Партнерство незолотых миллиардов

Хотя контуры широкой евразийской интеграции еще не проявились, само ее будущее практически не вызывает сомнений. На Петербургском международном экономическом форуме — 2016 президент Владимир Путин заявил о возможности формирования большого Евразийского партнерства. «Предлагаем подумать о создании большого Евразийского партнерства с участием Евразийского экономического союза, а также стран, с которыми у нас уже сложились тесные отношения, — Китая, Индии, Пакистана, Ирана и, конечно, имею в виду наших партнеров по СНГ и другие заинтересованные государства и объединения», — сказал президент. Путин также отметил, что проект широкой евразийской интеграции будет открыт и для европейских стран: он напомнил, что к 2025 году в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС) уже будут созданы единый рынок энергетики и углеводородов, а также единый финансовый рынок.

Кажется, что российский президент «ловит волну»: референдум о выходе Великобритании из Европейского союза как будто выталкивает Брюссель от Трансатлантического партнерства с США — на восток, к «подсанкционной России» и дальше, в интеграцию с Азией и Ближним Востоком. Но задача другая: сегодня очевидно идет принципиальная смена структуры мировой экономики, связанная прежде всего с долгосрочным ослаблением американской экономики и ее валюты — доллара. Этот длительный процесс приводит к необходимости нового «валютного уклада», а скорее даже мультивалютного. В свою очередь эти реалии фактически требуют формирования новых торгово-экономических блоков. Отсюда возникает конкуренция между Трансатлантическим блоком, Тихоокеанским блоком, ЕС и зоной периферии. В последнюю зону попадает, грубо говоря, половина Евразии. Это бо́льшая часть мирового населения, но пока меньшая часть мирового ВВП. И наша задача состоит в том, чтобы объединить эту перспективную евразийскую периферию. А сверхзадача в том, чтобы втянуть в нее страны и регионы с большим ВВП — Китай, ЕС и арабский мир. При таком раскладе (см. схему) Евразийское партнерство по уровню ВВП уже сейчас превосходило бы оба американских проекта, а уж если получится… Поэтому каждый шаг имеет значение.

«Мы считаем, что наступило время серьезно обсудить возможности и перспективы создания всеобъемлющего Евразийского экономического партнерства, которое, в отличие от тех двух (Трансатлантического и Транстихоокеанского экономического партнерства, по которому еще идут переговоры. — „Эксперт“), где лидируют США, будет предлагать совершенно открытый характер членства», — заявил позже первый вице-премьер Игорь Шувалов. По его словам, новое партнерство должно «подтверждать основные принципы… на которых построена Всемирная торговая организация, при этом не замещая ее».

К очередной встрече премьеров Китая и России, которая состоится в ноябре, должна быть наработана конкретная база такого соглашения, отметил Шувалов. И чтобы не быть голословным, рассказал журналистам, что председатель КНР Си Цзиньпин заверил Владимира Путина в своем личном интересе к проекту: «Россия и Китай могут стать инициаторами такого всеобъемлющего экономического партнерства».

Формирование обширного рынка сбыта

В ходе последнего визита Владимира Путина в КНР по обыкновению был заключен солидный пакет соглашений в самых разных отраслях — от сельского хозяйства и энергетики до туризма и космоса. И очень важно, что в этом году появились предметные обязательства по строительству высокоскоростной магистрали (ВСМ) Москва-Казань. Китай выделит кредит в объеме свыше шести миллиардов долларов (400 млрд рублей) сроком на 20 лет, к финансированию готовы подключиться Банк БРИКС и Азиатский банк инфраструктурных инвестиций.

Эти обстоятельства обращают на себя внимание потому, что, по мнению большинства аналитиков, наблюдающих за форматированием евразийского пространства, данный проект уже давно не просто транспортная витрина грядущего чемпионата мира по футболу. Магистраль Москва-Казань — ключевой отрезок высокоскоростной магистрали Москва-Пекин, часть сухопутного «Шелкового пути» (см. карту). Северная ветка, которая пройдет через территории Казахстана, России и Белоруссии, на данный момент выигрывает условную конкуренцию у Центрального коридора через Каспий и Кавказ хотя бы по причине равнинного характера местности и высокой скорости логистики. У потенциального Евразийского партнерства появляется перспективное инфраструктурное ядро, которое еще предстоит заполнить продуктом хозяйственной деятельности, но сам факт сопряжения частей Евразии дает возможность партнерам расширять взаимодействия.

