Ин­те­рес­ная и по­зна­ва­тель­ная ста­тья, но ужас­но длин­ная. 

По­ло­ви­на ост­ро­ва за по­бе­ду

В 1905 году по ито­гам неудач­ной войны с япон­ца­ми Рос­сии при­шлось от­дать под власть Токио южную по­ло­ви­ну Са­ха­ли­на. Ост­ров по­де­ли­ли стро­го по карте, ровно вдоль 50-й па­рал­ле­ли. Почти 500 км к югу от неё стали «пре­фек­ту­рой Ка­ра­фу­то», самой се­вер­ной и одной из самых боль­ших по пло­ща­ди среди всех областей-​префектур Япон­ской им­пе­рии.

Вла­ды­че­ство Стра­ны вос­хо­дя­ще­го солн­ца про­дол­жа­лось здесь ровно 40 лет. По­ра­зи­тель­но, но пер­вые до­ку­мен­таль­ные сви­де­тель­ства о на­ме­ре­нии Со­вет­ско­го Союза вер­нуть южный Са­ха­лин от­но­сят­ся к де­каб­рю 1941 года, когда немец­кие вой­ска едва от­бро­си­ло от Моск­вы, а япон­цы толь­ко что ата­ко­ва­ли США…

В те дни в Крем­ле опре­де­ля­ли кон­ту­ры от­но­ше­ний с англо-​американскими со­юз­ни­ка­ми и же­ла­тель­ные гра­ни­цы бу­ду­ще­го по­сле­во­ен­но­го мира. Имен­но тогда в под­го­тов­лен­ной для Ста­ли­на ана­ли­ти­че­ской за­пис­ке На­род­но­го ко­мис­са­ри­а­та (ми­ни­стер­ства) ино­стран­ных дел по­яви­лась фраза, преду­смат­ри­вав­шая воз­вра­ще­ние на южные бе­ре­га Са­ха­ли­на: «Мы не можем даль­ше тер­петь, чтобы япон­ские во­ен­ные ко­раб­ли могли в любой мо­мент от­ре­зать нас от Ти­хо­го оке­а­на и за­крыть Ла­пе­ру­зов про­лив…»

Япон­ский сол­дат на гра­ни­це Ка­ра­фу­то — 50-й па­рал­ле­ли

Про­лив Ла­пе­ру­за как раз лежит между южной око­неч­но­стью Са­ха­ли­на и япон­ским ост­ро­вом Хок­кай­до. Окон­ча­тель­но мысль о воз­вра­ще­нии юж­но­го Са­ха­ли­на офор­ми­лась в фев­ра­ле 1945 года на про­шед­шей в Крыму кон­фе­рен­ции глав СССР, США и Ве­ли­ко­бри­та­нии. В обмен на вступ­ле­ние Со­вет­ско­го Союза в войну с Япо­ни­ей ан­гли­чане и аме­ри­кан­цы при­зна­ли «вос­ста­нов­ле­ние при­над­ле­жа­щих Рос­сии прав, на­ру­шен­ных ве­ро­лом­ным на­па­де­ни­ем Япо­нии в 1904 году» путём пе­ре­да­чи СССР южной части Са­ха­ли­на и всех Ку­риль­ских ост­ро­вов.

В ав­гу­сте 1945 года со­вет­ские ди­ви­зии 2-го Даль­не­во­сточ­но­го фрон­та и Ти­хо­оке­ан­ский флот за две неде­ли раз­гро­ми­ли 110 тысяч япон­цев, обо­ро­няв­ших­ся на Ку­ри­лах и юге Са­ха­ли­на. За­ра­нее под­го­тов­лен­ная япон­ца­ми си­сте­ма же­ле­зо­бе­тон­ных ДОТов и укре­прай­о­нов не смог­ла оста­но­вить уже опыт­ную со­вет­скую армию. Так, спу­стя 40 лет япон­ский Ка­ра­фу­то вновь стал рос­сий­ским Южным Са­ха­ли­ном.

Лю­бо­пыт­но, что 16 ав­гу­ста 1945 года Ста­лин, узнав о быст­ром успе­хе со­вет­ских войск на южном Са­ха­лине, в пись­ме пре­зи­ден­ту Трум­эну пред­ла­гал, по­доб­но Корее, по­де­лить по­по­лам и ост­ров Хок­кай­до, чтобы на его се­вер­ной по­ло­вине ка­пи­ту­ля­цию япон­цев при­ня­ли имен­но со­вет­ские ге­не­ра­лы. Од­на­ко аме­ри­кан­цы су­ме­ли по­то­пить эту идею в дол­гой ди­пло­ма­ти­че­ской пе­ре­пис­ке — япон­ская тер­ри­то­рия Со­вет­ско­го Союза огра­ни­чи­лась одним югом Са­ха­ли­на, без се­вер­но­го Хок­кай­до.

Япон­ская об­ласть СССР

В от­ли­чие от за­ня­тых на­ши­ми вой­ска­ми в том же ав­гу­сте 1945 года Мань­чжу­рии и Се­вер­ной Кореи, где япон­цы, по срав­не­нию с мест­ны­ми ки­тай­ца­ми и ко­рей­ца­ми, со­став­ля­ли гос­под­ству­ю­щее, но явное мень­шин­ство, на южной по­ло­вине Са­ха­ли­на си­ту­а­ция была иной. Здесь почти всё граж­дан­ское на­се­ле­ние со­сто­я­ло имен­но из япон­цев.

На ис­хо­де 1945 года со­вет­ские ор­га­ны вла­сти под­счи­та­ли, что на юге Са­ха­ли­на про­жи­ва­ет 274 586 граж­дан­ских япон­цев, из них 150 583 муж­чи­ны и 124 003 жен­щи­ны. Такой ген­дер­ный пе­ре­кос объ­яс­ня­ет­ся тем, что летом 1945 года, в ожи­да­нии со­вет­ско­го на­ступ­ле­ния, япон­ские вла­сти эва­ку­и­ро­ва­ли с Са­ха­ли­на на Хок­кай­до около 40 тысяч жен­щин и детей.

По­ми­мо япон­цев, на южной по­ло­вине Са­ха­ли­на про­жи­ва­ли 65 тысяч ки­тай­цев и ко­рей­цев, а также сотня рус­ских, ранее на­хо­див­ших­ся в япон­ском под­дан­стве. Всё рус­ское на­се­ле­ние япон­ско­го Ка­ра­фу­то в годы Вто­рой ми­ро­вой войны япон­цы со­гна­ли в две ре­зер­ва­ции, за­пре­тив по­ки­дать их без раз­ре­ше­ния ко­мен­дан­та. И хотя боль­шин­ство рус­ских Ка­ра­фу­то были в ос­нов­ном из тех, кто бежал сюда от боль­ше­ви­ков после граж­дан­ской войны, в ав­гу­сте 1945 года они, оби­жен­ные япон­ски­ми вла­стя­ми, при­вет­ство­ва­ли при­ход со­вет­ской армии. Имен­но рус­ские «ста­ро­жи­лы» Юж­но­го Са­ха­ли­на стали пер­вы­ми мест­ны­ми со­труд­ни­ка­ми новой со­вет­ской ад­ми­ни­стра­ции быв­ше­го Ка­ра­фу­то.

Япон­ская во­ен­ная про­па­ган­да за­ра­нее на­пу­га­ла граж­дан­ское на­се­ле­ние ужа­са­ми со­вет­ской ок­ку­па­ции — неза­тей­ли­во рас­пи­сы­ва­лось, что рус­ские сол­да­ты всех муж­чин убьют, а жен­щин из­на­си­лу­ют. По­это­му боль­шин­ство япон­цев в ав­гу­сте 1945 года до при­хо­да со­вет­ских войск по­пря­та­лись в лесах.

Мо­ло­дой со­вет­ский лей­те­нант Ни­ко­лай Коз­лов так вспо­ми­нал город Той­о­ха­ра, по­ки­ну­тую жи­те­ля­ми сто­ли­цу япон­ско­го Са­ха­ли­на, в том ав­гу­сте: «Днём мёрт­вый город на­по­ми­нал клад­би­ще. Окна с уко­ром гля­де­ли на меня пу­сты­ми глаз­ни­ца­ми. Из ке­ра­ми­че­ских труб, что вы­хо­ди­ли из окон на улицу, не шёл дым. Во­круг ти­ши­на. Стоят фаб­ри­ки, за­во­ды, за­кры­ты ма­га­зи­ны, пуст базар. Никто не спе­шит на ра­бо­ту. Мол­чит те­ле­фон. Нет воды. Япон­цы по­ки­ну­ли город и ушли в горы…»

Со­вет­ские сол­да­ты на пу­стын­ных ули­цах Той­о­ха­ры

Од­на­ко на­гне­та­ние япон­ской про­па­ган­дой ги­по­те­ти­че­ских «ужа­сов» сыг­ра­ло злую шутку с пла­на­ми япон­ско­го ко­ман­до­ва­ния — граж­дан­ское на­се­ле­ние, вме­сто того чтобы пря­тать­ся в лесах и пар­ти­за­нить про­тив со­вет­ских войск, было так за­ра­нее на­пу­га­но, что пред­по­чло не со­про­тив­лять­ся. По го­ро­дам и по­сёл­кам Южной Са­ха­ли­на были рас­кле­е­ны пер­вые со­вет­ские при­ка­зы о воз­вра­ще­нии япон­ско­го на­се­ле­ния, на­чи­нав­ши­е­ся сло­ва­ми «Война окон­че­на, на­ро­ды по­лу­чи­ли воз­мож­ность тру­дить­ся». К на­ча­лу сен­тяб­ря 1945 года япон­ское на­се­ле­ние, на­пу­ган­ное, но по­слуш­ное, стало воз­вра­щать­ся из лесов в свои дома.

Вот как лей­те­нант Коз­лов опи­сал воз­вра­ще­ние жи­те­лей в сто­ли­цу Юж­но­го Са­ха­ли­на: «Од­на­жды утром я уви­дел кар­ти­ну, ко­то­рая до сих пор стоит перед гла­за­ми. Со сто­ро­ны Ко­ну­мы (Но­воалек­сан­дров­ска) по­яви­лась необыч­ная ко­лон­на.

Воз­вра­ще­ние жи­те­лей в Той­о­ха­ру

Наши ча­со­вые за­кри­ча­ли «В ружьё!», но тре­во­га ока­за­лась на­прас­ной. Это на­пу­ган­ные, го­лод­ные япон­цы вме­сте с се­мья­ми воз­вра­ща­лись из тайги в город. Они по­ве­ри­ли нам. Это была пер­вая по­сле­во­ен­ная по­бе­да… А япон­цы всё шли и шли. Кто в тём­ном ки­мо­но, кто в ра­бо­чих спе­цов­ках, на спине иеро­глиф, обо­зна­ча­ю­щий фирму, где он ра­бо­та­ет. Жен­щи­ны все в чёр­ных ша­ро­ва­рах и белых коф­тах, в руках и на го­ло­вах боль­шие узлы, за спи­ной ре­бё­нок, спо­кой­ный и тихий. У боль­шин­ства жен­щин на ногах де­ре­вян­ные сан­да­лии. В них они не идут, а как-​то при­ска­ки­ва­ют, от­че­го ко­лон­на из­да­ёт такой звук, слов­но про­хо­дит по ас­фаль­ту ка­ва­ле­рия…"

«Поток бе­жен­цев не пре­кра­щал­ся до самой ночи, — вспо­ми­нал позд­нее лей­те­нант Коз­лов. — На­ут­ро оди­ноч­ные япон­цы, как пра­ви­ло, муж­чи­ны, уже вы­гля­ну­ли на улицу, где был рас­кле­ен при­каз ко­ман­до­ва­ния фрон­том: „Война окон­чи­лась. На­ро­ды по­лу­чи­ли воз­мож­ность тру­дить­ся. Крас­ная Армия при­нес­ла мир­ный труд и по­ря­док. Ей чужды на­си­лие и по­ра­бо­ще­ние дру­гих на­ро­дов. Она несёт им сво­бо­ду и сча­стье…“ Про­чи­тав, они молча ухо­ди­ли. Не все япон­цы пока риск­ну­ли вы­хо­дить на улицу, хотя мно­гие с удо­вле­тво­ре­ни­ем вос­при­ня­ли то, что всё иму­ще­ство и вещи в их квар­ти­рах были целы. За­ды­ми­лись трубы в домах. В го­ро­де стало как-​то ве­се­лее и уют­нее…»

На Южный Са­ха­лин по­сте­пен­но воз­вра­ща­лась мир­ная жизнь. По­яви­лись пер­вые вы­вес­ки на рус­ском языке, за­ча­стую с ошиб­ка­ми. По вос­по­ми­на­ни­ям со­вет­ских сол­дат, их осо­бен­но ве­се­ли­ли над­пи­си «Сапоги-​доктор» или «Часы-​доктор» — так япон­цы неуме­ло пе­ре­ве­ли на рус­ский на­зва­ние ма­стер­ских по ре­мон­ту обуви и часов.

