Что помнит Минск о жизни в оккупации.

 

 

1100 дней продолжалась оккупация Минска во время Второй мировой войны. Это было время страха, боли, смерти и надежд. Период, который помогает увидеть, как переплетены события из разных эпох.

В годовщину освобождения Минска мы слушаем голоса очевидцев, вспоминаем хронику оккупации и пытаемся понять, как изменился город и что он помнит о том времени.

 

Бомбардировка

28 июня 1941 года, на седьмой день войны, гитлеровские войска вошли в Минск. Перед этим была бомбардировка, которая разрушила значительную часть города.

— С утра мы, студенты Минского зооветеринарного техникума, помогали воинам кавалерийской части, которая формировалась в нашем учебном заведении. Размещался техникум на Койдановском тракте в Курасовщине — южном пригороде нашей столицы. Местность тут холмистая, просматривается центр города. Около полудня видим со стороны юго-запада лавину немецких самолетов. Надвигались ровными порядками, как на параде. Сам я их не считал, но кто-то из моих товарищей, помню, произнес: «Сорок восемь штук». При подлете бомбовозов к городу захлопали зенитки, но хоть бы один из них шелохнулся!.. Видно было, как часть самолетов свернула налево в направлении товарной станции, остальные бомбили аэродром — теперешний аэропорт Минск-1. Выскочил, правда, один-единственный наш истребитель и «клюнул» хвост немецкого бомбардировщика. Тот задымил, пошел вниз. Как же мы радовались тогда на своем пригорке в Курасовщине!..

Из воспоминаний Юрия Сергеевича Миненкова

Пожары

— В Минске в то время наш МХАТ был на гастролях, московский театр. Все народные заслуженные артисты уходили пешком по Московскому шоссе, уходили из города.

<…> Страшно было. Но чтоб сказать, что это была такая паника, я бы не сказала. Это просто был ужас, который еще в тот момент люди не осознали. Потому что они не знали, что будет.

Ночь была ужасная, был дым страшный, ничего не видно, дышать нечем. Не знали, куда бежать. Перебыли так ночь и наутро ушли из города, с мамой пошли. Это там почти кончался в то время город. Вот там элеваторы, поле, луг. <…> И мы <…> переночевали с мамой в Ботаническом саду, просто под елкой спрятались.

<…> когда пожар был в Минске, то в Борисове, это семьдесят или семьдесят пять километров, там было видно, что горел Минск.

Из воспоминаний Евгении Леонидовны Ожехович

По моим убеждениям, эвакуация жителей города Минска произошла настолько неорганизованно, что приходится кое над чем задуматься и задать вопрос: почему так произошло?

До 10 часов вечера 24 июня никому не было известно, что город должен эвакуироваться. Об этом не знали и мы — ответственные работники обкома КП (б)Б. В 10 часов вечера секретари обкома и другие руководящие работники города без всякой огласки сели в машины и выехали, как впоследствии мы узнали, в г. Могилев, оставив остальных ответработников обкома без средств передвижения, возложив на них обязанность сохранить партдокументы обкома КП (б)Б.

Началась усиленная бомбежка города. Население убегало в панике в леса, отступая на гор. Борисов, Оршу и Могилев без прикрытия, обстреливалось вражескими самолетами, диверсантами-парашютистами. А ведь можно было этого не допустить, если бы секретари обкома не бежали позорно из города, а руководили бы эвакуацией. <…>

Из письма заведующего сектором Минского обкома КП (б)Б М. Сорокина И. Сталину (5 июля 1941 г.)

Фото: hc.east-site.ru

— Но Минск горел. Хоть иголки собирай, такое пламя страшное! Выйдешь — вот так вот трясет тебя от испугу <…>

Ну, видимо, <…> мать не знала, где на Москву дорога, не знаю. Почему-то она нас повела на Могилев. Мы прошли через парк Горького, мы ж на Свердлова там [жили]. Пересечь речку, и наш дом виден на горке. И мы хотели зайти, но мать стала и говорит: «Нет. Назад дороги нет». Уже наш дом стоит без крыши, весь черный.

Из воспоминаний Зои Ивановны (фамилию не назвала)

— Рассказывали, что в центре города небольшая группа людей пряталась от бомбежки в нижнем этаже Центральной городской поликлиники. Помещение казалось надежно укрепленным массивными колоннами. На это здание бомбы не падали, но гул самолетов и удары по соседним зданиям держали людей в страхе. Вместе с тем в этом помещении бесстрашно обретались какие-то подозрительные типы, как бы обо всем уже осведомленные. Когда кто-то из прятавшихся сказал: «У, фашистские гады! По мирному городу палят!» — один из таких «типов» прикрикнул: «Молчите! Еще не такое увидите!»

Из воспоминаний Аси Ефимовны Адам

Фото: wwii-photos-maps.com

11	80%	313
самолетов Люфтваффе было сбито над Минском 23-26 июня 1941 года	зданий было уничтожено во время всех бомбардировок	из 330 минских предприятий было разрушено за время войны

Новые порядки

Новая власть в городе начала с переписи населения и борьбы с советской символикой. С одной стороны, нацисты пытались организовать мирную жизнь и завоевать симпатии населения, с другой — жестоко расправлялись с любым сопротивлением.

Немцы в городе

— В дымящийся Минск я вернулся из Червеня в полдень 28 июня. Вступил в город, так сказать, одновременно с передовыми частями немцев. Только те шли с севера, со стороны Болотной станции, а я — с юга. Их головную походную заставу встретил у мясокомбината близ Червенского базара. Там, на улице у комбината, лежали трупы минчан — расстрелянных. Случилось так, что горожане, когда вечером 24 июня партийно-советское начальство начало покидать город, бросились в цеха и склады мясокомбината. Однако истребительный отряд еще несколько часов пресекал оружием «попытки мародерства». Лишь в последний момент кто-то из отбывающего начальства махнул рукой: «Налетай кто хочет!» И тогда народ открыто понес окорока и колбасы. Понес, переступая через трупы «мародеров», расстрелянных всего лишь час назад… <…>

Прихожу на родную улицу Слонимскую — и вижу… Да-а, со времен Первой мировой войны немцы крепко усовершенствовали свои боеприпасы. Когда в 1915 году в наш сад упала бомба с цеппелина, в доме вылетели стекла. А ныне почти в ту же точку случилось попадание — полдома разворотило и крышу сорвало. И снова осколки стекла порезали голову моему отцу!..

Папа направился во 2-ю городскую больницу на перевязку. Шел через площадь Свободы мимо гостиницы «Европа». Она была полуразрушена ударом авиабомбы, но фасадная стена еще стояла. И вот картина: с балкона номера люкс свисает труп мужчины в пижаме, зацепившийся поясом или подтяжками за фигурную решетку.

Из воспоминаний Константина Иосифовича Гержидовича

 

 

Немецкие танки на улице Горького (сейчас улица Богдановича): 1941 и 2016 гг. Старое фото: hc.east-site.ru/minsk.html, новое фото: А. Валентей, К. Кратович, Е. Воронко

Администрация

 

 

Старое фото: waralbum.ru, новое фото: А. Валентей, К. Кратович, Е. Воронко

Перед администрацией стоит памятник Ленину, который демонтировали и отвезли в Германию на переплавку. Впоследствии памятник был восстановлен по модели, которая сохранилась в Ленинграде в мастерской Матвея Манизера.

