Про эксплуатацию и производительность труда

Есть такой классический тезис:

По мере развития капитализма эксплуатация трудящихся нарастает

Я, честно говоря, без понятия, где именно у классиков это написано и как это правильно формулируется (если кто подскажет, буду благодарен), однако постарался передать смысл тезиса. Более того, эта формулировка для последующего разбора наиболее важна, поскольку, как бы ни было это написано в оригинале, в бытовом общественном сознании она «вспоминается» примерно в такой форме.

И именно в такой форме она получает основную массу возражений. Профессиональные и стихийные критики критикуют примерно в одинаковом ключе:

Вы посмотрите по сторонам. Двести лет назад простой человек в среднем денно и нощно пахал в поле по шестнадцать часов в сутки, ему не всегда хватало на еду, его били кнутом чуть что, а сейчас — восьмичасовой рабочий день, квартира с отоплением и большой плазменный телевизор. Причём, если в наших условиях мы ещё могли бы это «оправдывать» былым существованием советской власти, то в США-то никакой советской власти никогда не было. Там был только капитализм. И в результате — такой эффект. Наоборот, как мы видим, эксплуатация радикально снизилась. Жить стало лучше. Так что, с чего вдруг «капитализм — тормоз прогресса»? Ничего он не затормозил, наоборот привёл к процветанию.

Данные возражения базируются на целом ряде недопониманий и ошибочных трактовок, первым из которых является недопонимание термина «эксплуатация». Слова, как известно, со временем могут менять своё «интуитивное значение» и, даже если в словаре до сих пор осталось прежнее, интуитивно слово всё равно ассоциируется с чем-то другим.

Например, слово «довлеть» сейчас ассоциируется с «давить», «нависать», «угрожать», «тяготить», «господствовать». Нередко оно употребляется примерно «не, я в кино не пойду, надо мной довлеет завтрашний экзамен». Ну, типа пафос такой с оттенком старины для юмора. Однако же значение слова «довлеть» в оригинале — «быть достаточным».

Заслышав «его эксплуатируют», гражданам видится плантация, где, обливаясь потом, облачённые в лохмотья негры тащат на себе огромные снопы непонятно чего. А неподалёку, уперев руки в бок, стоит надсмотрщик в пробковом шлеме, с большой палкой и пистолетом за поясом. Вот это я понимаю — эксплуатация. А восемь часов пять дней в неделю — сказка ж просто.

Не отрицая ценности пяти дней в неделю по восемь часов с чайком и непринуждёнными разговорами на фоне снопов на плече под жарким солнцем, однако замечу: смысл слова «эксплуатация» в другом.

Эксплуатация — это присвоение результатов чужого труда в процессе неэквивалентного обмена.

Там, как обычно, есть всякие «желания найти грань», выраженные в вопросах вида «а эксплуатирует ли тебя нищий, когда ты ему даёшь рубль?» или «а гопник, отжимающий мобилку, он эксплуатирует?», но это всё — уход от проблемы. Эксплуатация подразумевает не бытовые ситуации, а производственные отношения. Даже не отношения покупателя и продавца — только производственные. Именно в этом смысле данный термин употребляли классики, поэтому даже если нам его значение кажется иным, при анализе высказываний классиков нам следует понимать под термином то, что понимали они. Поскольку сказанное ими верно именно для их определения термина, а не для вообще всех возможных.

Если представить смысл слова совсем схематически, то классиками подразумевается вот что: рабочий производит десять стульев, но деньги от владельца получает только за пять. Следовательно его эксплуатируют.

Это, уже гораздо более правильное описание термина, тоже находит свои возражения. Которые упираются преимущественно в две сопряжённые вещи:

1.     Капиталист тоже внёс свой вклад, тоже трудился, поэтому те пять стульев разницы — его «зарплата».
2.     Без капиталиста десяти стульев вообще, быть может, не было бы, а был бы в лучшем случае один, поэтому он даже облагодетельствовал общество и рабочего.

 

Оба возражения не содержат каких-то принципиально неверных предположений, однако имеют совершенно логически неверные выводы. Тем не менее, я не буду прямо сейчас давать им опровержение, вместо этого же опишу весь процесс в целом, смысл исходного тезиса в рамках разъяснения, а неверность же вышеизложенных двух пунктов после этого станет понятна сама собой.

