Мы привыкли с словесному штампу «О спорт, ты — мир», хотя на родине олимпийских игр дело со спортом обстояло чуть ли не диаметрально противоположно.

Спорт был агональным, являлся привычным и узаконенным насилием

Спорт в Древней Греции как продолжение войны и обще­ственного насилия

Преемственность нынешних Олимпиады принято вести от Игр в Древней Греции. Однако спорт в античности не имел ничего общего с нынешним: в Древней Греции игры были продолжением войны и отличались особой же­стокостью (как и сама эпоха, где жизнь почти не имела ценности). К примеру, в борьбе и боксе можно было убивать соперников.

Классические состязательные игры древности формировались в условиях, сильно отличных от условий наших сегодняшних соревнований. Цели соперников, стандарты их оценок, правила и ход соревнований заметно отличались от характеристик современного спорта. Об этих отличиях рас­сказывал английский историк и социолог Норберт Элиас (его эссе «Гене­зис спорта как социологическая проблема» напечатано в журнале «Логос», №3, 2006)

Уровень жестокости в античной Греции в соревнованиях был выше на­шего, что здесь допускалось даже убийство людей,—что приводило зри­телей в восхищение. В наших глазах это явно снижает гуманистическую ценность такого общества. В случае Греции мы разрываемся между традиционно высокой оценкой её гуманитарных достижений в сфере фи­лософии, науках, искусствах и поэзии,—и низкой оценкой, когда речь за­ходит о меньшем, чем у нас уровне чувствительности греков к физиче­скому насилию.

Среди соревнований на древних Олимпийских играх был распространен вид спорта под названием панкратий (pancration), объединявший борьбу и бокс. Последний выделился в самостоятельный вид, который стал одним из самых популярных спортивных состязаний. Но по уровню допустимой жестокости панкратий сильно отличался от современной вольной борьбы. Так, Леонтис из Мессины, дважды выигрывавший на соревнованиях по борьбе в первой половине V в. до н. э., получил олимпийскую корону не за победы, а за то, что он, бросая своих противников, ломал им пальцы. Аррахион из Пигалии, дважды олимпийский победитель в панкратии, в 564 г. до н. э. был задушен во время его третьей попытки выиграть олимпийскую корону; но перед смертью ему удалось сломать палец ноги своего противника, и тот от боли вынужден был уступить в борьбе. Судьи объявили Аррахиона победителем посмертно. Соотечественники впослед­ствии установили его статую на рыночной площади.

Это было общепринятой практикой. Если человек на каком-либо большом празднике погибал в ходе соревнований, он посмертно получал корону победителя. А оставшийся в живых соперник, потеряв корону, — что было очень серьёзной потерей,—хотя и не подвергался наказанию, но в глазах общественного мнения получал клеймо позора. Участник этих соревнова­ний должен был считаться с риском быть убитым или раненым. Оценить различие между современной борьбой как спортом и как состязанием (агоном) можно из следующего отрывка:

«В панкратии конкуренты боролись каждой частью тела: руками, ногами, локтями, коленями, шеями и головами; в Спарте они использовали ноги. В панкратии противникам позволялось выдавливать глаза друг другу, ста­вить подножку, также хватать за ногу, нос и уши, ломать пальцы и руки и применять удушение. Если кому-то удалось повалить противника, он имел право сидеть на нём и бить его по голове, лицу и ушам; он мог так­же пинать и топтать его. Ясно, что соперники в таком жестоком состяза­нии могли получить серьезные увечья, а иногда и быть убитыми».

При этом был судья, но никакого хронометриста и никакого ограничения по времени. Борьба продолжалась, пока один из противников не сдавал­ся. Правила были традиционные, неписаные, недифференцированные, и в своем применении, гибкими.

Бокс служит ещё одним примером. Подобно борьбе, кулачный бой, в отли­чие от современного бокса, был мало ограничен правилами, и здесь всё зависело от физической силы, выносливости и непосредственной воли к борьбе. Здесь, как и в иных видах состязаний, не проводилось различия между весовыми категориями боксёров. Единственное различие делалось между мальчиками и мужчинами. Боксеры дрались не только кулаками, но и ногами. В старину удар ногой по противнику был нормальной частью боксерской традиции.