Япон­ский ма­га­зин готов встре­чать со­вет­ских сол­дат

В лесах Юж­но­го Са­ха­ли­на япон­ским ко­ман­до­ва­ни­ем за­ра­нее были под­го­тов­ле­ны тай­ные скла­ды про­до­воль­ствия и ору­жия, чтобы раз­вер­нуть пар­ти­зан­ское дви­же­ние в слу­чае войны. Но пар­ти­за­нить про­тив со­вет­ской вла­сти япон­цы так и не на­ча­ли. Из почти 300 тысяч на­се­ле­ния с ору­жи­ем в лесах оста­лось менее сотни че­ло­век, ор­га­ни­зо­вав­ших ди­вер­си­он­ный отряд «Бо­е­тай». Един­ствен­ной их за­мет­ной ак­ци­ей стал под­жог домов в го­ро­де Си­су­ка (ныне г. По­ро­найск) и убий­ство в ок­тяб­ре 1945 года ка­пи­та­на контр­раз­вед­ки «Смерш» Ни­ко­лая Зем­ля­ниц­ко­го. К на­ча­лу 1946 года всех несо­сто­яв­ших­ся пар­ти­зан Са­ха­ли­на пе­ре­ло­ви­ли со­вет­ские контр­раз­вед­чи­ки не без по­мо­щи мест­ных жителей-​японцев.

В итоге под управ­ле­ни­ем СССР ока­за­лась самая на­сто­я­щая япон­ская об­ласть с на­се­ле­ни­ем свыше 300 тысяч че­ло­век, двумя де­сят­ка­ми го­ро­дов и круп­ных по­сёл­ков, боль­шим ко­ли­че­ством де­ре­вень. Необ­хо­ди­мо было на­ла­жи­вать жизнь и эко­но­ми­ку этой «Япо­нии в ми­ни­а­тю­ре», ко­то­рая так от­ли­ча­лась от рус­ских при­вы­чек и тра­ди­ций.

«Южный Са­ха­лин и Ку­риль­ские ост­ро­ва отой­дут к Со­вет­ско­му Союзу…»

Уже 27 ав­гу­ста 1945 года, через двое суток после окон­ча­ния боёв за Южный Са­ха­лин, была со­зда­на со­вет­ская во­ен­ная ад­ми­ни­стра­ция для управ­ле­ния япон­ской ча­стью ост­ро­ва. Её воз­гла­вил генерал-​майор Ми­ха­ил Али­мов — дон­ско­му ка­за­ку и тан­ки­сту Али­мо­ву ещё в 1938 году при­шлось сра­жать­ся с япон­ски­ми вой­ска­ми у озера Хасан, в ав­гу­сте 1945 года он ко­ман­до­вал пе­ре­до­вым от­ря­дом 2-го Даль­не­во­сточ­но­го фрон­та во время боёв за Южный Са­ха­лин. Имен­но отряд Али­мо­ва пер­вым вошёл в город Той­о­ха­ра, сто­ли­цу япон­ской пре­фек­ту­ры Ка­ра­фу­то (ныне Южно-​Сахалинск — центр Са­ха­лин­ской об­ла­сти).

Воз­вра­ще­ние япон­ских бе­жен­цев

Ад­ми­ни­стра­ции ге­не­ра­ла Али­мо­ва при­шлось ре­шать мно­же­ство неот­лож­ных задач — на­при­мер кор­мить и воз­вра­щать по домам массы япон­ских бе­жен­цев, ско­пив­ших­ся в ав­гу­сте 1945 года в пор­тах Юж­но­го Са­ха­ли­на в тщет­ной на­деж­де бе­жать с ост­ро­ва до при­хо­да со­вет­ских войск. Од­на­ко, во­ен­ная ад­ми­ни­стра­ция была вре­мен­ным яв­ле­ни­ем — огром­ной тер­ри­то­рии, про­тя­нув­шей­ся с се­ве­ра на юг почти на пол­ты­ся­чи ки­ло­мет­ров и с на­се­ле­ни­ем в сотни тысяч че­ло­век, тре­бо­ва­лось нор­маль­ное граж­дан­ское управ­ле­ние. Тем более, что вско­ре было офи­ци­аль­но объ­яв­ле­но о при­со­еди­не­нии Юж­но­го Са­ха­ли­на к нашей стране.

2 сен­тяб­ря 1945 года на стра­ни­цах «Прав­ды», глав­ной га­зе­ты СССР, по­яви­лось «Об­ра­ще­ние то­ва­ри­ща Ста­ли­на к на­ро­ду» — по сути это была тор­же­ствен­ная де­кла­ра­ция вер­хов­но­го пра­ви­те­ля о даль­ней­шей судь­бе Са­ха­ли­на и Курил. «По­ра­же­ние рус­ских войск в 1904 году, в пе­ри­од русско-​японской войны, — писал Ста­лин, — оста­ви­ло в со­зна­нии на­ро­да тя­жё­лые вос­по­ми­на­ния. Оно легло на нашу стра­ну чёр­ным пят­ном. Наш народ верил и ждал, что на­сту­пит день, когда Япо­ния будет раз­би­та и пятно будет лик­ви­ди­ро­ва­но. Сорок лет ждали мы, люди стар­ше­го по­ко­ле­ния, этого дня. И вот этот день на­сту­пил.

Се­го­дня Япо­ния при­зна­ла себя по­беж­дён­ной и под­пи­са­ла акт без­ого­во­роч­ной ка­пи­ту­ля­ции. Это озна­ча­ет, что Южный Са­ха­лин и Ку­риль­ские ост­ро­ва отой­дут к Со­вет­ско­му Союзу и от­ныне они будут слу­жить не сред­ством от­ры­ва Со­вет­ско­го Союза от оке­а­на и базой япон­ско­го на­па­де­ния на наш Даль­ний Во­сток, а сред­ством пря­мой связи Со­вет­ско­го Союза с оке­а­ном и базой обо­ро­ны нашей стра­ны от япон­ской агрес­сии".

23 сен­тяб­ря 1945 года пра­ви­тель­ство СССР офи­ци­аль­но учре­ди­ло «Граж­дан­ское управ­ле­ние Юж­но­го Са­ха­ли­на при Во­ен­ном Со­ве­те 2-го Даль­не­во­сточ­но­го фрон­та». Имен­но этому ор­га­ну пред­сто­я­ло управ­лять жиз­нью япон­ской по­ло­ви­ны ост­ро­ва в пе­ре­ход­ный пе­ри­од. Пе­ре­ход осу­ществ­лял­ся в бук­валь­ном смыс­ле слова — от войны к миру, из Япон­ской им­пе­рии в СССР… На­чаль­ни­ком «Граж­дан­ско­го управ­ле­ния Юж­но­го Са­ха­ли­на» на­зна­чи­ли 45-​летнего чи­нов­ни­ка Дмит­рия Крю­ко­ва.

По со­вре­мен­ным по­ня­ти­ям это был имен­но граж­дан­ский чи­нов­ник — на­ка­нуне но­во­го на­зна­че­ния Крю­ков ра­бо­тал за­ме­сти­те­лем пред­се­да­те­ля Ис­пол­ни­тель­но­го ко­ми­те­та Ха­ба­ров­ско­го кра­е­во­го Со­ве­та (вы­ра­жа­ясь со­вре­мен­ным язы­ком, был за­ме­сти­те­лем гу­бер­на­то­ра Ха­ба­ров­ско­го края). Но в ре­аль­но­сти у этого че­ло­ве­ка была со­всем не чи­нов­ни­чья био­гра­фия — уди­ви­тель­ная для на­ше­го вре­ме­ни и вполне обыч­ная для пер­вой, самой страш­ной по­ло­ви­ны XX-го века.

Дмит­рий Ни­ко­ла­е­вич Крю­ков ро­дил­ся в 1899 году в бед­ной кре­стьян­ской семье в самом цен­тре ев­ро­пей­ской части Рос­сии — на бе­ре­гах речки Нерли, древ­ней земле между Суз­да­лем и Переславлем-​Залесским. Он был самым млад­шим де­вя­тым ре­бён­ком в семье, но все во­семь стар­ших се­стёр и бра­тьев умер­ли во мла­ден­че­стве — факт страш­ный для нас и вполне обы­ден­ный для той эпохи.

«С де­ся­ти лет я вы­пол­нял уже все по­ле­вые и до­маш­ние ра­бо­ты, даже пахал», — вспо­ми­нал позд­нее на­чаль­ник Юж­но­го Са­ха­ли­на. С 11 лет маль­чи­ка от­пра­ви­ли ра­бо­тать на хи­ми­че­ский завод в Яро­славль. После ре­во­лю­ции 20-​летним юно­шей он был мо­би­ли­зо­ван в Крас­ную Армию, в годы граж­дан­ской войны сра­жал­ся с бе­ло­гвар­дей­ца­ми и пет­лю­ров­ца­ми на Укра­ине, был несколь­ко раз ранен, едва не умер от тифа. После граж­дан­ской войны Дмит­рий Крю­ков учил­ся в сель­ско­хо­зяй­ствен­ном тех­ни­ку­ме (по тем вре­ме­нам — выс­шее аг­ро­но­ми­че­ское об­ра­зо­ва­ние), всту­пил в пра­вя­щую ком­му­ни­сти­че­скую пар­тию. В 1932 году его на­пра­ви­ли ру­ко­во­дить «опыт­ной сель­ско­хо­зяй­ствен­ной стан­ци­ей», по сути аг­ро­тех­ни­че­ской ла­бо­ра­то­ри­ей, рас­по­ла­гав­шей­ся в При­мо­рье, а потом на се­вер­ной, со­вет­ской по­ло­вине Са­ха­лине. Так Дмит­рий Крю­ков ока­зал­ся на Даль­нем Во­сто­ке, с ко­то­рым дол­гие де­ся­ти­ле­тия будет свя­за­на его жизнь.

За год до на­ча­ла Ве­ли­кой Оте­че­ствен­ной войны Крю­ков был из­бран пред­се­да­те­лем Ис­пол­ни­тель­но­го ко­ми­те­та Са­ха­лин­ско­го об­ласт­но­го Со­ве­та — по сути все годы самой страш­ной войны имен­но он ру­ко­во­дил жиз­нью со­вет­ской по­ло­ви­ны ост­ро­ва. Толь­ко осе­нью 1944 года Дмит­рия Крю­ко­ва с по­вы­ше­ни­ем пе­ре­ве­ли на долж­ность за­ме­сти­те­ля ру­ко­во­ди­те­ля Ха­ба­ров­ско­го края. В то время тер­ри­то­рия края была куда боль­ше, чем в наши дни — в неё офи­ци­аль­но вхо­ди­ли все земли со­вре­мен­ной Амур­ской об­ла­сти, Ев­рей­ской ав­то­ном­ной об­ла­сти, Чу­кот­ки, Кам­чат­ки и се­вер­ной по­ло­ви­ны Са­ха­ли­на.

Одним сло­вом, че­ло­век, на­зна­чен­ный в сен­тяб­ре 1945 года ру­ко­во­дить быв­шей япон­ской «пре­фек­ту­рой Ка­ра­фу­то», яв­лял­ся опыт­ным управ­лен­цем, про­шед­шим су­ро­вую школу жизни — от труд­но­го дет­ства и граж­дан­ской войны до ру­ко­вод­ства даль­не­во­сточ­ны­ми зем­ля­ми в усло­ви­ях ми­ро­во­го кон­флик­та, да ещё и в рядах ста­лин­ской ад­ми­ни­стра­ции, в ко­то­рой чи­нов­ни­кам при­хо­ди­лось ра­бо­тать бук­валь­но на износ, и за страх, и за со­весть. Страх обес­пе­чи­ва­ла всем из­вест­ная прак­ти­ка ре­прес­сий, а со­весть — жёст­кая идео­ло­гия той эпохи. Дмит­рий Крю­ков, о чём сви­де­тель­ству­ют его ме­му­а­ры, был ис­крен­ним ком­му­ни­стом, сто­рон­ни­ком со­ци­а­ли­сти­че­ской си­сте­мы в её ста­лин­ском по­ни­ма­нии. И, что мно­гих се­го­дня уди­вит, столк­но­ве­ние в 1945 году этого че­ло­ве­ка с со­вер­шен­ной иной, япон­ской жиз­нью лишь укре­пи­ло его в преж­них убеж­де­ни­ях.

«Ни­ка­ких тро­фе­ев на своей земле быть не может…»

В конце сен­тяб­ря 1945 года Дмит­рий Крю­ков летел во­ен­ным са­мо­лё­том из Ха­ба­ров­ска на Южный Са­ха­лин вме­сте со шта­бом мар­ша­ла Ва­си­лев­ско­го, ко­ман­ду­ю­ще­го всеми со­вет­ски­ми вой­ска­ми на Даль­нем Во­сто­ке. Почти весь полёт до Са­ха­ли­на све­же­ис­пе­чён­ный на­чаль­ник южной части ост­ро­ва про­спал — по­лу­чив новое на­зна­че­ние, он про­вёл трое суток без сна, ли­хо­ра­доч­но изу­чая все имев­ши­е­ся до­ку­мен­ты и дан­ные о япон­ской «пре­фек­ту­ре Ка­ра­фу­то».

Той­о­ха­ра с вы­со­ты пти­чье­го по­лё­та

Крю­ков по­про­сил пи­ло­тов раз­бу­дить его толь­ко при под­лё­те к Юж­но­му Са­ха­ли­ну. Позд­нее, спу­стя мно­гие де­ся­ти­ле­тия, он на­пи­шет ко­рот­кие, но яркие ме­му­а­ры, так ни­ко­гда и не опуб­ли­ко­ван­ные при его жизни. Се­го­дня мы можем узнать из них пер­вые впе­чат­ле­ния о япон­ском Са­ха­лине, каким он встре­тил Дмит­рия Крю­ко­ва в по­след­ние дни сен­тяб­ря 1945 года.