 

 

На этой фотографии памятника Ленину уже нет. А на здании администрации виден символ СС, который установили специально к приезду Генриха Гиммлера в захваченный Минск. Старое фото: waralbum.ru, новое фото: А. Валентей, К. Кратович, Е. Воронко

Жизнь обычных людей

Несмотря на войну, жизнь в Минске продолжалась. Люди работали. Иногда удавалось сходить в кино или в театр. Не прекращалась торговля. Действовали школы.

<…> Часть горожан уехала в западные области на заработки.
<…> Электроосвещением обеспечены только дома, занятые воинскими частями.
<…> Город почти не отапливается.
<…> Парк Горького вырублен и сожжен.
<…> Функционируют бани на Октябрьской улице, около молочного завода.
<…> Большинство школьных зданий занято под казармы для немецких солдат и полиции.
<…> В городе действует тюрьма по улице Володарского, 4. Питание — 75 граммов хлеба в день и один литр холодной воды на пять суток.
<…> Имеется пять домов терпимости: по улице Карла Маркса и по улице Немиге № 17, 24 и 10. Фамилии владельцев этих заведений засекречены. В каждом доме в среднем от 30 до 40 женщин. Вывески на домах («Дом красавиц») исполнены на немецком и русском языках.
<…> Среди населения распространены венерические заболевания. Согласно приказу немецких властей за заражение другого человека венерической болезнью полагается наказание, причем немецкие солдаты и офицеры за это ответственности не несут. Мирное же население города отвечает за это жизнью. Случаи расстрела девушек за так называемое заражение немцев неоднократны.

И.С. Кравченко
Из докладной записки в ЦК КП (б)Б заместитель начальника отдела Белорусского штаба партизанского движения от 27 января 1943 г.

Представитель вермахта объявляет правила поведения

Рынок

Дети на минской улице

Принудительные работы на немецком авторемонтном заводе

Жители Минска

— Вот по улице идешь, и начинаются облавы. Хватали и тащили на работы. Меня раз поймали и послали меня строить дорогу. Посадили на машины, утром сказали прийти на площадь, а мы жили около площади Свободы, и повезли строить дорогу. Была жара неимоверная. И ни отойти, ни сесть — ничего не разрешали, все на этом солнцепеке мы укладывали эти булыжники. Так я походила несколько дней, так как я была такая слабая, худенькая и мне было так тяжело, что я решила: пусть убивают — не пойду больше. И я не пошла. Неделю не выходила на улицу, боялась очень, чтобы меня не наказали, но они там не интересовались.

Из воспоминаний Аделаиды Адамовны Наркевич

— Мама моя работала на Логойском тракте в хлебном магазине. Я уже перестала учиться, потому что было очень далеко ходить, а транспорта тогда не было никакого. И я не работала, ничего не делала. Ходила в кино, все фильмы смотрела, какие шли в то время. Пока немцы не поймали. Облавы были. В кино тоже были облавы.
Но я всегда говорила шуллерин, шуллерин [нем. ученица]. И немцы пропускали нас. Но все-таки я попала в облаву раз и отправили меня работать на фабрику. Там я работала в швейном цехе. Починяли кители, халаты. В основном работала молодежь там. Все, кого поймали, — девушки.

Из воспоминаний Аделаиды Ивановны Наркевич

Цены

Немцы заморозили цены на уровне 20 июня 1941 года, но в условиях дефицита цены на черном рынке были выше в десятки, а то и в сотни раз по сравнению с «официальными». Отношение оккупационной марки к рублю составляло 1:10.

Хлеб, 1 кг	35 рублей
Мука, 1 пуд (16,38 кг)	2000 рублей
Яйцо, 1 шт	10 рублей
Масло, 1 кг	300-600 рублей
Самогон, 0,5 л	150-500 рублей
Чай с сахаром в кафе	2 рубля
Бокал пива	5-25 рублей
Вызов врача на дом	15 рублей
Зарплата чернорабочего	250-300 рублей
Зарплата высококвалифицированного рабочего	600 рублей
Зарплата главного инженера	до 1000 рублей
Средняя зарплата составляла 400-500 рублей

Голод

В городе был голод. Немцы разрешили гражданам брать под огороды участки вокруг Минска. Часто огороды размещали на пожарищах.

— Вот вы когда-нибудь ехали по Первомайской на трамвае? Там стоит здание такое крытое. Туда железнодорожная ветка подходит. Это склады военные. Так вот что немцы сделали. А там было много продовольствия. И вот они ради издевательства на эту ветку вытягивают несколько вагонов, да. И выбрасывают всё на улицу, рассыпают, а люди начинают бежать, ловить. <…> И вот они едут, и бросают, и хохочут вовсю. И просто издевались. Им было очень интересно, как это люди будут драться из-за еды. А люди-то голодные.

Из воспоминаний Евгении Леонидовны Ожехович

Коллаборационизм (сотрудничество с оккупантами)

Во время оккупации в Беларуси действовали различные коллаборационистские структуры: полиция, административные органы, молодежные и благотворительные организации и т.д.

 

 

Немцы разрешили ограниченно использовать национальную символику — герб «Погоня» и бело-красно-белый флаг. Старое фото: Bundesarchiv, новое фото: А. Валентей, К. Кратович, Е. Воронко

Пропаганда

Немецкая пропаганда была нацелена на то, чтобы гитлеровцев воспринимали как освободителей от сталинизма. Поэтому оккупанты занимались тем, чего не делала советская власть. Например, немцы поддерживали церковь, а вместо русского языка использовался белорусский (так, обучение в школах велось только на белорусском языке).

Изображения: Arche 2008, № 5

Полиция

Минчане сотрудничали с немцами по разным причинам: материальным, идеологическим, личным и т.п.

Прошу начальника полиции г. Минска принять мене на работу в систему полиции так как я в настоящее время нигде не работаю.

По приходу германских войск большавики хотели взять на фронт, я збежал в лес низахотев такой праклятой родины защыщать [заявление раскулаченного].

Из заявлений кандидатов в полицию (орфография и пунктуация оригиналов сохранена)

 

 

Члены Союза белорусской молодежи (коллаборационистский аналог Гитлерюгенда) маршируют возле Дома правительства. Старое фото: Bundesarchiv, новое фото: А. Валентей, К. Кратович, Е. Воронко

— Неожиданно меня очень быстро принял какой-то начальник — из местных, моложавый. Я даю ему бумаги, начинаю горячо объяснять, что жена совсем не еврейка, а украинка. И здесь происходит нечто странное.

Как бы задумчиво он говорит: «Ну, наверное, ее избивали. Потому и призналась в том, чего нет. Сейчас проверим».

Приводят Софью.

«Вас били?» — «Били». — «Все равно не надо было наговаривать на себя. Вы свободна, идите с мужем домой».

После короткого разговора молодой полицейский начальник добавил: «Хочу помочь возрождению Беларуси. Но мне трудно с немцами, мне с ними очень трудно».