Еще одно важное событие произошло на саммите Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), участники которой объединяют около половины населения планеты и занимают 60% территории Евразии. В состав ШОС были приняты Индия и Пакистан, на очереди Иран, а желание присоединиться в качестве партнеров по диалогу выразили также Египет, Сирия и Израиль. В настоящее время такой статус имеют Турция, Армения, Азербайджан, Камбоджа, Непал и Шри-Ланка. То есть формирующийся десятилетиями экономический, логистический и технологический коридор «восток-запад» начал смещаться к югу, что сулит евразийскому партнерству новые рынки сбыта, компетенции и кооперации.

Наблюдатели отмечают, что проект евразийского объединения может быть интересен не только азиатам, но и европейцам — в первую очередь тем, кто хочет избавиться от слишком тесного давления США. «Инициативы по созданию эксклюзивных Трансатлантического и Транстихоокеанского партнерств во главе с США призваны не соединять, а политически и экономически разделить соседей, — говорит председатель совета директоров банка „Интеза“, президент итальянской некоммерческой ассоциации „Познаем Евразию“ Антонио Фаллико. — Остальные игроки на евразийском пространстве пока действуют разрозненно, ставят на первое место собственные представления и интересы. Правда, некоторые уже предпринимают усилия по гармонизации отдельных проектов. Это можно сказать об усилиях в рамках ШОС, о курсе на сопряжение ЕАЭС и экономического пояса „Великого шелкового пути“, о недавних инициативах России и АСЕАН по созданию зон свободной торговли с ЕАЭС. Интеграционные процессы должны идти по всем азимутам, в том числе внутри ЕАЭС, большого рынка со 180 миллионами потребителей, который действует на основе правил Всемирной торговой организации. Но надо набраться терпения и работать в этом направлении».

Рынок сбыта — ключевое понятие для интеграции, и именно о доступе к рынкам сбыта евразийского региона идет речь в конечном итоге. «Очевидный факт: идея глобального рынка товаров и услуг столкнулась с серьезной оппозицией, — поясняет заведующей кафедрой фондовых рынков и финансового инжиниринга факультета финансов и банковского дела РАНХиГС, бывший зампред ЦБ и президент ММВБ Константин Корищенко. — США решают вопрос по-своему: созданием двух партнерств, Транстихоокеанского и Трансатлантического, в рамках которых странам-членам будут предоставлены более комфортные условия для торговли с Америкой, чем всем остальным. Очень условно можно назвать это „новой политикой экономической интеграции“, когда крупный партнер прикрепляет к себе меньшие по размерам экономики страны. Эти партнерства включают в себя определенные условия торговли товарами, но, что более важно, условия финансовых операций. И Россия или Китай не смогут конкурировать, например, с Вьетнамом или Бельгией на американском рынке. Еще один пример такого партнерства — организация Mercosur, объединяющая страны Латинской Америки. На практике это означает, что продукция из Северной Америки, Европы или Японии на рынках этих стран будет значительно дороже, чем продукция стран — членов Mercosur». Именно поэтому Игорь Шувалов делает акцент на том, что Евразийское партнерство, в отличие от проамериканских, направлено на объединение усилий партнеров на предельно взаимовыгодных условиях.

Интеграционные шаги

Идея большого Евразийского партнерства, о которой говорил на форуме Владимир Путин, не нова. Мысль о сочленении экономик континента он транслировал еще в 2010-м, а годом позже в своей программной статье по поводу образования Единого экономического пространства России, Белоруссии и Казахстана вполне определенно дал понять, что «Евразийский союз послужит своего рода центром дальнейших интеграционных процессов» на континенте, большой евразийский интеграционный проект запущен и открыт для всех желающих. Российскому президенту часто бросают упрек: мол, признанный во всем мире гуру внешней политики не интересуется экономикой и не принимает участие в конструировании ее механизмов. Это ложный посыл — реализуя глобальные внешнеполитические задачи, Путин работает на формирование общих правил мировой экономики, пытаясь не просто встроить Россию в интеграционные процессы, но и поместить ее в центр нового экономического уклада.