Итак, для начала рассмотрим другое понятие: производительность труда. Стоящие за этим понятием явления — ключ к пониманию всей темы.

Под производительностью труда понимается, грубо говоря, полезный выход в единицу времени на человека. Кто-то за день делает один стул, кто-то — два. У второго, соответственно, при равном качестве стульев производительность труда выше.

Тут что важно: более высокая производительность труда не означает в общем случае, что кто-то трудится больше. И даже, что интересно, не означает, что кто-то трудится лучше. Возможных вариантов принципиально больше одного.

1.     Первый каждые пять минут выходит покурить, а на месте ещё и пялится в окно. Второй при этом впахивает не разгибаясь. (интенсивность труда)
2.     Первому семь лет, а второму — сорок. И он предыдущие тридцать занимался изготовлением стульев. Первый же только начал. (умения и опыт)
3.     Первый трудится в тундре под открытым небом, облачённый в шубу и унты, а второй — в хорошо вентилируемом помещении с комфортной температурой (условия труда)
4.     Первый пилит доски тупой ножовкой, а второй — на станке с ЧПУ (техническое оснащение)
5.     Первый работает по шестнадцать часов в сутки семь дней в неделю, а второй — шесть часов в день, пять дней в неделю (физическая нагрузка на протяжённом отрезке времени)
6.     Первый без одой руки и без одной ноги. А второй — нормальный. (неидентичность работников)

 

Как можно видеть, только первый вариант подразумевает под собой полную ответственность работника за собственную производительность труда. Во втором с некоторой натяжкой определённую долю ответственности тоже можно обнаружить (ну там, учиться надо усердно, работать над собой, всё такое), однако семилетний никакими своими действиями не может сделать себя сорокалетним с тридцатью годами опыта работы. Последующие же пункты от работника вообще не зависят, кроме как в том плане, что он мог бы как-то поспособствовать изменению условий труда, внедрению техники и так далее.

Трудом являются интеллектуальные и физические усилия, потраченные на производство полезного для общества продукта. Производительность труда — это аналог коэффициента полезного действия в физике. То есть, в какой пропорции соотносятся труд и его результат.

Кроме того, имеет смысл такое понятие, как «общественная производительность труда» или же «средняя производительность труда». Под ними подразумевается: если мы возьмём всех производителей стульев данного общества и высчитаем среднее от производительности их труда, то мы получим характеристику того, сколько в среднем труда требует производство стульев в данном обществе. По этому критерию мы можем вычленить, в частности, тех, чья производительность выше среднего и чья — ниже. Но самое главное: мы можем узнать, сколько стульев общество вообще будет получать на данном этапе развития.

Данная характеристика особенно важна при объяснении ошибочности критических замечаний к исходному тезису. А именно: по мере развития общества производительность труда в среднем растёт. Растёт она вне зависимости от строя и характера общественных отношений, но, быть может, с разной скоростью растёт. Поэтому суммарный рост количества стульев — не есть доказательство особой прелести какого бы то ни было строя.

Охарактеризовать общественную полезность строя можно как максимум по скорости роста производительности труда. Но и это было бы неправильным. Ведь для общественной полезности важно не только суммарное количество каждого продукта, но и характер распределения этого продукта. Если, положим, у каждого по одному стулу, а у одного их — тысяча, то общественная полезность ниже, чем если бы у каждого было по два стула. Даже если бы в сумме стульев больше в первом случае, чем во втором.

Этот очевидный тезис, тем не менее, никак не помогает нам осознать ошибочность возражений против исходного. Однако он помогает нам осознать критерий оценки: важна не только сумма, но и характер её распределения между участниками.

Так вот, положим, что в точке времени 1 некоторое общество производило 100 стульев в месяц на сто человек. Стулья распределялись по штуке каждому. В данном случае нам не важно, что производились ещё какие-то другие продукты, от этого мы абстрагируемся. В точке времени 2 нашёлся талантливый предприниматель, который ловко реорганизовал процесс, поэтому стульев стало производиться 300 штук. Каждому доставалось по 2 стула, а остальные предприниматель забирал себе. Всем очевидно стало жить лучше, но сам собой назрел вопрос: не смотря ни на что, стулья по-прежнему делают всё те же люди, которые, не исключено, трудятся столь же интенсивно, сколько раньше, однако с помощью предпринимателя возросла их производительность труда. Предприниматель очевидно вложил какие-то усилия, однако какие? Как оценить его вклад?

