Сегодня, 1-го декабря 2017 года, исполнилось 83 года со дня смерти «нашего Мироныча» - члена Политбюро и Оргбюро, секретаря ЦК и первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б), члена Президиума ВЦИК СССР. По моему мнению, большой интерес представляет личность убийцы – Николаева. Представляю избранные мною фрагменты из 1-й, 4-й и 7-й глав довольно объективной монографии норвежского исследователя Осмунда Эгге «Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор" http://e-libra.su/read/355273-zagadka-kirova.ubijstvo-razvyazavshee-stal...
Глава 1. Выстрелы в Смольном
В половине пятого вечера в субботу 1 декабря 1934 г. в коридоре третьего этажа Смольного, где размещалась парторганизация Ленинграда, ныне Санкт-Петербурга, раздались два выстрела. (…) Руководящим партийным органам отвели третий этаж. Здесь был кабинет Сергея Мироновича Кирова — в то время одного из виднейших вождей Советского Союза. Кабинет Михаила Чудова, второго секретаря местной парторганизации, также находился на третьем этаже: именно здесь в тот день должно было состояться совещание местной партийной верхушки.
(…)
Когда прозвучали выстрелы, участники совещания ринулись в коридор. Слева от двери они увидели лежащего ничком мужчину, ноги которого находились всего в 10-15 см от дверного проема. Он лежал без движения, с повернутой вправо головой. Его фуражка сползла, а козырек уперся в пол. Слева под мышкой была папка с документами. Справа от двери, также не более чем в 15-20 сантиметрах — другой мужчина, на спине, ноги вытянуты, руки раскинуты, в правой — револьвер [1]. Мужчиной слева был Сергей Киров
Когда прозвучали выстрелы, участники совещания ринулись в коридор. Слева от двери они увидели лежащего ничком мужчину, ноги которого находились всего в 10-15 см от дверного проема. Он лежал без движения, с повернутой вправо головой. Его фуражка сползла, а козырек уперся в пол. Слева под мышкой была папка с документами. Справа от двери, также не более чем в 15-20 сантиметрах — другой мужчина, на спине, ноги вытянуты, руки раскинуты, в правой — револьвер [1]. Мужчиной слева был Сергей Киров
(…)
В воскресенье 2 декабря на первых полосах советских газет было размещено сообщение об убийстве Кирова. Газеты «Правда» и «Ленинградская правда» вышли с практическими одинаковыми первыми страницами, где были размещены сообщения и заявления правительства и Центрального Комитета коммунистической партии. Краткое правительственное сообщение выглядело следующим образом:
В воскресенье 2 декабря на первых полосах советских газет было размещено сообщение об убийстве Кирова. Газеты «Правда» и «Ленинградская правда» вышли с практическими одинаковыми первыми страницами, где были размещены сообщения и заявления правительства и Центрального Комитета коммунистической партии. Краткое правительственное сообщение выглядело следующим образом:
1 декабря, в 16 часов 30 минут, в городе Ленинграде, в здании Ленинградского Совета (бывший Смольный), от руки убийцы, подосланного врагами рабочего класса, погиб Секретарь Центрального и Ленинградского Комитетов ВКП (большевиков) и член Президиума ЦИК СССР, товарищ Сергей Миронович КИРОВ. Стрелявший задержан. Личность его выясняется.
Глава 4. Убийца
Кто же такой Николаев? Каково было его происхождение, чем он занимался, какие у него были политические убеждения? Что можно сказать о его характере? Что заставило его убить Кирова?
(…)
Леонид Васильевич Николаев родился в Санкт-Петербурге в 1904 г.; следовательно, в момент убийства ему было тридцать лет. Это был сгорбленный человек, небольшого роста с короткими ногами и длинными, как у обезьяны, руками. В детстве он переболел рахитом, из-за чего одна нога деформировалась и осталась такой навсегда. Он также страдал от судорог и ревматизма.