Рука и верхние части четырех пальцев были связаны кожаными плетьми, закрепленными к предплечью. Кулаки могли быть сжаты, но можно было применять вытянутые пальцы которыми можно было таранить тело и лицо противника. Со временем, мягкие кожаные плети уступили место бо­лее твердым, специально сделанным из дубленой кожи буйвола. Они были тогда оснащены острыми гранями с выступающей кромкой. Статуя сидящего боксёра рядом с храмом Аполлона в Афинах (I в. н. э.), находя­щаяся теперь в Национальном Римском музее, довольно ясно показывает эту оснащённость.

Но бокс здесь — слово, могущее ввести в заблуждение. Не только манера, но цель и весь этос этого вида соревнований отличались от современного спортивного бокса. Этос борьбы этого класса боя, как и греческого агона вообще, возник из этоса борьбы аристократического воина.

Греческий «бокс» вместе с другими формами «агонистики» и практики греческих полисов имел значение не только в качестве подготовки к со­ревнованиям, но и как обучение воевать. Филострат упоминает, что тех­ника боя в рамках панкратия позволяла держать граждан греческих армий в хорошей физической форме. Во времена Римской империи армии граждан больше не использовались. Против неприятеля боролись профес­сиональные солдаты—римские легионеры. Отличие между военной тех­никой боя и ведением войны, с одной стороны, и традиционной агональ­ной техникой соревнований, с другой — возросло. Грек Филострат с по­нятной ностальгией оглядывался на классические времена.

Филострат был, очевидно, недалек от истины, когда писал, что в прежние времена люди рассматривали состязания как подготовку к войне, а войну как упражнение в тех же состязаниях. Этос соревнований на больших греческих праздниках всё еще отражал дух героических предков. Благодаря таким состязаниям этот дух передавался от поколения к поко­лению, увлекая молодёжь, показывая идеалы, которыми руководствова­лись в борьбе за статус и власть благородные элиты в большинстве обществ того времени. Борьба как в играх, так и на войне должна была показывать достоинства воина, за которые человек получал самую высо­кую похвалу и честь среди членов его собственной семьи, клана или среди граждан его города. Было престижно стать победителем состяза­ний, но и побеждённый от этого не терял уважения, — как это было с Гек­тором, уступившим Ахиллесу, — поскольку каждый из воинов боролся изо всех сил до конца, пока не был ранен или убит.

Победа или поражение были в руках богов. Позор и бесславие достава­лись тому, кто отдавал победу, не показав храбрости и выносливости. Именно в соответствии с этим этосом воина мальчики или мужчины, кото­рым случалось быть убитыми в боксе или борьбе на Олимпийских играх, были часто коронованы как победители, и слава их доставалась родите­лям или городу, в то время как оставшийся в живых их убийца не получал никакого осуждения или наказания.

Возникновение скульптуры на архаической почве Греции, идеалистиче­ский реализм скульптур классического периода, остается не­постижимым без понимания той роли, какую играл физический облик че­ловека как решающий фактор его социального статуса, поддерживаемый правящими элитами греческих полисов. В этом обществе человеку со сла­бым или уродливым телом вряд ли возможно было достигнуть или под­держивать свой высокий социальный или политический статус власти. Физическая сила и красота, уравновешенность и стойкость в качестве факторов, определяющих социальное положение мужчины, в греческом обществе имели более важное значение, чем в нашем.

Возможность для человека с физическими недостатками возвыситься или поддерживать своё положение лидера, иметь высокий социальный ста­тус, — это недавнее явление в развитии обществ. Поскольку «образ тела» или физическая внешность в обществах нашего типа ценятся в целом ниже, чем, например, «интеллект» или «моральный облик», которые опре­деляют в наших глазах целостный образ достойного человека, — это как раз и мешает пониманию других обществ, где физические до­стоинства имели гораздо большее значение. В Древней Греции это несо­мненно и имело место.

В Древней Греции от тех, кто был слаб или уродлив, старались избавить­ся уже с раннего детства. Слабые младенцы были обречены на смерть. Человек, который был не способен к борьбе, значил немного. Иметь и под­держивать общественное лидерство тому, кто был калекой, больным или очень старым, было почти невозможно. Одно из выражений для идеала в классическом греческом обществе, слово «арете», часто переводится как «добродетель». Но фактически это не передает смысла греческого классического идеала, поскольку «добродетель» относится к любым мо­ральным достоинствам. Упомянутый идеал означал прежде всего воинскую доблесть, и здесь форма тела и сила играли доминирующую роль.

Именно такой идеал отражается в греческой скульптуре и в игровых состязаниях. Наиболее отличившимся победителям Олимпиад устанав­ливали статуи в Олимпии или иногда в их родных городах.