Из воспоминаний Константина Иосифовича Гержидовича

Первомай

1 мая 1944 г. в Минске прошел парад. Минчане должны были показать, что они поддерживают Гитлера и готовы бороться против большевиков. Гитлеровская пропаганда работала до последнего.

 

0:00/ 1:15

 

Через несколько месяцев Минск будет освобожден, а органы начнут искать тех, кто участвовал в параде.

Подполье

Когда одни минчане сотрудничали с гитлеровцами, другие боролись против оккупационного режима. С первых дней войны в Минске действовало антифашистское подполье. Подпольщики распространяли листовки, издавали газеты, помогали евреям вырваться из гетто, совершали диверсии.

— А в 43-м году весной пришли ко мне домой. Пришли ребята и спросили, согласна ли я работать в подполье. Ну, я обрадовалась, но маме я ни слова не говорила. Мама моя не знала об этом. Ну, может, она догадывалась, но говорить об этом мы не говорили.

И вот, уже в мае или июне 43-го года я дала письменную присягу работать. Я такая-то, такая… В общем, настоящую клятву, как военнослужащие давали. Там было указано, кто я такая, год рождения, где работаю, паспортные данные и номер комсомольского билета. А комсомольский билет был, он у меня и теперь есть.

Из воспоминаний Евгении Леонидовны Ожехович

138 групп	> 6355 человек	> 200 квартир	> 1500 операций
Из них 22 в гетто.	Точное количество участников подполья неизвестно. Иногда пишут о 9155 участниках.	Есть информация об адресах многих конспиративных квартир, где собирались подпольщики.	Подпольщики взрывали здания, организовывали крушение эшелонов и т.д.

Убийство Кубе

Одной из самых известных операций, организованных минскими подпольщиками, было убийство гауляйтера Вильгельма Кубе.

В ночь на 22 сентября 1943 года в особняке Кубе на ул. Театральная, 27 (сейчас это ул. Энгельса) взорвалась бомба.

 

 

Слева — профиль гауляйтера Вильгельма Кубе. В центре кадра — Карл Ценнер, начальник СС. В 1961 году Карла Ценнера приговорили к 15 годам заключения за убийство 6000 минских евреев, «чтобы освободить жилую площадь для евреев, прибывающих из Германии». Умер в тюрьме в 1969 году. Старое фото: minsk-old-new.com, новое фото: О. Горицкая

— В четверг во второй половине дня Мария Осипова пришла ко мне домой, как будто случайно узнав о том, что я хочу продать туфли, и сразу начала громко торговаться о цене, так громко, чтобы каждое слово было слышно соседу-полицейскому за тонкой стеной. Я требовала за туфли 200 марок, Мария предлагала сначала 100, потом 120, а в это время показывала мне, как надо заводить часовой механизм мины и как подкладывать ее между пружинами матраца, даже подложили мину в мой матрац и обе посидели, поерзали на ней, проверяя, не выпирает ли она каким-нибудь из своих углов. Но все было хорошо. И «покупательница», расплатившись за туфли, не спеша покинула квартиру… После полуночи я достала мину и в два часа поставила ее на боевой взвод: дело сделано, ровно через сутки произойдет взрыв.

Так и не сомкнули мы с Валентиной глаз этой неимоверно долгой ночью. Я еще не представляла себе, как сложатся обстоятельства, мысленно дала себе клятву выполнить задание, чего бы это ни стоило мне самой. Твердо знала одно: живой в руки фашистам не дамся. Не зря мы с сестрой на всякий случай носили с собой маленькие ампулки с ядом.

Шестой час утра… Валя начала собираться на работу… Я решила предупредить ее:

 — Если у вас там появятся гестаповцы, значит, меня схватили. Что в таком случае надо делать — знаешь сама…

Прощаясь, быть может навсегда, мы молча поцеловались, и за сестрой тихонько закрылась дверь. А я принялась укладывать в портфель белье, мочалку, полотенце, как делала это всегда, когда собиралась мыться в душе. Потом опустила в сумочку мину и сверху прикрыла ее расшитым носовым платком. Лишь на мгновение стало страшно: поднимут платок — и увидят!.. Но сознание, что иначе мину в особняк не пронести, отогнало страх и последние колебания… Надо идти!

<…>

Как правильно, как хорошо поступили мы, что еще вчера вечером, у меня дома, пробовали закладывать мину между пружинами матраца. Теперь на это у меня ушло не более двух-трех минут, да еще успела и прощупать, не выступает ли она. И только тут услышала торопливые шаги в коридоре, а вслед за ними увидела перекошенное от ярости лицо офицера, застывшего в проеме дверей.

 — Ты, русская свинья! — заметался немец по комнате, заглядывая под кровать, под подушку, в гардероб. — Ты как посмела сюда войти?!

 — Но мне фрау велела заштопать вот эти штанишки! — постаралась я сделать обиженный вид. — Я просто искала нитки и…

 — Вон! — затопал он. — Вон отсюда!

Я пулей выскочила из спальни и — вниз, в полуподвал. Надела пальто, схватила портфель с бельем и мочалкой и, громко крикнув так, чтобы и офицер наверху услышал: «Ухожу к зубному врачу!» — захлопнула за собой входную дверь. На этот раз ни один, ни второй часовой не стали меня задерживать, и в следующую минуту ворота особняка остались позади. <…>

Вот когда на меня навалилось странное, сковавшее все тело, оцепенение, явившееся, очевидно, результатом пережитого за день. Слышала, как в избе разговаривают, как меня о чем-то спрашивают, и я что-то отвечаю, но кто спрашивает и о чем — почти не понимала. Только на один вопрос ответила твердо:

 — Да, я сделала все как надо!

Из воспоминаний Елены Григорьевны Мазаник

Особняк, в котором жил Вильгельм Кубе. Улица Театральная (сейчас Энгельса), 27

Вильгельм Кубе

Семья Кубе. Анита Кубе с детьми

Организаторы убийства В. Кубе: Мария Осипова, Надежда Троян, Елена Мазаник

Такая английская магнитная мина взорвалась в спальне В. Кубе

Казни

Немцы жестоко расправлялись с сопротивлением. В оккупированном городе устраивались публичные казни подпольщиков и партизан.

26 октября 1941 г. гитлеровцы провели первую казнь в Минске. В разных местах города они повесили 12 подпольщиков. Виселицы стояли в центральном сквере, на Советской улице, в районе Комаровки. На воротах дрожжевого завода, который и сейчас находится на улице Октябрьской, повесили Володю Щербацевича, Кирилла Труса и Машу Брускину.

— Я сама родом из Минска. Со второго по седьмой класс училась в одном классе и дружила с Машей Брускиной. Мы были отличницами. <…>

Вновь я встретилась с Машей, когда в Минск вошли немцы (в июле 1941 года). Она была одета в кожанку, и волосы были покрашены в светлый цвет (она осветлила волосы), скорее всего в целях конспирации, чтобы не жить в гетто. Надо полагать, что она жила по чужому паспорту. Иначе ведь нельзя было жить за пределами гетто. <…>

Однажды осенью 1941 года мой отец пришел с работы очень расстроенный и сказал моей матери: «Хайке! Маше гинкт! (Хайка! Маша висит (повешена)!» (на идиш). А мама ему ответила: «Тише, тише, чтобы Лена не слышала». Но я слышала, но им ничего не сказала. Мама боялась, чтобы это не повлияло на мою психику…

Не помню, как я нашла адрес матери Маши, которая жила как будто на улице Замковой в гетто. Скорее всего, этот адрес мне дала моя учительница по грамматике из учительских курсов Шмерлинг. Я нашла этот дом. Когда открыла дверь, Машина мать стояла перед зеркалом (зеркального шкафа) и кружилась, махая руками, как будто танцевала.

