражённые размахом и гибельностью эпидемии обыватели не могли поверить, что подобная катастрофа может иметь естественное происхождение, чумной яд, в форме некоего порошка, или как чаще полагали — мази, должен был распространяться отравителем или отравителями, под которыми понимались некие изгои, враждебно настроенные к основной массе населения.

Конечно, охота на них в периоды эпидемий и бедствий – частый и повсеместно встречающийся феномен. Но в контексте «черной смерти» она приобрела особый размах. Такова была непосредственная реакция на угрозу всем, часто включавшая ярко выраженные морально-этические компоненты. Эта охота, охватывавшая страну за страной, регион за регионом, была выражением царившей повсюду социальной напряженности; результатом ее становились все новые и новые жертвы. Так, например, во Франции во всем обвиняли англичан. Подозрения падали попеременно на знать, богатых или нищих, а еще на врачей – последние-де от эпидемии только обогащались. Такая атмосфера страха, беспомощности и подозрительности могла оказаться опасной для чужаков.

Надо сказать, что в атмосфере истерии отравления, охватившей Европу, иностранец, мусульманин, путешественник, пьяный, юродивый — любой, привлекавший к себе внимание отличиями в одежде, поведении, речи, — уже не мог чувствовать себя в безопасности, а если у него при обыске находилось то, что толпе угодно было считать чумной мазью или порошком, участь его была предрешена.

Однако народная молва наиболее упорно и последовательно обвиняла в искусственном заражении три категории населения — дьяволопоклонников, прокажённых и евреев, которые подобным образом «сводили счёты» с христианским населением.

Дьяволопоклонники. Со времён разгула Чёрной смерти на некоторых церквях сохранились барельефы, изображающие коленопреклонённого человека, молящегося демону. В самом деле, в первую очередь в голову людей, переживших катастрофу, с их расстроенным воображением приходила мысль обвинить в случившемся врага рода человеческого. И хотя истерия «чумных мазей» в полной мере развернулась во время эпидемии 1630 года, её начало прослеживается уже в эпоху Чёрной смерти.

Дьявол показывался в городах собственной персоной — передавали рассказы о некоем богато одетом «князе» лет пятидесяти, с сединой в волосах, разъезжавшем на карете, запряжённой чёрными конями, который заманивал внутрь то одного, то другого жителя, в мгновение ока доставляя в свой дворец и там пытаясь соблазнить сундуками с сокровищами и обещанием, что жертва останется в живых во время эпидемии — в обмен же требовалось обмазывать дьявольским составом скамейки в церквях или стены и двери домов.

О составе гипотетической «чумной мази» нам известно из позднейшего сообщения преподобного Афанасия Кирхера, который пишет, что в её состав входили «аконит, мышьяк и ядовитые травы, а также другие ингредиенты, о каковых я не решаюсь написать». Доведённые до отчаяния сеньоры и городские власти обещали крупные награды за поимку отравителей на месте преступления, но, насколько известно из сохранившихся документов, ни одна подобная попытка не удалась. Зато схвачены были несколько человек, огульно обвинённых в изготовлении «чумных мазей», пытками у них вырывали признания, будто они получали от подобного занятия удовольствие «словно охотники, поймавшие дичь», после чего жертвы подобных оговоров отправлялись на виселицу или на костёр.

Единственной реальной подоплёкой для подобных слухов была, видимо, существовавшая в те времена секта люциферистов. Разочарование в вере и протест по отношению к христианскому Богу, с их точки зрения не могущему или не желающему улучшить земную жизнь своих адептов, привели к возникновению легенды об узурпации небес, откуда был с помощью предательства свергнут «истинный Бог — Сатана», который в конце мира, естественно, сможет вернуть себе своё «законное владение». Однако не существует каких-либо документальных подтверждений их непосредственного участия в распространении эпидемий или даже в изготовлении гипотетической мази.

Прокаженные. Проказа, свирепствовавшая в Европе в предшествующие века, достигла максимума в XIII столетии. Опираясь на библейские заветы изгонять и гнушаться прокажённых (и, вероятно, из страха заражения), над ними совершали похоронный обряд, бросая на больного лопатами землю, после чего человек становился отщепенцем и мог найти себе приют лишь в лепрозории, добывая на жизнь исключительно выпрашиванием милостыни.