«Са­мо­лёт пе­ре­сёк самый узкий пе­ре­ше­ек ост­ро­ва и пошёл над во­сточ­ным по­бе­ре­жьем на юг, — вспо­ми­на­ет Крю­ков. — Часто встре­ча­лись по­сёл­ки, тя­ну­лась узкой лен­той же­лез­ная до­ро­га, возле неё шоссе. На мно­гих горах вы­го­рел лес. Ланд­шафт пе­чаль­ный. По­во­ра­чи­ва­ем от бе­ре­га в ши­ро­кую до­ли­ну. На­пра­во — боль­шие за­бо­ло­чен­ные поля с ре­чуш­ка­ми, на­ле­во — срав­ни­тель­но кру­тые горы. Про­ле­та­ем над во­ен­ным аэро­дро­мом. Далее у под­но­жия гор, в зе­ле­ни — кра­си­вые зда­ния… На­чи­на­ет­ся город Той­о­ха­ра. Де­ла­ем над ним круг, чтобы по­смот­реть свер­ху. Вы­гля­дит он с вы­со­ты непло­хо. При­зем­ли­лись на боль­шом аэро­дро­ме в южной части го­ро­да. Двух­этаж­ное ка­мен­ное зда­ние аэро­пор­та рас­кра­ше­но в раз­ные цвета. Это ка­му­фляж. Са­мо­лё­ты под­ру­ли­ва­ют на це­мен­ти­ро­ван­ную пло­щад­ку. Жарко не по-​осеннему…»

В во­ен­ной ко­мен­да­ту­ре со­сто­я­лось пер­вое со­ве­ща­ние «На­чаль­ни­ка Граж­дан­ско­го управ­ле­ния» с ар­мей­ским ко­ман­до­ва­ни­ем Юж­но­го Са­ха­ли­на. Тут же воз­ник пер­вый ра­бо­чий кон­фликт: во­ен­ные и новые граж­дан­ские вла­сти по-​разному по­ни­ма­ли ста­тус новых зе­мель. Во­ен­ные всё ещё рас­смат­ри­ва­ли за­ня­тую с боями тер­ри­то­рию «Ка­ра­фу­то» как землю по­беж­дён­но­го непри­я­те­ля. Рас­по­ло­жив­ши­е­ся здесь со­вет­ские вой­ско­вые части по фрон­то­вой при­выч­ке счи­та­ли всё мест­ное иму­ще­ство соб­ствен­ны­ми тро­фе­я­ми. Но Дмит­рий Крю­ков, ссы­ла­ясь на об­ра­ще­ние Ста­ли­на («Южный Са­ха­лин и Ку­риль­ские ост­ро­ва отой­дут к Со­вет­ско­му Союзу…») жёст­ко за­явил ге­не­ра­лам:

«Ни­ка­ких тро­фе­ев на своей земле быть не может, ничто нель­зя рас­тас­ки­вать, надо всё пе­ре­дать со­вет­ским ор­га­нам, за­да­ча ко­то­рых, в первую оче­редь, ор­га­ни­зо­ван­но обес­пе­чить армию ма­те­ри­а­ла­ми и про­до­воль­стви­ем и од­но­вре­мен­но со­здать нор­маль­ные усло­вия для су­ще­ство­ва­ния остав­ше­го­ся здесь че­ты­рёх­сот­ты­сяч­но­го япон­ско­го на­се­ле­ния…»

Со­ве­ща­ния и споры с во­ен­ны­ми про­дол­жа­лись до позд­ней ночи. Уже в тем­но­те новый на­чаль­ник Юж­но­го Са­ха­ли­на и несколь­ко при­ле­тев­ших с ним граж­дан­ских стали устра­и­вать­ся на ноч­лег. «Мне дали про­во­жа­то­го, — вспо­ми­нал Крю­ков, — и мы в тем­но­те от­пра­ви­лись к го­сти­ни­це… Когда мы вхо­ди­ли, нас, кла­ня­ясь чуть не до земли, встре­тил хо­зя­ин. Ока­зы­ва­ет­ся, он весь вечер ждал нас у двери. Кто-​то из во­ен­ных по­шу­тил: мол, скоро сюда явит­ся самый глав­ный на­чаль­ник ост­ро­ва, он сер­ди­тый… Хо­зя­ин не по­тре­бо­вал от нас сиять обувь и на­деть туфли, а сам надел их прямо на наши са­по­ги и про­вёл нас в до­воль­но чи­стую, хо­ро­шо убран­ную ком­на­ту. Через несколь­ко минут при­нёс нам ужин и тёп­лое сакэ. Мы немно­го поели, пить не стали, раз­де­лись и легли на по­стель, по­ло­жен­ную по­сре­ди ком­на­ты на чи­стые ци­нов­ки, и сразу усну­ли…»

Утром вы­яс­ни­лось, что самый глав­ный на­чаль­ник япон­ской части Са­ха­ли­на про­спал всю ночь без вся­кой охра­ны по­сре­ди толь­ко что за­во­ё­ван­но­го го­ро­да. С не мень­шим удив­ле­ни­ем, Дмит­рий Крю­ков вы­яс­нил, что в со­сед­ней ком­на­те его вы­зо­ва всю ночь ждали гейши («де­вуш­ки к услу­гам муж­чин», как он скром­но на­зо­вёт их в ме­му­а­рах). Одним из пер­вых рас­по­ря­же­ний Крю­ко­ва ста­нет за­кры­тие этого «дома тер­пи­мо­сти», быв­ших гейш пе­ре­се­лят из го­сти­ни­цы в ра­бо­чее об­ще­жи­тие и устро­ят тру­дить­ся на кон­серв­ный завод. Позд­нее вы­яс­нит­ся, что и япон­ский хо­зя­ин го­сти­ни­цы пре­бы­вал в нема­лом удив­ле­нии от пер­вой встре­чи с «со­вет­ским гу­бер­на­то­ром» — в им­пе­ра­тор­ской Япо­нии ви­зи­ты на­чаль­ства та­ко­го уров­ня не об­хо­ди­лись без боль­шой свиты и пыш­ных це­ре­мо­ний.

Ста­лин вме­сто им­пе­ра­то­ра

За неде­лю Дмит­рий Крю­ков сфор­ми­ро­вал «Граж­дан­ское управ­ле­ние Юж­но­го Са­ха­ли­на» — всего 18 рус­ских на почти 300 тысяч япон­цев. Он при­нял ра­зум­ное ре­ше­ние вре­мен­но оста­вить преж­нее япон­ское ру­ко­вод­ство — от быв­ше­го гу­бер­на­то­ра до ди­рек­то­ров всех фирм и пред­при­я­тий. Пер­вая встре­ча с Оцу Тосио, по­пав­шим в со­вет­ский плен по­след­ним гу­бер­на­то­ром «пре­фек­ту­ры Ка­ра­фу­то», со­сто­я­лась на вто­рой день после по­яв­ле­ния Дмит­рия Крю­ко­ва на Южном Са­ха­лине.

«Это ока­зал­ся вы­со­кий, плот­ный, немно­го свет­ло­во­ло­сый, лет пя­ти­де­ся­ти муж­чи­на, — вспо­ми­нал позд­нее Крю­ков ту встре­чу. — Оцу Тосио имел ранг 1-го со­вет­ни­ка, имел право по­се­щать ми­ка­до (япон­ско­го им­пе­ра­то­ра — DV) и быть на его при­ё­мах выс­ших са­нов­ни­ков… Немно­го улы­ба­ясь, он ещё в две­рях начал кла­нять­ся мне. Я вышел из-за стола, на­звав своё имя, от­че­ство и фа­ми­лию, по­про­сил впредь не кла­нять­ся и, по­здо­ро­вав­шись за руку, как бы шутя, ска­зал, что этой це­ре­мо­нии до­ста­точ­но…»

Сто­ро­ны об­ща­лись через во­ен­но­го пе­ре­вод­чи­ка. Рус­ский на­чаль­ник со­об­щил япон­ско­му гу­бер­на­то­ру, что быв­ший со­вет­ник им­пе­ра­то­ра про­дол­жит управ­лять Южным Са­ха­ли­ном, но уже от имени со­вет­ской ад­ми­ни­стра­ции. Крю­ков под­черк­нул, что япон­ское граж­дан­ское на­се­ле­ние «это не плен­ные, а сво­бод­ные граж­дане», со­вет­ские вой­ска и вла­сти не будут «вме­ши­вать­ся в их на­ци­о­наль­ные об­ря­ды и обы­чаи», все япон­ские то­ва­ры и про­дук­ты от­ныне будут не кон­фис­ко­вы­вать­ся вой­ска­ми, а по­ку­пать­ся по уста­нов­лен­ным ценам. Далее Крю­ков рас­ска­зал, что их глав­ной за­да­чей ста­нет вос­ста­нов­ле­ние ра­бо­ты мест­ной про­мыш­лен­но­сти и сель­ско­го хо­зяй­ства. Эко­но­ми­ка Юж­но­го Са­ха­ли­на будет по­сте­пен­но ин­те­гри­ро­вать­ся в эко­но­ми­ку СССР, для чего вво­дит­ся од­но­вре­мен­ное об­ра­ще­ние рубля и япон­ской иены, по курсу один к од­но­му.

Быв­ший гу­бер­на­тор, за се­кун­ду пре­вра­тив­шись из плен­но­го вновь в боль­шо­го на­чаль­ни­ка, слу­шал рус­ско­го чи­нов­ни­ка в явном оше­лом­ле­нии. «Я смот­рю на его лицо, — вспо­ми­нал позд­нее Дмит­рий Крю­ков, — оно то и дело ме­ня­ет­ся. Глаза то рас­ши­ря­ют­ся, то сужа­ют­ся. Я по­ду­мал: а го­во­ри­ли, что япон­ские са­му­раи невоз­му­ти­мы при любом по­ло­же­нии…»

Ре­зи­ден­ция гу­бер­на­то­ра Ка­ра­фу­то. До­во­ен­ное фото

По ито­гам встре­чи япон­ский гу­бер­на­тор по­лу­чил лег­ко­вой ав­то­мо­биль и шесть со­вет­ских сол­дат — од­но­вре­мен­но и кон­во­и­ров, и те­ло­хра­ни­те­лей. Един­ствен­ное, что не вер­ну­ли быв­ше­му со­вет­ни­ку им­пе­ра­то­ра, это его ре­зи­ден­цию в цен­тре го­ро­да Той­о­ха­ра (Южно-​Сахалинск), за­ня­тую шта­бом со­вет­ско­го Даль­не­во­сточ­но­го фрон­та, по­это­му быв­ше­му гу­бер­на­то­ру предо­ста­ви­ли особ­няк по­скром­нее. От­ныне управ­ле­ние южной по­ло­ви­ной ост­ро­ва стро­и­лось так: Оцу Тосио по­лу­чал от Дмит­рия Крю­ко­ва пись­мен­ные при­ка­зы, зна­ко­мил­ся с ними под рос­пись и во­пло­щал их в жизнь через почти две ты­ся­чи япон­ских чи­нов­ни­ков быв­шей «пре­фек­ту­ры Ка­ра­фу­то».

Через месяц с неболь­шим, 7 но­яб­ря 1945 года, гу­бер­на­тор Оцу Тосио и де­ся­ток его выс­ших по­мощ­ни­ков даже при­сут­ство­ва­ли на со­вет­ском празд­ни­ке, по­свя­щён­ном оче­ред­ной го­дов­щине Ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции. По сви­де­тель­ствам оче­вид­цев, быв­шие под­дан­ные япон­ско­го им­пе­ра­то­ра ста­ра­тель­но ап­ло­ди­ро­ва­ли тор­же­ствен­ным речам в честь ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии и то­ва­ри­ща Ста­ли­на.

Глядя на такой стран­ный куль­бит по­беж­дён­ных са­му­ра­ев, Дмит­рий Крю­ков вско­ре не удер­жал­ся от по­пы­ток по­го­во­рить по душам с быв­шим гу­бер­на­то­ром. Ведь им при­хо­ди­лось много ра­бо­тать вме­сте, про­во­дя бок о бок целые дни на­про­лёт. Вот как ту бе­се­ду много де­ся­ти­ле­тия спу­стя опи­сал сам Крю­ков:

«Я за­те­ваю раз­го­вор с гу­бер­на­то­ром. Спра­ши­ваю: «Гос­по­дин Оцу Тосио, по­че­му вы, когда наши вой­ска на­сту­па­ли, не уеха­ли в Япо­нию? У вас ведь была такая воз­мож­ность?» Он от­ве­тил:

«У нас на­чаль­ник все­гда, как ка­пи­тан с то­ну­ще­го ко­раб­ля, от­сту­па­ет по­след­ним, а если это от­ступ­ле­ние по его вине, кон­ча­ет свою жизнь са­мо­убий­ством». Я сме­юсь: «Со­мне­ва­юсь! У нас здесь в плену ты­ся­чи офи­це­ров, и ни один не сде­лал себе ха­ра­ки­ри». Он мол­чит. Я про­дол­жаю: «Ну, а Вы то в дан­ном слу­чае?» Он: «И я бы ушёл с ост­ро­ва по­след­ним япон­цем». Я опять: «А по­кон­чи­ли бы с собой?» Он по­мол­чал и го­во­рит: «Воз­мож­но. Лучше быть ге­ро­ем на века, чем из­го­ем на всю жизнь и пе­ре­жи­вать этот позор».