Навскидку кажется, что вклад предпринимателя — 200 стульев в единицу времени, так что, он ещё даже поделился с остальными. Но тут тонкость: без производителей стульев было бы ноль, сколь бы талантливой ни оказалась задумка предпринимателя, и как бы интенсивно он ни трудился над организацией труда нуля человек. То есть, мы вынуждены заключить: означенный прирост производительности — результат не только действий предпринимателя и не только труда работников, а некоторого симбиоза первого со вторым.

Предприниматель безусловно заслуживает оплаты труда и награды за свои придумки, но размер этой награды невозможно вычислить, рассуждая в рамках «производительность, выраженная в количестве стульев». Соответственно, при справедливом (про смысл этого слова будет несколько позже) распределении очевидно не может быть такого, что всем по-прежнему достаётся по одному стулу, а предпринимателю — двести. Тем более, не может быть, что каждый будет получать меньше одного стула в месяц. Но и не может быть, чтобы предприниматель получал ноль стульев, а произведённые триста распределялись строго между работниками.

Тут мы определили диапазон допустимого. И каким бы смыслом из существующих мы ни наделяли слово «справедливость», граничные точки достигнуты быть не должны и, тем более, не должно быть выхода за их пределы. Это очевидно для всех и регулярное нарушение такового рано или поздно поднимет 100 рабочих против одного предпринимателя.

Выход за пределы очевидной грани допустимого порождает процесс, называемый «нарастание классовых противоречий». Впрочем, приближение к этой грани и даже разногласия по поводу правильного определения распределения внутри диапазона тоже его порождают.

Рассмотрим развитие производства стульев. Положим, теперь наследник этого предпринимателя ещё что-то такое придумал, чем довёл производительность труда стульев до 1000. Работникам стало доставаться по четыре стула, а предпринимателю — шестьсот в месяц. Наследник наследника сам уже ничего не придумывал, а за сто стульев в месяц нанял спец-придумщика, который в результате своих трудов позволил производить 10 000 стульев. Работникам теперь выделили аж по десять. Но интенсивность их работы даже несколько снизилась.

Налицо прогресс. Имевшие раньше всего один стул, теперь имеют десять. Где эксплуатация? Всё ж вроде отлично?

Но. Сведём в табличку результаты на каждом этапе процесса.

Всего стульев	Достаётся работникам	Достаётся каждому работнику	Достаётся предпринимателю	Достаётся придумщику
100	100	1	-	-
300	200	2	100	-
1000	400	4	600	-
10000	1000	10	8900	100

                

Уже, в общем-то закрадываются некоторые подозрения: циферки как-то вроде бы несинхронно растут в разных колонках. Однако, чтобы прямо совсем уже подозрения в понимание обратить, рассмотрим другой показатель

Всего стульев	Доля работников	Доля каждого работника	Доля предпринимателя	Доля придумщика
100	100%	1,00%	0%	0,00%
300	67%	0,67%	33%	0,00%
1000	40%	0,40%	60%	0,00%
10000	10%	0,10%	89%	1,00%

                
Вот теперь, по новым колонкам совсем очевидно происходящее:

1.     Суммарное производство стульев растёт
2.     Растёт количество стульев, достающееся каждому работнику
3.     Растёт количество стульев, достающееся предпринимателю

 

Но при этом:

1.     Доля каждого работника от суммы произведённого падает
2.     Доля предпринимателя от суммы произведённого растёт
3.     Количество стульев, получаемое предпринимателем, растёт принципиально быстрее оного у работников

 

Если в начале процесса работники получали все сто процентов от произведённого, и каждый из них получал один процент от стульев, то к концу процесса их суммарная доля составляла уже 10%, каждый же, соответственно, имел только 0.1%. В это время предприниматель имел уже 89%. В 890 раз больше каждого из них. В 8.9 раз больше того, что они все получают в сумме.

Рост производительности труда, таким образом, привёл не только к росту абсолютного потребления, но и к снижению доли непосредственно производящих стулья на фоне огромного возрастания доли предпринимателя.