«Сегодня мы много говорим о формировании многополярной модели международных отношений. Но первым шагом на пути к многополярному миру должна стать многополярная мировая экономика, — считает директор Евразийского коммуникационного центра Алексей Пилько. — Цель Путина понятна: создание единого экономического партнерства в Евразии, интеграция России в евразийские экономические процессы и, таким образом, усиление роли нашей страны в мировой экономике. А другая цель — создание многополярной мировой экономики, в которой нет единого мощного экономического центра, но есть несколько центров, которые друг с другом взаимодействуют, где-то конкурируют, а где-то друг друга дополняют. Это формирование мультивалютной корзины, больше возможностей для самостоятельного развития отдельных стран, которые не будут завязаны только на МВФ. Нельзя оставлять ситуацию, когда одна страна контролирует глобальные финансовые институты и определяет правила игры в мировой экономике. Так дальше жить нельзя. Мировая экономика требует развития, конкурентной среды, и мы сейчас решаем этот вопрос».

Формулируя долгосрочную задачу формирования большого экономического пространства от Атлантики до Тихого океана, Россия последовательно выстраивала элементы глобального объединения без оглядки на крупнейших контрагентов — Китая и Евросоюза. Мы прошли путь формирования интеграционного сотрудничества отдельных стран СНГ. Даже без отколовшейся Украины с ее мощнейшим экономическим потенциалом новый Евразийский экономический союз, действующий с 1 января 2015 года, стал главным экономическим ядром на постсоветском пространстве. К его основателям — России, Казахстану и Белоруссии — в прошлом году присоединились Киргизия и Армения. В этих границах сформирован свободный рынок движения товаров, услуг, капитала и рабочей силы, намечена координация проведения единой политики в отдельных отраслях экономики; утверждены Таможенный кодекс и тарифное регулирование. Постепенно идет становление институтов принятия техрегламентов. Не все проходит гладко: заметно торможение интеграционных процессов под давлением кризисных явлений, рублевой девальвации, протекционистских мер для укрепления национальных экономик. Но скептикам стоит подождать, ведь с начала совместной работы ЕАЭС прошло всего-навсего полтора года.

Заметный интеграционный путь с 2001 года (а то и от более ранней отметки) прошла и Шанхайская организация сотрудничества, первоначально стартовавшая со скромных деклараций о координации внутрирегиональных действий по пресечению террористических актов, а также сепаратизма и экстремизма в Средней Азии. По крайней мере, первым официальным соглашением между так называемой Шанхайской пятеркой — Казахстаном, Киргизией, Китаем, Россией и Таджикистаном — стал документ об укреплении доверия в военной области и о взаимном сокращении вооруженных сил на границах. Но практически сразу появилась и Программа многостороннего торгово-экономического сотрудничества на 20 лет, которая подразумевает создание зоны свободной торговли (в среднесрочной перспективе), развитие транспортной инфраструктуры и значительное увеличение товарооборота. Локомотивом экономической интеграции стран ШОС является Китай, но он же, нависая над небольшими среднеазиатскими государствами своей мощью, тормозит быстрое слияние, рассматривая регион прагматично — как поставщика ресурсов и перспективный рынок сбыта. И если партнеры победнее сопротивляются такому курсу вяло, то Россия и Казахстан пытаются тщательнее прописать правила будущего свободного рынка.

Роль своеобразного координационного моста не только между этими двумя объединениями, но и с перспективой расширения в обе стороны — Европу и Азиатско-Тихоокеанский регион — играют двусторонние отношения России и Китая. Даже если не перечислять длинный перечень совместных проектов, активируемых при каждой официальной встрече глав государств, можно указать на плотный уровень сотрудничества между отдельными китайскими провинциями и сибирскими, а также дальневосточными областями России.

