Санкт-Петербург 1777 г.: Битва за дрова [пятничное]

Кажется, уже было, но поиском не нашлось. Посему пусть будет с дополнениями.

► Самое интересное у нас начиналось и начинается уже после стихийного бедствия. Во время стихийного бедствия люди руководствуются кто чем. Кто героизмом, кто приказом, кто страхом, кто безумием. После буйства стихий начинается повальное восстановление, в котором всех прежних участников-героев объединяет иное чувство: возместить!

В 1777 году в Санкт-Петербурге случилось наводнение. Сильное. Корабли проносились мимо Зимнего дворца в сторону Невской перспективы, другие корабли нашли своё успокоение на Васильевском острове. Сносило и корёжило так, что моё почтение. Естественно, что смыло и огромное количество стратегически необходимых в наступающей зиме дров.

Весь город Петра кинулся искать свои пропавшие дрова. А дрова не именные, на них печатей нет, поэтому конфликты. На помощь полиции рассчитывать было трудно. Она сама без дров. На вызовы выдвигалась бодро, конфисковывала все спорные дрова и кряжисто возвращалась на место своей дислокации. К полиции старались не обращаться, а решать дело полюбовно, т.е. с битьём рож, кражами и выворачиванием рук.

К дровяному промыслу не могли не подключиться и властные структуры, органы народного просвещения, армия, Синод. Синод выпустил на улицы монахов, гвардия двинула в город команды “охотников за дровами”, частные лица тоже без дела не сидели. Заселённая будущей коренной питерской интеллигенцией огородная Лиговка, утесняемая императорским слоновником на 40 слоно-посадочных мест, кинулась к слонам, ломать ограждение. А слонам оказалось тоже дрова нужны. Как и их смотрителям. Вышло чудесно. Трём слонам удалось пробиться на волю и они куролесили ещё три дня по мятущемуся городу, сея вокруг “удивление, испуг и неурочные роды титулярной советницы Вилькенстром”.

Так вышло, что часть дров прибило к Воспитательному дому, в котором Иван Бецкой воспитывал сирот, образовывавшихся из-за климата, голода и эпидемий. Бецкой был мужчина с непростой биографией и большими возможностями [см. Дополнение - мое прим.]. Его отчётливо подозревали в том, что он не только незаконный сын князя Трубецкого, но и папаша императрицы Екатерины Алексеевны.

И вот к этому богоугодному заведению прибило 1 311 сажень дров. Прибило неаккуратно, разбросаны дрова были по всем лугам и окрестностям. Сироты собирали дрова, тащили их на себе, укладывали в порядке.

Как только сиротская работа была произведена и дрова получили достойный товарный вид, первой на них накинулась императорская Академия художеств. И затребовала дрова себя для нужд искусства. Что понятно. У художников нервы обнажены до предела, фантазия развита до крайности, времени свободного вагоны и замерзать зимой не хотят. Хотят в тепле творить. Академия послала письмо, основной смысл которого – все ваши дрова наши, не доводите творцов до греха!

Вслед за академическими художниками к сиротским дровам протянули руки лейб-гвардии Конный полк, Шляхетский корпус, частные лица. Эти просто приезжали с подводами и орали.

Сироты ”до распоряжения высокого начальства” отбивали свои дрова отчаянно:

“Воспитанники Сиротопитательного дома”, как называли их, любя, враги в дровяной войне, нападали на приезжающих за брёвнами, “пользуясь своей отчаянностью и выстроенным математическим лабиринтом из древ, кольев, дров и оград”.

Приезжаете вы с бумагой от комендатуры за дровишками и погружаетесь в математический лабиринт, в котором затаилось до трех десятков смышлёных, обученных Бецким сирот, за плечами у каждого из которых много того, что если вам и снилось, то вы кричали и, проснувшись, плакали. И вечереет уже, только чьи-то глазки посверкивают в щелях лабиринта, смешки и такое, знаете, позвякивание неприятное с поскрипыванием и смешками.

Дровяные набеги сменились осадой. Всего Сиротскому дому насчитали от Академии художеств, двух гвардейских полков, комендатуры Санкт-Петербурга, дровяного промышленника Карпова 5 580 саженей смытых беспощадной Невой дров. При условии, что к Воспитательному дому прибило 1 311 саженей, бухгалтерия казалась безукоризненной.

От двора последовало суровое распоряжение, свойственное своей беспощадностью всей российской власти со времён Гостомысла: “Разбирайтесь по совести!” Двор и императрицу понять было можно. Каждый божий день в дверь вползают жертвы водяного бедствия со всё увеличивающимися в отчётах потерями, причитают и хотят.

По совести решали ещё с полгода. Математический лабиринт очень выручал. Воспитанники физически и умственно развивались. Укрепляя фортецию, овладевали пространственным мышлением второго уровня, коллективно сплачивались. Выявлялись лидеры, авторитеты появлялись. Из толпы наловленных второпях сирот крепла команда, находящаяся на осадном положении круглосуточно.