Рост эксплуатации — это уменьшение доли общественного продукта для трудящихся при увеличение доли предпринимателя. Всё большую и большую долю ими произведённого изымает капиталист. При этом суммарное количество продукта и даже количество продукта, получаемое каждым трудящимся, вполне может и возрастать.

Тут надо отметить, что предпосылки критиков базируются на верном соображении, которое ими неверно абсолютизируется. Да, действительно на первых этапах предприниматель трудился возможно даже лучше самих рабочих. Он, возможно, ночей не спал, думал как производство стульев улучшить. Он рисковал своими средствами и жизнью, всё такое. Поэтому тезис «ему тоже следует что-то дать» совершенно верен. Однако совершенно неверно продолжение: «ему как раз что-то и дали, поэтому всё нормально». Важно ведь не «должны дать — дали», а «должны были дать столько-то, а дали столько-то». Не менее важно, что он через некоторое время не столько ждал, чего ему там дадут, сколько сам решал сколько взять себе, а сколько дать.

На первом этапе мы можем ещё теряться в догадках, взял ли он ровно сколько ему причиталось или нет. Но дальше уже по-любому какая-то ерунда получается: ведь рост доли от общественного продукта по любым понятиям подразумевает и рост собственного вклада, а именно повышение производительности собственного труда или же увеличение количества этого труда. Положим, на первом шаге предприниматель действительно каким-то чудом умудрился трудиться в 50 раз «лучше» среднестатистического работника, поэтому его справедливая доля была в пятьдесят раз больше. Однако его наследник, выходит, должен был уже трудиться в 890 раз лучше работников и почти в 20 раз лучше своего дедушки, который и сам по нашему предположению был ой как не промах.

Мы ещё можем предположить себе человека, который ввиду личных талантов и благодаря упорному труду работает лучше среднестатистического работника в 50 раз. Но даже интуитивно понятно, что где-то есть предел. В тысячу и, тем более, в миллион раз лучше среднестатистического никто из людей трудиться не может. И очевидно не может с такой скоростью расти относительное остальным качество труда наследников капиталиста. Последний, как мы видим, что-то придумывать сам вообще перестал — он нанял для этого придумщика. Да, организационный труд в этом акте присутствовал, но явно не тех масштабов. Не 890 к одному.

Ввиду вышеизложенного, мы с необходимостью должны заключить: рост доли предпринимателя из примера был в крайне малой степени обусловлен его вкладом в общественное производство и являлся преимущественно следствием эксплуатации работников. Третий, да и второй наследники просто получали ренту с родительского капитала. В их доходах оплата их личного труда была почти незаметна.

Капиталистическое, — а до этого — феодальные и рабовладельческие общества, — функционировали именно по этой схеме. На ранних этапах рост доли династии обуславливался выдающимися качествами её основателя. Тот действительно был гениальным изобретателем или организатором, великим воином или чем-то типа того. Возрастание его благосостояния шло по-началу вровень, а то и отставая от его вклада в общественное благосостояние, а ближе к концу — уже, не исключено, опережая вклад, но на спорном уровне. В дальнейшем династия наращивала собственную долю резко диспропорционально реально ей сделанному. Труд в той или иной степени присутствовал, но он уже совершенно не соответствовал награде.

В более поздние времена стало возможным уже за время собственной жизни добиться означенной диспропорции. И это действительно было следствием повышения общественной производительности труда.

Дело в том, что эксплуатация подразумевает наличие излишков над жизненно необходимым. Когда работник способен произвести продукта ровно на собственное выживание, его нет смысла эксплуатировать — если у него что-то изъять, то он просто умрёт. Когда есть небольшой излишек, его часть уже можно изымать подо всякими благовидными и неблаговидными предлогами. Но пока излишек мал даже с большой общности эксплуататору крайне тяжело получить радикально большую долю. Он всё равно будет «первый среди равных», всё равно будет в разы, но не в тысячи раз более обеспеченным.

При развитии производственных сил количество излишков (причём, в данном случае не обязательно материальных, быть может, даже трудовых) становится огромным. Когда один крестьянин может прокормить не только одного себя, а сразу тысячу человек, можно эту тысячу заставить работать строго для удовольствия эксплуататора — прислуживать по дому, персональную яхту размером с авианосец отгрохать и т.п. По сути, излишек труда как раз и есть целевой параметр эксплуатации, а рост производительности труда — её база.