— "Ну, это край­ность!" — «О, не знаю. Воз­мож­но, рас­про­па­ган­ди­ро­ван­ный Вами я уехал бы за гра­ни­цу». Я: «Ваш ком­пли­мент тут ни к чему. Как и иро­ния…» После дли­тель­но­го мол­ча­ния я спро­сил его, сколь­ко раз он встре­чал­ся с ми­ка­до. Он: «Несколь­ко раз». На мою прось­бу рас­ска­зать о ми­ка­до, он от­ве­тил: надо со­брать­ся с мыс­ля­ми…"

О своих встре­чах с япон­ским им­пе­ра­то­ром быв­ший гу­бер­на­тор так и не рас­ска­зал, но про­дол­жал ста­ра­тель­но ап­ло­ди­ро­вать тор­же­ствен­ным речам под порт­ре­та­ми Ста­ли­на.

Офи­ци­ан­ты в по­гре­баль­ных са­ва­нах

Впро­чем, Дмит­рий Крю­ков и Оцу Тосио на­ча­ли сов­мест­ную ра­бо­ту от­нюдь не с тор­жеств, и не с раз­го­во­ров по душам — пер­вым делом они взя­лись за вос­ста­нов­ле­ние те­ле­фон­ной связи со всеми го­ро­да­ми и по­сёл­ка­ми Юж­но­го Са­ха­ли­на. Затем по­пы­та­лись ре­шить про­бле­му вза­и­мо­по­ни­ма­ния двух на­ро­дов в самом при­клад­ном смыс­ле этого слова. Как вспо­ми­нал Крю­ков: «Были вы­пу­ще­ны два русско-​японских раз­го­вор­ни­ка, один — из самых необ­хо­ди­мых слов в об­ра­ще­нии друг с дру­гом, дру­гой — более по­дроб­ный. Все япон­цы и рус­ские но­си­ли в кар­ма­нах эти раз­го­вор­ни­ки…»

Вза­и­мо­по­ни­ма­ние тре­бо­ва­лось, ведь два на­ро­да почти всё де­ла­ли и вос­при­ни­ма­ли аб­со­лют­но по-​разному. От­ли­ча­лось всё: от боль­шой по­ли­ти­ки и об­ще­ствен­но­го устрой­ства до самых мел­ких осо­бен­но­стей ра­бо­ты и быта. Даже сим­во­ли­ка цве­то­вых от­тен­ков была диа­мет­раль­но раз­ной, из-за чего в ок­тяб­ре 1945 года слу­чил­ся почти ко­ми­че­ский казус, опи­сан­ный в неопуб­ли­ко­ван­ных ме­му­а­рах Дмит­рия Крю­ко­ва.

Со­вет­ский на­чаль­ник и япон­ский гу­бер­на­тор тогда при­е­ха­ли изу­чить об­ста­нов­ку в неболь­шом порту Хонто (ныне город Невельск) на бе­ре­гу Та­тар­ско­го про­ли­ва. «Осмот­рев город, мы по­еха­ли в со­вет­скую ко­мен­да­ту­ру, — вспо­ми­на­ет Крю­ков. — Ко­мен­дант решил уго­стить нас на славу. Уют­ная сто­ло­вая, рядом хо­ро­шая кухня, на столе цветы. Кроме по­ва­ров, взял наших че­ты­рёх бой­цов для об­слу­жи­ва­ния. Чи­сто­та, по­ва­ра и бойцы в каких-​то немно­го стран­ных белых ко­лен­ко­ро­вых ха­ла­тах, на го­ло­вах белые кол­па­ки, но не плос­кие по­вар­ские, а ко­лыш­ком. Мы все сели за хо­ро­шо сер­ви­ро­ван­ный стол. В бу­тыл­ках виски, сакэ, наша водка. При­гла­си­ли за стол и мэра. Обед при­го­тов­лен вкус­но. Бойцы в белых ха­ла­тах, как на­сто­я­щие офи­ци­ан­ты, чинно по­да­ют нам одно за дру­гим блюда, уби­ра­ют пу­стые та­рел­ки. Од­на­ко я за­ме­тил: когда бойцы под­хо­дят к гу­бер­на­то­ру и мэру, те как-​то неволь­но ото­дви­га­ют­ся и несколь­ко ис­пу­ган­но смот­рят на них. Думаю: что же они отра­вы, что ли, бо­ят­ся? Но потом едят с удо­воль­стви­ем. Я прошу вы­яс­нить у их пе­ре­вод­чи­ка, по­че­му они как будто бо­ят­ся наших бой­цов? Ока­за­лось, что на бой­цах на­де­ты ба­ла­хо­ны, по-​нашему са­ва­ны, в ко­то­рых япон­цы хо­ро­нят мерт­ве­цов…»

Со­вет­ский ко­мен­дант, как и все рус­ские сол­да­ты, про­сто не знал, что у япон­цев цвет тра­у­ра не чёр­ный, а белый. Об­на­ру­жен­ные на скла­дах бе­ло­снеж­ные ха­ла­ты он при­нял за по­вар­ские. «За обед спа­си­бо, вкус­ный, но вот япон­ских го­стей ты на­пу­гал!» — вы­ска­зал Дмит­рий Крю­ков ко­мен­дан­ту, к его изум­ле­нию разъ­яс­няя даль­не­во­сточ­ную спе­ци­фи­ку бе­ло­го цвета.

Такое непо­ни­ма­ние и про­ти­во­ре­чие аб­со­лют­но раз­ных тра­ди­ций ока­за­лось да­ле­ко не по­след­ним. Уже осе­нью 1945 году столк­нув­ши­е­ся в быту япон­цы и рус­ские вы­яс­ни­ли, что в их столь раз­ных мирах раз­ли­ча­ет­ся почти всё.

Япо­ния без тро­туа­ров и рын­ков

Даже дрова япон­цы пи­ли­ли не так, как при­вык­ли рус­ские люди. Если у нас для этой цели обыч­но поль­зо­ва­лись боль­шой дву­руч­ной пилой, по­ло­жив брев­но на де­ре­вян­ные подставки-​«козлы» и ра­бо­тая вдво­ём, то япон­ская ма­не­ра пилки дров по­на­ча­лу вы­зы­ва­ла у рус­ских людей, при­е­хав­ших на юг Са­ха­ли­на, нема­лое удив­ле­ние. «Берёт япо­нец од­но­ру­кую, ма­лень­кую япон­скую пилу, — вспо­ми­нал один из оче­вид­цев, — са­дит­ся у ле­жа­ще­го брев­на на землю, на под­вя­зан­ную сзади к поясу по­ду­шеч­ку из со­ба­чьей шкуры, и на­чи­на­ет пи­лить, мед­лен­но по­дёр­ги­вая пилу толь­ко на себя. Ду­ма­ешь, сколь­ко же он может, ра­бо­тая так, на­пи­лить дров? А ве­че­ром смот­ришь и диву да­ёшь­ся — ис­пи­ле­но около де­сят­ка тол­стых че­ты­рёх­мет­ро­вых брё­вен…»

Не мень­ше пер­вых со­вет­ских по­се­ти­те­лей «пре­фек­ту­ры Ка­ра­фу­то» удив­лял и до­маш­ний быт япон­цев — на ост­ро­ве с мо­роз­ны­ми зи­ма­ми они жили ис­клю­чи­тель­но в тра­ди­ци­он­ных для суб­тро­пи­че­ской Япо­нии лёг­ких до­ми­ках без отоп­ле­ния. Рус­ские люди, при­выч­ные к ос­но­ва­тель­ным бре­вен­ча­тым избам с ка­мен­ны­ми пе­ча­ми, про­зва­ли такие япон­ские жи­ли­ща «фа­нер­ны­ми». Обо­гре­ва­лись эти до­ми­ки лишь ма­лень­ки­ми пе­ре­нос­ны­ми печ­ка­ми, трубы ко­то­рых вы­со­вы­ва­лись прямо в окна. Зато каж­дый домик по­бо­га­че имел ухо­жен­ный и кра­си­вый сад с ма­лень­ким пру­дом и кам­ня­ми в тра­ди­ци­он­ном япон­ском стиле.

Как вспо­ми­нал ока­зав­ший­ся в 1945 году на юге Са­ха­ли­на лей­те­нант Ни­ко­лай Коз­лов:

«Если мно­гие из япон­цев ни­ко­гда не спали на кро­ва­тях, не си­де­ли на сту­льях, не дер­жа­ли в руках ножа и вилки и счи­та­ли это нор­мой, то для рус­ских от­сут­ствие всего этого непе­ре­но­си­мо. На япон­ской части ост­ро­ва ни­ще­та со­сед­ство­ва­ла с рос­ко­шью, негра­мот­ность — с вы­со­кой куль­ту­рой. Здесь ужи­ва­лось ве­ли­ко­ле­пие хра­мов, ис­кус­ство лака, фар­фо­ра и ке­ра­ми­ки — с бед­но­стью, ко­то­рая гля­де­ла изо всех щелей».

Удив­ля­ли воз­вра­тив­ших­ся на юг Са­ха­ли­на рус­ских и очень узкие улицы во всех япон­ских го­ро­дах и по­сёл­ках с пол­ным от­сут­стви­ем тро­туа­ров. Япон­ский гу­бер­на­тор объ­яс­нил это но­во­му со­вет­ско­му на­чаль­ству тем, что вся земля в го­ро­дах част­ная и очень до­ро­гая, от­то­го у го­род­ских му­ни­ци­па­ли­те­тов про­сто не хва­та­ет денег, чтобы вы­ку­пать про­стран­ство для тро­туа­ров. По­это­му вес­ной 1946 года пер­вым гра­до­стро­и­тель­ным ме­ро­при­я­ти­ем со­вет­ской вла­сти в сто­ли­це быв­ше­го Ка­ра­фу­то ста­нет обу­строй­ство тро­туа­ров на цен­траль­ных ули­цах.

Не мень­ше удив­ля­ло рус­ских людей и то, что на земле «ка­пи­та­ли­сти­че­ской» Япо­нии рынок от­сут­ству­ет в прин­ци­пе. До 1945 года «Стра­на вос­хо­дя­ще­го солн­ца» при всех успе­хах в раз­ви­тии про­мыш­лен­но­сти и тех­ни­ки по сути оста­ва­лась фе­о­даль­ным го­су­дар­ством с ми­ли­та­ри­зи­ро­ван­ной до пре­де­ла эко­но­ми­кой. И толь­ко при­ход на юг Са­ха­ли­на ста­лин­ско­го со­ци­а­лиз­ма от­крыл здесь пер­вые рынки для сво­бод­ной тор­гов­ли про­дук­та­ми пи­та­ния. До этого япон­ские кре­стьяне ра­бо­та­ли под пол­ным кон­тро­лем япон­ско­го го­су­дар­ства — весь вы­ра­щен­ный уро­жай они были обя­за­ны пол­но­стью сда­вать несколь­ких фирмам-​монополиям, даже се­ме­на для сева они потом вы­ку­па­ли у этих фирм. Ещё с 30-х годов в Япо­нии была за­пре­ще­на любая част­ная тор­гов­ля всеми про­дук­та­ми пи­та­ния, кроме мор­ской ка­пу­сты, мел­кой рыбы и водки-​сакэ.

Ор­га­ни­зо­ван­ная Крю­ко­вым го­род­ская упра­ва в Той­о­ха­ре

По­это­му при­ход на юг Са­ха­ли­на со­вет­ской вла­сти осе­нью 1945 года озна­ме­но­вал­ся неви­дан­ным здесь ранее эко­но­ми­че­ским ли­бе­ра­лиз­мом — кре­стья­нам раз­ре­ши­ли остав­лять себе по­ло­ви­ну уро­жая и сво­бод­но про­да­вать его. Со­вет­ским ко­мен­дан­там при­ка­за­ли ор­га­ни­зо­вать во всех япон­ских го­ро­дах и по­сёл­ках ба­за­ры для тор­гов­ли.

Как вспо­ми­нал лей­те­нант Ни­ко­лай Коз­лов, с ав­гу­ста 1945 года на­хо­див­ший­ся со своей во­ин­ской ча­стью в го­ро­де Той­о­ха­ра (ныне Южно-​Сахалинск), сто­ли­це быв­шей пре­фек­ту­ры Ка­ра­фу­то: «Япон­цы, ко­то­рым во время войны было за­пре­ще­но тор­го­вать, встре­ти­ли со­об­ще­ние о сво­бо­де тор­гов­ли с боль­шой ра­до­стью. Тор­го­ва­ли всем: де­ре­вян­ны­ми сан­да­ли­я­ми, ки­мо­но, па­лоч­ка­ми для еды, бри­ке­та­ми для отоп­ле­ния ком­нат, мел­ки­ми ке­ра­ми­че­ски­ми из­де­ли­я­ми, кар­ти­на­ми, япон­ски­ми бож­ка­ми, бу­маж­ны­ми фо­на­ри­ка­ми, зон­та­ми, ве­е­ра­ми…»

А вот как вспо­ми­нал толь­ко что от­кры­тый рынок со­вет­ский глава Юж­но­го Са­ха­ли­на, на­чаль­ник Граж­дан­ско­го управ­ле­ния Дмит­рий Крю­ков: «Шум, крики, говор на япон­ском и рус­ском язы­ках. Кто с раз­го­вор­ни­ком в руках, кто вся­ки­ми же­ста­ми объ­яс­ня­ет­ся. Но торг идёт. Много бро­дит лю­бо­пыт­ных, осо­бен­но хо­ро­шо оде­тых жен­щин. Надо ска­зать, жен­щи­ны более об­щи­тель­ны и при­вет­ли­вы. Нема­ло среди них на­сто­я­щих кра­са­виц… Здесь не толь­ко тор­гов­ля, но, ви­ди­мо, и выбор невест».