Николаев рос в бедности, у него было трудное детство. Его отец, запойный пьяница, умер, когда Николаеву было всего четыре года; для того чтобы прокормить и одеть себя и своих детей, его матери Марии Николаевне приходилось брать дополнительную работу. (…)
В детстве два года Николаев провел в гипсе в больнице; из-за болезней мальчик не мог ходить до одиннадцати лет; когда его здоровые сверстники прыгали и играли, ему оставалось только сидеть и смотреть на них. Некоторых из своих товарищей, Георгия Соколова, Игнатия Юскина и Ивана Котолынова, он позднее назовет своими сообщниками в деле об убийстве Кирова. Николаев ходил в школу шесть лет и был хорошим учеником. Он много читал и всегда проявлял большой интерес к газетам, периодическим изданиям и книгам [87].
Профессиональная карьера Николаева
(…)
(…)
В 1922-1923 гг. он работал управляющим делами в комсомольском комитете Выборгского района Петрограда, где видные должности занимали Котолынов и Андрей Толмазов (еще один друг детства, которого Николаев позже также назвал сообщником в деле об убийстве Кирова).
(… )
(… )
В октябре 1923 г. он числился учеником слесаря завода «Красная Заря»; видимо, он также занимал там должность секретаря комсомольской организации. Во время работы на заводе «Красная Заря» он вступил в партию. При этом Николаев был тяжелым человеком, постоянно обращался с различными жалобами в партийные органы. Его отношения с коллегами также трудно назвать безоблачными.
(…)
Во время чистки партии в 1933 г. его работа рассматривалась на заседании Контрольной комиссии Ленинградского обкома партии, которая установила, что его работа в качестве инспектора цен «не всегда была продумана» : как считалось, он пытался делать все очень быстро (очевидно, что у него не было никакого желания хорошо работать даже в тех случаях, когда он мог это делать). Предлагалось вынести ему предупреждение с тем, чтобы он не наделал бы больших ошибок. Тем не менее комиссия постановила считать его дело закрытым [96]. (…)
Во время чистки партии в 1933 г. его работа рассматривалась на заседании Контрольной комиссии Ленинградского обкома партии, которая установила, что его работа в качестве инспектора цен «не всегда была продумана» : как считалось, он пытался делать все очень быстро (очевидно, что у него не было никакого желания хорошо работать даже в тех случаях, когда он мог это делать). Предлагалось вынести ему предупреждение с тем, чтобы он не наделал бы больших ошибок. Тем не менее комиссия постановила считать его дело закрытым [96]. (…)
Исключение Николаева из партии и новое увольнение
Однако скоро их положение коренным образом изменилось. После всего шести месяцев работы в Институте истории партии в апреле 1934 г. местная парторганизация в рамках кампании по улучшению работы железнодорожных дорог мобилизовала Николаева и направила его на транспорт. Ссылаясь на состояние здоровья и семейные обстоятельства, Николаев отказался выполнить этот приказ. Тогда партком Института решил исключить его из партии «за отказ подчиниться партдисциплине, обывательское реагирование на посылку по партмобилизации (склочные обвинения ряда руководящих работников-партийцев)». Он потерял работу и в Институте. Николаев подал апелляцию, и после признания им своих ошибок апелляционная инстанция рекомендовала восстановить его в партии. При этом он получил строгий выговор за нарушение дисциплины и мелкобуржуазные настроения. Данная рекомендация была утверждена партийными органами 17 мая 1934 г. [100] Тем не менее на свою работу в Институте истории партии Николаев так никогда и не вернулся.
Однако скоро их положение коренным образом изменилось. После всего шести месяцев работы в Институте истории партии в апреле 1934 г. местная парторганизация в рамках кампании по улучшению работы железнодорожных дорог мобилизовала Николаева и направила его на транспорт. Ссылаясь на состояние здоровья и семейные обстоятельства, Николаев отказался выполнить этот приказ. Тогда партком Института решил исключить его из партии «за отказ подчиниться партдисциплине, обывательское реагирование на посылку по партмобилизации (склочные обвинения ряда руководящих работников-партийцев)». Он потерял работу и в Институте. Николаев подал апелляцию, и после признания им своих ошибок апелляционная инстанция рекомендовала восстановить его в партии. При этом он получил строгий выговор за нарушение дисциплины и мелкобуржуазные настроения. Данная рекомендация была утверждена партийными органами 17 мая 1934 г. [100] Тем не менее на свою работу в Институте истории партии Николаев так никогда и не вернулся.
