Нынешняя попытка запретить ГМО хоть и удачная, но далеко не первая. Несколько лет назад похожий запрет думцы отклонили еще в первом чтении — с порога. Тот закон был подготовлен депутатом Евгением Федоровым, координатором так называемого «Национально-освободительного движения» (НОД), автором целого ряда самых, мягко говоря, сомнительных заявлений и инициатив. Например, Федоров считал, что протесты дальнобойщиков 2015 года организованы Вашингтоном и что даже песни Виктора Цоя «писали в ЦРУ», чтобы «развалить СССР». Тогда комитет Госдумы по охране здоровья инициативу Федорова не поддержал и даже раскритиковал, а действующую систему оценки качества и безопасности ГМО в стране аттестовал как «одну из самых строгих в мире».

Точно такая же судьба ждала аналогичный проект депутата от ЛДПР Маргариты Свергуновой: он получил отрицательное заключение в правительстве. Завернули и похожий проект сенатора от Владимирской области Антона Белякова, который усиленно напирал на «небезопасность использования ГМО в продуктах питания». Все инициативы запрета «снизу» успеха не имели.

Колеса тяжеловатой российской политической машины начали поворачиваться против ГМО на упомянутом заседании Совбеза, о чем сам президент Путин рассказал уже на встрече членами Совета Федерации через месяц, в марте 2014 года. Говорил президент, что «Россия должна защитить своих граждан от употребления продуктов питания, полученных из генетически-модифицированных организмов», но при этом сделать это надо аккуратно «при соблюдении обязательств страны в рамках ВТО».

— Кому может быть нужен запрет ГМО в России? — первым делом мы отправились на факультет биоинженерии и биоинформатики МГУ. Профессор этого факультета Михаил Гельфанд входит в Общественный совет при Министерстве образования и науки РФ, а значит, знает не понаслышке об атмосфере, в которой принимался закон, и о дискуссиях вокруг него.

— Мне кажется, ноги у этого закона растут из Совета Безопасности. Все это подается под вывеской продовольственной безопасности. Когда эта история только начиналась, в Минобрнауки было подано открытое письмо, краткое содержание которого лучше всего описывается словами «Что за фигня?» — его подписали 150 биологов и медиков со степенями и еще 150 без степеней. И было обратное письмо, официальный ответ из Минобрнауки, о том, что биотехнологии — наше все, а если какие-то глупые депутаты вносят какие-то дурацкие законопроекты, так мы на них неизменно даем отрицательные отзывы. Было это подписано 1 августа 2014 года. Прошло полгода, там, по-видимому, произошла пересадка мозга, и был разработан вот этот законопроект по поручению Совбеза. Причем разрабатывал его тот же человек, который подписывал нам официальный ответ! Я спрашивал у него на заседании Госдумы, — никаких сведений о вреде ГМО у министерства образования и науки по-прежнему нет, зато есть вот эта «продовольственная безопасность». Они считают, что когда мы совершим очередное безобразие и нам вновь введут санкции, — например, перестанут поставлять семена, то мы тут оголодаем. Еще есть сельскохозяйственные академики и депутаты — они увидели в этом конкурентное преимущество, подумали, что сейчас задавят иностранные семена. Еще мелкие органические фермеры — не думаю, что они настолько сильны, чтобы что-нибудь лоббировать, но где-то там они тихо радуются.

Иными словами, за священной войной сторонников и противников ГМО, за которой наблюдает напуганное население, стоят какие-то реальные политические конфликты. Спор вокруг вреда ГМО лишь маскирует эти противоречия.

Священная война. Наука

Как и любая новая технология, генетические модификации способны принести человечеству и пользу, и вред — все зависит от того, как их использовать. Но наши парламентарии, кажется, уже определились — никак. Впрочем, запрет на коммерческое выращивание и разведение в стране ГМ-организмов вряд ли станет судьбоносным: все же он прямо не касается научных экспериментов; да никаких коммерческих ГМ-растений в России и так не производят. Кстати, даже если бы кто-то тайком производил, не существует никакого способа их распознать: на генах не написано, появились они в организме инженерным или каким-то другим путем.