Таким образом, мы наблюдаем срединный этап формирования большого евразийского партнерства, образующегося из трех крупных интеграционных объединений: Евразийского экономического союза (Белоруссия, Казахстан, Россия, Армения и Киргизия), Шанхайской организации сотрудничества (Индия, Казахстан, Киргизия, КНР, Пакистан, Россия, Таджикистан и Узбекистан) с выходом на страны Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) и Ассоциацию государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) с надеждой на скорое вовлечение Европейского союза и перспективой подключения арабского мира.

Проблема юга

Проект «Нового Великого шелкового пути», геополитическое значение которого бесспорно, для России имеет в перспективе эффект сопряжения восточного и западного экономических пространств. Но для Китая это лишь долгосрочные амбиции, а в краткосрочной перспективе КНР решает собственные экспансионистские задачи в соседних странах Средней Азии.

«Что такое „Великий шелковый путь“ для китайцев? Это инструмент навязывания на означенных территориях своих логистических, юридических и технологических стандартов, — считает российский политолог, профессор Высшей школы экономики Дмитрий Евстафьев. — Во всем мире китайцы вынуждены подстраиваться либо под американские, либо под европейские, либо под наши стандарты. А „Великий шелковый путь“ — это их позиция, он будет построен на их стандартах. Более того, они успешно продавливают решение о том, что ширина железнодорожного полотна будет китайская. Уже есть решение по строительству железной дороги от российского порта Зарубино до китайского города Хунчунь с китайской шириной колеи. Это, безусловно, прецедентное решение, ибо есть и другие проекты такого рода. Да, они создают элемент референтности, они могут с этим дальше выходить на восток. Для них это принципиально. Естественно, что для такой экономической системы, как, скажем, Казахстан, который находится в крайне сложном состоянии, это дополнительные деньги, это огромная „завлекаловка“. Деньги от перспективного товарооборота пока небольшие, но они есть и будут идти постоянно. России следует подумать, какое содержание мы сами вкладываем в проект „Великий шелковый путь“, что хотим от него получить».

Решение сложнейшей задачи по сопряжению востока и запада в рамках большого евразийского экономического проекта сопряжено и с развитием вектора «север-юг». Развитие отечественной экономики уже требует новых рынков сбыта наших товаров на огромном пространстве стран Средней Азии, азиатского юга и Ближнего Востока. В этом смысле присоединение к ШОС Пакистана и Индии создает перспективу долгосрочного экономического взаимодействия. Перед той же Индией стоит задача второй модернизации, элементы которой — технологии и оборудование — есть только у Китая (геополитического оппонента Нью-Дели) и России. А потому уже сегодня логично приступить к реализации логистического коридора на юг.

Некоторые российские эксперты давно предлагают проложить новый железнодорожный маршрут из Сибири через территорию Казахстана, Киргизии, Таджикистана и Афганистана до пакистанского порта Гвадар на побережье Индийского океана (см. карту). Конечная точка выбрана не случайно: глубоководный порт Гвадар имеет уникальное географическое положение. Он расположен в непосредственной близости от входа в Персидский залив, всего в 18 милях от Дубая. Это кратчайший маршрут из России на побережье Индийского океана.

Для нас этот железнодорожный путь интересен с точки зрения стимулирования товарооборота между странами ЕАЭС, с одной стороны, и Индией, Ближним и Средним Востоком, Юго-Восточной Азией — с другой. Китай же заинтересован в удобном маршруте для транспортировки энергоресурсов и минерального сырья из стран Ближнего Востока и Африки. Если из-за мелководья в других портах залива (в Карачи или Дубае) груз приходится перегружать на малые транспортные средства, то в Гвадаре такой проблемы нет: фарватер настолько глубок, что крупнотоннажные корабли могут свободно подходить к причалу. Кроме того, Гвадар — ближайший океанский порт для Казахстана: отсюда до Алма-Аты через Афганистан всего 2500 км.

Если не задуматься об этом проекте сегодня, мы окончательно уступим этот коридор Китаю с его собственными технологическими стандартами, с претензией на неосвоенные углеводородные и минеральные ресурсы региона. Из близкого партнера КНР станет нашим конкурентом, и насколько широко открывать окошко для нашей продукции на юг, будут решать уже наши пекинские товарищи.