(...)
С апреля 1934 г. Николаев был безработным. Выборгский райком партии предлагал ему несколько мест работы. Однако Николаев отказался от всех этих предложений, ссылаясь на разные причины. Предложенные места были связаны с работой на производстве с очень маленькими окладами — от 70 до 120 руб. (в отличие от 250-275 руб., которые он получал в Институте истории партии). Николаев обращался с претензиями в различные учреждения, жалуясь на несправедливое и бессердечное отношение к себе. Он требовал снятия с себя партийного выговора и восстановления на работе в Институте истории партии. Подобные жалобы он писал и Кирову [101].
С апреля 1934 г. Николаев был безработным. Выборгский райком партии предлагал ему несколько мест работы. Однако Николаев отказался от всех этих предложений, ссылаясь на разные причины. Предложенные места были связаны с работой на производстве с очень маленькими окладами — от 70 до 120 руб. (в отличие от 250-275 руб., которые он получал в Институте истории партии). Николаев обращался с претензиями в различные учреждения, жалуясь на несправедливое и бессердечное отношение к себе. Он требовал снятия с себя партийного выговора и восстановления на работе в Институте истории партии. Подобные жалобы он писал и Кирову [101].
Личность Николаева
Профессиональная карьера Николаева и его конфликты с партийными организациями после его увольнения из Института истории партии характеризуют его как сварливого и конфликтного человека. В течение пятнадцати лет он поменял не менее чем тринадцать мест работы, зачастую из-за своего вздорного и неуживчивого характера.
Профессиональная карьера Николаева и его конфликты с партийными организациями после его увольнения из Института истории партии характеризуют его как сварливого и конфликтного человека. В течение пятнадцати лет он поменял не менее чем тринадцать мест работы, зачастую из-за своего вздорного и неуживчивого характера.
Во время допросов после убийства Кирова родственников Николаева расспрашивали и о его характере. Двоюродный брат рассказал, что в [102]. Конечно, жена Николаева не была столь сурова в своих оценках. На допросе после убийства Кирова она характеризовала Николаева как «впечатлительного и чуткого» человека. При этом, по ее словам, он был нервным и вспыльчивым. Драуле также сказала, что эти качества «особо резких форм (у него) не принимали» [103]. И у нас есть все основания согласиться с комментариями Кирилиной. По всей видимости, с течением времени эти черты характера стали принимать более резкую форму, иначе Драуле вообще бы о них не упомянула [104].
Мильда Драуле также описывала его как волевого и настойчивого человека [105]. По словам сотрудника НКВД, который допрашивал Драуле 2 декабря (с ним впоследствии беседовала Кирилина), жена считала Николаева скрытным и молчаливым человеком. Она никогда не слышала от него рассуждений на политические темы; по натуре он был замкнутым и упрямым; на работе у него никогда ничего толком не получалось, и в целом она считала своего мужа неудачником [106].
О.А.Лидак, директор Ленинградского отделения Института истории партии, в котором работал Николаев, отмечал, что тот был странным, неуравновешенным и нервным человеком. Один из его ближайших знакомых описывал его как мрачного, надменного и не очень общительного типа. На собрании партийной комиссии Института истории партии в апреле 1934 г., на которой рассматривалось персональное дело Николаева, его поведение вызвало общее возмущение, и участники собрания кричали на него. Днем позже на собрании партийной комиссии, рассматривавшей это же дело, один из присутствующих даже спросил, можно ли считать его полностью нормальным человеком. Один из бывших сотрудников НКВД, выступавший с оценками тех событий перед одной из комиссий по расследованию убийства Кирова уже в хрущевские времена, заявил, что в 1930-е гг. ему говорили, что Николаев был «умственно отсталым человеком». Г.С.Люшков, один из людей, которые отвечали за допросы во время следствия, говорил о Николаеве как о психически неуравновешенном человеке. По его словам, он был:
«много страдавшим, неудовлетворенным своей жизнью человеком <...> он нелегко сходился с другими людьми»
Кроме того, Люшков описывал Николаева как тщеславного человека, имевшего слишком высокое мнение о себе:
«Николаев полностью знал биографии всех... знаменитых террористов. Он изучал истории террористов, сравнивал их с собой, старался им подражать. Короче говоря, он возомнил себя великим террористом и смотрел сам на себя через зеркало истории» [107].