Но один явный эффект запрета уже есть: он щедро подлил масла в огонь давней священной войны между сторонниками и противниками ГМО. Полемика идет во всем мире — например, буквально несколько дней назад более сотни нобелевских лауреатов подписали письмо, призывающее Greenpeace прекратить борьбу с ГМО и, в частности, остановить сопротивление продвижению нового сорта риса, который может уменьшить дефицит витамина А, приводящий к слепоте и росту детской смертности. В письме констатируется: «Научные и регуляторные организации по всему миру постоянно приходили к выводам, что растения и еда, улучшенные с помощью биотехнологий, не опасней, если не более безопасны, чем полученные иными методами производства. Нет ни одного подтвержденного случая ущерба для здоровья людей или животных от их употребления. Неоднократно показано, что они наносят меньше вреда окружающей среде и способствуют развитию глобального биоразнообразия».

— Почему ГМО вызывает такой страх? — спрашиваем мы у профессора Гельфанда.

— Людям важно понимать, что они едят. Но отношение к ГМО действительно немножко патологическое: нет ни одной другой технологии, которая вызывала бы такой массовый беспочвенный ужас, — причем не только у наших граждан и депутатов, но и в Европе. Вред ГМО — это научный вопрос, в котором общество сильнее всего расходится с профессионалами-учеными. Этому сопутствует много обстоятельств — тут и биологическое невежество, и ужас перед вмешательством в живое, и боязнь новых непонятных технологий, и религия, и нелюбовь левых к транснациональным корпорациям...

— Чего именно боятся в связи с ГМО?

— Первый страх очевиден: съешь помидор с геном трески, и у тебя жабры вырастут. Боятся, что это вредно, боятся, что если мы съедим какой-то ГМ-помидор, наш геном тоже поменяется. Судя по опросам, примерно половина населения России считает, что в ГМ-помидоре гены есть, а в обычном помидоре генов нет! Кроме того, в силу биологической невежественности, в массовом сознании ГМО связано с химией, хотя в реальности на полях с ГМО как раз используется меньше пестицидов, чем на обычных. Еще сетуют, что «у бабушки помидоры были вкусные, а сейчас невкусные». Это правда, они действительно невкусные! И мы знаем, почему: виновата обычная селекция. Оказалось, стремясь вывести равномерно созревающие помидоры, отбирали сорта с поврежденным геном. Помидоры эти не ярко-зеленые, а бледно-зеленые, фотосинтез идет менее активно, из-за этого синтезируется меньше сахаров — и вот они уже не такие вкусные. Есть и разумные опасения, например в связи с экологическими последствиями, которые надо проверять. Опасаются, что вытесняются традиционные сорта, — но они вытесняются любыми индустриальными сортами. Экологическая критика тоже бывает разная; Всемирный фонд дикой природы занимает гораздо более взвешенную позицию, а вот Greenpeace просто обезумел. Есть действительно важные для экологии темы, но там основательно подсели на тему ГМО: мол, козленочком станешь. Вроде ловишь их на вранье, а через месяц они опять то же самое говорят!

Точных научных данных о вреде ГМО не существует. Такова позиция ВОЗ. Тем не менее периодически действительно появляются исследования о потенциальном вреде, на которые впоследствии и ссылаются бунтовщики и диссиденты от генной инженерии. Так, в 2012 году профессор молекулярной биологии Университета Кан — Нижняя Нормандия Жиль-Эрик Сералини опубликовал результаты исследования на крысах. Ученый и по совместительству политический активист утверждал, что трансгенная кукуруза повышает риск возникновения рака. Из-за технических и методологических ошибок исследование жестко раскритиковало научное сообщество. Сералини даже обвиняли в подделке документов и использовании фальсификаций. Ученый подал в суд и часть процессов выиграл.

Большая политика

Желая найти обобщенные результаты современных исследований, мы решили обратиться к данным метаанализа (в науке так называют обзоры, анализирующие и обобщающие данные всех исследований, посвященных какой-то проблеме). На сегодня такие обобщающие обзоры — самый надежный способ разрешить ученые споры. Один из метаанализов всех исследований, содержащих данные об опасности ГМО, опубликованный в научном журнале Critical Reviews in Biotechnology, принадлежит русским ученым. Никакого вреда они не обнаружили. Но вдруг они о чем-то умалчивают? Мы все же решили встретиться с одним из авторов статьи — Александром Панчиным, научным сотрудником Института проблем передачи информации РАН и автором научно-популярной книги о ГМО «Сумма биотехнологий».

