Пара интервью о работе с Ираном.

— 1 июля должен вступить в силу новый Таможенный кодекс ЕАЭС. На какой стадии ратификация Таможенного кодекса в странах союза? Есть ли какие-то проблемы с Белоруссией?

— С Белоруссией нет проблем, потому что все пять стран присоединились к этому документу, подписали, приняли за основу, и мы запустили процесс ратификации.

Мы предполагаем, что к концу этого года процесс будет завершен.

Сейчас мы работаем над нормативными документами, которые сопровождают Таможенный кодекс и обеспечивают его полную реализацию.

— Вы говорите, что к концу года будет ратификация, следовательно, сдвигаются сроки вступления в силу Таможенного кодекса?

— Мы надеемся, что в 2018 году он вступит в силу.

— С 1 января 2018 года?

— Да. Мы работаем в этом режиме, и мы хотим успеть, чтобы он вступил в силу с 1 января. Именно поэтому мы параллельно допустили принятие всех сопутствующих нормативных документов, которые должны обеспечить имплементацию Таможенного кодекса.

— На полях ПМЭФ у вас прошла встреча с премьер-министром Индии Моди. Расскажите, что обсуждалось? Затрагивалась ли тема зоны свободной торговли (ЗСТ)?

— Безусловно, Индия сильно заинтересована в заключении договора о зоне свободной торговли. Мы уже давно ведем с ними диалог на эту тему, проводим рабочие встречи, обсуждаем переговорный формат.

На ПМЭФ подписано заявление, которое дает старт переговорному процессу о зоне свободной торговли с Индией

Кстати, именно на ПМЭФ подписано заявление, которое дает старт переговорному процессу о зоне свободной торговли с Индией. То есть это уже вторая стадия, на первой стадии велись исследовательские работы о возможности создания ЗСТ, экономической выгоде. По результатам этой исследовательской работы мы согласовали позиции пяти стран союза и получили мандат на начало переговорного процесса.

— Национальные рынки обращения лекарственных средств пяти государств союза объединяются и начинают работу в формате единого пространства. Производители стран союза смогут подавать заявления на регистрацию лекарств и выпуск их в обращение по единым процедурам и снизить административные издержки. Эксперты говорят, что это приведет к тому, что производители всех стран выберут какую-то одну менее забюрократизированную страну и ринутся регистрироваться в ней. На ваш взгляд, не создаст ли это перекоса?

— Во-первых, с 5 мая этого года вступили в силу более 25 нормативных актов Евразийского экономического союза, которые регулируют сферу обращения лекарственных средств и создают каноны для общего рынка. Это касается прежде всего процедуры регистрации лекарств, что очень важно. Во-вторых, есть общие стандарты, которые предъявляются к производителям лекарств и лекарственных препаратов. Это означает, что у нас будет конкуренция национальных юрисдикций. А мы знаем, что, если в этой сфере конкуренция будет углубляться, от этого выиграют, конечно, прежде всего потребители, потому что и цены будут стабильные, и качество лекарств будет на высоком уровне. Первый шаг в этом направлении сделан.

Мы должны проводить согласованную политику в сфере госзакупок, чтобы для наших производителей были равные условия

Мы сейчас работаем над вторым шагом, он касается организации госзакупок. Здесь тоже мы должны проводить согласованную политику, чтобы для наших производителей были равные условия участия в государственных закупках лекарств и препаратов. Процесс запущен.

— Поэтому никакого перекоса в сторону менее забюрократизированных стран не будет?

— Нет. Будет только углубление конкуренции, потому что страны будут соревноваться: кто более эффективно производит бюрократическую процедуру регистрации новых лекарств, насколько они быстро реагируют на запросы бизнеса. У бизнеса появляется возможность самостоятельно выбирать ту страну, где бы они хотели осуществлять эти процедуры.

— Это как-то связано с глобальной цифровизацией, о которой много говорилось на форуме?  

— Цифровизация будет помогать этому процессу, будет делать этот процесс более транспарентным, будет сокращать теневые обороты. Сферы лекарств и медицинских изделий это коснется одной из первых, потому что это один из наиболее чувствительных рынков для наших граждан. Если мы сможем здесь осуществить оцифровку, если мы сможем здесь осуществить прослеживаемость, то это означает, что будет меньше тени, контрафакта, больше открытости, и от этого выиграют наши граждане. Так что это правильный тренд, и мы бы хотели начать в том числе с лекарств и лекарственных препаратов.

— Следующий вопрос касается единой базы ЭПТС (электронных паспортов транспортных средств). Она будет сразу по всему ЕАЭС или их сначала создадут отдельно в каждой стране, а потом объединят? Кто отвечает за техническую часть этого масштабного процесса?