В тот день на­чаль­ник Юж­но­го Са­ха­ли­на не до­га­ды­вал­ся, что с япон­ски­ми неве­ста­ми и рус­ски­ми же­ни­ха­ми у новых вла­стей ещё будет нема­ло хло­пот. Осе­нью 1945 года сов­мест­ная жизнь япон­цев и рус­ских толь­ко на­чи­на­лась…

Без гейш, дол­гов и по­кло­нов

Если рус­ских людей, ока­зав­ших­ся в 1945 году на юге Са­ха­ли­на, удив­ля­ла­я­пон­ская жизнь, то, в свою оче­редь, япон­цы нема­ло удив­ля­лись рус­ским. Пер­вое, что вы­зы­ва­ло непод­дель­ное изум­ле­ние, — это воз­мож­ность не кла­нять­ся на­чаль­ству и то, что со­вет­ский «гу­бер­на­тор» Дмит­рий Крю­ков сво­бод­но пе­ре­дви­га­ет­ся по го­ро­дам и де­рев­ням без вся­кой свиты. Удив­ля­ло япон­цев не от­сут­ствие охра­ны, а сам факт, что наи­выс­ший на­чаль­ник ходит, как про­стые смерт­ные. Ранее любой гу­бер­на­тор пре­фек­ту­ры Ка­ра­фу­то жил по­доб­но небо­жи­те­лю, окру­жён­ный почти сред­не­ве­ко­вы­ми це­ре­мо­ни­я­ми.

Прав­да, сам Дмит­рий Крю­ков в лич­ном днев­ни­ке вско­ре от­ме­тит и неожи­дан­ные по­след­ствия от­ме­ны обя­за­тель­ных по­кло­нов и те­лес­ных на­ка­за­ний:

«Рань­ше их за­став­лял всё де­лать ста­ро­ста и бил за непо­ви­но­ве­ние, а когда они уви­де­ли, что рус­ские не бьют, страх у них исчез, а это ска­за­лось на общей дис­ци­плине япон­ско­го на­се­ле­ния…»

Про­стой лей­те­нант Ни­ко­лай Коз­лов в своих ме­му­а­рах опи­шет и ре­ак­цию са­ха­лин­ских япон­цев на за­кры­тие пуб­лич­ных домов: «Я узнал, что в го­ро­де Той­о­ха­ра есть семь домов любви. Наши вла­сти стали при­ка­зом за­кры­вать их. Хо­зя­е­ва за­вол­но­ва­лись, но сде­лать ни­че­го не могли. С виду это были ничем не при­мет­ные дома, от­ли­ча­лись разве что бу­маж­ны­ми фо­на­ри­ка­ми. В при­ём­ной скульп­тур­ное изоб­ра­же­ние жабы, по сте­нам фо­то­гра­фии. Если де­вуш­ка за­ня­та, фото по­вёр­ну­то внутрь. Эти дома в го­ро­де были за­кры­ты без шума. Де­ву­шек тру­до­устро­и­ли. А вот с домом любви на шахте Ка­ва­ка­ми (Южно-​Сахалинская) по­лу­чи­лась осеч­ка. После за­кры­тия япон­ские шах­тё­ры объ­яви­ли си­дя­чую за­ба­стов­ку. Уголь в город пе­ре­стал по­сту­пать. При­шлось ехать туда мэру го­ро­да Его­ро­ву. Все его до­во­ды на япон­цев не по­дей­ство­ва­ли. При­шлось усту­пить…»

И всё же со­вет­ские вла­сти до­воль­но ак­тив­но и успеш­но ин­те­гри­ро­ва­ли са­ха­лин­ских япон­цев в жизнь СССР. Всего через пять ме­ся­цев после ка­пи­ту­ля­ции Япон­ской им­пе­рии, 2 фев­ра­ля 1946 года по­яви­лось по­ста­нов­ле­ние выс­ших вла­стей Со­вет­ско­го Союза: «Об­ра­зо­вать на тер­ри­то­рии Юж­но­го Са­ха­ли­на и Ку­риль­ских ост­ро­вов Южно-​Сахалинскую об­ласть с цен­тром в го­ро­де Той­о­ха­ра с вклю­че­ни­ем её в со­став Ха­ба­ров­ско­го края РСФСР».

Ра­бот­ни­цы ле­со­пиль­но­го за­во­да Ка­си­ва­ба­ра (Северо-​Курильск), 1946 год

С 1 марта 1946 года в новой Южно-​Сахалинской об­ла­сти офи­ци­аль­но вво­ди­лось со­вет­ское тру­до­вое за­ко­но­да­тель­ство. На япон­ских и ко­рей­ских ра­бо­чих и слу­жа­щих новой об­ла­сти рас­про­стра­ня­лись все льго­ты, преду­смот­рен­ные для лиц, ра­бо­та­ю­щих в рай­о­нах Край­не­го Се­ве­ра.

Неслож­но пред­ста­вить ре­ак­цию про­стых оби­та­те­лей быв­шей «пре­фек­ту­ры Ка­ра­фу­то» - ранее их ра­бо­чий день длил­ся 11−12 часов, жен­щи­ны офи­ци­аль­но по­лу­ча­ли зар­пла­ту в два раза мень­ше, чем работники-​мужчины тех же спе­ци­аль­но­стей. Зар­пла­ты ко­рей­цев на Южном Са­ха­лине так же по преж­ним за­ко­нам са­му­рай­ской им­пе­рии были на 10% мень­ше япон­ских, ра­бо­чий день мест­ных ко­рей­цев со­став­лял 14−16 часов. Со­вет­ская власть ввела для муж­чин и жен­щин всех наций еди­ные нормы опла­ты труда, 8-​часовой ра­бо­чий день и в два раза уве­ли­чи­ла число вы­ход­ных дней — их в месяц стало че­ты­ре, вме­сто преж­них двух. Впер­вые было вве­де­но и со­хра­не­ние вы­пла­ты части за­ра­бот­ной платы на время бо­лез­ни ра­бот­ни­ка.

В том же фев­ра­ле 1946 года на Южном Са­ха­лине про­ве­ли и мест­ную де­неж­ную ре­фор­му. За де­сять суток изъ­яли всю преж­нюю япон­скую ва­лю­ту, об­ме­няв её на рубли по курсу 5 иен за один со­вет­ский рубль. Лю­бо­пыт­но, что на­чаль­ник «Граж­дан­ско­го управ­ле­ния» Дмит­рий Крю­ков сумел сде­лать этот обмен очень вы­год­ной фи­нан­со­вой опе­ра­ци­ей — но вы­год­ной не для себя, а для всего на­се­ле­ния южной части Са­ха­ли­на. Сдан­ны­ми жи­те­ля­ми мил­ли­о­на­ми купюр за­би­ли целый са­мо­лёт и от­пра­ви­ли его в ки­тай­скую Мань­чжу­рию, где иены всё ещё охот­но при­ни­ма­лись на рын­ках. В итоге от­ме­нён­ные на Са­ха­лине день­ги пре­вра­ти­лись в несколь­ко де­сят­ков па­ро­хо­дов, гру­жё­ных боль­шим ко­ли­че­ством риса, сои и проса. «Это были за­па­сы для япон­ско­го на­се­ле­ния на два года», — вспо­ми­нал позд­нее Крю­ков.

У де­неж­ной ре­фор­мы ока­за­лось ещё одно по­след­ствие, вы­год­ное для боль­шин­ства небо­га­тых япон­цев Юж­но­го Са­ха­ли­на — об­ме­няв все иены на со­вет­ские рубли, Дмит­рий Крю­ков 1 ап­ре­ля 1946 года под­пи­сал при­каз «о пре­кра­ще­нии взи­ма­ния на­ло­гов и сбо­ров на ос­но­ве япон­ско­го за­ко­но­да­тель­ства и о сло­же­нии всех недо­и­мок». От­ныне все су­ще­ство­вав­шие на юге ост­ро­ва япон­ские банки ста­но­ви­лись ча­стью Гос­бан­ка СССР, а са­ха­лин­ским япон­ца­ми про­ща­лись все преж­ние долги по на­ло­гам и кре­ди­там.

По­клон то­ва­ри­щу Ста­ли­ну

Все ре­фор­мы на юге Са­ха­ли­на не могли про­во­дить­ся без одоб­ре­ния выс­шей вла­сти СССР и са­мо­го вер­хов­но­го пра­ви­те­ля — Ста­ли­на. По­это­му в на­ча­ле 1946 году Дмит­рию Крю­ко­ву при­шлось по­бы­вать в Крем­ле на «ауди­ен­ции» у хо­зя­и­на стра­ны. Имен­но этот почти мо­нар­хи­че­ский тер­мин — «ауди­ен­ция» — упо­треб­ля­ет Крю­ков, вспо­ми­ная в ме­му­а­рах встре­чу со Ста­ли­ным и за­ме­сти­те­лем пред­се­да­те­ля пра­ви­тель­ства Ми­ко­я­ном. К со­жа­ле­нию пол­ное опи­са­ние их раз­го­во­ра не со­хра­ни­лось — в этом месте из ру­ко­пи­си Крю­ко­ва вы­рва­ны две стра­ни­цы. Уни­что­жил ли их сам автор, или кто-​то иной — неиз­вест­но…

За­се­да­ние Са­ха­лин­ско­го Об­ко­ма, в цен­тре за сто­лом — Дмит­рий Крю­ков

До нас дошёл лишь ма­лень­кий ку­со­чек, опи­сы­ва­ю­щий за­вер­ше­ние со­сто­яв­ше­го­ся в Крем­ле раз­го­во­ра Крю­ко­ва со Ста­ли­ным о судь­бах Юж­но­го Са­ха­ли­на: «…начал мне опять за­да­вать во­про­сы о том, какие у нас бо­гат­ства. Я по­ка­зал по карте, где неф­те­нос­ные и уголь­ные рай­о­ны, где идёт до­бы­ча леса, где на­хо­дят­ся бум­ком­би­на­ты. На­звал пред­по­ла­га­е­мые за­па­сы нефти, угля и леса. На во­прос, какой там кли­мат, ска­зал: „Жить там можно“. Ми­ко­ян вста­вил: „Он живёт там че­тыр­на­дцать лет“. Ми­ко­ян имел в виду мою ра­бо­ту на се­ве­ре ост­ро­ва. Я про­дол­жил: „При­ро­да бо­га­че, чем в Крыму, даже дикий ви­но­град рас­тёт, и очень много на скло­нах гор бам­бу­ка и сте­лю­ще­го­ся кедра. Кли­мат на по­бе­ре­жье влаж­ный, а внут­ри ост­ро­ва кон­ти­нен­таль­ный. Вы­ра­щи­вать там можно все сель­хоз­куль­ту­ры сред­ней по­ло­сы Рос­сии“. Вы­слу­шав меня, Ста­лин ска­зал: „Ваша за­да­ча — быст­рее на­ла­дить там всё хо­зяй­ство и хо­ро­шо при­нять пе­ре­се­лен­цев. Да, они уже подъ­ез­жа­ют?“ Я от­ве­тил: „Уже несколь­ко тысяч че­ло­век при­бы­ло“. Ста­лин: „Где вы их раз­ме­ща­е­те?“ Я ска­зал: „С со­гла­сия япон­цев, под­се­ля­ем на сво­бод­ную пло­щадь“. Ста­лин взгля­нул на Ми­ко­я­на, но ни­че­го не ска­зал. Затем про­из­нёс: „Если где за­скри­пит, об­ра­щай­тесь к то­ва­ри­щу Ми­ко­я­ну. К япон­цам от­но­си­тесь ло­яль­нее, — и, по­мол­чав, до­ба­вил: — Воз­мож­но, будем дру­жить с ними“».

Для Дмит­рия Крю­ко­ва это была пер­вая и по­след­няя лич­ная встре­ча с во­ждём СССР. Есте­ствен­но он вол­но­вал­ся, и про­ща­ясь со Ста­ли­ным, вдруг, сде­лал то чего и сам не мог ожи­дать…

На Южном Са­ха­лине глава «Граж­дан­ско­го управ­ле­ния» ак­тив­но бо­рол­ся с тра­ди­ци­он­ны­ми япон­ски­ми по­кло­на­ми — со­вет­ские люди счи­та­ли их пе­ре­жит­ком сред­не­ве­ко­вья. Но за время, про­ве­дён­ное на япон­ской части ост­ро­ва, Крю­ков так при­вык, что под­дан­ные то­кий­ско­го им­пе­ра­то­ра по­сто­ян­но кла­ня­ют­ся вы­со­ко­му на­чаль­ству, что от вол­не­ния, вы­хо­дя из крем­лёв­ско­го ка­би­не­та, сам вдруг ин­стинк­тив­но, по­доб­но япон­цу, по­кло­нил­ся вер­хов­но­му вождю СССР. Се­го­дня мы можем толь­ко га­дать, как вос­при­нял этот неожи­дан­ный ри­ту­ал «то­ва­рищ Ста­лин».