— На самом деле есть очень небольшое количество людей, которые очень громко и по всем медиаканалам трубят о вреде ГМО, — Панчин, известный как непримиримый борец с лженаукой, начинает прямиком с разоблачений. — Например, в России «травлей ГМО» занимается «Общенациональная ассоциация генетической безопасности», которую в прошлом году Министерство образования номинировало на антипремию за распространение лженаучных мифов. Однако если вы возьмете любую серьезную научную организацию, например Национальную Академию наук США, которая недавно опубликовала подробный отчет о безопасности ГМО, возьмете доклад Еврокомиссии, возьмете российские статьи, опубликованные НИИ питания РАМН, где отдельные сорта ГМО проверяли на трех поколениях грызунов, — во всех метаисследованиях пришли к выводу, что ГМО не опасней, чем их аналоги. В мировом научном сообществе есть консенсус по поводу ГМО — никакого вреда не выявлено.

При том что научных данных, которые можно было бы описать как данные «о вреде ГМО», пока нет, с разоблачением ГМО с позиций их «вредности» часто выступают различные организации со спорной и сомнительной репутацией. На этом же поле работает целый ряд общественников, к ряду которых российское академическое сообщество испытывает особую неприязнь. Та же Общенациональная Ассоциация генетической безопасности, если верить публикации в Forbes, пробует заработать на стремлении производителей не попадать в различные «черные списки», в том числе включающие компании, в продукции которых якобы есть ГМО. Представитель компании Nestle Марина Зубарева утверждала, что Ассоциация предлагала вступить в их организацию за 285 тысяч рублей. В самой организации все обвинения отвергают, а свою деятельность объясняют исключительно заботой о народонаселении:

— Принятый закон поддерживает 80% россиян, которые, по данным ВЦИОМ, не хотят покупать продукты, содержащие ГМО. Не хотят видеть их на своих тарелках, — рассказывает «РР» Елена Шаройкина, директор ассоциации и пиарщица. — Кроме того, это еще и мнение президента страны, который никогда не скрывал своего отрицательного отношения к этой технологии. В данном случае совпали позиции и подавляющей части населения России, и ее президента. И если мы говорим о том, что задача Думы состоит в отражении воли народа, то противостоять ей она не могла — закон был принят.

Если часть общественников можно ловить на неправде и ангажированности, это всего лишь часть большой войны. «Против ГМО» большая часть европейских левых и антиглобалистов. А «за «ГМО» — глобальные компании и ВТО.

Важной причиной, по которой не проходили законы инициативников (не считая того что «правильные» проекты присылают не из НОДа и ЛДПР, а из Белого дома или Кремля), был недостаточный учет забюрократизированных требований и процедур ВТО. Закон Ливанова намного гибче: напрямую он лишь запрещает использование ГМО непосредственно в российском сельском хозяйстве, при этом за кабинетом министров остается свободное право на запрет, а значит и на отсутствие запрета, содержащего ГМО импорта.

— Если член организации хочет запретить ГМО, то нужно сделать две вещи. Во-первых, представить научные доказательства. Во-вторых, государство, состоящее во Всемирной торговой организации, должно установить степень риска причинения вреда здоровью своих граждан, которая недопустима, — рассказывает Сергей Усоскин, адвокат Double Bridge Law, специализирующий на международных торговых спорах.

Так поступили в Евросоюзе, теперь это почти свободная от ГМО территория.

— Очень интересно отследить, как ЕС борется с ГМО, — продолжает Усоскин. — Разумеется, Европейский Союз ссылается на некие научные исследования, в которых говорится, что эти продукты могут быть потенциально опасными для здоровья. Соответственно, в контексте ВТО проблема для стран ЕС заключается в том, что ограничивать импорт продовольствия по причинам, связанным с защитой здоровья граждан, они могут только в случае, если на то есть научные доказательства. Должны быть качественные исследования, которые подтверждают, что ГМО действительно вредны для здоровья.