— Мы договорились, что мы будем это делать вместе, поэтому принят нормативный документ, который обязывает, чтобы наши страны-участницы внедрили бы у себя эти электронные паспорта. Каждая страна может сама выбирать модель. Мы будем обеспечивать на общей платформе обмен информацией для того, чтобы у нас была единая информационная система. Принято следующее решение: мы этот процесс запустили, до середины следующего года у нас будут и бумажные документы, и электронные, а с середины следующего года полностью все пять стран должны перейти на систему электронных паспортов.

— Есть ли риск, что за год не все страны успеют перейти, и в таком случае какие меры?

— Да, такой риск всегда есть, поэтому мы должны следить за этим процессом. Есть внутренние сложности в каждой стране, потому что страны должны определиться со своей внутренней моделью, кто будет у них оператором, кто будет регистрировать, кто будет разрабатывать сам электронный формат этого паспорта. В разных странах разные субъекты несут ответственность за внедрение этих систем. Наша задача заключается в том, чтобы они были совместимыми. Наша комиссия через те шлюзы обмена информацией, которые мы создали у себя, обеспечивает обмен информацией.

— Возвращаясь к теме создания зон свободной торговли — на какой стадии процесс обсуждения создания ЗСТ с Ираном? Насколько вероятно, что эта ЗСТ будет создана?

— Динамика в этом переговорном процессе положительная: 90% всех вопросов нам удалось урегулировать. То есть по всем основным переговорным параметрам мы пришли к согласию.

Динамика в переговорном процессе о создании ЗСТ с Ираном положительная: 90% всех вопросов нам удалось урегулировать

Остались вопросы, связанные с товарными группами, где мы должны прийти к согласию сначала внутри союза и после этого с нашими иранскими коллегами. Прежде всего это касается именно продукции сельского хозяйства, которую производят и наши страны, и Иран. Мы должны прийти к согласию, какие у нас должны быть режимы и квоты на эту продукцию. В чем-то мы должны уступить нашим иранским коллегам, а в чем-то они должны нам уступить, чтобы мы пришли к сбалансированному решению.

— А успешность ЗСТ с Вьетнамом пока рано оценивать?

— Да, еще не прошло даже года, как соглашение вступило в силу. Конечно, нам нужно время, чтобы посмотреть, как бизнес отреагировал на новый договор. Я думаю, что итогам года мы сможем дать какие-то оценки.

 

— В рамках Петербургского международного экономического форума прошло второе заседание российско-иранской рабочей группы по энергетике. Что обсуждали и до чего договорились?

— Действительно, это уже вторая наша встреча. Первое заседание рабочей группы, которая была создана в рамках российско-иранской МПК, состоялось в конце прошлого года в Тегеране.

В рамках работы группы мы поставили задачу показать, что Россия обладает технологиями, которые мы готовы предлагать за рубеж. Российские компании НК, Роснефть, Газпром нефть, ЛУКОЙЛ, Зарубежнефть, Газпром и Татнефть активно интересуются возможностью работы в Иране. В прошлом году мы подписали целый ряд меморандумов о взаимопонимании по участию в проектах разведки и добычи нефти на территории Ирана. По нашим предварительным оценкам, объем инвестиций в нефтегазовый сектор Ирана может составить свыше 20 миллиардов долларов США. Необходимый для реализации этих проектов опыт у нас есть, но мы должны также рассказывать о возможностях улучшения технологий.

Иранскую сторону интересуют вопросы, связанные с наукой и исследованиями в области технологий нефтегазодобычи. В частности, на прошедшей в Санкт-Петербурге рабочей группе их внимание на себя обратили разработки Сколтеха. И наибольшее удивление у иранцев вызвал возраст резидентов Сколтеха, которые представили свои стартапы, — в среднем 35 лет при таком высоком уровне квалификации. Сколково презентовало по меньшей мере 11 проектов. Это стартапы, некоторые из которых уже имеют коммерческую реализацию. Были представлены технологии как по добыче, так и по транспортировке нефти и газа. Также был представлен НТЦ Газпром нефти, который в настоящее время работает над технологиями интеллектуального бурения. Поэтому отраслевое впечатление мы на иранцев наверняка произвели благоприятное.

— По итогам заседания рабочей группы была подписана дорожная карта российско-иранского сотрудничества в энергетической сфере. О чем этот документ?

— В дорожной карте, в частности, закреплено сотрудничество в рамках вхождения российских компаний в контрактные отношения по освоению месторождений Ирана, вопросы научно-технического сотрудничества, продвижение российских технологий. В документе перечислено несколько десятков ключевых пунктов нашего дальнейшего взаимодействия по созданию дополнительных благоприятных условий для реализации крупных инвестиционных проектов. Они касаются и продвижения в вопросах контрактов по бурению. Следующая наша встреча, где мы оценим ход реализации пунктов дорожной карты, запланирована на начало-середину 2018 года в Иране.