(…) При обыске квартиры Николаева после убийства было найдено множество заметок, блокнотов, дневников и писем, содержащих его размышления и рассказы о событиях, а также заявления и просьбы, адресованные различным официальным органам и руководителям. Все эти записи часто называют «дневником Николаева», однако это больше, чем просто дневник. Дальше в данной книге эти записи мы будем называть «записи в дневнике» [109].
Что же могут рассказать они о личности Николаева? У Николаева было высокое самомнение, он говорил о себе напыщенно и эмоционально. Однажды он написал:
«Я редко когда ошибался»
В записи от 18 октября 1934 г. содержится следующий пассаж:
«Я хочу умереть с такой же радостью, как и родился. Я буду бороться с такой же силой, как жил и работал» [110].
В своем письме, озаглавленном «Мой ответ перед партией и отечеством», он писал:
«Как солдат революции, мне никакая смерть не страшна. Я на все теперь готов, а предупредить этого никто не в силах. Я веду подготовление подобно А. Желябову <...> И готов быть на это ради человечества, оставляя на добрых людей — мать, жену и малолетних детей <...> Привет царю индустрии и войны Сталину» [111].
Данное письмо датировано 25 августа [112]. Очевидно, что мысль о каких-либо действиях, которые могут привести его к смерти, посещала этого человека задолго до убийства Кирова. Желябов был одним из руководителей «Народной Воли», которая организовала в 1881 г. убийство императора Александра II. Упоминание Желябова ясно указывает на то, что Николаев действительно замышлял совершение убийства подобного рода.
(…)
Еще в одном письме от 14 октября он, обращаясь к «дорогой жене и братьям по классу!», пишет следующее:
«Я умираю по политическим убеждениям, на основе исторической действительности... Поскольку нет свободы агитации, свободы печати, свободного выбора в жизни, и я должен умереть. Помощь из ЦК (Политбюро) не подоспеет, ибо там спят богатырским сном» [114]
Это последнее из упомянутых выше писем может свидетельствовать о том, что у Николаева были определенные политические мотивы для убийства Кирова. Политические убеждения Николаева и возможность того, что он был связан с бывшими оппозиционерами внутри партии, более детально обсуждаются в гл. 5 и 10.
Финансовое положение Николаева
(…) После того, как Николаев потерял работу в Институте истории партии, сведения о финансовом положении его семьи довольно противоречивы.
(…) После того, как Николаев потерял работу в Институте истории партии, сведения о финансовом положении его семьи довольно противоречивы.
(…)
Тем не менее, по показаниям сестры Николаева, его матери и Ольги, сестры Мильды Драуле, которые они дали на допросах после убийства Кирова, его семья не нуждалась даже после того, как он потерял работу. Так, сестра Николаева, Екатерина Рогачева, утверждала, что в деньги в семье Николаева были даже и в последнее время. Мильда Драуле никогда не жаловалась ей на плохое настроение из-за денег. Семья проживала в квартире «из трех очень хороших комнат» [122]. Эти комнаты были «очень удобными», и квартира была хорошо обставлена мебелью. Мать Николаева, Мария Николаева, говорила, что его семья никогда не испытывала каких-либо финансовых затруднений. Что касается детей, то за ними хорошо присматривали, и они были:
Тем не менее, по показаниям сестры Николаева, его матери и Ольги, сестры Мильды Драуле, которые они дали на допросах после убийства Кирова, его семья не нуждалась даже после того, как он потерял работу. Так, сестра Николаева, Екатерина Рогачева, утверждала, что в деньги в семье Николаева были даже и в последнее время. Мильда Драуле никогда не жаловалась ей на плохое настроение из-за денег. Семья проживала в квартире «из трех очень хороших комнат» [122]. Эти комнаты были «очень удобными», и квартира была хорошо обставлена мебелью. Мать Николаева, Мария Николаева, говорила, что его семья никогда не испытывала каких-либо финансовых затруднений. Что касается детей, то за ними хорошо присматривали, и они были:
«полностью обеспечены всем необходимым, включая молоко, масло, яйца, одежду и обувь»
(…)
Записи же в дневнике Николаева говорят о том, что финансовое положение их семьи коренным образом ухудшилось. Однако если предположить, что на самом деле он делал записи в дневнике в расчете на то, что они будут опубликованы после этого драматического убийства, то нельзя быть уверенными в их правдивости. В любом случае следует констатировать, что семейный доход сократился наполовину, что могло в определенной степени ухудшить материальное положение семьи Николаева (хотя и не так сильно, как об этом свидетельствуют записи в его дневнике).