Умышленное отравление колодцев как причина некоего зла или болезни — не было изобретением времён Чёрной смерти. Впервые это обвинение было выдвинуто властями при Филиппе Красивом (1313 год), после чего «по всей справедливости», по всей стране, но в особенности в Пуату, Пикардии, Фландрии, начались разгромы лепрозориев и казни больных. Как полагает Иоганн Нол, подлинной причиной были страх заражения и желание избавиться от опасности как можно более радикальным способом.

В 1321 году гонения на прокажённых возобновились. Обвинив «поражённых болезнью за свои грехи» в отравлении колодцев и подготовке восстания против христиан, во Франции их арестовали 16 апреля и уже 27-го отправили на костёр, конфисковав имущество в пользу короля.

В 1348 году в поисках виновников Чёрной смерти вновь вспомнили о прокажённых, точнее, о тех, кто выжил во время предыдущих погромов, или же прибавившемся за это время населении лепрозориев. Новые гонения не имели столь ожесточённого характера из-за немногочисленности жертв и осуществлялись достаточно систематически лишь в королевстве Арагон, в Венеции громили лепрозории, как полагают, с целью освободить место для карантина. Прокажённых убивали как пособников евреев, купленных за золото и отравлявших воду, чтобы таким образом досадить христианам. По одной из версий, четверо вождей, которым якобы подчинялись прокажённые всей Европы, собравшись вместе, с подстрекательства дьявола, посланного евреями, выработали план, как погубить христиан, отомстив им, таким образом, за своё положение, или всех их заразить проказой. В свою очередь евреи соблазняли их обещаниями графских и королевских корон и сумели добиться своего.

Уверяли, что у прокажённых удалось найти чумную мазь, состоявшую из человеческой крови, мочи и церковной гостии. Зашив в мешочки, с камнем для утяжеления, эту смесь следовало тайком бросать в колодцы. Ещё один «свидетель» докладывал:

Мы сами своими глазами видели такую ладанку в одном из местечек нашего вассальства. Одна прокажённая, проходившая мимо, боясь, что её схватят, бросила за собою завязанную тряпку, которую тотчас понесли в суд, и в ней нашли голову ящерицы, лапы жабы и что-то вроде женских волос, намазанных чёрной, вонючей жидкостью, так что страшно было разглядывать и нюхать это. Когда свёрток бросили в большой огонь, он не мог гореть: ясное доказательство того, что это был сильный яд.

Евреи. Но подлинными козлами отпущения, в которых простонародие увидело причину эпидемии, были иудеи, которых в то время было много в разных европейских городах.

Антиеврейский навет времён Чёрной смерти не отличался оригинальностью; при всех вариациях, различавшихся в зависимости от места и фантазии конкретного индивидуума, суть его сводилась к следующему: война между папством и Священной Римской империей, опустошившая и ослабившая как Германию, так и Италию, внушила иудеям надежду, что конец христианства близок. Решив посодействовать скорейшей гибели своих врагов, тайные руководители еврейства, собравшиеся в Толедо, постановили извести христиан ядом, приготовленным из плоти и крови совы с примесью смолотых в порошок ядовитых пауков, особую вредоносность которому придало «еврейское колдовство». Ещё один вариант «рецепта» включал в себя порошок из высушенного сердца христианина вкупе с пауками, лягушками и ящерицами) Этот «дьявольский состав» был затем тайно разослан по всем странам с категорическим приказом сыпать его в колодцы и реки. По одной из версий, за спиной еврейских вождей стоял собственной персоной сарацинский владыка, по другой, они действовали по собственной инициативе.

Обезумевшие толпы в Германии, Швейцарии, Италии, Испании, получив в своё распоряжение некоторые «доказательства» виновности иудеев, вроде подложных писем и прецедентов расправы евреев над христианами, и загоревшись надеждой победить эпидемию, устраивали кровавые самосуды, порой с поощрения или молчаливого согласия властей. То, что эпидемия косила обитателей еврейских кварталов не меньше, чем христиан, никого не смущало. Так, в одном из прирейнских городов трупы убитых евреев забивали в бочки, которые затем спускали в реку, мужчин, женщин, детей и стариков убивали на месте, бросая их трупы на растерзание собакам и птицам, евреев вешали и жгли, причём не раз бывало, что по пути к месту казни мародёры срывали с обречённых одежду и украшения. Порой в живых оставляли маленьких детей (их затем подвергали насильственному крещению) и молодых и красивых девушек, которым была уготована участь наложниц. Норвежский король приказал истребить евреев в целях профилактики, узнав, что чума приближается к границам его государства. Эпидемию это, конечно же, не остановило.