В начале 2000-х годов шли очень активные разбирательства между ЕС и ВТО, в которых как раз ВТО решила, что ЕС на тот момент не смог представить научных доказательств в поддержку своей инициативы ограничить ГМО. То есть Всемирная торговая организация запретила принимать подобные меры в отношении к ГМО.

Но Евросоюз нашел выход из ситуации. Он провел собственные научные исследования, которые в большей степени оправдали ограничение ввоза ГМО, чем те, которыми апеллировала ВТО. И тогда Евросоюз смог беспрепятственно реализовать свою инициативу в законодательстве, но «прикладная наука» стала служанкой политики.

Евросоюз, левые и экологисты, а теперь и российское правительство, дабы аргументировать вред ГМО для здоровья, вынуждены ссылаться на плохую, «заказную» науку или лженауку. Ради чего?

Мир в объятиях «Монсанто»

Тема страшных ГМО, которые погубят мир, стоит только сделать томатный сок из крови убитых трансгенных помидоров, маскирует другие, более реалистичные проблемы.

— Я подхожу у делу так: тему здоровья всегда оставляю за скобками. Потому что как только начинают спорить, полезно это или нет для конкретного едока, который ест ГМ-сою, это становится спором глухого со слепым, — говорит Борис Акимов, основатель фермерского кооператива LavkaLavka и философ. — Что говорят ученые? Это же такая прогрессивная технология, она позволяет решить проблему урожайности! Это действительно так в лабораторных представлениях, а когда начинается практическая деятельность, оказывается, что мир намного сложнее и многообразнее.

Прогрессивная технология лабораторий, стремление «накормить весь мир» в реальной хозяйственной жизни оборачивается господством нескольких монополий.

— Потому что все ГМ-семена принадлежат разработчикам. В основном это «Байер» и «Монсанто», две компании в мире, — продолжает Борис Акимов. — Каждый производитель, фермер, подписывает соглашение, патент, что он не может использовать эти семена никак иначе, кроме как на этих площадях, а на следующий год нельзя по этому договору сеять семена. Плюс во втором поколении эти семена уже теряют свои характеристики, и заново надо их покупать у производителя этих семян, которым является крупный концерн, монополист. Таким образом, получается, что вытесняются мелкие производители семян с рынков, вытесняются региональные сорта растений, в первую очередь соя, кукуруза, пшеница.

«Байер» и «Монсантo» захватывают целые рынки и страны, а после диктуют этим странам свои условия. Корпорации поднаторели в самом эффективном лоббизме и запросто убеждают сотрудничать с собой правительства стран третьего мира, которые после переговоров с чиновниками компаний уже и сами агитируют собственных фермеров заключать с гигантами контракты. Про коррупционную емкость таких переговоров можно только догадываться. При том что «Монсанто» для антиглобалистов и левых интеллектуалов всего мира настоящая «цитадель зла», пугало, жупел. В 1960-е годы компания была центральным производителем «Агента Оранж», применявшегося для выжигания растительности во время войны во Вьетнаме. Много тысяч людей погибло, инвалидами стали три миллиона вьетнамцев.

Дальше, что называется, «следите за руками»:

— В Индии — это самый наглядный пример — сотни тысяч фермеров перешли на ГМ-семена хлопка при помощи их собственного правительства агитации и кредитов, — продолжает Акимов. — ГМ-хлопок начали сажать с начала 2000-х. Потом произошла адаптация к нему местных паразитов, появились «суперпаразиты», болезни, неурожаи... Спустя десять лет других предложений по семенам почти нет. А цена на ГМ-семена превышает стоимость обычных семян, которых достать почти нельзя, примерно в три-семь раз. Как итог — целая волна фермерских самоубийств. Они не могут отложить семена, не могут погасить кредиты.

— ГМО сегодня не способ кого-то спасать, травить. Это просто агрессивная маркетинговая стратегия монополизации рынка еды на планете, — заключает Акимов.