Без эксплуататоров общество, пусть даже несколько замедлив прирост продукта в абсолютных показателях (ну там, всем же известно: не дай человеку миллиона, так он и придумывать ничего не станет), тем не менее, в относительных показателях — в виде реально получаемой каждым доли, а не делением всего произведённого на душу населения, — наоборот сильно бы ускорило прогресс собственного благосостояния. В сумме, быть может, производилось бы меньше, но каждому больше бы доставалось.

Кроме того, быстрее шли бы такие проекты, как сокращение рабочей недели, улучшение условий труда и тому подобное: ведь освободившиеся от обслуживания эксплуататоров трудовые ресурсы можно было бы направить в том числе и на эти проекты, раз непосредственно продуктов уже за глаза хватает.

Тут стоит поговорить ещё об оценке вклада. Выше мы определили диапазон допустимого. Планку распределения, ниже которой работникам нет смысла производить больше (ведь им после этого в абсолютных показателях достанется меньше), и планку, выше которой предпринимателю нет смысла чего-то делать, поскольку ему не достанется вообще ничего. Встаёт, тем не менее вопрос, об уточнении критерия: а сколько конкретно правильно-то? Сколько именно — справедливо? И вообще, что такое: «справедливо»?

Начну с последнего. Понятие «справедливо» как раз и является одним из основополагающим разногласием между сторонниками разных социально-экономических подходов.

Для рыночно-либерального «справедливо» определяется как равноценный обмен лично произведённым продуктом в смысле рыночных цен на него.

Отмороженный либеральный вариант, конечно, предполагает, что любой обмен справедлив, если он не происходил под угрозой расстрела, но его по причине заведомой абсурдности проигнорируем.

Если вычленить из данного варианта целевую установку, то получится, что каждый участник отношений должен получить благ эквивалентно тому, сколько оных благ отдал наружу.

Социалистический вариант, напротив, говорит о том, что доля каждого пропорциональна его труду (как мы помним, труд — это по определению общественно полезная деятельность).

Казалось бы, в чём разница? Не выражаем ли мы тут одно и то же, но в разных показателях? На самом деле, нет. По социалистическому варианту доля трудящегося должна зависеть от количества и качества лично его труда, а не от общей производительности этого труда. То есть, если из-за каких-либо условий, не зависящих от этого человека, производительность его труда ниже, чем у кого-то, занимающегося тем же трудом, но в иных условиях, то эти два человека всё равно должны получать одинаковую зарплату и тем самым иметь одинаковую долю в общественном продукте. Грубо говоря, только первый и отчасти второй пункты возможных причин различия в производительности оказывают влияние на долю трудящихся в общественном благе. Либеральный вариант, напротив, подразумевает, что вне зависимости от причин, оплата пропорциональна результатам. Делал ли кто-то стул в условиях крайнего севера, делал ли он его на современной фабрике — это одинаковые стулья, которые продаются примерно по одинаковой цене, а выручка с их продажи — и есть оплата.

Тут надо понимать: социалистический вариант не говорит, что плохой результат идентичен хорошему.

Который из подходов верен? Я считаю, верен социалистический. И вот почему.

Положим в примере со стульями некто талантливый изобрёл станок. До этого брёвна пилили пилой, а потом долго шлифовали напильником, теперь это можно делать на станке и уже гораздо быстрее — в десять раз, положим. Произвести сто станков, чтобы дать станок каждому, не получится — этот процесс всё-таки требует времени. Однако обществу нужно минимум сто стульев. С одним станком их будет сто девять. Должен ли тот единственный получивший станок мгновенно получить десятикратную прибавку?

Он, конечно, стал выдавать десять стульев, пока остальные выдают один. Однако трудится он с той же интенсивностью, что и остальные. При этом — в лучших условиях. Другие бы тоже наверно не прочь перейти на станки, а не фигарить напильником, да нет этих станков пока. Однако всем им бросить работу им тоже нельзя — обществу-то нужно не десять стульев, а минимум сто. Таким образом, непонятно за какие личные заслуги этот один вдруг удесятерил свою долю. Стал ли он больше работать? Нет. Стало ли ему тяжелее? Снова нет. Даже легче стало. Единственное, что у него возросло, так это его квалификация. Он ведь обучился на станке работать. Так значит и должен получить надбавку именно за квалификацию, а не напрямую за прирост выпускаемого количества стульев. Десятикратная она вряд ли, ну, пусть, двукратная.