Записи же в дневнике Николаева говорят о том, что финансовое положение их семьи коренным образом ухудшилось. Однако если предположить, что на самом деле он делал записи в дневнике в расчете на то, что они будут опубликованы после этого драматического убийства, то нельзя быть уверенными в их правдивости. В любом случае следует констатировать, что семейный доход сократился наполовину, что могло в определенной степени ухудшить материальное положение семьи Николаева (хотя и не так сильно, как об этом свидетельствуют записи в его дневнике).
Планы убийства, разработанные Николаевым
По поводу психического состояния Николаева в предшествовавшие убийству месяцы Мильда Драуле заявила, что исключение из партии сильно повлияло на него, он выглядел подавленным. Однако Николаев не был настроен против советской системы. Скорее, его раздражало, как он считал, бездушное отношение лично к нему. Постепенно он все более и более уходил в себя, стал необщительным. Подобное состояние усугублялось стесненными финансовыми условиями жизни его семьи и чувством вины, что он не в состоянии ничего исправить [124].
По поводу психического состояния Николаева в предшествовавшие убийству месяцы Мильда Драуле заявила, что исключение из партии сильно повлияло на него, он выглядел подавленным. Однако Николаев не был настроен против советской системы. Скорее, его раздражало, как он считал, бездушное отношение лично к нему. Постепенно он все более и более уходил в себя, стал необщительным. Подобное состояние усугублялось стесненными финансовыми условиями жизни его семьи и чувством вины, что он не в состоянии ничего исправить [124].
Николаев рассказывал о своем бедственном положении своим знакомым. Особенно он жаловался на отсутствие работы, упоминал при этом свои болезни и нужду. Он выражал свою неприязнь к партийным организациям с их бюрократизмом, руководители которых забыли реальную жизнь и т. д. [125]
Заявления Николаева на допросах после убийства Кирова по поводу того, как он решился на преступление, довольно противоречивы. Так, во время допроса 1 декабря он заявил, что эта мысль впервые пришла ему в голову в начале ноября. Однако позднее, когда Николаев назвал своими сообщниками Котолынова и других, он уже говорил о сентябре [126]. Если судить по дневнику, то впервые он задумался об убийстве еще в августе. В его записях планы убийства постепенно становятся все более конкретными. Но до того момента, когда он понял, что готов к реализации этих планов, прошло некоторое время. Он разрывался между желанием писать письма руководителям партии и желанием отомстить одному из них. (…)
В октябре 1934 г. Николаев составил «политическое завещание», которое он адресовал Политбюро. В нем он пишет, что в течение последних трех месяцев он чувствовал себя «заживо погребен (!)», что он опутан «цепью клеветы», а также что он чувствует себя «морально убитым» [127]. Письмо в адрес Политбюро было одним из многих, которые он написал в то время. Несмотря на то, что его заявление с просьбой снять выговор, объявленный ему после восстановления в партии, было в начале июля отклонено, он продолжал подавать такие же апелляции — сначала в горком, а потом и в обком Ленинградской партийной организации.