История сохранила примеры отчаянного мужества обречённых, так, бывали случаи, что иудеи сами поджигали свои дома и, предварительно забаррикадировав двери, сгорали вместе со своими домочадцами и всем имуществом, крича из окон ошарашенной толпе, что предпочитают смерть насильственному крещению. Матери с детьми на руках бросались в костры. Сжигаемые иудеи смеялись в лицо своим мучителям и распевали библейские псалмы. Обескураженные подобным мужеством перед лицом смерти клирики поспешили объяснить его вмешательством и помощью Сатаны.

Полагается, что высшие классы, более образованные и искушённые в науках, прекрасно отдавали себе отчёт, что подобные измышления на самом деле являются порождением тёмного и невежественного простонародия, но предпочитали не вмешиваться — кто-то из фанатичной ненависти к «врагам Христовым», кто-то из страха перед бунтом или вполне прозаичного желания поживиться имуществом казнённых.

Считается, что причиной антисемитизма стал отказ евреям в ассимиляции, который запрещал им вступать в цехи и гильдии, оставляя им лишь два вида деятельности — медицину и торговлю. Часть евреев, конечно же, богатела, вызывая тем дополнительную зависть, кроме того, евреи-медики, в отличие от христианских коллег хорошо знавшие арабский язык и потому знакомые с передовой в те времена мусульманской медициной, отдавали себе отчёт в опасности загрязнённой воды и потому предпочитали копать колодцы в еврейском квартале или брать воду из чистых ключей, избегая рек, загрязнённых городскими отбросами, что вызывало дополнительные подозрения.

Это было время самых страшных погромов евреев из тех, что предшествовали холокосту, в Германии были уничтожены почти все еврейские общины.

Возврат к нравственности и морали. Если поиски тех, на кого можно было взвалить вину за приключившиеся несчастья, являлись актом борьбы с чумой, инициированным снизу, то к ранним мерам городских властей следует отнести широкий спектр законодательных инициатив, призванных повысить общественную нравственность, представить в выгодном свете христианский образ жизни и восстановить должный социальный порядок. Ибо забвение общественного и христианского долга как следствие страха перед смертью от чумы разрушало самые тесные семейные узы и грозило социальной дезинтеграцией.

Вскоре после появления «черной смерти» городской совет Сиены, действуя во вполне традиционной манере, запретил азартные игры и проституцию «на вечные времена», одновременно учредив приют для нищих. Однако сразу же после затухания эпидемии запрет был отменен: он был крайне невыгоден в фискальном отношении, поскольку азартные игры облагались высоким налогом.

Хотя законы, каравшие за нарушение заповедей христианской морали, — запреты касались работы в воскресные дни, клятвопреступлений, богохульства, супружеской неверности, проституции и содомии — не были новыми в середине XIV в., тем не менее они никогда не находили столь широкого распространения, как во второй половине этого столетия. Интенсификация усилий, направленных на то, чтобы ввести христианские ценности — как бы мы сегодня сказали — в законодательное русло, и претворить их в жизнь, является следствием «черной смерти» и периодически возникавших последующих эпидемий чумы.

Именно эпидемиями чумы было продиктовано принятие городскими светскими властями законов против роскоши, устанавливавших правила ношения одежды, а также регулировавших проведение торжеств, связанных с крещением, бракосочетанием и погребением. Эти законы — один из результатов долгосрочного воздействия «черной смерти», приведшего к трансформации общества. Первый пик таких законодательных мер падает на период «черной смерти». Следующая кульминация приходится на вторую половину XV в. Борьба против трех из семи смертных грехов — распутства, гордыни и чревоугодия — составляла существо этих законов. В трактатах о чуме, подвергавших критике всякое излишество и находивших его смертельно опасным, важнейшим жизненным правилом объявлялась умеренность. Часто в этих текстах чума служит обоснованием для принятия подобных мер.

Последствия чумы

«Чёрная смерть» имела значительные демографические, социальные, экономические, культурные и религиозные последствия, и даже повлияла на генетический состав населения Европы, изменив соотношение групп крови в затронутых популяциях. Опыт, приобретенный во время эпидемий чумы, также привел к существенным изменениям в поведенческих установках и формах их выражения.