Когда я это увидела, то очень испугалась, понимая, что она сошла с ума.
Я убежала и больше никому об этом ничего не рассказывала. Сколько лет прошло, а это мне запомнилось на всю жизнь.

Из воспоминаний Елены Григорьевны Шварцман (Элькинд)

Личность Маши Брускиной долгое время не могли установить

Памятный знак с именем М. Брускиной появился на месте казни (у проходной Минского дрожжевого завода) только 1 июля 2009 г.

— Тяжело, очень было тяжело. Во-первых, ужасно было, немцы же очень много людей вешали, партизан, когда поймают. Это же было ужасно. Я помню, я иду с работы, и тут, на Комаровке, висят висельники — три человека висят, вот прямо над дорогой. <…> Поймают партизана, дощечку повесят — «Это партизан» — и все. Потом помню на сквере, на этом, около Белорусского театра, сквере тоже, тоже повесили, три — девушку и двоих мужчин. Все… И заставляли смотреть, ходить, чтобы смотрели.

Из воспоминаний Аделаиды Адамовны Наркевич

 

 

Cотрудница 3-й советской больницы Ольга Федоровна Щербацевич, которая ухаживала за пленными ранеными солдатами и офицерами Красной армии. Немцы повесили ее в Александровском сквере 26 октября 1941 года. В 1979 г. в сквере на месте гибели минских подпольщиков был установлен памятный знак. Старое фото: waralbum.ru, новое фото: А. Валентей, К. Кратович, Е. Воронко

— Я шел на Суражский рынок. У кино «Центральный» увидел, что по улице Советской движется колонна немцев, а в центре три человека гражданских, со связанными сзади руками. Среди них тетя Оля, мать Володи Щербацевича. Их привели в сквер напротив Дома офицеров. Там было летнее кафе. Перед войной его стали ремонтировать. Сделали ограду, поставили столбы, а на них поприбивали доски. Тетю Олю с двумя мужчинами подвели к этой ограде и на ней начали вешать. Сначала повесили мужчин. Когда вешали тетю Олю, веревка порвалась. Подбежали два фашиста — подхватили, а третий закрепил веревку. Она так и осталась висеть.

Из воспоминаний Вячеслава Андреевича Ковалевича

Предатели или герои?

200 участников минского подполья были репрессированы, однако большинство из них впоследствии реабилитировали.

Всем партизанским бригадам и отрядам Белоруссии.

Немецкая разведка в Минске организовала подставной центр партизанского движения с целью выявления партизанских отрядов, засылки в них от имени этого центра предателей, провокационных директив и ликвидации партизанских отрядов. Этот центр партизанскими отрядами Минской зоны разоблачен. Имеются сведения о том, что в этих же целях немецкой разведкой создан второй центр, который также рассылает директивы и людей и пытается связаться с партизанскими отрядами. Приказываю:

1. В целях предотвращения проникновения в отряды вражеской агентуры партизанским отрядам с представителями каких бы то ни было организаций из Минска в связи не вступать и никаких данных о дислокации, численности, вооружении и действиях отрядов не давать.

2. Появляющихся представителей тщательно проверять, внушающих сомнения задерживать.

П.К. Пономаренко. Директива № 215

— Раз Пономаренко и Козлов стали на путь обмана партии, что в Минске никого нет, поэтому они ничего и не сделали, чтобы связаться с Минском для создания подпольной организации в Минске для борьбы с оккупантами. Поэтому не случайно, что В.И. Козлов в своей далеко не партийной книге «Люди особого склада» (см. первое издание) ни слова не говорит о героических делах минских подпольщиков. Зато он восхваляет себя и своих приближенных. Огромное место отводится низкопоклонству перед Л. Берия и Цанавой. Как же могут после этого Пономаренко, Козлов, Малин и их друзья согласиться с признанием Минской подпольной организации?

Поэтому не удивительно, что после окончания войны прошло уже более 15 лет, а решение вопроса о Минском подполье все маринуется. Многие из наших товарищей пали смертью храбрых, замучены в гестаповских застенках, в лагерях смерти. Среди них наши мужья, братья, сыновья, сестры и дети. Они заслужили того, чтоб о них знал наш народ, чтобы на примерах их подвигов воспитывалось наше молодое поколение… Правда, в конце 1943 г. ЦК КПБ прислал 3 товарищей — Лещенко С.К., Машкова Г.Н. и Сакевича С. для создания подпольного Горкома для Минска. Эти товарищи все время находились в лесу, в Минске до его освобождения не были и большой роли в организации подпольной работы сыграть не могли. Зато Козлов В.И. в своих выступлениях приписывает этому Горкому все героические дела подпольной организации гор. Минска 1941-1942 годов. Мы называли это политическим мародерством — поскольку очень многие минские подпольщики погибли.

Из письма минских подпольщиц

Гетто

С самого начала оккупации нацисты организовали гетто для еврейского населения Минска. Гетто пополнялось за счет евреев, привезенных из стран Западной Европы и других городов Беларуси. Жители гетто были постепенно лишены всех прав и планомерно уничтожены к концу октября 1943 г.

До начала войны в Минске жило более 50 тысяч евреев, но уже к 1941 г. количество евреев увеличилось до 90 тысяч за счет тех, кто успел бежать из оккупированной Польши.

Уже 30 июня, через 2 дня после входа немцев в город, комендатура Минска издала приказ, 13-м пунктом в котором было написано о создании гетто.

Приказ о создании еврейского района в городе Минске

1. Начиная со дня издания настоящего приказа [20 июля 1941 года] в городе Минске выделяется особый район, в котором должны проживать исключительно евреи.

2. Все евреи — жители города Минска — обязаны, после опубликования настоящего приказа, в течение 5 дней переселиться в еврейский район. Евреи, которые по истечении этого срока будут обнаружены в нееврейском районе, будут арестованы и строжайше наказаны. Неевреи, проживающие в пределах еврейского района, обязаны немедленно покинуть еврейский район. Если в нееврейском районе не окажется квартир, освобожденных евреями, жилищный отдел Минской Городской Управы предоставит другие свободные квартиры.

3. Разрешается брать с собой домашнее имущество. Кто будет уличен в присвоении чужого имущества или грабеже, подлежит расстрелу. <…>

7. Евреям разрешается входить в еврейский район и выходить из него только по двум улицам — Опанской и Островской. Перелезать через ограду воспрещается. Немецкой страже и охране порядка приказано стрелять в нарушителей этого пункта. <…>

Выдержки приведены по книге воспоминаний Г.Д. Смоляра «Мстители гетто»

— Стена вокруг гетто еще не была построена, не было еще далее проволочной ограды, но гетто уже существовало. Вчера еще можно было ходить по всему городу, а се­годня уже требуется масса ухищрений, чтобы тайком от полицейских столковаться с крестьянином, подъехав­шим к самому гетто и привезшим немного продуктов, или встретиться с бывшим соседом-белорусом, при­шедшим узнать, что слышно, как «устроились» в гетто.