Ответы на его обращения были одинаковы:
«Никаких оснований для снятия выговора нет»
В июле он отправил письмо Кирову, а в августе — Сталину; в октябре он снова написал Кирову и в Политбюро. Эти письма были в основном одинаковыми. В июльском письме он писал Кирову, что занимал ответственные должности в течение многих лет и активно боролся с объединенной оппозицией. Он представлял себя как верного сына партии, который в течение уже четырех месяцев не имеет работы. Он жаловался, что у него нет средств содержать себя, но это никого не беспокоит. В своем письме Сталину и в Политбюро он сетовал по поводу плохого отношения к нему со стороны «бездушных чиновников» и «бюрократов», говорил, что является честным и принципиальным человеком, который сильно страдает от необоснованной критики в свой адрес. Он также упоминал свое плохое финансовое положение и говорил, что ему необходимо получить работу [128]. В своем письме Кирову от 30 октября он повторяет просьбу о помощи и предупреждает:
«Я на все буду готов, если никто не отзовет(ся), ибо у меня нет больше сил...» [129]
Записи в его дневнике также содержат мысли о мести «бездушным чиновникам» и его готовности убить одного из них:
«Лидак, Чудов» , однако «лучше всего, Киров» [130]
15 октября Николаев пытался лично пообщаться с Кировым недалеко от его дома. Однако был арестован, доставлен в Ленинградское управление НКВД; после короткого допроса его освободили.
(…)
В конце октября дело Николаева рассматривалось на Контрольной комиссии. Он лично присутствовал на ее заседании. Все его просьбы были отклонены: и требование снять с него выговор, вынесенный Смольненским райкомом партии, и ходатайство о восстановлении его в ранее занимаемой должности в Институте истории партии, и его просьба о путевке в санаторий [133].
После этого его планы убийства стали более конкретными. К 5 ноября Николаев, по всей видимости, окончательно решился на покушение. Однако, как писал в своем дневнике, он пришел слишком поздно и не смог выполнить свой план. Похоже, смелость покинула его. Но уже 9 ноября он написал в дневнике, что теперь готов:
«Иду под расстрел, пустяки — только сказать легко»
Пять дней спустя (14 ноября) он делает новую попытку. Местом для покушения он выбрал железнодорожный вокзал, на который прибывают поезда из Москвы. Киров 13 ноября присутствовал в Москве на заседании Политбюро и возвращался в Ленинград на следующий день на экспрессе «Красная стрела». Но и на этот раз Николаев опоздал. Кроме того, Киров был окружен людьми — «как мал(енького) вел(и)» [134]. На одном из допросов после убийства Николаев заявил, что он прибыл на вокзал одновременно с Кировым и встречавшие его люди ходили от перрона к своим автомобилям, ожидая прибытия Кирова. Как он сказал:
«Я не стрелял, так как пришел впопыхах, не имел времени набраться перед выстрелом решимости» [135]
После неосуществленной попытки убийства Кирова 14 ноября Николаев все еще надеялся, что справедливость восторжествует. 21 ноября он написал новое письмо Кирову с просьбой объективно разобраться в его деле. Он написал следующее:
«Я уже восьмой месяц без работы, голодают дети» [136]
На следующий день он сделал в дневнике такую запись:
«Пусть меня убьют, но пусть и знают, как терзают и бьют рабочий класс, его верных сыновей. Я не один страдаю, я готов бороться до последнего издыхания, но у меня нет больше надежд на спасение» [137]
Именно в это время Николаев и разработал план своего убийства. Этот план нашли у него после ареста. В нем две страницы, и стоит неопределенная дата —
«ХI/1934 г.»
В плане много разных сокращений [138]. Автор стремился к тому, чтобы продемонстрировать сильную волю и смелость. Он также рассуждает, как надо спрятать оружие, следует ли ему забинтовать левую руку или же, может быть, взять с собой пакет или портфель, чтобы правая рука оставалась свободной. Николаева очень занимал вопрос, в каком именно месте совершить убийство. Всего он рассматривал пять вариантов: у дома Кирова, в Смольном или же в одном из трех мест, расположенных между Смольным и домом, где жил Киров. Его также очень интересовало, каким именно образом ему следует совершить убийство, т. е. стрелять в Кирова спереди или сзади, и сколько сделать при этом выстрелов. Николаев также рассматривал возможность того, что он сначала задаст Кирову вопросы о своем деле, почему он не получает ответа на свои письма. (…)
Глава 7. 1 декабря 1934 года
Киров и Николаев после убийства
Однако что же случилось после убийства с главными действующими лицами этой драмы, с Кировым и Николаевым? Сначала посмотрим на убийцу: после преступления Николаев впал в истерику, рыдал и бормотал что-то нечленораздельное. Несколько свидетелей слышали, как он кричал:
«Я ему отомстил! Я отомстил!»[436]
Заместитель начальника Ленинградского управления НКВД Фомин утверждает, что в течение длительного времени после того, как к нему вернулось сознание, он замкнулся в себе и бормотал что-то нечленораздельное:
«Мой выстрел разнесется эхом по всему миру» [437]
Осматривавший его врач заключил, что даже в 18 час. 40 мин. он еще находился в шоковом состоянии:
«пульс 80 ударов в минуту; на вопросы не отвечает, временами стонет и кричит; в данный момент имеются явления общего нервного возбуждения»
Позже его отправили в Ленинградское главное управление НКВД, где его вторично осмотрел врач, в отчете которого указано, что Николаев находился в течение некоторого времени в состоянии истерии и что с ним может случиться новый приступ истерики [438].