Вероятно, наиболее известным борцом классической античности был Ми­лон из Кротона. Он одержал много побед в Олимпии и на других панэл­линских праздниках. Он также считался одним из лучших учеников Пифагора и был командующим армии его родного города, выиграв сраже­ние против Сибариса, которое закончилось массовым убийством по­беждённых жителей. Но даже тех, кого и сегодня помнят за их интеллек­туальные достижения, в своё время ценили также за их участие в воинском деле и атлетике. Так Эсхил, Сократ и Демокрит прошли труд­ную школу сражений в армии гоплитов. Платон имел победы на спортив­ных праздниках. Таким образом, идеализация воина в греческой скульптуре и даже представление о богах в соответствии с идеальным физическим обликом аристократического воина и победителя соревнова­ний составляло органичную особенность той культуры, выражало соци­альную позицию, образ жизни и идеалы этого общества.

В греческую и римскую эпохи уничтожение всего мужского населения по­беждённого города, продажа в рабство женщин и детей могли пробудить жалость, но не вызывали осуждения. Наши источники неполны, но даже они показывают, что случаи массовых убийств регулярно повторялись в течение целой эпохи. Иногда поражение армии или долго ожидаемое сражение накапливало ярость, выливавшуюся в массовое уничтожение врага. Полное разрушение Сибариса под предводительством известного борца Милона Кротонского, к чему приложили руки и другие граждане Кротона, служит здесь характерным примером.

Иногда «геноцид» был запланированным действием, нацеленным на уни­чтожение военной мощи конкурирующего государства. Так, по распоря­жению спартанского полководца Клеомена было совершено массовое уничтожение всех мужчин Аргоса, способных носить оружие, поскольку Аргос был потенциальным конкурентом Спарты. В 416 г. до н. э. по реше­нию народного собрания Афин было уничтожено мужское население Ме­лоса, — эпизод, ярко описанный Фукидидом. Афины считали Мелос ча­стью своей империи, и этот остров имел для них стратегическое значение в борьбе со Спартой. Но жители Мелоса не хотели быть частью афинской империи. Поэтому афиняне убили мужчин Мелоса, женщин и детей продали в рабство и заселили остров афинскими колонистами.

Большинство греков тогда рассматривали войну как нормальное отноше­ние между государствами. На какой-то ограниченный период война по соглашению сторон могла прекратиться. Боги устами жрецов могли не одобрять такого рода жестокости. Однако уровень «морального» осужде­ния того, что сегодня мы называем «геноцидом», уровень принятых за­претов против физического насилия, был тогда настолько низок—если не отсутствовал вообще,—что это не вызывало чувства вины и позора, как это имеет место в относительно развитых национальных государствах XX в.

К жертвам не было никакого сострадания. В афинской драматургии, осо­бенно у Еврипида в его «Троянках», это отсутствие морального осужде­ния или негодования выражено вполне определённо. Вряд ли можно со­мневаться, что продажа в рабство женщин, разлучение матерей с их детьми, убийство мальчиков и многие иные темы насилия и войны в гре­ческой трагедии имели совершенно актуальный смысл в жизни тогдаш­ней афинской публики, в отличие от современной.

В целом, уровень физической опасности в древних обществах был значи­тельно выше, чем в современных национальных государствах. Поэты древности могли выражать к жертвам сострадание, но не моральное осуждение насилия,—и такая двойственность воспринимается нами как противоречие.

Таким образом, если мы хотим понять высокую степень жестокости и терпимость к ней на греческих состязаниях, нужно рассматривать грече­ское общество в целом.

Полезно кратко указать ещё на одну связь уровня насилия, воплощённого в греческих состязаниях и войнах, с иными структурными характеристи­ками греческого общества. Гражданин полиса, даже в Афинах, для защи­ты своей жизни от нападений другого не обращался к государству, как это происходит сегодня. Даже в классическую эпоху убийство или нанесе­ние увечий ставило перед его родственниками вопрос о мести. По сравне­нию с нашими временами семья играла большую роль в защите индивиду­ума против насилия. Это означало, что каждый здоровый человек должен был уметь отомстить за своих родственников или защитить их. Даже в пределах полиса общий уровень физического насилия и опасностей был сравнительно высок.

Это помогает понять, почему у греков было пониженное чувство неприя­тия причинения боли и увечий другим, почему они могли это спокойно наблюдать, почему чувство индивидуальной вины за совершенное наси­лие было подавленным. Будь иначе, в их обществе это служило бы серьёзной помехой для жизни.