Кому достанется биржа

Что касается финансового рынка, то единственное, на основе чего мы можем делать хотя бы какие-то предположения о будущей конфигурации финансового рынка широкого Евразийского партнерства, — это то, как будет устроен единый финансовый рынок ЕАЭС. До 2025 года он должен превратиться в мощное образование, биржи которого объединятся в единую торговую систему, позволяющую обращаться ценным бумагам всех эмитентов стран ЕАЭС; капитал будет свободно двигаться между странами — участницами ЕАЭС; банки, страховые компании, брокеры и другие участники финансового рынка смогут работать на всех местных рынках ЕАЭС. Предполагается и наднациональный надзорный орган (пока в Астане) — при сохранении национальных регуляторов, единые информационная система, бюро кредитных историй и система управления рисками, «единый паспорт», то есть признание лицензий на всем пространстве ЕАЭС.

В «Стратегии развития финансовых рынков государств — членов ТС и ЕЭП на период до 2025 года» говорится, что объединение финансового рынка будет способствовать экономическому развитию стран ЕАЭС — насыщению их экономик деньгами, развитию финансовых инструментов, росту нормы инвестиций и сбережений и удешевлению капитала, сокращению чистого вывоза капитала. Предполагается, что после объединения единый финансовый рынок ЕАЭС станет более конкурентоспособным по отношению к зарубежным аналогам. Особый интерес представляет предложение создать систему международных финансовых центров — это, по замыслу авторов стратегии (разработкой документа руководил завотделом международных рынков капитала ИМЭМО РАН Яков Миркин) позволит финансовому рынку ЕАЭС превратиться в «признанный международный финансовый центр, занимающий выгодное с точки зрения часовых поясов положение на оси Лондон-Франкфурт-Токио; ядро концентрации финансовых институтов для стран СНГ; точку концентрации исламского банкинга для региона Россия — Центральная Азия — Казахстан; важный сегмент рынка финансовых инструментов стран БРИКС». Центра у будущего мега-МФЦ будет два: Москва и Алма-Ата (или Астана).

Пока что ЕЭАС находится на этапе гармонизации законодательства — прежде чем объединять рынки, надо выровнять их уровень развития. В отдаленном будущем, после 2025 года, маячит возможность совместных действий центробанков стран ЕАЭС по поддержке ликвидностью финансовых институтов и друг друга.

Невооруженным глазом заметны все риски такой интеграции, главный из которых — возможная роль «донора» самого мощного игрока (России) в отношении остальных стран. Обратная сторона этой медали — возможное вытеснение более крупными участниками финансового рынка — банками, страховыми, брокерами и т. д. — тех, кто помельче и послабее. Очевидно, что тут российские финансовые структуры как раз будут иметь весомое преимущество. Тем не менее единство финансового рынка в рамках ЕАЭС — лишь вопрос времени, отмечает профессор Высшей школы экономики Александр Абрамов: «Цель ЕАЭС понятна: это способ экономической интеграции стран, и эта интеграция идет достаточно быстро. Так, к 2025 году будет унифицирован механизм доступа к финансовым рынкам стран-участниц, появится так называемый единый паспорт финансовых организаций. Аналогичный процесс, кстати, происходит в ЕС в плане небанковских финансовых услуг: в отношении коллективных инвестиций там уже создан единый финансовый рынок — компания может получить лицензию в Бельгии, а работать, скажем, в Чехии. При этом национальные институты регулирования сохраняются. Так что единый финансовый рынок в ЕАЭС вскоре будет организован».

Но если мы попытаемся продолжить аналогию для более широкого евразийского пространства, то вопросы объединения финансового рынка становятся более острыми. Если Московская биржа очевидно имеет все шансы стать ядром финансового рынка ЕАЭС, то попробуй мы — абсолютно гипотетически — представить себе некую единую систему обращения ценных бумаг между ЕАЭС, Китаем и Индией, как немедленно станет очевидной слабость наших позиций по сравнению с биржевыми рынками этих стран. То же касается, например, и банковского сектора.

«Объединение на финансовых рынках всегда ведет к исчезновению региональных игроков, — напоминает Константин Корищенко. — Достаточно вспомнить ЕС, где сразу после объединения очень быстро потеряли свое значение местные биржи — остались лишь NYSE Euronext, NASDAQ-OMX, LSE и Deutsche Boerse, да и то два первых игрока фактически американские, а последние две биржи собираются объединиться в этом году».