«Толь­ко в при­ём­ной, — вспо­ми­на­ет Крю­ков, — я по­чув­ство­вал, что от вол­не­ния весь вспо­тел и ни­че­го не за­ме­тил в его ка­би­не­те, кроме стола. Бы­ва­ет же!» Из Крем­ля на­чаль­ни­ка Юж­но­го Са­ха­ли­на про­во­жал один из лич­ных охран­ни­ков со­вет­ско­го вождя. «До­ро­гой в ма­шине он ска­зал, чтобы о вы­зо­ве к Ста­ли­ну я не рас­про­стра­нял­ся. И я понял, что надо мол­чать. И мол­чал около трид­ца­ти лет», — за­пи­шет на из­лё­те жизни Дмит­рий Ни­ко­ла­е­вич Крю­ков.

«При­гла­сил нас чай пить и уго­стил даже рус­ской вод­кой…»

Как тща­тель­но под­счи­та­ла новая власть, на 1 июля 1946 года южную по­ло­ви­ну Са­ха­ли­на на­се­ля­ли 275 449 япон­цев, 23 498 ко­рей­цев, 406 айнов, 288 оро­чо­нов, 96 рус­ских «ста­ро­по­се­лен­цев» (так на­зва­ли тех, кто по­сто­ян­но жил здесь ещё при япон­ском вла­ды­че­стве), 81 эвенк, 27 ки­тай­цев и 24 нивха. С весны того года в новую «Южно-​Сахалинскую об­ласть РСФСР» стали пе­ре­се­лять­ся со­вет­ские граж­дане с ма­те­ри­ка.

Объ­яв­ле­ние на за­ня­том со­вет­ски­ми сол­да­та­ми доме в Той­о­ха­ре, 1946 год

До конца 1946 года на Южный Са­ха­лин пе­ре­се­ли­лись почти че­ты­ре ты­ся­чи семей из Рос­сии и дру­гих рес­пуб­лик Со­вет­ско­го Союза. Как вспо­ми­нал Дмит­рий Крю­ков: «Про­стой япон­ский народ почти два года жил под одной кры­шей с при­бы­ва­ю­щи­ми рус­ски­ми пе­ре­се­лен­ца­ми. Помню слу­чай: в Хонто (ныне город Невельск — DV) зашёл с пе­ре­вод­чи­ком к япон­цу, в доме ко­то­ро­го жила семья на­ше­го ко­ман­ди­ра, спро­сил: „Не оби­жа­ют ли вас жиль­цы?“ Жена хо­зя­и­на от­ве­ти­ла: „У них дети, и у нас дети. Его жена Отся (ви­ди­мо, Оля) при­но­сит сахар или кон­фе­ты. Отся по­мо­га­ет, а в празд­ник при­гла­ша­ет нас к себе в ком­на­ту пить чай, а дети иг­ра­ют вме­сте“. Таких фак­тов были ты­ся­чи…»

А вот что рас­ска­зы­вал об от­но­ше­ния с рус­ски­ми про­стой ра­бо­чий за­во­да агар-​агара из по­сёл­ка То­ма­ри в пись­ме к род­ным в Япо­нию: «Ко мне по­се­лил­ся один офи­цер с женой и маль­чи­ком. Мы очень его бо­я­лись. Сами зна­е­те, наши офи­це­ры с нами не раз­го­ва­ри­ва­ли и даже не под­хо­ди­ли. Им пинок дать тебе под зад ни­че­го не сто­и­ло. А сколь­ко раз они нас оскорб­ля­ли бра­нью. Всё тер­пе­ли. Ду­ма­ли, какое же несча­стье Бог по­слал на нас, ведь рус­ский офи­цер ещё злее наших. Что же будет? Не по­ве­ри­те! Мы в этом со­вет­ском офи­це­ре об­ре­ли хо­ро­ше­го друга. Мы нашим детям стро­го за­пре­ти­ли за­хо­дить к ним в ком­на­ту и под­хо­дить к маль­чи­ку. Раз я ра­бо­таю на дворе, и возле меня моя дочка иг­ра­ет. Офи­цер по­до­шёл ко мне и помог, а потом взял мою дочку на руки, унёс в свою ком­на­ту и дал ей пе­че­нья и кон­фет, вывел её со своим маль­чи­ком и го­во­рит: вот и иг­рай­те здесь вме­сте, и при­нёс им иг­руш­ки; об­ра­ща­ет­ся ко мне:

а вы, па­па­ша, что же ни­ко­гда не за­хо­ди­те ко мне? За­хо­ди­те, вы же наш хо­зя­ин. Я? Какой я хо­зя­ин, разве можно нам и ре­бя­там за­хо­дить к вам? Он за­сме­ял­ся и в вос­кре­се­нье при­гла­сил нас чай пить, и уго­стил даже рус­ской вод­кой…"

Лей­те­нант Ни­ко­лай Коз­лов опи­сал в ме­му­а­рах, как в го­ро­де Той­о­ха­ра, ныне Южно-​Сахалинске, жил в доме япон­ки по имени Туко, немно­го знав­шей рус­ский язык: «Хо­зяй­ка ока­за­лась учи­тель­ни­цей мест­ной гим­на­зии. Мне бро­си­лась в глаза её пи­кант­ная внеш­ность, ухо­жен­ность и об­щи­тель­ность. Хо­зяй­ка ми­ло­вид­на, на го­ло­ве копна тём­ных, жёст­ких волос, спле­тён­ных в при­чуд­ли­вую при­чёс­ку. На лице и в её чёр­ных гла­зах ни удив­ле­ния, ни стра­ха…

Помню, как на сле­ду­ю­щее утро после пе­ре­ез­да снова встре­ти­лись с хо­зяй­кой.

— Вла­ди­мир Тол­стой! — пред­ста­вил­ся один из нас.

— Тор­стой? Очень хо­ро­со, внука граф Тор­стой? Война и мир, Анна Ка­ре­ни­на, о, я знай. Очень хо­ро­шо! Граф Тор­стой…»

Жиль­цам так и не уда­лось убе­дить япон­скую учи­тель­ни­цу, что перед ней не род­ствен­ник ве­ли­ко­го рус­ско­го пи­са­те­ля, и не граф. Как вос­по­ми­нал лей­те­нант Коз­лов, с тех пор, уви­дев од­но­фа­миль­ца Льва Тол­сто­го, она низко кла­ня­лась и го­во­ри­ла: «Граф Тол­стой! Здрав­ствуй­те! Хо­ро­со!»

Порт­рет рус­ской и япон­ской семей, жив­ших в одном доме

Спу­стя де­ся­ти­ле­тия Ни­ко­лай Коз­лов так вспо­ми­нал об от­но­ше­ни­ях, сло­жив­ших­ся между рус­ски­ми и япон­ски­ми се­мья­ми: «Неда­ле­ко от нас по­се­ли­лась семья Сер­гея Сус­пи­ци­на. Жена, две до­че­ри. А в дру­гом — мой фрон­то­вой друг Павел Га­би­сов с женой Та­и­си­ей Ни­ко­ла­ев­ной и сы­но­вья­ми. Тогда мы все сдру­жи­лись. Лю­би­ли по­си­деть у Туко и по­го­во­рить с ней. Вме­сте с япон­ски­ми се­мья­ми, у ко­то­рых мы жили, хо­ди­ли в кино, в парк, фо­то­гра­фи­ро­ва­лись на па­мять…»

Дей­стви­тель­но, в ки­но­те­ат­рах Юж­но­го Са­ха­ли­на в пер­вые годы после войны для япон­ских и рус­ских зри­те­лей по­ка­зы­ва­ли впе­ре­меш­ку со­вет­ские и преж­ние япон­ские филь­мы. При­чём со­вет­ские ки­но­кар­ти­ны шли без пе­ре­во­да — для мест­ных япон­цев крат­кое со­дер­жа­ние каж­до­го но­во­го филь­ма из СССР за­ра­нее пе­ча­та­лось в га­зе­те «Син синм­эй». Эту га­зе­ту, на­зва­ние ко­то­рой пе­ре­во­дит­ся с япон­ско­го как «Новая жизнь», осе­нью 1945 года стали из­да­вать в го­ро­де Той­о­ха­ра (Южно-​Сахалинске).

Глав­ную япон­скую га­зе­ту СССР ре­дак­ти­ро­ва­ли Муто Та­цу­хи­ко и Ямау­ти Ман­си­ро, два быв­ших со­труд­ни­ка «Ка­ра­фу­то сми­бун» — «Ка­ра­фут­ско­го вест­ни­ка», офи­ци­аль­но­го из­да­ния им­пе­ра­тор­ской пре­фек­ту­ры, су­ще­ство­вав­ше­го до ав­гу­ста 1945 года. Га­зе­та «Новая жизнь» вы­хо­ди­ла раз в два дня ти­ра­жом в 30 тысяч эк­зем­пля­ров и быст­ро стала для мест­ных япон­цев глав­ным ис­точ­ни­ком но­во­стей и све­де­ний о дей­стви­тель­но новой жизни в со­ста­ве дру­гой стра­ны. Япон­ские жур­на­ли­сты быст­ро пе­ре­стро­и­лись, со­зна­тель­но ко­пи­руя со­вет­ские га­зе­ты — на стра­ни­цах «Син синм­эй», на­при­мер, ре­гу­ляр­но пе­ча­та­ли фо­то­порт­ре­ты япон­ских пе­ре­до­ви­ков про­из­вод­ства, луч­ших учи­те­лей и вра­чей.

«Он учит её рус­ско­му, а она его япон­ско­му языку…»

Изу­че­ние до­ку­мен­тов и ма­те­ри­а­лов о том вре­ме­ни вы­зы­ва­ет удив­ле­ние — на­столь­ко быст­ро япон­цы встра­и­ва­лись в жизнь ста­лин­ско­го СССР. Уже 1 мая 1946 года быв­шие под­дан­ные им­пе­ра­то­ра мас­со­вы­ми де­мон­стра­ци­я­ми под порт­ре­та­ми Ле­ни­на и Ста­ли­на от­ме­ча­ли со­вет­ский празд­ник. При­чём япон­цы не толь­ко были мас­сов­кой, несу­щей ло­зун­ги на двух язы­ках, но и ак­тив­но вы­сту­па­ли с три­бун.

Пер­во­май­ская де­мон­стра­ция в Той­о­ха­ре, 1946 год

Не мень­шее удив­ле­ние вы­зы­ва­ет судь­ба буд­дий­ских и син­то­ист­ских хра­мов Юж­но­го Са­ха­ли­на в пер­вые по­сле­во­ен­ные годы. Ак­тив­но ин­те­гри­руя мест­ных япон­цев в жизнь СССР, новые со­вет­ские вла­сти не пре­не­брег­ли и ре­ли­ги­оз­ным фак­то­ром. На­чаль­ник «Граж­дан­ско­го управ­ле­ния Юж­но­го Са­ха­ли­на» Дмит­рий Крю­ков опи­сал в ме­му­а­рах, как вме­сте со своим за­ме­сти­те­лем Алек­сан­дром Еме­лья­но­вым они впер­вые по­се­ти­ли круп­ней­ший храм быв­шей «Пре­фек­ту­ры Ка­ра­фу­то», бро­шен­ный свя­щен­ни­ка­ми, ис­пу­гав­ши­ми­ся при­хо­да новой вла­сти.

«Зашли в глав­ный храм в Той­о­ха­ре, что рядом с пар­ком, — вспо­ми­на­ет Крю­ков. — Смот­рим, на полу ва­ля­ет­ся бу­ма­га, ста­ту­эт­ки Будды. Разыс­ка­ли свя­щен­ни­ков, пред­ста­ви­лись, спро­си­ли, по­че­му к ним не за­хо­дят люди. Они уди­ви­лись. Стар­ший за­явил: „Нам из­вест­но, что в Со­вет­ской стране ре­ли­гия за­пре­ще­на, свя­щен­ни­ков са­жа­ют в тюрь­му!“ Еме­лья­нов с воз­му­ще­ни­ем от­ве­тил: „Да, у нас цер­ковь от­де­ле­на от го­су­дар­ства. Вы­пол­не­ние ре­ли­ги­оз­ных об­ря­дов необя­за­тель­но, но кто хочет ве­ро­вать в бога, тот ве­ру­ет… Так что на­ве­ди­те по­ря­док в храме и от­прав­ляй­те в нём свою служ­бу и ре­ли­ги­оз­ные об­ря­ды для тех, кто будет по­се­щать храм“. Один из свя­щен­ни­ков спро­сил: „А на что мы будем жить? Рань­ше по­лу­ча­ли зар­пла­ту от го­су­дар­ства и плату за об­ря­ды, те­перь нам никто не хочет пла­тить“. Этот раз­го­вор за­ста­вил нас за­ду­мать­ся. Ведь свя­щен­но­слу­жи­те­лей очень много. У на­се­ле­ния они поль­зу­ют­ся боль­шим ав­то­ри­те­том. Не имея средств к су­ще­ство­ва­нию, могут вести про­во­ка­ци­он­ную ра­бо­ту про­тив нас. Уста­но­ви­ли им за­ра­бот­ную плату, дали про­до­воль­ствен­ный паёк…»

Со­вет­ские офи­це­ры с мир­ны­ми жи­те­ля­ми го­ро­да Си­ку­ка (По­ро­найск), 1945 год

В итоге по­лу­чи­лась па­ра­док­саль­ная си­ту­а­ция, когда на­сто­я­те­ли буд­дий­ских и син­то­ист­ских хра­мов стали по­лу­чать зар­пла­ту от го­су­дар­ства, в ко­то­ром гос­под­ство­ва­ла ате­и­сти­че­ская идео­ло­гия. Впро­чем, на Южном Са­ха­лине со­вет­ским вла­стям при­шлось в те годы столк­нуть­ся и с во­про­сом, даже более де­ли­кат­ным, чем ре­ли­ги­оз­ные ве­ро­ва­ния — лич­ны­ми от­но­ше­ни­я­ми муж­чин и жен­щин раз­ных на­ци­о­наль­но­стей и рас.