По оценкам Уильяма Нейфи и Эндю Спайсера, демографическая ситуация в Европе окончательно стабилизировалась лишь к началу XIX века — таким образом, последствия Чёрной Смерти ощущались в течение последующих 400 лет.

Экономические последствия. Непосредственным последствием «черной смерти», так же как и шока, и ужаса, который сопровождал ее распространение, стал экономический хаос. В своем грязном и убогом средневековом существовании люди привыкли к инфекционным болезням, но эта не являлась обычной эпидемией. Множество деревень опустело после смерти или бегства жителей, уменьшилось и городское население. Часть сельскохозяйственных угодий пришла в запустение, дело доходило даже до того, что волки, расплодившись в огромных количествах, стали во множестве встречаться даже в пригородах Парижа.

Пока она продолжалась, прекращались все формы экономической деятельности. Урожай не собирался, налоги или ренты не взимались, рынки не устраивались, а правосудие не исполнялось. На суде епископа Даремского в Хогтоне 14 июля 1349 г. было записано, что «никто не желает платить пошлины ни за какие земли, которые находятся в руках лорда, из-за страха перед чумой; и все, таким образом, провозглашаются не выполнившими своих обязательств, пока Господь не принесет какое-нибудь избавление». По всей Европе наблюдались незанятые и необработанные земли, в тот момент было почти невозможно что-нибудь продать.

По словам английского хрониста, «…все шло по низким ценам из-за страха смерти, ибо мало кто беспокоился о богатстве или о любом виде собственности. Человек мог получить лошадь, которая стоила 40 шиллингов, за половину марки, жирного быка — за 4 шиллинга, корову — за 12 пенсов, телку — за шесть пенсов, овцу — за 3 пенса, барана — за 2 пенса, большую свинью — за 5 пенсов, стоун шерсти — за 9 пенсов. Овцы и скот бродили брошенные по полям и среди посевов, и никто не пас их; из-за недостатка ухода они умирали в канавах или под изгородями в огромных количествах». Ухудшая ситуацию, ящур в те годы повсеместно погубил огромное количество скота.

В эпоху, когда вся работа была ручной, а богатство правящих и сражающихся классов покоилось почти полностью на сельском хозяйстве, последствия недостатка рабочей силы вызывали коренные изменения в ее стоимости. Цены за вспашку, покос и жатву, за выпас скота и перевозки удвоились, а в то же время ренты и ценность земли катастрофически упали.

Эпидемия привела к тому, что из-за резкого уменьшения количества населения зашатались традиции, ранее казавшиеся незыблемыми, и феодальные отношения дали свою первую трещину. Многие цехи, бывшие практически закрытыми, где ремесло передавалось от отца к сыну, стали принимать к себе новых людей. Подобным же способом вынуждено было пополнять свои ряды духовенство, значительно поредевшее за время эпидемии, а также врачебное сословие; за недостатком мужчин в сферу производства стали втягиваться женщины.

Время после чумной эпидемии стало подлинным временем новых идей и пробуждения средневекового сознания. Перед лицом грозной опасности от вековой спячки очнулась медицина, вступившая с того времени в новый этап своего развития. Кроме того, недостаток рабочих рук позволял подёнщикам, батракам и разнообразной прислуге торговаться со своими работодателями, требуя для себя лучших условий труда и более высокой оплаты. Оставшиеся в живых зачастую оказывались в положении состоятельных наследников, получавших земли и доходы родни, скончавшейся во время великой эпидемии. Низшие классы немедленно воспользовались этим обстоятельством, чтобы добиться для себя более высокого положения и власти.

Из-за недостатка рабочих рук в сельском хозяйстве постепенно стала меняться структура производства, поля зерновых всё чаще превращались в пастбища для скота, где один-два пастуха могли управляться с огромными стадами коров и овец. В городах дороговизна ручного труда с неизменностью привела к росту числа попыток механизировать производство, давших свои плоды в более поздние времена. Упали цена на землю и арендная плата, снизился ростовщический процент.