Допрос Николаева начался только примерно в 23 час. В нем участвовали Медведь и Фомин (соответственно, начальник и заместитель начальника Ленинградского управления НКВД). В протоколе допроса зафиксировано следующее:
Вопрос: Сегодня, 1 декабря, в коридоре Смольного вы стреляли из револьвера в секретаря ЦК ВКП(б) т. Кирова. Скажите, кто вместе с вами является участником и организации этого покушения?
Ответ: Категорически утверждаю, что никаких участников в совершенном мной покушении на т. Кирова у меня не было. Все это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал.
Вопрос: С какого времени вы подготовляли это покушение?
Ответ: Фактически мысль об убийстве т. Кирова у меня возникла в начале ноября 1934 г., с того времени я готовился к этому покушению.
Вопрос: Какие причины заставили вас совершить это покушение?
Ответ: Причина одна — оторванность от партии <...> мое безработное положение и отсутствие материальной, а самое главное, моральной помощи со стороны партийных организаций <...> Покушение на убийство т. Кирова имело основную цель: стать политическим сигналом перед партией, что на протяжении последних 8-10 лет на моем пути жизни и работы накопился багаж несправедливых отношений к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц <...> Эта историческая миссия мной выполнена. Я должен показать всей партии, до чего довели Николаева. За зажим самокритики [439]
Во время другого допроса Николаев якобы сказал следующее:
«Я рассматривал покушение как политический акт. Чтобы партия обратила внимание на бездумно бюрократическое отношение к живому человеку... Я сделал это под влиянием психического расстройства и сугубого отпечатка на мне событий в институте (исключение из партии)» [440]
Согласно имеющимся данным, даже во время допросов Николаев продолжал пребывать в состоянии истерии и говорил бессвязные речи. Один из присутствовавших на допросах 1 и 2 декабря описывал Николаева как полностью отстраненного от реальности, подавленного и безразличного ко всему человека:
«Это был не мыслящий человек, а мешок с костями и мышцами, без всякого разума... Николаев очень долго вообще отказывался что-нибудь отвечать <...> он лишь плакал. Он буквально каждые пять минут впадал в истерику, а вслед за этим наступало какое-то отупение, и он, молча, сидел, глядя куда-то в одну точку» [441]
Использованные источники:
Комментарии
Кирова убили питерские троцкисты-англосионисты. Он был другом Сталина и популярным русским. Этого было вполне достаточно. Ибо "лучшего из гоев убей".
Пожалуйста, цитируйте. :)
А что по поводу мотива у Николаева - ревность? Не подтверждается?
Не подтверждается даже путем умозаключений. Но главное в другом: несмотря на красивую фигуру и роскошные золотистые волосы, заячья губа даже на миловидном лице смотрится не очень, нивелируя остальные достоинства (см. фотографии). Ну, и при внешности Николаева говорить о красавице-жене (как спекулируют некоторые публицисты) несерьезно. И при возможностях Кирова насчет женского пола рассуждать о данной версии как-то ... )
Спасибо, интересно
Рад. )
Сейчас выложу, если модератор будет не против, еще один не менее, если не более, интересный материал по Кирову и Николаеву.
Спасибо, уважаемый Turan, заберу в закладки.
Рад, что понравилось. )
Постараюсь. )