Не согласен фермер-кооператор и с утверждением об экологичности ГМО: «мутанты» устойчивы к гербицидам (химическим уничтожителям сорняков), но кроме сорняков гибнет и все остальное. А главный в мире гербицид Roundup производит — сюрпри-и-из! — снова вездесущая «Монсанто». ГМ-культуры, конечно, требуют меньше пестицидов, чем обычные растения, но органическое земледелие, сторонником которого является Акимов, вовсе отвергает пестициды.

Слабые, коррумпированные, не имеющие собственной научной базы экономики третьего мира попадают в цепкие объятия мегакорпораций. И, кажется, этой судьбы для России Кремль больше всего и боится. Примером России служит Евросоюз, который даже ценой запугивания и обмана населения лженаучными теориями ввел запреты на ГМО в интересах своих производителей семян и сельхозпродукции... Наш закон и подготовлен был по итогам совещания в Совбезе, а не в Роспотербнадзоре. «Главный владелец прав на ГМ-семена — это США, их компании», — пугал Владимир Путин российских сенаторов.

Селекция или генетика?

— Много эмоций, специалистов мало! Нельзя садиться на крючок иностранных трансгенных семян, да, но нужно создавать свои. Надо иметь собственные российские ГМ-культуры. Их у нас нет. Вот этот запрет на выращивание всех ГМ-культур закрывает российскую биотехнологию, — объясняет доктор биологических наук, профессор кафедры генетики, биотехнологии, селекции и семеноводства РГАУ-МСХА имени Тимирязева Александр Гапоненко. — Мы работаем над созданием нашей пшеницы, устойчивой к засолению и к холодам. Нашей, своей. Этот закон закрывает нас. В 1948 году была знаменитая сессия ВАСХНИЛ, были Вавилов и другие выдающиеся ученые, которые развивали генетику, и был неграмотный мужчинка — Трофим Лысенко, которого Иосиф Виссарионович поддержал. Мы, конечно, очень отстали. И теперь сеть компаний, те же «Монсанто», «Байер», «Дюпон», взяли мир за горло. Все семена их, своих нет. А закон — он и нас закрывает. Наконец, запрет ГМО вовсе не решает проблему «продовольственной безопасности». По данным самого Минсельхоза большую часть самых обычных, а не ГМ-семян мы тоже берем за границей. Это почти 100% семян сахарной свеклы, 80% подсолнечника и кукурузы, 70% семенного картофеля. Такое вот импртозамещение.

То есть закон против ГМО использует неподходящие средства для правильных целей? Может быть, надо ограничивать импорт двух-трех глобальных производителей семян и химии к ним, а не саму отрасль ГМО?

Не все так думают, даже среди специалистов. По словам Михаила Гельфанда, ратующего за прогресс и развитие биотехнологий, среди российских сторонников запрета ГМО есть и ученые — прежде всего связанные с аграрными вузами и бывшей Сельскохозяйственной академией. Чтобы познакомиться с их позицией, мы обратились к Юрию Чеснокову, доктору биологических наук, заведующему лабораторией молекулярной и экологической генетики Всероссийского института генетических ресурсов растений имени Н. И. Вавилова.

— Чем же все-таки опасны ГМО?

— Проблемы возникают лишь при поспешных и широкомасштабных планах выращивания ГМО-культур на сельскохозяйственных угодьях и при их использовании как пищи. Есть три группы рисков при коммерческом возделывании и потреблении ГМО: экологические, агротехнические и пищевые. Я не случайно расположил их именно в таком порядке. Мы привыкли обсуждать пищевые риски; они связаны не с самими генами, а с белками — продуктами этих генов. Но хочу подчеркнуть, что пищевые риски — лишь заключительное звено в цепочке потенциальных опасностей, связанных с ГМО.

— Как ГМО могут угрожать экологии?

— Вмешательство в гены проявляется в каких-то изменениях организма, что может привести к сокращению его продуктивности и к гибели, а может, наоборот, увеличить жизнеспособность и распространение в природе. Ярким проявлением такого распространения может служить непреднамеренный выпуск в природу борщевика Сосновского. В 30-х – 40-х годах прошлого века предполагалось использовать и культивировать его как нормальное кормовое сельскохозяйственное растение, для животных. Потом его культивацию забросили, а он очень быстро распространился в природе, попав в благоприятную для себя среду! Но дело в том, что сок борщевика Сосновского в сочетании с солнечным светом вызывает ожоги кожи человека, подобные ожогам от огня. Этот пример показывает, что мы не всегда предвидим, как будет вести себя новое растение в определенном экологическом окружении.