«В интеграции финансовых рынков „в рамках более широкого, чем ЕАЭС, круга стран“ много рисков, — рассуждает Александр Абрамов. — Нам придется иметь дело с более мощной экономической и финансовой державой — Китаем, валюта которого все более явно становится глобальной. Тут дело даже не в размере бирж и финансовых институтов, а в мощи экономик и соответствующих им финансовых систем. С Китаем нам трудно быть на равных, завтра будет сложно и с Индией, которая лет через двадцать может стать первой экономикой мира, сместив Китай. Ведущая роль России в таком евразийском партнерстве может быть реализована только если мы станем незаменимым посредником между Китаем и Индией, а также другими державами в регионе. Это весьма амбициозная, но очень сложная задача. Ведь конкуренты тоже не дремлют».

В принципе, взаимодействие биржевых площадок с тем, чтобы обеспечить торговлю ценными бумагами разных стран сразу на нескольких рынках, может быть выстроено самыми разными способами — современная конфигурация фондового рынка это позволяет. Пример тому — опять же Московская биржа, которая обеспечила «мост» западным инвесторам на российский рынок с помощью международных клиринговых систем Euroclear и Clearstream и создала в том числе для иностранцев защищенную систему хранения ценных бумаг в виде Национального расчетного депозитария (НРД). «В данный момент на хранении в НРД находятся ценные бумаги эмитентов из более чем сорока стран, почти треть из них — иностранные ценные бумаги, — сказал „Эксперту“ председатель правления НРД Эдди Астанин. — Обороты по таким ценным бумагам за 2015 год составили порядка 41 триллиона рублей. В НРД открыты взаимные счета номинального держания с крупнейшими международными расчетно-клиринговыми организациями Euroclear и Clearstream, что дает возможность российским инвесторам приобретать ценные бумаги иностранных эмитентов с использованием российской инфраструктуры, а иностранным — российские». Сейчас НРД ведет работу с китайскими центральными депозитариями над выстраиванием совместной инфраструктуры для прямого доступа инвесторов на рынки обеих стран, что фактически является еще одним шагом в направлении интеграции нашего и китайского финансовых рынков, вслед за запущенными шесть лет назад на Мосбирже торгами валютной парой рубль-юань и последующим включением в список биржевых инструментов производных на юань — фьючерсов, форвардов и свопов. Примерно теми же темпами движется и китайская сторона — на Китайской валютной бирже (China Foreign Exchange Trade System) торгуются и пара юань-рубль, и производные на российскую валюту.

Собственно, основные вопросы в выстраивании системы торговли ценными бумагами и другими активами между несколькими странами — кто будет производить клиринг и где будут храниться активы. И если в рамках ЕАЭС этот вопрос решить можно, то решение его в рамках широкого круга стран пока представляется чрезмерно сложным. Потому что тут возникает еще один вопрос — валютный.

Крепкий доллар, перспективный рубль

Главная фишка ЕАЭС и, видимо, широкого Евразийского пространства — мультивалютная наднациональная система расчетов. В принципе, глобальная задача — это снижение долларизации расчетов и повышение роли национальных валют. Достижению именно такой цели в конечном счете должны способствовать и все усилия по торгам юанями и рублями и производными инструментам на них — чтобы взаимный курс этих валют формировался напрямую, а не через пару доллар-евро.