Говоря прямо, вся эта история с дровами у Сиротского дома, обороняющегося от академиков и гвардейцев – это история грандиозного воспитательного опыта, тренинга в экстремальных условиях.

Как только миновала зима, и раскраснелась робкой финской красавицей петербургская весна, т.е. когда дрова просохли, случилось непоправимое. Ночью случайно всё-всё сгорело. И математический лабиринт, и часть Воспитательного дома. Эксперимент по воспитанию новых россиян решили перенести на улицу Миллионную. Императрице очень понравилось, что воспитанники шли за телегами, перевозившими их скарб, “уверенно маршируя, ловко подчиняясь командам своих классных воспитателей”. Иван Бецкой ехал впереди процессии верхом на жеребце Витязёк.

Дополнение:

Иван Иванович Бецкой (3 [14] февраля 1704, Стокгольм — 31 августа [10 сентября] 1795, Санкт-Петербург) — личный секретарь императрицы Екатерины II (1762—1779), президент Императорской Академии художеств (1763—1795), инициатор создания Смольного института и Воспитательного дома. Возглавлял комиссию по каменному строению в Санкт-Петербурге и Москве.

Внебрачный сын генерал-фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого, сокращённую фамилию которого впоследствии и получил, и неизвестной по имени шведской баронессы из рода Вреде (или по данным Е. Е. Трубецкой, графини из рода Шпарр). Родился в Стокгольме, где отец его был в плену, и там же прожил детские годы. Получив сначала под руководством отца «преизрядное учение», Бецкой был послан для дальнейшего образования в Копенгаген, в местный кадетский корпус; затем недолго служил в датском кавалерийском полку.

Он долго путешествовал по Европе, а 1722—1726 годы провёл «для науки» в Париже, где, вместе с тем, состоял секретарем при русском после и был представлен герцогине Иоганне Елизавете Ангальт-Цербстской (матери Екатерины II), которая и в то время, и впоследствии относилась к нему очень милостиво (благодаря чему возникла гипотеза о том, что Екатерина II — его дочь).

В России Бецкой сначала состоял флигель-адъютантом при отце в Киеве и в Москве, а в 1729 году определился на службу в Коллегию иностранных дел, от которой нередко был посылаем в качестве кабинет-курьера в Берлин, Вену и Париж.

Вследствие происков канцлера Бестужева Бецкой был принуждён (1747) выйти в отставку. Он выехал за границу и прожил там 15 лет, преимущественно в Париже.

Пётр III в начале 1762 года вызвал Бецкого в Петербург, произвел в генерал-поручики и назначил главным директором канцелярии строений и домов его величества. В перевороте 28 июня (9 июля) 1762 года Бецкой не принимал участия и о приготовлениях к нему, по-видимому, ничего не знал. Екатерина, знавшая Бецкого с самого приезда своего в Россию, приблизила его к себе, оценила его образованность, изящный вкус, его тяготение к рационализму, на котором и сама воспиталась. В дела государственные Бецкой не вмешивался и влияния на них не имел; он отмежевал себе особую область — воспитательную.

Указом 3 марта 1763 года на него было возложено управление, а в 1764 он был назначен президентом Академии художеств, при которой он устроил воспитательное училище. По мысли Бецкого, в Петербурге было открыто «воспитательное общество благородных девиц» (впоследствии Смольный институт), вверенное его главному попечению и руководству. В 1765 году он был назначен шефом Сухопутного шляхетского корпуса, для которого составил устав на новых началах.

В 1768 году Екатерина II произвела Бецкого в чин действительного тайного советника. В 1772 году, по плану Бецкого и на средства Прокопия Демидова, было учреждено Воспитательное коммерческое училище для купеческих детей.

По образцу московского Бецкой открыл воспитательный дом в Петербурге, а при нем учредил вдовью и сохранную казны, в основу которых легли сделанные им щедрые пожертвования.

В 1773 году Сенат в торжественном заседании поднес Бецкому выбитую в его честь, согласно Высочайшей воли, за учреждение на свои средства стипендий в 1772 году, большую золотую медаль, с надписью: «За любовь к отечеству. От Сената 20 ноября 1772 года». В качестве директора канцелярии строений Бецкой много способствовал украшению Петербурга казёнными постройками и сооружениями; самыми крупными памятниками этой стороны его деятельности остались монумент Петру Великому, гранитная набережная Невы и каналов и решётка Летнего сада.

Бецкой погребен в Александро-Невской лавре. На его надгробном памятнике помещены медальоны с изображением медали «За любовь к отечеству» и надпись
«ЧТО ЗАСЛУЖИЛЪ ВЪ СВОИХЪ ПОЛЕЗНЫХЪ ДНЯХЪ
ДА БУДЕТ ПАМЯТНИКЪ И ВЪ ПОЗДНИХЪ ТО ВЕКАХЪ
QUOD AEVO PROMERUIT, AETERNE OBTINUIT».