— А агротехнические риски?

— Сейчас они еще не исследованы полностью. Прежде всего, это угроза естественному агробиоразнообразию. Распространение ГМО естественным образом ведет к сокращению других сортов и пород, в том числе и наших отечественных. За последнее столетие в США, например, было утрачено около 93% сортов овощей и фруктов. В 1903 году в США было 408 сортов помидоров, а в 1980-х — уже меньше 80. Капусты было 544 сортов, спустя 80 лет — только 28; салата-латука — 497 и 37, и так далее. Это случилось по причине глобализации рынка семян и появления гибридов вместо сортов. На смену сотням приходят в лучшем случае десятки совершенно одинаковых овощей и злаков по всему миру. Одна из причин — ГМО, хотя и не единственная. Но есть и еще один риск, важнейший. Это проблема политико-экономического характера. Выделенный, клонированный и перенесенный в другой организм ген, а вместе с ним и весь генетически модифицированный организм, с юридической точки зрения может рассматриваться как изобретение или интеллектуальная собственность компании-производителя из США или Европы. Так вот, они имеют право на лицензионные платежи. Вы должны заплатить, как и за любой другой лицензионный продукт, иначе вас засудят! Получается, мы впадаем в зависимость от транснациональных корпораций, а это несет угрозу экономической и продовольственной безопасности Российской Федерации.

Понюхать трансгенные цветы

Юрий Чесноков снова возвращается к главному и политически решающему аргументу: опасной зависимости от глобальных поставщиков семян. Но у него есть позиция эксперта по уже существующим обычным российским сортам, которые он защищает и популяризирует:

— Так может, надо тогда, наоборот, поощрять российских разработчиков ГМ-растений, а не запрещать их производить?

— Дело в том, что вы, видимо, не знакомы с нашими замечательными селекционерами. Можете съездить в Московский НИИСХ «Немчиновка». Там есть блестящий селекционер академик Баграт Исменович Сандухадзе. Вся нечерноземная зона нашей России засеяна его сортами пшеницы: «Московская 39», «Московская 40», «Немчиновская 24» и многие другие. Это великолепные сорта, полученные без всякой генетической инженерии. И они вполне урожайные. А сортами академика Людмилы Андреевны Беспаловой засеян практически весь Краснодарский край России. Или в том же Краснодаре академик Харитонов совместно со своими коллегами из Всероссийского НИИ риса за последние 10 лет полностью сумел обеспечить нашу страну отечественным рисом. Не трансгенным! И таких выдающихся селекционеров у нас в стране очень много.

— Но ведь мы покупаем семена, а не продаем…

— Я не экономист и поэтому спорить не буду. Но недавно прочел статью, которую опубликовали американские ученые в одном уважаемом научном издании — они утверждают, что если сравнить ведение так называемого органического растениеводства и обработку удобрениями-гербицидами, то выходит, что экономически более выгодно использовать органическое земледелие.

— Говорят, что странам третьего мира ГМО жизненно необходимо, чтобы справиться с голодом.

— Согласен, людей надо кормить. Дефицит белка составляет в мире порядка 35–40 миллионов тонн в год, а население Земли только увеличивается, недоедает почти миллиард. Но в каких странах? У нас в России нет такой проблемы. Спрашивается, а зачем нам тогда вводить ГМО?

— Есть ли сферы, в которых ГМО следует оставить?

— Конечно, возникновение любых новых хозяйственно ценных сортов в конечном итоге всегда определяется генетическими изменениями. В этой связи развитие современных технологий создания ГМО можно лишь приветствовать. Я не против ГМО — это направление исследований должно развиваться. Но не надо путать полки магазинов с научными лабораториями. Если мы говорим, что необходимо изучать, исследовать, использовать этот подход для научных целей — да, да и еще раз да. Например, при создании вакцин, которые после проведения проверок могут быть использованы для лечения человека. Но стоит ли выпускать их в окружающую среду?