И в то же время вторая половина XIV века характеризовалась большой инфляцией и высокими ценами на продукты питания (в особенности, на хлеб, так как с уменьшением количества работников в сельском хозяйстве уменьшилось и производство). Росли налоги, кроме того, в попытке удержать и сделать незыблемой границу между сословиями, всё больше размывавшуюся после эпидемии, принимались «законы о роскоши». Так, в зависимости от положения на иерархической лестнице ограничивались количество лошадей в упряжке, длина женских шлейфов, количество блюд, подаваемых на стол и даже количество плакальщиков на похоронах — но все попытки добиться, чтобы подобные законы реально соблюдались, оказывались тщетными.

В ответ на попытку ограничить столь жестокой ценой завоёванные права низшие классы ответили вооружёнными выступлениями — по всей Европе прокатились бунты против налоговых ведомств и против правительств, с жестокостью подавленные и всё же надолго ограничившие притязания высших классов и приведшие к достаточно быстрому исчезновению барщинных повинностей и массовому переходу от феодальных к арендным отношениям в господском хозяйстве. Рост самосознания третьего сословия, начавшийся во времена второй пандемии, уже не останавливался и нашёл полное выражение во времена буржуазных революций.

В духовной сфере власть церкви над умами, практически безусловная в прежние времена, также оказалась значительно поколебленной; обвинения в алчности и симонии, видимая беспомощность церковников в борьбе с чумой значительно ослабили её власть и пробудили умы для философии будущего — на смену еретическим сектам времён второй пандемии пришли лолларды, гуситы, последователи Уиклифа и наконец — Реформация. С другой стороны, количество священников и монахов сократилось едва ли не на 40 %, пустовало огромное количество церквей. Стремясь заполнить эту лакуну, высшее духовенство было вынуждено снижать требования к кандидатам, определять на места куда более молодой чем обычно и во многом невежественный контингент. В результате эпидемии образовательный уровень духовенства, бывший достаточно высоким перед началом чумной эпидемии, резко пошёл вниз. Ожили старинные суеверия, ранее запрещавшиеся церковью, вера в заговоры, вмешательство дьявола в повседневную жизнь и ведьмины чары. Стоит напомнить, что само понятие шабаша окончательно закрепилось в сознании средневекового человека в годы Чёрной смерти.

Постэпидемический демографический взрыв в Европе. После окончания второй пандемии чумы численность европейского населения быстро восстанавливалась. Более того, как только закончились эпидемии первой волны, в Европе произошел демографический взрыв. Суть его заключалась во множестве вновь создаваемых семей, которые оказались необычайно плодовиты — в таких браках очень часто рождались двойни. Новые поколения людей были менее подвержены заболеванию чумой, смертность же среди заболевших резко снизилась. Пассионарный накал в отдельных этнических группах был настолько высок, что, несмотря на потери от чумы, Англия и Франция почти 100 лет вели упорную войну друг с другом.

Позднейшие эпидемии

Пройдя насквозь всю Европу от Крыма до Гибралтара и от Сицилии до Скандинавии, проникнув в Африку и завернув «обратным ходом» на Русь, пандемия вдруг прекратилась так же внезапно, как и началась, вероятно, из-за гибели популяций бактерий во вторичных резервуарах, где их существование неустойчиво. Хотя крупные эпидемии чумы не покидали европейский континент еще в течение нескольких следующих столетий и вспыхивали вплоть до XV века и то там, то здесь каждые 6-12 лет, а порой и чаще, их сила была уже не так велика.

Так, «вторая чума» (pestis secunda) в 1361 году в Англии унесла с собой до 20 % населения. В 1363 году во Франции появилась «горная чума», ударившая по районам, которые ранее пощадила Чёрная смерть. Английская эпидемия 1369—1371 годов погубила 10-15 % оставшихся. В 1369 в Англии вспыхнула «третья чума» (pestis tercia) — после окончания эпидемии Чёрной смерти и до конца XIV века страшная болезнь посетила острова 6 раз.

Между 1536 и 1670 годами частота эпидемий упала до одной на каждые 15 лет, унеся лишь во Франции за 70 лет (1600—1670) около 2 миллионов жизней. Среди них 35 тысяч пришлось на «Большую чуму в Лионе» 1629—1632 годов. Кроме уже перечисленных, известные поздние эпидемии чумы включают: итальянскую эпидемию 1629—1631 годов, «Большую эпидемию Лондона» (1665—1666), «Большую эпидемию Вены (1679)», «Большую эпидемию Марселя» в 1720—1722 годах и чуму в Москве в 1771 году.

http://bookcv.com/raznoe/chuma-v-srednie-veka-oleg-tsendrovskiy.html