Ровно по той же логике изобретатель станка/предприниматель не должен получить 900 стульев из 1000, хотя он вроде бы обеспечил именно такой прирост. Он получает надбавку опять же за рост квалификации, а поскольку она, по-видимому, возросла не в момент изобретения, а за некоторое время до этого момента, то ещё и премию — как компенсацию разницы в оплате между фактическим приростом квалификации и событием, позволившим однозначно её диагностировать и повлекшим за собой регулярное увеличение оплаты. Плюс, конечно, надбавка — материальное выражение благодарности общества.

Дело в том, что оплата труда — это способ стимулировать человека следовать определённым, выгодным обществу стратегиям. Если мы рассматриваем либеральный вариант, то наилучшая стратегия: напрячься, правдами и неправдами сколотить капитал, а потом жить на ренту с него. Действительно, сделанное изобретение фактически позволяет не делать следующих — разве что для собственного развлечения, что актуально для самого изобретателя, но не для его наследников. Сколоченный капитал сам по себе приносит гораздо больше денег, чем принесла бы любая оплата труда.

В нынешней реальности, конечно, основную долю доходов с изобретения получает не сам изобретатель, а его инвестор. Что как раз иллюстрируется третьим наследником из примера про стулья.

В социалистическом варианте, наоборот, сделанное изобретение — факт для более высокой оценки квалификации, но чтобы получить за свою квалификацию материальные блага, надо продолжать эту квалификацию воплощать в реальные продукты путём собственного труда. Успешные инновации, таким образом, не побуждают положить с этого момента болт на всё, но наоборот — продолжать работать. За более высокую оплату, но ведь именно что работать, а не жить на проценты.

Кроме того, в общественном производстве так много взаимосвязей, что невозможно никакой рост производительности труда отнести строго на старания определённого человека. Это — комплексный процесс. Участников каждого прироста — миллионы. И как именно между ними распределялись усилия доподлинно неизвестно. Поэтому единственный относительно надёжный способ определения доли — через количество труда и квалификацию трудящегося. С поправкой, конечно, на особо неблагоприятные условия, в том числе, вредность работы.

Наконец, последнее соображение: выгодность обнародования производственных секретов. При оплате за результат выгодно никому не говорить, как этот результат достигнут. Ведь если такого же результата смогут достигать все остальные, то только что выросшая десятикратно доля снова сравняется с долей остальных: они тоже будут производить по десять стульев.

Тут уже подразумевается, что стулья делают не для личного потребления, а на продажу. При прочих равных, получивший оплату за десять стульев, будет иметь лучший доступ к благам, нежели получившие оплату за один. Если по десять стульев будут продавать все, то они составят конкуренцию первого в получении благ, чем снизят не только его долю, но и непосредственно количество им полученного.

При социалистическом же подходе обнародование, напротив, выгодно: стульев станет больше и они будут дешевле. А оплата от выпускаемого количества всё равно не зависит. Зато при обнародовании результата будет выдана крупная премия и повышена заработная плата — по факту повышения квалификации.

Может показаться, будто второй подход стимулирует халатность и порождает уравниловку. Ведь если некто выпускает адским трудом десять стульев, но получает столько же, сколько выпускающий один, то и выпускать десять стульев смысла нет. Такой вывод однако неправилен. Выпускающий заметно больше среднего — первый кандидат на повышение квалификации и премирование, если это обусловлено трудом по специальности. Работающий хуже среднего при прочих равных, напротив, рано или поздно получит своей квалификации понижение или, не исключено, вообще будет уволен за профессиональное несоответствие.

В условиях производства огромного количества излишков самое время освободить трудящихся от эксплуатации и ввести социалистическую оплату труда. Чтобы там ни говорили сторонники рынка, эксплуатация при капитализме есть, и она изрядно тормозит рост общественного благосостояния (хоть и не отменяет роста совсем). Торможение это выражается в расслоении общества и ещё большей разнице в получаемой разными классами доле от общественно произведённого. Столь масштабное расслоение, как и сами возможность для него, вдобавок провоцируют не улучшение качества работы, а переход на паразитическое существование тех, кто каким-то образом «прорвался», и особенно их наследников.

Источник