Первый трансгенный организм был получен в 1972 году. Это была бактерия. Первые трансгенные коммерческие растения вышли на поля в 1996 году. Прошло всего 20 лет! Это даже не одно человеческое поколение. Поэтому ,пока мы не выясним со всей определенностью их вред или пользу, необходимо проявлять осторожность, — так же, кстати, как ее проявляет Европейский союз.

— Почему же тогда в ученом мире нашлось столько защитников ГМО?

— Пусть каждый из нас сделает выводы сам для себя. Вы готовы кормить своих детей с грудного возраста трансгенной пищей? Одеваться в одежду, сделанную из трансгенных растений? Гулять в трансгенных полях? Нюхать трансгенные цветы? Как вам такая перспектива?..

Ножницы против кувалды

— Что думаете по поводу принимаемого закона? — спрашиваем мы у Александра Панчина, автора российского метаисследования об отсутствии доказанного вреда ГМО.

 — Он очень странный. Можно было бы понять законопроект, который бы говорил: «Мы запрещаем выращивать импортные ГМ-семена». В целях протекционизма. Но то, что сделано, направлено на остановку наших собственных коммерческих разработок — это понять невозможно! Защитники законопроекта думают, что это нам позволит сохранить свою независимость от семеноводческих хозяйств Запада. Но у России уже есть зависимость от семеноводческих хозяйств Запада, и это не имеет никакого отношения к ГМО! Мы покупаем семена у западных семеноводческих хозяйств, например у Bayer Cropscience. И если Bayer Cropscience скажет: «Мы больше у вас ничего не продаем», у нас будут серьезные проблемы. Это не ГМ-семена, это обычные семена. Есть множество культур, по которым у нас доля импортных семян переваливает за 90%. Для того чтобы преодолеть эту зависимость, в России надо разрабатывать собственное семеноводческое хозяйство, способное конкурировать на международном рынке, — но вряд ли в будущем это будет возможно без генной инженерии. Все что мы получим в результате принятия этого закона, — дальнейшая утечка кадров, идей, технологий, патентов и дальнейшее отставание России от развитого мира в этой области.

— А вдруг мы чего-то не знаем и завтра окажется, что все-таки ГМО вредно?

— На самом деле мы сейчас подошли к главному моменту, которого не понимают в связи с ГМО. Дело в том, что понятие «ГМО» имеет лишь юридический смысл, а биологического смысла у него попросту нет. Мы называем ГМО нечто полученное генными инженерами в лаборатории с помощью каких-то манипуляций. Но если вы хотите понять, как организм будет влиять на вас и окружающую среду, совершенно не важно, каким путем получены изменения в его генах, — важен лишь результат: что именно изменилось. Получается, что дискуссии про ГМО всегда уходят от вопроса, что на самом деле представляет собой тот или иной продукт и какие у него свойства, к вопросу о том, как он был получен. Но то, как продукт получен, не имеет никакого отношения к тому, какие у него свойства!

— Но мы ведь можем получить продукт с опасными свойствами…

— Конечно, можно придумать опасную генетическую модификацию. Например, если мы возьмем ген белка, который является аллергенным, и специально его перенесем куда-нибудь, то мы получим продукт, который будет вызывать аллергию у людей, у которых этот продукт в норме аллергию не вызывает. Но можем сделать и обратное: взять аллергенный продукт и с помощью генной инженерии убрать ген, который кодирует белок, вызывающий аллергию!

Но, в отличие от обычной селекции, мы точно понимаем, что делаем и для чего, когда занимаемся генной инженерией. А селекционеры просто отбирают подходящих мутантов, у которых есть то или иное свойство, которое им кажется полезным, — например, кукурузу, дающую большую урожайность. Какие гены при этом меняются и что еще меняется, никто не проверяет. Можно сказать, что генная инженерия — это редактирование ДНК с помощью маникюрных ножниц, а классическая селекция — это редактирование ДНК с помощью кувалды. Генная инженерия — намного более точный процесс, намного более предсказуемый, более аккуратный. Поэтому там побочные эффекты всегда менее ожидаемы, просто потому что мы знаем, что меняем, а в селекции — нет. Но и там, и там гены меняются.