— Кто может поставлять российские технологии в Иран и какова может быть их сумма?

— Например, Сколково. Инновационный центр представил ряд технологий, по которым уже налажено взаимодействие с Газпром нефтью, Татнефтью, Роснефтью и Лукойлом. Пул уже заключенных контрактов в нефтегазовой сфере у Сколково сегодня составляет порядка 100 миллионов долларов. Также Сколково интегрирует свои проекты в нефтегазе в Канаде и США.

— Обсуждение нового иранского нефтяного контракта (IPC) продолжается очень долго. Возможно ли, что Иран в итоге представит компаниям другой тип контракта?

— Важным условием выхода российских компаний на практическую реализацию инвестиционных проектов в нефтегазовом секторе Ирана является предоставление им нового типа иранского нефтяного контракта.

Иранская сторона уже провела для российских компаний две эксклюзивные презентации предполагаемых условий нового типа иранского нефтяного контракта (17 ноября 2016 года в Тегеране и 27 марта 2017 года в Москве — ред.). Вместе с тем у наших компаний остается некоторое количество вопросов к содержанию документа. В частности, дополнительных разъяснений требуют механизм финансирования доли участия иранского партнера и гарантии исполнения его обязательств, условия обеспечения иранского контента и реализации продукции, порядок и объем подлежащих передаче иранской стороне ноу-хау и технологий.

По имеющейся у меня информации, в Тегеране до настоящего времени работа над итоговой версией нового иранского нефтяного контракта продолжается. По срокам, в которые иранцы могут представить документ, сориентировать пока сложно. Рассчитываем, что когда контракт будет готов, российские компании смогут ознакомиться с ним одними из первых, учитывая тесные партнерские отношения между Россией и Ираном.

— Планируют ли российские компании участвовать в тендере на месторождение Азадеган?

— Насколько я знаю, российские компании пока осторожны в своих оценках и такие планы не афишируют.

— В чем причина того, что хотя эта тема активно обсуждается, реального участия компаний РФ в добычных проектах Ирана нет?

— Оказывает влияние совокупность факторов. Это и коммерческая привлекательность, и имеющаяся у компаний альтернатива на вложения, и технологические аспекты. В настоящее время российские компании используются как сервисные, а, например, в том же Ираке на Бадре действует контракт под ключ — компания его реализует полностью, задействуя свой персонал, всецело отвечая за объем добычи.

— То есть конкретных шагов от компаний РФ до определения правил игры в Иране ждать не приходится?

— Ждем окончательной информации от иранских партнеров по условиям, чтобы обсудить возможность участия и сделать дальнейшие конкретные шаги.

— Какие месторождения Иран готов выставить на тендеры и предложить на изучение в том числе российским компаниям?

— Насколько нам известно, таких месторождений будет порядка пяти.

— Министерство со своей стороны как-то способствует сотрудничеству?

— Наша задача как министерства — создание условий для обеспечения конкурентоспособности российских компаний на иранском рынке. Российско-иранская рабочая группа — как раз та площадка, где мы можем обсуждать возможности расширения сотрудничества в энергетике между нашими странами. Мы содействуем компаниям, если у них возникают вопросы, но не на этапе принятия решений о вхождении в проект. Мы не имеем права вмешиваться в коммерческие дела компаний и непосредственно в процесс подписания контрактов. Даже государственные компании с нами не обсуждают эти вопросы — это инициатива компаний, они принимают решение, и если им нужно одобрение, то они либо выносят вопрос на совет директоров, где есть представители государства, либо, если им нужна государственная поддержка, обращаются в правительство Российской Федерации. Министерство может только содействовать процессу — мониторить, при необходимости инициировать предоставление преференций.

— Просили ли компании о подобной помощи Минэнерго?

— Да, был такой разговор. И с Газпром нефтью, и с Газпромом. Эти и другие компании обращаются периодически.

— Резюмируя вышесказанное, в чем состоит задача Минэнерго по сотрудничеству с Ираном?

— Наша задача состоит в двух вещах — мы должны содействовать формированию четкого понимания иранской стороной наличия у российских компаний технологий, навыков и умений по вопросам освоения иранской нефти. С другой стороны, с точки зрения поддержки российских компаний мы должны при необходимости участвовать поставками технологий и финансирования этих технологий путем экспортно-импортных контрактов, пусть даже сейчас тема участия наших компаний в мировых нефтегазовых проектах не имеет прямой экспортной поддержки. В любом случае, если возникнет задача в двустороннем сотрудничестве, которую надо будет решать, — будем решать. Но важно то, что мы не нефть туда поставляем, а технологии.