В гетто продают чуть ли не даром все, что можно продать: страх перед завтрашним днем невероятно ве­лик. Заработков не будет, запасов нет, крестьян в гет­то не пускают, евреям ходить на рынок не разрешается. Как же жить? Вскоре, однако, положение становится таким, что думать даже о ближайшем дне не имеет никакого смыс­ла. В гетто наступают жуткие ночи.

Из воспоминаний Григория Давидовича Смоляра («Мстители гетто»)

— В гетто все направлено на то, чтобы лишить человека не только чувства собственного достоинства, но и человеческого облика. Голод, холод, лохмотья, опознавательные знаки — латы и таблички с номерами домов на спине и груди. Меховые вещи запрещены, да и откуда им взяться, когда уже все обменено у проволоки на кусок хлеба, на ведро картошки.

Деликатесом считается лек-рассол из селедочных бочек. В него макают хлеб, когда хлеб есть. Едят оладьи из картофельных очисток, пропущенных через мясорубку. Едят сало, соскобленное со старых шкур на кожзаводе. Едят баланду, приносимую, если удастся, с работы. Постоянные мысли и разговоры о еде. Любимая тема — кто что ел до войны и кто что любил. Такого наслушаешься!

Из воспоминаний Михаила Абрамовича Трейстера, узника Минского гетто

 

Гетто 39 улиц и переулков в районе Юбилейной площади. Время существования: 19 июля 1941 — 23 октября 1943-го. Число узников — не менее 100 000 человек.

Зондергетто Часть гетто по ул. Сухой и Обувной. Время существования: 10 ноября 1941 — 23 октября 1943-го. Число узников — около 24 000 человек.

— Живем в зале бывшего кинотеатра, что на улице Раковской, напротив хлебозавода. Таких бедолаг в зале — человек сто. Семьи отгораживаются друг от друга одеялами.

Прoдукты добываем в обмен на вещи, найденные под развалами нашего дома. Я меняюсь с немцами: мыло на хлеб, табак, сахарин. Торг честный. Мы им бросаем свой товар из окна второго этажа конторы хлебозавода, они нам — свой.

Вдруг кто-то хватает меня за шиворот, тащит на территорию завода и швыряет в темный подвал. Начал выть, но быстро понял, что это бесполезно, и впал в анабиоз. Сколько просидел, не знаю. Выкупили меня за пять кусков мыла. Потом оказалось, что пацан, похожий на меня, бросил в окно, вместо мыла, булыжник. Отвечать пришлось мне.

Из воспоминаний Михаила Абрамовича Трейстера, узника Минского гетто

Фото: holocaustmemorialmiamibeach.org

В эти дни среди белорусского населения возникла поговорка: «Вами, евреями, заквасили, нами, белорусами, замешивать будут».

Хронология погромов

Гетто создали, чтобы изолировать и постепенно ликвидировать евреев. Жителей гетто переписывали и маркировали, а для удобства подсчетов на домах были списки проживающих.

Хронологию гибели людей гетто можно воссоздать по воспоминаниям узников. Первичные документы немцев практически не сохранились. Количество убитых неизвестно: в источниках цифры различаются.

— Вся толпа двигалась по Танковой улице вниз, где всюду лежали убитые. <…> Когда мы дошли до конца Танковой улицы, нас погнали к Зеленому переулку. В конце этой улицы был большой овраг, заросший травой и кустарниками. Фашисты раскопали овраг поглубже и превратили его в огромную яму для захоронения убитых ими ни в чем не повинных людей. <…> Я думала только о том, чтобы упасть в яму, как только начнут стрелять. Обреченные на гибель, люди не переставали кричать. Изверги кричали по-своему. В это время началась стрельба, больше я ничего не помню. Я не знаю, как упала в яму. Или меня толкнули те, кого убили, или я сама упала от этого кошмара. От страха, который невозможно описать, наверное, я потеряла сознание или была в каком-то забытьи.

Когда я очнулась, я не понимала, что со мной. Я лежала лицом вниз, было тяжело дышать. Что-то сверху меня давило, прижимало. Вспомнила все, что было, и открыла глаза. Уже наступили сумерки, было очень тихо. Я поняла, что жива, но не могла пошевелиться. Потом подняла голову, повертела в одну и в другую сторону — кругом меня были убитые.

Из воспоминаний Берты Маломед, узницы Минского гетто

14, 26, 31 августа 1941 года	Немцы врывались в еврейские дома. С криками и побоями всех мужчин сгоняли на Юбилейную площадь, а после вывозили на Тучинку и на Широкую, где расстреливали. 31 августа забирали уже и женщин. За августовские погромы расстреляно около 5000 человек.
7-8 и 20 ноября 1941 года	Схваченных вывозили или гнали на расстрел в Тучинку. В первый погром уничтожено от 5000 до 18 000 человек, во второй — до 15 000 человек.
21 января 1942 года	Немцы любили приурочивать многочисленные расстрелы к знаменательным датам: в день смерти В.И. Ленина было расстреляно более 12 000 евреев.
2 марта 1942 года	Погром продолжался два дня, в течение которых часть людей убили в самом гетто, а часть вывезли и расстреляли. В этот же день, не насчитав необходимого количества людей, немцы построили детей, медперсонал и воспитателей из детского дома. Всех сбросили в яму. Погибло не менее 5000 человек, в том числе 200-300 детей и сотрудников детского дома.
23 апреля 1942 года	Погром длился с 17 до 23 часов. Убили 500 узников гетто.
7 мая 1942 года	Ночью немцы и полиция окружили два четырехэтажных густозаселенных дома на улице Замковая и подожгли. Живьем сгорело несколько сотен человек.
28-31 июля 1942 года	Людей убивали в гетто, а также вывозили в душегубках, в которых узники умирали от удушения еще до прибытия на место назначения) и обычных машинах в Тростенец. Согласно показаниям свидетелей, около 30 грузовиков и 4 душегубки курсировали между гетто и Тростенцом все эти четыре дня. Уничтожено около 25 000 человек.
21 (или 21-23) октября 1943 года	Конец Минского гетто. В ходе итоговой ликвидации гетто погибло около 22 000 человек.

21 октября 1943 года гетто было снова, в последний раз окружено гестаповцами. Людей, всех до единого, погрузили в машины и вывезли на смерть. В тех случаях, когда в квартирах никого не находили, дома взрывали гранатами, чтобы находящиеся в укрытиях обрели смерть.

Василий Гроссман, Илья Эренбург «Черная книга»

Зондергетто

C 1942 г. гетто пополнялось за счет евреев из Западной Европы. Всех этих евреев вывозили в лагерь смерти Малый Тростенец и уничтожали.