— Представим ситуацию: мы создали идеальный сорт картошки, другая картошка нам больше не нужна. Биоразнообразие ведь пострадает!

— Начнем с того, что когда мы сделали новый сорт, мы тем самым уже увеличили биоразнообразие. Но в целом проблема разнообразия — это не проблема ГМО, а проблема экономики. Если селекционеры вывели новый сорт, очень хороший по каким-то своим показателям, то мы точно так же все им засеяли, и у нас точно так же сократилось биоразнообразие. Посмотрите на разнообразие яблок на рынке — оно не такое уж большое. А в России на рынке нет ГМ-яблок. Просто производят то, что выгодно производить, и неважно, ГМО это или нет.

Чем полезно ГМО

Мы все время обсуждаем критику ГМО, но, наверное, можно привести и положительные примеры, — есть какие-то полезные и хорошо зарекомендовавшие себя ГМ-растения. Для чего нам ГМО?

— Для того чтобы выращивать больше и дешевле растений и животных, сделать их вкуснее и полезнее, — утверждает Михаил Гельфанд. — Речь сейчас идет в большей степени о растениях, хотя, например, и весь инсулин, получаемый для диабетиков, — это ГМ-инсулин.

 — Я сейчас очень жду появления на рынке черных помидоров, богатых антоцианами, — отвечает Александр Панчин.— Антоцианы — это такие вещества, которых очень много в чернике и других черных ягодах, они придают им этот цвет. Есть исследования на грызунах, показывающие, что такие продукты снижают риск развития раковых заболеваний. И вот эти помидоры, сделанные с помощью генной инженерии, скоро должны появиться на прилавках в США, хотя в России, наверное, это случится нескоро. Другой пример — папайя, которая растет на Гавайях. В какой-то момент папайи не стало, потому что ее почти полностью уничтожил вирус. Многие годы пытались решить проблему при помощи традиционной селекции, но ничего не получалось... А потом пришли генные инженеры и сделали ГМ-папайю, устойчивую к вирусу, и она снова растет на Гавайях! Есть ГМО, которые устойчивы к вредителям, колорадскому жуку, например. Это очень полезно для окружающей среды, потому что иначе мы поливаем поля инсектицидами с неба, а они затрагивают и каких-нибудь полезных нам паучков, жучков, божьих коровок.

— А в России какие-нибудь коммерческие ГМ-продукты есть?

— Я знаю, например, про попытки сделать особо сладкие клубнику, яблоки и груши. Есть картошка, устойчивая к колорадскому жуку. Были попытки создать устойчивую к заморозкам картошку, но, по-моему, не очень успешные. Есть, например, козы, которые производят лекарство для людей. То есть в России такие разработки имеются. Но в связи с законопроектом судьба подобных начинаний под вопросом.

А если не врать?

Биотехнологии и генная инженерия — самые быстро развивающиеся направления науки, а в перспективе и экономики. Но люди, которые пользуются достижениями современной медицины, которая, к слову, вся построена на генной инженерии, боятся применения тех же методов в сельском хозяйстве!.. Нового бояться — нормально. И быть осторожными в применении новых организмов и методов в сельском хозяйстве, причем разных: и генно-модифицированных, и селекционных, и просто пересаженных в другую среду, — тоже правильно. Правильно также защищать внутренний рынок и стимулировать отечественных производителей, в том числе и семян. Российские биотехнологии, еще очень отстающие, тоже надо стимулировать, Россия должна участвовать в преодолении глобального голода и болезней. Но все огульно запрещать легче, чем стимулировать свои технологии и своего производителя, разбираться в проблеме. К тому же неприятно, когда политики разговаривают с населением как с неразумными детьми, скрывая свои истинные мотивы и пугая сказками!

— Мне кажется, это очень печальная тенденция, что российское государство поддерживает истерию вокруг ГМО, — говорит Александр Панчин. — Ведь этот законопроект — дополнительный повод сказать, что вот, смотрите, ГМО такие страшные, Россия их запретила. Будет расти доля людей, которые считают, что ГМО — это вредно, а защищающие ГМО ученые — тайные агенты американских корпораций. Получается такая антинаучная пропаганда руками государства, а это печально, независимо от экономических последствий запрета.