Есте­ствен­но, что сов­мест­ное про­жи­ва­ние бок о бок неред­ко при­во­ди­ло людей к русско-​японским ро­ма­нам. Но в то время ста­лин­ское пра­ви­тель­ство СССР за­пре­ти­ло браки с ино­стран­ны­ми граж­да­на­ми — сде­ла­но это было из-за ка­та­стро­фи­че­ских по­терь муж­ско­го на­се­ле­ния в ходе страш­ной ми­ро­вой войны и на­ли­чия мил­ли­о­нов муж­чин, мо­ло­дых и неже­на­тых, в армии за пре­де­ла­ми стра­ны. Хотя Южный Са­ха­лин и был офи­ци­аль­но объ­яв­лен ча­стью Со­вет­ско­го Союза, но ста­тус мест­ных япон­цев оста­вал­ся в пер­вые годы неяс­ным и неопре­де­лён­ным — чис­лясь «сво­бод­ны­ми граж­да­на­ми» и живя по со­вет­ским за­ко­нам, офи­ци­аль­но­го граж­дан­ства СССР они не имели. По­это­му новые вла­сти Юж­но­го Са­ха­ли­на русско-​японские браки не ре­ги­стри­ро­ва­ли, а для во­ен­ных близ­кие от­но­ше­ния с япон­ски­ми жен­щи­на­ми были прямо за­пре­ще­ны.

Всё это по­ро­ди­ло нема­ло лич­ных драм. Даже ме­му­а­ры «на­чаль­ни­ка Граж­дан­ско­го управ­ле­ния» Крю­ко­ва, из­ло­жен­ные весь­ма сухим и да­лё­ким от ли­те­ра­тур­ных кра­сот язы­ком, спу­стя де­ся­ти­ле­тия пе­ре­да­ют весь накал стра­стей.

«Как мы ни за­пре­ща­ли сол­да­там и офи­це­рам, да и граж­дан­ско­му на­се­ле­нию, всту­пать в ин­тим­ные связи с япон­ски­ми де­вуш­ка­ми, всё же сила любви силь­нее при­ка­за, — вспо­ми­нал Крю­ков.

— Как-​то под вечер мы с Пур­ка­е­вым (ко­ман­ду­ю­щий Даль­не­во­сточ­ным во­ен­ным окру­гом — DV) ехали на ма­шине. Смот­рим, на ска­ме­еч­ке под окном япон­ско­го до­ми­ка сидит наш боец с япон­ской де­вуш­кой, тесно при­жав­шись друг к другу. Она так мило об­ня­ла его, а он гла­дит её руки…"

Ко­ман­ду­ю­щий окру­гом Мак­сим Пур­ка­ев со­би­рал­ся на­ка­зать сол­да­та, но граж­дан­ский ру­ко­во­ди­тель Юж­но­го Са­ха­ли­на уго­во­рил ге­не­ра­ла за­крыть глаза на такое на­ру­ше­ние при­ка­за. «Иной слу­чай, — вспо­ми­на­ет Дмит­рий Крю­ков, — был на Уг­ле­гор­ской шахте. При­е­хал туда из Дон­бас­са за­ме­ча­тель­ный па­рень, ком­му­нист. Вско­ре он стал ста­ха­нов­цем, одним из луч­ших шах­тё­ров. Затем бри­га­да вы­дви­ну­ла его бри­га­ди­ром. Он не схо­дил с Доски по­чё­та. И вот он, как го­во­рит­ся, по уши влю­бил­ся в очень кра­си­вую девушку-​японку, ра­бо­тав­шую на этой же шахте, и они неглас­но по­же­ни­лись. Узнав, что япон­ка пе­ре­бра­лась к нему, мест­ная парт­ор­га­ни­за­ция пред­ло­жи­ла ему пре­кра­тить связь и разой­тись. Он и она за­яви­ли: умрём, но не рас­ста­нем­ся. Тогда его ис­клю­чи­ли из пар­тии. Мне надо было утвер­дить это ре­ше­ние и отобрать у него парт­би­лет. Я вы­звал его и сек­ре­та­ря. Узнал, что он ра­бо­та­ет ещё лучше, де­вуш­ка тоже стала одной из пе­ре­до­вых ра­бот­ниц. Он учит её рус­ско­му, а она его япон­ско­му языку. Он за­явил: „Что хо­ти­те, то и де­лай­те, но не рас­ста­нусь с нею. Вся ра­дость жизни — в ней, она в доску наш че­ло­век, а знали бы, какая тру­до­лю­би­вая, какая хо­ро­шая хо­зяй­ка!“ Я смот­рю на него и думаю: „Ведь у них и дети будут кра­си­вые“. Но объ­яс­няю, по­че­му за­пре­ще­ны встре­чи и браки с япон­ски­ми де­вуш­ка­ми. Всё же мы не стали ис­клю­чать его из пар­тии, по­со­ве­то­ва­ли: пусть она на­пи­шет хо­да­тай­ство о при­ё­ме в со­вет­ское под­дан­ство, а он при­ло­жит своё за­яв­ле­ние. Мы по­ни­ма­ли: на­дежд мало…» 

«Те­перь я ра­бо­таю во­семь часов, а не две­на­дцать…»

К 1947 году на Южном Са­ха­лине уже вполне функ­ци­о­ни­ро­вал со­ци­а­лизм по-​японски. Все круп­ней­шие пред­при­я­тия были объ­еди­не­ны в го­су­дар­ствен­ные тресты: на­при­мер, ак­тив­но ра­бо­та­ли «Са­ха­ли­ну­голь» и «Са­ха­лин­ле­сдрев», по­став­ляв­шие свою про­дук­цию на ма­те­рик. Для силь­но по­стра­дав­шей в годы войны ры­бо­ло­вец­кой про­мыш­лен­но­сти Юж­но­го Са­ха­ли­на и Курил при­вез­ли тро­фей­ное обо­ру­до­ва­ние из Гер­ма­нии. Ра­бо­та­ли и 24 япон­ских кол­хо­за, воз­ник­ло даже 5 пи­о­нер­ских ла­ге­рей для япон­ских школь­ни­ков. В сто­ли­це Южно-​Сахалинской об­ла­сти в ян­ва­ре 1947 года был от­крыт Дра­ма­ти­че­ский театр — при пол­ном ан­шла­ге япон­ские ар­ти­сты де­мон­стри­ро­ва­ли спек­такль по со­вет­ской пьесе «Лю­бовь Яро­вая», дей­ствие ко­то­рой про­ис­хо­дит в Крыму в годы граж­дан­ской войны…

На рыб­ном ком­би­на­те в Невель­ске бок о бок ра­бо­та­ли рус­ские и япон­ки. 1947 год

Со­ци­а­ли­сти­че­ские и ком­му­ни­сти­че­ские идеи тогда, дей­стви­тель­но, ока­за­лись по­пу­ляр­ны в япон­ском на­ро­де. И не толь­ко на юге Са­ха­ли­на, где их дик­то­ва­ла новая власть, но и в самой Япо­нии. До­ста­точ­но упо­мя­нуть, что к лету 1945 года в «Стране вос­хо­дя­ще­го солн­ца» на­счи­ты­ва­лось всего два де­сят­ка чле­нов мест­ной ком­пар­тии, все они си­де­ли в тюрь­мах за свои убеж­де­ния — но не про­шло и трёх лет после ка­пи­ту­ля­ции Япо­нии и ле­га­ли­за­ции мест­ной ком­пар­тии, как она на­счи­ты­ва­ла уже 200 тысяч чле­нов и на вы­бо­рах вы­иг­ра­ла де­ся­тую часть де­пу­тат­ских мест в япон­ском пар­ла­мен­те.

По­пу­ляр­но­сти со­ци­а­ли­сти­че­ских идей среди япон­цев во мно­гом спо­соб­ство­вал имен­но при­мер Юж­но­го Са­ха­ли­на. Во­ен­ные вла­сти США, ок­ку­пи­ро­вав­шие тогда Япон­ские ост­ро­ва, пер­вые годы мало за­бо­ти­лись о мест­ной эко­но­ми­ке — в стране сви­реп­ство­ва­ли по­сле­во­ен­ная раз­ру­ха, голод, мас­со­вая без­ра­бо­ти­ца и ги­пе­рин­фля­ция. Иена обес­це­ни­лась в 53 раза. На этом фоне Южный Са­ха­лин вы­гля­дел ост­ров­ком спо­кой­ствия и от­но­си­тель­но­го бла­го­по­лу­чия.

Япон­ка в со­вет­ском ма­га­зине (ранее на Са­ха­лине не было ба­за­ров и ма­га­зи­нов), 1946 год

В итоге спу­стя год по окон­ча­нии ми­ро­вой войны япон­цы по­бе­жа­ли на со­вет­скую тер­ри­то­рию, к своим са­ха­лин­ским дру­зьям и ро­ди­чам. Толь­ко за ок­тябрь 1946 года со­вет­ские по­гра­нич­ни­ки за­дер­жа­ли 253 япон­ца, пы­тав­ших­ся по­пасть с Хок­кай­до на Южный Са­ха­лин. Как вспо­ми­нал Дмит­рий Крю­ков: «За но­ябрь, при непол­ной про­вер­ке, в Той­о­ха­ру при­бы­ло из Япо­нии более пя­ти­сот че­ло­век. Жив­шая неда­ле­ко от нас женщина-​врач при­вез­ла мужа, тоже врача, и двух детей, из­рас­хо­до­вав на это две ты­ся­чи иен. Как-​то ко мне явил­ся на приём один япон­ский мэр и стал про­сить раз­ре­ше­ния съез­дить на Хок­кай­до, за­ве­ряя, что при­ве­зёт от­ту­да к весне до ты­ся­чи ры­ба­ков и 9 ры­бац­ких судов. Я спро­сил: „По­че­му так точно?“ Он от­ве­тил, что может и боль­ше, но об этих уже до­го­во­рил­ся через вер­ных людей и имеет от них пись­ма. Он так ис­кренне про­сил, что я ска­зал ему: „К со­жа­ле­нию, вашу прось­бу удо­вле­тво­рить не могу. В Япо­нии хо­зя­е­ва аме­ри­кан­цы…“»

Со­вет­ские вла­сти уси­ли­ли по­гран­охра­ну и пе­ре­хва­ти­ли массу писем, в ко­то­рых са­ха­лин­ские япон­цы звали к себе дру­зей и род­ных. Свя­щен­ник Ото­сио из Той­о­ха­ры (Южно-​Сахалинска) писал род­ным:

«Не вол­нуй­тесь, Бог нашёл нас. Когда рус­ские по­ло­ни­ли, мы вол­но­ва­лись за нашу судь­бу, как будет в даль­ней­шем с жиз­нью, с пи­та­ни­ем, с ре­ли­ги­ей. Ока­за­лось, всем япон­цам дали ра­бо­ту, пи­та­ние даже лучше, чем было. Со­вет­ские ор­га­ны не чинят нам ни­ка­ких помех в жизни, не вме­ши­ва­ют­ся в дела хра­мов, за­став­ля­ют со­вер­шать об­ря­ды. И вряд ли вы по­ве­ри­те, они нам уста­но­ви­ли плату за служ­бу, и её хва­та­ет, чтобы пи­тать­ся».

На­чаль­ник цеха бу­маж­ной фаб­ри­ки в Си­су­ка (ныне город По­ро­найск) Ара­ка­ва Но­бо­ри писал брату: «Я про­дол­жаю ра­бо­тать на­чаль­ни­ком цеха, при вы­пол­не­нии плана по­лу­чаю над­бав­ку до 50 про­цен­тов в месяц. Мне вполне хва­та­ет про­кор­мить жену и моих детей. Они живы, здо­ро­вы, живут бла­го­по­луч­но. Дети учат­ся в школе. Нас ре­гу­ляр­но снаб­жа­ют про­до­воль­стви­ем и топ­ли­вом. В слу­чае бо­лез­ни за про­пу­щен­ные дни вы­пла­чи­ва­ет­ся зар­пла­та». Ра­бо­чий бу­маж­ной фаб­ри­ки в Отиай (ныне город До­линск) Мидзу­ка­ми Масао писал род­ным на япон­ские ост­ро­ва: «То, что рас­ска­зы­ва­ли нам о рус­ских, и то, в чём я убе­дил­ся, живя с ними, от­ли­ча­ет­ся, как небо от земли. Рус­ские доб­ро­сер­деч­ные люди. Те­перь я ра­бо­таю во­семь часов, а не две­на­дцать, а за­ра­ба­ты­ваю боль­ше. Думал, что здесь после войны нам плохо будет, а стало лучше…»

«У меня боль­шое же­ла­ние остать­ся жить с вами…»

Ве­ро­ят­но, когда в ян­ва­ре 1946 года Ста­лин на встре­че с ру­ко­во­ди­те­лем Юж­но­го Са­ха­ли­на го­во­рил о «друж­бе» с япон­ца­ми («От­но­си­тесь ло­яль­нее — воз­мож­но, будем дру­жить с ними…»), в Крем­ле рас­смат­ри­ва­ли воз­мож­ность со­хра­не­ния япон­ско­го ан­кла­ва на ост­ро­ве. Но в те­че­ние того же года, по мере на­рас­та­ния «хо­лод­ной войны» между СССР и США, выс­шее ру­ко­вод­ство Со­вет­ско­го Союза при­ня­ло ре­ше­ние не экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать с новой на­ци­о­наль­ной ав­то­но­ми­ей на даль­не­во­сточ­ных гра­ни­цах.