Кёнигсберг

Минск

Гамбург

Бремен

Берлин

Дюссельдорф

Кёльн

Франкфурт-

на-Майне

Терезин

Брно

Вена

22 336/22 482* евреев

депортировали в Минск

из Западной Европы

Пункт

назначения

Место вывоза

* Согласно другим данным.

Границы государств приведены на 1939 г. Источник: bundesarchiv.de.

— В Минское гетто начали завозить евреев из европейских стран — Чехословакии, Австрии, Германии и т.д. Их всех мы именовали «немецкими евреями» — к слову сказать, все они говорили на немецком языке. <…> Доставленные в зондергетто «европейцы», общение с которыми запрещалось, сохранили внешний лоск: приезжали они с чемоданами как туристы, отправившиеся в дальнее путешествие. На работу их вывозили отдельно от нас, в других рабочих колоннах, уничтожали тоже отдельно от нас. После ряда «акций» остатки их были вывезены в лагеря смерти, где они закончили свое существование.

Положение их, в некотором отношении, было тяжелее нашего. Вырванные из привычных условий, попавшие в чужую страну с незнакомым языком, они были лишены возможности найти хоть какой-то контакт с местным населением. Если незначительная часть евреев могла убежать из гетто и найти путь в партизанские отряды, для них эта возможность не существовала.

Из воспоминаний Рахили Раппопорт, узницы Минского гетто

Фото: holocaustmemorialmiamibeach.org

— Кругом голод, холод, беспросветная темень, смерть. Но при всем этом, несмотря на нечеловеческие условия, люди оставались людьми: иногда улыбались, изредка шутили, подначивали друг друга, любили, надеялись, боролись.

Михаил Трейстер, узник Минского гетто

 

— Что такое холокост?

— Это состояние человека, приговоренного к смерти без вины и без надежды на помилование.

Михаил Трейстер

Мемориал «Яма» (ул. Мельникайте). В 2000 г. на месте, где 2 марта 1942 г. произошла трагедия, открыли скульптурную композицию «Последний путь». Ее создали Л. Левин, А. Финский и Э. Полок

Мемориал «Яма» (ул. Мельникайте). Обелиск на этом месте появился почти сразу после войны — в 1947 г. Перевод текста на идиш: «Светлая память на вечные времена пяти тысячам евреев, погибшим от рук лютых врагов человечества — фашистско-немецких злодеев 2 марта 1942 года». В 1949 г. Хаима Мальтинского, автора этой надписи, арестовали и сослали в лагерь по обвинению в «космополитизме» («еврейском национализме»). Такая же судьба вскоре постигла резчика по камню Мордуха Спришена, создавшего обелиск

Мемориал на ул. Сухая. Жители городов, откуда в зондергетто доставляли евреев, установили камни в память о трагедии

Мемориал на ул. Сухая. Первый памятник появился в 1993 г. благодаря жителям г. Гамбурга (европейских евреев во время войны часто называли гамбургскими)

Мемориал на ул. Сухая. Там же находятся камни памяти из других немецких и австрийских городов

Мемориал на ул. Сухая. В 2008 г. в сквере появился памятник местным еврееям. Архитектор Л. Левин так объяснил образ: «…все и всё разрушено, уничтожено. Стол — место сбора семьи, но он с глубокой трещиной, стул тоже сломан».

Мемориал на ул. Сухая. Мемориал находится на месте одного из старых еврейских кладбищ. В 1970-е годы это кладбище, как и некоторые другие, было уничтожено. Но позже некоторые найденные надгробия удалось вернуть

Лагеря

В оккупированном Минске существовала обширная сеть лагерей — лагеря для гражданского населения и военнопленных, трудовые лагеря и лагеря для уничтожения, перевалочные и сортировочные лагеря.

 

Лагерь в Дроздах

В первые дни оккупации всех мужчин трудоспособного возраста вначале собрали на Сторожевке, а затем отправили в лагерь Дрозды, где уже находились военнопленные. Там в июле 1941 г. погибло около 10 000 человек. Когда попытки подстрекательства изнутри не увенчались успехом, немцы разделили гражданских на евреев и неевреев. За евреев у юденрата (административного органа еврейского самоуправления) запросили 30 000 червонцев выкупа, остальных отпустили при условии регистрации по месту жительства.

Фото: Bundesarchiv

— Еще не доходя до Пушкинской улицы, люди узнали: в городе хватают мужчин. Поблизости от того места, где когда-то была выставка, висело объявление: «Мужчины в возрасте от 15 до 45 лет обязаны зарегистрироваться в полевой комендатуре. За уклонение — смертная казнь».

Тогда это еще звучало непривычно: смертная казнь!

Ужас этой угрозы сопровождал людей до опустевших улиц города, где на каждом перекрестке стояли гитлеровские молодчики в стальных касках со своей эмблемой — мертвой головой — на них и с металлическими бляхами в виде полумесяца на шее. «Ком, ком хир!» — кричали они и уводили десятки мужчин — белорусов и евреев, русских и грузин, юношей и седовласых стариков — в Дрозды, на поле, к речке, где тысячи, десятки тысяч — военнопленных и гражданских — попали в только что созданный концентрационный лагерь.

Со всех сторон — пулеметы и прожекторы. Около тридцати тысяч мужчин вынуждены были валяться на земле. Стоило кому-нибудь попытаться приподнять голову, сделать малейшее движение, чтобы лежать стало удобнее, как в самую гущу людей летели пули. Июльская жара выматывала последние силы. Люди тянулись к воде, но и там их подстерегала смерть.

Возле лагеря собирались тысячи женщин. <…> Невзирая на смертельную опасность, женщины пробирались в лагерь, чтобы передать своим несколько коржей из картофельной муки, бутылку с водой… Женщины приходили разыскивать отца, мужа, сына, брата, а если их уже не было, отдавали еду первому попавшемуся.

В страшной беде и опасности рождалась и крепла дружба, несмотря на то, что враг заслал в среду узников много «блатных» — уголовных преступников, которые пытались установить здесь кулачное право и разжечь национальную рознь. Из этого ничего не вышло, и гитлеровцы издали приказ: «Евреев отделить!»

Из воспоминаний Григория Давидовича Смоляра («Мстители гетто»)

Лагерь на Широкой

Одним из крупных концентрационных лагерей Минска был лагерь на ул. Широкой (5 июля 1941 — 30 июня 1944 гг.), где постоянно находилось около 2500 человек. Здесь собирали узников для отправки в Тростенец, в концлагеря Западной Европы. Узниками были жители Минска, заключенные тюрем Беларуси. С августа 1943 г. из лагеря в Малый Тростенец регулярно ходили 4 душегубки. Последние заключенные, находившиеся в лагере с 15 июня до 1 июля 1944 г. (незадолго до освобождения Минска), были уничтожены в Малом Тростенце.

— Управлял гетто немецкий ставленник, некий Городецкий Владимир, русский, до войны работал в Ленинграде. <…> Одновременно Городецкий управлял лагерем военнопленных по Широкой улице. Там в его ведении были парикмахеры, сапожники и портные. Если, допустим, портной плохо ему разутюжит брюки, он мог такую вещь проделать. Вызовет к себе этого портного, конечно, из числа евреев, берет пистолет, спокойным шутливым тоном говорит:

 — Отойди на 10 шагов.