Систему расчетов между странами нельзя недооценивать, напоминает Константин Корищенко. Она являлась и является основой действительно значимых экономических объединений государств — наряду с системой кредитования. «За последние полвека мир уже видел три примера интеграции: Бреттон-Вудская система послевоенного устройства мира, центром которой являлись США и Великобритания, Совет экономической взаимопомощи (Варшавский договор), центром которого был СССР, и Еврозона/ЕС, — перечисляет Корищенко. — Бреттон-Вудская система строилась вокруг единой мировой валюты — доллара/золота, а также системы кредитования, основанной на МВФ, Мировом банке и прямом кредитовании США (вспомним план Маршалла). В СЭВ единой валюты не было, хотя была расчетная единица — переводной рубль, СССР также кредитовал своих партнеров по СЭВ, но в меньше степени, чем США. ЕС возник как торговый союз, который потом трансформировался в более широкое экономическое единство. Здесь на последней стадии возникла единая валюта, а вот масштабное централизованное кредитование было развернуто лишь после кризиса стран PIGS (Португалия, Италия, Греция, Испания. — „Эксперт“) в 2010–2011 годах, ЕБРР выполнял только функцию банка развития. Сегодня мы видим, что попытка выстроить стабильную систему вокруг единой валюты не вполне удалась — в силу неравного развития стран — участниц ЕС». По мнению эксперта, вопрос о единой валюте в рамках ЕАЭС рано или поздно неминуемо встанет, и Евразийскому партнерству без этого вопроса тоже не обойтись. «Можно поставить цель использовать только национальные валюты для взаимных расчетов, но на деле это сильно повышает издержки и риски, — объясняет Константин Корищенко. — Индии и Китаю никто не мешает заключать контракты в рупиях и юанях, но на деле подавляющий объем контрактов они заключают в долларах, потому что 70–80 процентов мирового финансового оборота — это доллары. Система из двух-трех-пяти валют резко увеличивает стоимость торговли и валютные риски по сравнению с одновалютной системой, стоимость контракта сразу вырастает на 5–10 процентов. Например, переход на единую валюту в Европе существенно увеличил внутриевропейский торговый оборот. Поэтому рано или поздно на евразийском пространстве зайдет разговор о единой расчетной валюте. Без этого либерализация внешнеторгового оборота и синхронизация законодательств все равно не дадут должного эффекта».

Антонио Фаллико отмечает, что сейчас это один из главных принципиальных вопросов для ЕАЭС, четкого ответа на который пока нет. «Единая валюта могла бы дать стимул для развития торговли внутри ЕАЭС, причем преимущественно не за счет сырья, — рассуждает Фаллико. — По некоторым расчетам, рост мог бы быть 50-процентным. Опыт Евросоюза, большая часть участников которого перешла на единую валюту — евро, показывает значительный рост торговли внутри еврозоны. Но будут ли готовы страны-участницы к отказу от части национального суверенитета, что предполагает единая валюта? Модель ЕАЭС отличается от модели ЕС тем, что она признает первенство суверенитета национальных государств, невмешательство наднациональных структур во внутренние дела участников».

Александр Абрамов, напротив, полагает, что ставка на мультивалютность — сильная черта ЕАЭС. Само же по себе создание мультивалютной системы расчетов вполне возможно, и тут может быть использован опыт СЭВ. «На первом этапе интеграции можно увеличить долю расчетов национальными валютами, на втором создать единую торговую площадку, а дальше на ней уже может возникнуть некое технические средство расчетов — условные расчетные единицы, — говорит Абрамов. — При этом страны не будут чувствовать конкуренции этой валюты со своими национальными валютами. Технические способы реализовать такую мультивалютную расчетную систему также найдутся — валютные свопы, валютные кредиты и так далее».

Напомним, валютный своп представляет собой фактически обмен суммами в разных валютах (например, в тех же рублях и юанях) с обязательством обменяться впоследствии такими же суммами по определенному курсу. Понятно, что при выстраивании работающей мультивалютной системы необходимы не только рыночные, но и межгосударственные договоренности, — таковой можно считать действующее соглашение о валютных свопах между центральными банками России и Китая.

Вырисовываются и первые контуры системы взаимного кредитования в рамках нового объединения — хотя БРИКС и евразийское партнерство вещи разные, но пока можно считать ядром такой зарождающейся системы кредитования Новый банк развития БРИКС. Он был создан два года назад Бразилией, Россией, Индий, Китаем и ЮАР с капиталом 100 млрд долларов для инвестиций в инфраструктуру. Инфраструктуру каждая страна БРИКС понимает по-своему — банк уже профинансировал строительство дата-центра компании Xiaomi Hosting и систему глобального мониторинга Grand Expert (сумма инвестиций не разглашается). Ну, а в России НБР БРИКС может профинансировать сеть малых гидроэлектростанций в Карелии.

http://expert.ekiosk.pro/article.aspx?aid=478204