Мас­со­вая ре­па­три­а­ция япон­цев с Са­ха­ли­на, 1947

Од­но­вре­мен­но, за де­пор­та­цию всех под­дан­ных Стра­ны вос­хо­дя­ще­го солн­ца об­рат­но в Япо­нию вы­сту­па­ли и вла­сти США, кон­тро­ли­ро­вав­шие тогда мет­ро­по­лию быв­шей са­му­рай­ской им­пе­рии. Аме­ри­кан­ские ок­ку­па­ци­он­ные вла­сти были обес­по­ко­е­ны рас­про­стра­не­ни­ем ком­му­ни­сти­че­ских идей среди япон­цев и не же­ла­ли ви­деть под боком успеш­ный при­мер «япон­ско­го со­ци­а­лиз­ма» на со­сед­нем Са­ха­лине. По­это­му уже в конце 1946 года вла­сти США и СССР быст­ро до­го­во­ри­лись о де­пор­та­ции са­ха­лин­ских япон­цев на ро­ди­ну — даже раз­го­рав­ша­я­ся «хо­лод­ная война» не по­ме­ша­ла быв­шим со­юз­ни­кам до­стичь со­гла­сия в этом деле.

Со­вет­ские вла­сти со­гла­си­лись вы­слать япон­ское на­се­ле­ние, а аме­ри­кан­ские предо­став­ля­ли ко­раб­ли для их пе­ре­воз­ки с Са­ха­ли­на на Хок­кай­до. Так боль­шая гео­по­ли­ти­ка вновь круто из­ме­ни­ла судь­бу са­ха­лин­ских япон­цев, уже вполне при­жив­ших­ся при ста­лин­ском со­ци­а­лиз­ме.

2 ян­ва­ря 1947 года Ука­зом Пре­зи­ди­у­ма Вер­хов­но­го Со­ве­та СССР «япон­ская» Южно-​Сахалинская об­ласть объ­еди­ня­лась с Са­ха­лин­ской об­ла­стью (давно су­ще­ство­вав­шей на се­ве­ре ост­ро­ва). При этом сто­ли­ца новой объ­еди­нён­ной об­ла­сти пе­ре­но­си­лась в Южно-​Сахалинск, быв­ший япон­ский город Той­о­ха­ра. На ост­ров при­ез­жа­ли ты­ся­чи пе­ре­се­лен­цев из Рос­сии и дру­гих рес­пуб­лик СССР. Япон­ско­му на­се­ле­нию при­ка­за­ли го­то­вить­ся к ре­па­три­а­ции на ис­то­ри­че­скую ро­ди­ну.

В те дни вы­хо­див­шая в Южно-​Сахалинске га­зе­та «Крас­ное знамя» опуб­ли­ко­ва­ла стихи Сер­гея Фео­к­ти­сто­ва, поэта и во­ен­но­го лёт­чи­ка, во­е­вав­ше­го в 1945 году с япон­ца­ми, о смене хо­зя­ев са­ха­лин­ской и ку­риль­ской земли:

Вчера лишь слез­ли с па­ро­хо­да

Они на эти ост­ро­ва

И вот просну­лись до вос­хо­да

И за­су­чи­ли ру­ка­ва.

В ла­до­ни друж­но по­пле­ва­ли,

Пе­ре­ку­ри­ли у горы.

И за­иг­ра­ли, за­свер­ка­ли

Их ог­не­вые то­по­ры.

Че­ты­ре взма­ха — точ­ных, вер­ных,

И он рас­сы­пал­ся, смот­ри,

Япон­ский домик из фа­не­ры,

Бу­ма­гой ла­тан­ный внут­ри.

И оба улыб­ну­лись разом,

Ди­вясь ока­зии такой,

И млад­ший — русый, се­ро­гла­зый, 

Шут­ли­вый плот­ник ко­стром­ской — 

Ска­зал, фа­не­ру раз­би­рая:

— У нас скво­реч­ни­ки проч­ней.

И как в них жили са­му­раи?

Смеш­ные вкусы у людей.

А стар­ший, что лицом по­стро­же,

В раз­га­ре весь, в вес­нуш­ках весь:

— Чудак, ужаль по­нять не мо­жешь,

Они чу­жи­ми были здесь.

И оба ловко катят брёв­на

На сруб, что пах­нет, как вино.

И так ста­ра­тель­но, лю­бов­но

Они кла­дут к брев­ну брев­но…

И вот вста­ют они па­ра­дом,

Как в див­ной сказ­ке те­ре­ма:

Сос­но­вые, с рез­ным фа­са­дом,

С кры­леч­ком, с рус­ским па­ли­са­дом

Все пя­ти­стен­ные дома.

Их окна, свет­лые, пря­мые,

С улыб­кой смот­рят в об­ла­ка.

Здесь утвер­жда­ет­ся Рос­сия

Не на года, а на века.

Для япон­цев места здесь боль­ше не оста­ва­лось, их ждала ок­ку­пи­ро­ван­ная аме­ри­кан­ца­ми ис­то­ри­че­ская ро­ди­на. «Я ожи­дал, что по­сып­лют­ся мас­со­вые прось­бы о вне­оче­ред­ном вы­ез­де в Япо­нию, — вспо­ми­нал спу­стя де­ся­ти­ле­тия Дмит­рий Крю­ков. — Од­на­ко за­яв­ле­ний почти не было. Вер­нее, были, но иного ха­рак­те­ра. Сотни япон­цев, осо­бен­но кре­стьяне, про­си­ли при­нять их в со­вет­ское под­дан­ство це­лы­ми сё­ла­ми. Мно­гие при­хо­ди­ли ко мне с та­ки­ми прось­ба­ми. Но я знал: никто из них не будет при­нят, хотя со­ве­то­вал на­прав­лять хо­да­тай­ство в Ми­ни­стер­ство ино­стран­ных дел…»

Япон­цы не хо­те­ли по­ки­дать наконец-​то на­ла­див­ше­е­ся от­но­си­тель­ное бла­го­по­лу­чие и бо­я­лись воз­вра­щать­ся на род­ные ост­ро­ва, где тогда сви­реп­ство­ва­ла по­сле­во­ен­ная раз­ру­ха, ин­фля­ция и без­ра­бо­ти­ца.

Мно­гих при­вле­ка­ли усло­вия ста­лин­ско­го со­ци­а­лиз­ма по срав­не­нию с почти сред­не­ве­ко­вы­ми нра­ва­ми преж­ней Япо­нии. Остав­ша­я­ся после войны одна с двумя детьми япон­ка по имени Кудо при­нес­ла рус­ско­му на­чаль­ству за­яв­ле­ние: «В Япо­нии с дав­них пор жен­щи­на не имеет прав, а здесь я по­лу­чаю зар­пла­ту на­равне с муж­чи­на­ми, и у меня боль­шое же­ла­ние остать­ся жить с вами…»

Но боль­шая по­ли­ти­ка была неумо­ли­ма. Мас­со­вая ре­па­три­а­ция на­ча­лась вес­ной 1947 года и уже к 1 ав­гу­ста Са­ха­лин при­ну­ди­тель­но по­ки­ну­ли 124 308 че­ло­век — почти по­ло­ви­на мест­ных япон­цев. Всем уез­жа­ю­щим раз­ре­ша­лось брать с собой до 100 кг лич­ных вещей и до 1000 руб­лей

«…разве рус­ско­му нель­зя же­нить­ся на япон­ке?»

Тем вре­ме­нем русско-​японская лю­бовь слу­чи­лась даже в бли­жай­шем окру­же­нии глав­но­го на­чаль­ни­ка Юж­но­го Са­ха­ли­на. Как вспо­ми­нал Дмит­рий Крю­ков: «Мой шофёр Иван, все его звали Ваня, доб­ро­со­вест­ный, ис­пол­ни­тель­ный, немно­го про­сто­ва­тый, ве­сё­лый па­рень, от­лич­но ис­пол­нял свои обя­зан­но­сти. У него был смен­щик япо­нец. Жил он неда­ле­ко от нас в неболь­шой квар­ти­ре с женой, двумя детьми и сест­рой. Япон­ца звали Тосик. Ра­бо­тая вме­сте, Иван и Тосик по­дру­жи­лись. Япо­нец часто при­гла­шал Ивана в гости, вся семья к нему при­вя­за­лась, а между сест­рой То­си­ка и Ива­ном воз­ник­ла лю­бовь. Как-​то в пути Иван ска­зал мне, что решил же­нить­ся на япон­ке. Я по­ка­чал го­ло­вой. Тогда он спро­сил: „Что, разве рус­ско­му нель­зя же­нить­ся на япон­ке?“ Я от­ве­тил: „В прин­ци­пе, можно. Но её надо при­нять в со­вет­ское под­дан­ство, а это… пра­ви­тель­ство за­пре­ти­ло“. Иван сник. Я ска­зал ему, что такие слу­чаи уже были, ни­че­го хо­ро­ше­го не вышло…»

Япон­ские дети в Северо-​Курильске, 1946 год

Далее в ру­ко­пи­си Крю­ко­ва очень про­стым, неза­тей­ли­вым язы­ком из­ла­га­ют­ся пе­ри­пе­тии сер­деч­ной драмы, где в итоге воз­ник на­сто­я­щий лю­бов­ный че­ты­рёх­уголь­ник (даже не тре­уголь­ник), где фи­гу­ри­ру­ют шофёр Иван, сер­жант Саша и две де­вуш­ки — япон­ка и рус­ская. Одним сло­вом, в ис­то­рии са­ха­лин­ско­го «со­ци­а­лиз­ма по-​японски» хва­тит ма­те­ри­а­ла и на по­ли­ти­че­ский трил­лер, и на серию лю­бов­ных ро­ма­нов…

Де­пор­та­ция япон­цев с Са­ха­ли­на на ро­ди­ну про­дол­жа­лась. По­ка­за­тель­но, что мест­ные со­вет­ские вла­сти не раз об­ра­ща­лись к выс­ше­му ру­ко­вод­ству стра­ны с прось­ба­ми при­оста­но­вить или за­мед­лить вы­се­ле­ние — в сель­ском хо­зяй­стве и про­мыш­лен­но­сти Са­ха­ли­на нужны были ра­бо­чие руки, а дис­ци­пли­ни­ро­ван­ные и непри­хот­ли­вые япон­цы ра­бо­та­ли хо­ро­шо. В итоге, несмот­ря на то, что к 1949 году де­пор­ти­ро­ва­ли 272 335 че­ло­век, на Са­ха­лине, по под­счё­там ор­га­нов гос­бе­зо­пас­но­сти, оста­лось 2682 япон­ца, так или иначе су­мев­ших по­лу­чить со­вет­ское граж­дан­ство. Они и их по­том­ки по­ки­нут ост­ров толь­ко при Бреж­не­ве.

Дмит­рий Крю­ков, спу­стя де­ся­ти­ле­тия вспо­ми­ная о ре­па­три­а­ции са­ха­лин­ских япон­цев, за­кон­чит рас­сказ о ней такой ис­то­ри­ей: «Ночью на­ше­му со­се­ду на крыль­цо по­ло­жи­ли ре­бён­ка. Он был за­вер­ну­тый в три оде­я­ла и одет в три пары шёл­ко­во­го белья, с зо­ло­тым ме­да­льо­ном на груди и пись­мом от ма­те­ри. Она пи­са­ла:

«Ре­бё­нок — вся моя жизнь, и я здесь ни­ко­гда бы не рас­ста­лась с сыном. Я — япон­ка, отец — рус­ский офи­цер. Я долж­на уез­жать в Япо­нию. Нам обоим не дадут там жить. Я не могу при­чи­нить ему такие стра­да­ния, оста­вать­ся мне тоже нель­зя, прошу, спа­си­те сына».

Ре­бё­ноч­ка тут же взяли в боль­ни­цу. Япон­ские врачи стали уси­лен­но до­би­вать­ся, чтобы ре­бён­ка от­да­ли им, они его вос­пи­та­ют. Маль­чик был хорош, в об­ли­ке его было боль­ше рус­ско­го, и мы его япон­цам не от­да­ли, пе­ре­пра­ви­ли в ха­ба­ров­ский дет­дом. Там его усы­но­вил один наш ко­ман­дир, и он с женой души в нём не чаяли. Что про­изо­шло с ма­те­рью и отцом, я не узнал…"