 — Смотрите, я сейчас ему снесу череп.

И сносит ему череп.

Из воспоминаний Ханны Израилевны Рубинчик, узницы Минского гетто

Лагерь Тростенец

Тростенец — четвертый лагерь в Европе по количеству уничтоженных (всего около 206 500 человек) — был важным звеном немецкой расправы над местным и привезенным населением. Лагерь был организован в ноябре 1941 г. как трудовой. Тут регулярно происходили массовые убийства людей. Кроме душегубок, в лагерь организованно, по расписанию, прибывали поезда из Минска, однако привезенные люди обычно не выживали более 1−2 дней. Привозили политических заключенных из немецких тюрем и лагерей, евреев из Западной Европы.

Фото: holocaustmemorialmiamibeach.org

Фото: floerken.de

Из минской тюрьмы привезли 22 человека, а с 10 мая [1942 г.] начали поступать эшелоны из Западной Европы. Большей частью это были евреи. Привозили каждый вторник и пятницу. Против Тростенца проходила военная дорога и ходили бронепоезда. Они останавливались, к ним подходили немецкие фургоны-душегубки. Когда люди попадали в эти фургоны, они умирали от удушья газом. Машины возвращались в лагерь, и нас, заключенных, заставляли мыть их. В машинах было много крови, клоки вырванных волос, зубные протезы.

Ф.В. Шумаев. Из стенограммы беседы сотрудников Белгосмузея истории Великой Отечественной войны с бывшими узниками Тростенецкого лагеря и очевидцами от 31 января 1960 г.

Места расстрелов

• Благовщина. С ноября 1941 по октябрь 1943 г. массовые расстрелы населения производились в урочище Благовщина. Было расстреляно не менее 150 000 человек.
• Шашковка. С октября 1943-го по июнь 1944 г. в урочище Шашковка уничтожили более 50 000 человек.

Фото: www.oldpicz.com

— Люди, очевидно, не знали, куда их везут, так как ехали в относительно спокойном состоянии. Машины останавливал Ридер, выходил, становился на подножку и заворачивал, велел выходить. Тогда люди уже догадывались, кричали и плакали. Открывалась страшная картина, невозможно было наблюдать. Все кончалось быстро, через полчаса опять становилось тихо кругом.

Из воспоминаний А.С. Борисовой

По данным Минской областной комиссии содействия Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, в результате массового истребления граждан в годы минувшей войны на территории города Минска и его окрестностей погибло не менее 300 000 человек, не считая сожженных в кремационных печах. А общее число достигает 400 000. В это число входят и жертвы минского гетто.

Г.Д. Кнатько. «Гибель Минского гетто»

Оккупация: до и после

Оккупация тесно связана с другими трагическими эпизодами из нашей истории — довоенными и послевоенными.

До войны

Высказывается мнение, что немцы часто расстреливали там же, где и сотрудники НКВД. Однако точной информации о том, где находились места сталинских расстрелов, нет. Сейчас проводить исследования на эту тему сложно.

<…> Осужденных привозили ночью на автозаке в лес, где заранее была вырыта могила. Выстрелы производились в затылок из наганов или пистолетов. Рядом с трупами бросали принадлежавшие расстрелянным личные вещи, после чего яму закапывали. При расстреле, кроме конвоя, из работников НКВД присутствовал начальник учетно-архивного отдела (до войны <…> им был впоследствии репрессированный Розкин), который составлял акт о приведении приговора в исполнение.

Розкин, как установлено следствием, и другие работники 1-го спецотдела на основании таких актов делали выписки о приведении приговора в исполнение в г. Минске без указания конкретного места и подшивали их в уголовные дела <…>.

Из постановления о прекращении уголовного дела о захоронениях в лесном массиве Куропаты

 

— Шел третий день войны — 24 июня. Немцы стремительно продвигались на Минском направлении, ломая оборонные линии наших войск. О тяжелом положении на фронте заключенные хорошо знали и очень переживали неудачи нашей армии. Через тюремные решетки доносились взрывы, тяжелый гул самолетов, в вечернем небе были видны отблески пожаров. На тюремном дворе «энкэвэдисты» загружали в крытые машины ящики с архивами, подносили и заталкивали в кузов несгораемые сейфы — шла эвакуация.

Под конвоем выводили и отправляли на машинах партии заключенных. <…>

Их выстроили на краю ложбины, все четыре группы заключенных стянули вместе, в одну шеренгу. Спереди и по бокам заняли свои позиции охранники с винтовками наперевес. Офицеры вытащили пистолеты. Все делалось молча в зловещей тишине утреннего рассвета. Надежд на лучший исход ни у кого из заключенных не осталось. <…>

С первыми выстрелами Цодик упал на землю — нет, его не ранило, даже не зацепило. Сработал рефлекс «самосохранения», все произошло как-то само собой: выстрел, подкосились ноги, рухнул на землю. <…> Сколько времени он пролежал в забытьи — неизвестно. Очнулся, когда сквозь щели в груде мертвых человеческих тел пробивался дневной свет. Перед его глазами предстала ужасная картина: в ложбине — сотни скрюченных, опрокинутых навзничь, распластанных тел. В перекошенных от боли лицах, посиневших губах, изуродованных агонией, в рыжих пятнах крови на траве застыла смерть.

Оглушенный увиденным, Цодик кинулся бежать со всех ног к лесу и потом еще долго, не разбирая дороги, пробирался напролом через кусты можжевельника, молодой ельник. Спотыкался, падал, подхватывался снова и снова бежал.

На полпути до шоссе справа виднелась деревня — хат сто, не больше. Цодик чуть уже не ступил за порог, как вспомнил, что хотел о чем-то еще спросить у старухи.

— А как называется ваша деревня?

— Трасцянец называецца.

По воспоминаниям Цодика; из книги И.Н. Кузнецова «Засекреченные трагедии советской истории»

После войны

Жители оккупированного Минска после войны оказались под угрозой. Считалось, что если человек остался в городе во время оккупации, то он сотрудничал с немцами. Проще было сказать, что этих людей просто не существовало.

Рабочий класс Белоруссии осуществил гигантскую эвакуацию промышленности. Решено было ничего не оставлять врагу. Сотни фабрик и заводов Белоруссии эвакуированы вглубь страны с оборудованием, сырьем и рабочей силой. В подавляющем большинстве случаев они сразу по приезде на место назначения возобновили свою работу… Эвакуированы все энергетические установки, турбины, генераторы, дизели, в том числе и крупнейшая электрическая станция «Белгрэс». Угнан весь паровозный и вагонный парк. Эвакуированы вагоноремонтные заводы и оборудование депо. Враг лишен возможности организовать за счет нашей промышленности ремонтно-восстановительные мастерские и заводы для своих танков, самолетов и автомашин. Рабочий класс Белоруссии проявил огромную выдержку, героизм и понимание государственного долга. Врагу остались безлюдные, покинутые жителями города.

П.К. Пономаренко («Правда», 9 января 1942 г.)

— «О, был в оккупации!» — значит, это уже враг. А как мы тут остались — никого же это не интересовало, как мы, почему мы здесь остались в оккупации <…> вот, например, где-то даже на работу устроиться или где: «А, был в оккупации, нет», и не брали. <…> И поэтому люди скрывали, те, кто мог что-то… Конечно, оккупацию нельзя было скрыть, потому что где же ты был тогда? Это то же самое, как мой папа был репрессирован, так я сразу говорила, когда спрашивали: «А где отец?», я говорила: «Арестован». <…> я хотела в училище поступить, меня не взяли. И после этого я перестала говорить, я всюду стала писать <…> «Отец умер».

Из воспоминаний Аделаиды Адамовны Наркевич

3 июля 1944 г. — освобождение Минска

Фото: Bundesarchiv

— НКВД и НКГБ Белорусской СССР сообщают следующие данные о положении в городах и районах, освобожденных от войск противника.

В городе Минске разрушены: железнодорожный узел, здания всех научных и культурных учреждений, а также большая часть жилых домов.

На день освобождения из крупнейших зданий города сохранились: Дом правительства, новое здание ЦК КП (б) Белоруссии, Дом Красной Армии и здание НКВД.

3 июля здание Дома Красной Армии взорвалось.

Из донесения Л. Берии от 4 июля 1944 г.

— Город кое-где горел, центр фашисты превратили в руины. Несмотря на позднее время, на улицах было полно народу. Население горячо приветствовало нас. Партизан обнимали, целовали, дарили цветы. Только не преподносили хлеба-соли, потому что ни того, ни другого у минчан давно не было и в помине. Питались они в основном картошкой на воде. Местами раздавалась перестрелка. Это бойцы выбивали уцелевших оккупантов.

Из воспоминаний Станислава Алексеевича Ваупшасова, который добрался до Минска через три дня после освобождения города

— Далее было возвращение в родной город, удивительно напоминавший своими руинами кладбища, где вместо могильных надгробий торчали трубы уцелевших печей, разбросанные среди развалин. Снесенные с лица земли улицы открывали необычайно широкую для обозрения панораму. Она была мрачной и горестной. <…>

Я погостила в благополучном Муроме, где родные встретили меня с раскрытыми объятиями, где ничто не напоминало о войне, где дома стояли целыми и весь этот в ясные дни городок сиял солнцем и утопал в зелени. Мои родные предложили мне остаться у них, обещали устроить на работу, и здесь со мною произошло что-то непонятное, чего я сама не смогла себе объяснить: меня потянуло назад. Я почувствовала мучительную непреодолимую тоску по родному краю, словно какая-то сила влекла меня к скорбным развалинам родного города. И я вернулась из благополучной жизни домой, ко всем трудностям бытия в исковерканном войной городе.

Из воспоминаний Рахили Рапопорт, узницы Минского гетто

300 000	50 000	1 974 800
количество жителей довоенного Минска	осталось в городе после войны (иногда говорят о 103 000)	живет в Минске сейчас

 

 

Старое фото: minsk-old-new.com, новое фото: А. Валентей, К. Кратович, Е. Воронко

Авторы:

Куратор проекта — Александр Богачев.
Редактор — Ольга Горицкая.
Карты — Костя Жуковский, Даша Данилевич, Александра Хадеко.
Фото — Анатолий Валентей, Константин Кратович, Евгения Воронко, Ольга Горицкая.
Текст — Ольга Горицкая, Ольга Кулай, Юлия Хацкевич.
Видео — Юлия Хацкевич.
Инфографика TUT

Источники

• Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной войны (22 июня — август 1941 г.): документы и материалы. Минск, 2006. 
• Беларусь в постановлениях и распоряжениях Государственного Комитета Обороны СССР 1941―1945 гг.: справочник. Минск, 2008.
• Ботвинник М. Памятники геноцида евреев Беларуси. Минск, 2000. 
• Великая Отечественная война 1941-1945: энциклопедия / под ред. М.М. Козлова. М., 1985. 
• Выжить ― подвиг: воспоминания и документы о Минском гетто. Минск, 2008. 
• Гелагаеў А. Беларускiя нацыянальныя вайсковыя фармацыi ў часе Другое сусьветнае вайны. Мінск, 2002. 
• Кнатько Г.Д. Гибель Минского гетто. Минск, 1999. 
• Документы по истории Беларуси в «Особой папке» И.В. Сталина / сост.: С.В. Жумарь и др. Минск, 2004. 
• Документы по истории Великой Отечественной войны в государственных архивах Республики Беларусь (1941-1945): справочник. Дрезден и др., 2003. 
• Женщины. Память. Война / Центр гендерных исследований Европейского гуманитарного университета: wmw.gender-ehu.org/Intervews.htm. 
• Кузнецов И. В Минске есть восемь мест, где хоронили жертв расстрелов НКВД: kyky.org/life/v-minskie-vosiem-miest-zakhoronienii-zhiertv-rasstrielov-nkvd. 
• Кузнецов И.Н. Засекреченные трагедии советской истории. Минск, 2006. 
• Кьяры Б. Штодзённасць за лініяй фронту: акупацыя, калабарацыя і супраціў у Беларусi (1941-1944 гг.) / пер. з ням. Л. Баршчэўскага; нав. рэд. Г. Сагановіч. Мiнск, 2005. 
• Лагерь смерти Тростенец. Документы и материалы / сост.: В.И. Адамушко [и др.]; под ред. Г.Д. Кнатько. Минск, 2003.
• Лагеря советских военнопленных в Беларуси, 1941-1944: документы и материалы. Минск, 2016. 
• Туронак Ю. Людзі СБМ; Беларусь пад нямецкай акупацыяй: пераклад з польскай мовы. Смаленск, 2008. 
• Мельнікаў I. «Першамай» пад акупацыяй: istpravda.ru/bel/research/8895. 
• Минск старый и новый: minsk-old-new.com. 
• Мінскае антыфашысцкае падполле. Мінск, 1995. 
• Нямецка-фашысцкі генацыд на Беларусі (1941-1944): зборнік. Мінск, 1995. 
• Расстраляныя ў Мінску: iндэкс грамадзянаў, расстраляных у Мінску ў 1920-1950-я гг.: у 2 ч. /склад. І. Кузняцоў. Ч. 1. Мінск, 2008. 
• Руины стреляют в упор: фотографии оккупированного Минска: ruiny-v-upor.livejournal.com. 
• Свидетельствуют палачи: уничтожение евреев на оккупированной территории Беларуси в 1941-1944 гг.: документы и материалы. Минск, 2010. 
• Смоляр Г.Д. Мстители гетто. Москва, 1947 
• Спасенная жизнь: жизнь и выживание в Минском гетто / составители: В.Ф. Балакирев [и др.]. Минск, 2010. 
• Справочник о немецко-фашистских лагерях, гетто, других местах принудительного содержания гражданского населения на временно оккупированной территории Беларуси в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Минск, 1998. 
• Тарнавский Г., Соболев В., Горелик Е. Куропаты: следствие продолжается. М., 1990. 
• Трейстер М.А. Проблески памяти: воспоминания, размышления, публикации. Минск, 2007. 
• Тростенец: трагедия народов Европы, память в Беларуси: документы и материалы. Минск, 2016.
• Черкасова В. Преданные дважды: Побывав в оккупации, они навсегда остались врагами / Белорусская газета, 26.11.200