Штык как оружие.

Длинно на военную тему.

 

Формализм – это «соблюдение формы в ущерб содержанию».

Каждый человек знает, что важна не форма, а содержание, но в жизни глуповатые или просто ленивые люди очень часто запоминают формы (заучивают разного рода инструкции, уставы), и следуют им. И порою искренне уверены, что формы это и есть содержание. (К сожалению, это главенствующий способ мышления, вбитый в головы все тем же современным образованием). Практически тем же самым, что и формализм, является бюрократизм. Принятое в словарях определение бюрократизма –«пренебрежение к существу дела ради соблюдения формальностей». По смыслу к этим понятиям примыкает и доктринерство – тупое следование, но уже не формальностям – не инструкциям, а некой «теории».

Когда-то генерал-лейтенант ещё той, русской императорской армии Е.И. Мартынов, окончивший в 1889 году Академию Генштаба, а в русско-японскую войну командовавший полком, написал о видимых им результатах обучения в этой, тогда «Николаевской академии Генерального штаба»: «Вместо практических деятелей она воспитывает доктринеров, которые для военного дела несравненно опаснее круглых невежд».

И вот меня заинтересовало в данном случае то, что во время обучения Мартынова в Академии Генштаба, ею командовал генерал-адъютант М.И. Драгомиров, считающийся наиболее выдающимся военным теоретиком России, то есть, по мнению Мартынова именно Драгомиров воспитывал из российских офицеров тех, кто для военного дела «опаснее круглых невежд». Воспитал тех самых доктринёров, которые по результатам Первой мировой войны показали такое военное умение, что западные эксперты сделали вывод относительно силы российской армии, возглавляемой выпускниками Академии Генерального штаба, – при равной численности армия Российской империи была в пять раз слабее немецкой. Заметьте – не на 5%, а в пять раз!

Числа навскидку: на 1914 год в российской армии мирного времени служило 1,423 млн. человек, а в германской армии мирного времени - 0,761 млн, вместе с армией Австро-Венгрии – 1, 239 млн. человек. После мобилизации численность русской армии – 5, 338 млн. — опять-таки больше, чем армии Германии и Австро-Венгрии вместе взятые. Так ведь к русской армии нужно добавить силы армий Британской и Французской империй, Италии и, в конце концов, США.

А немцы, тем не менее, отняли у Российской империи Прибалтику и Польшу.

Итак, Михаил Иванович Драгомиров.

Википедия, перечисляет труды Драгомирова – «наиболее известны: «Очерки австро-прусской войны 1866 г.», курсы тактики (1872), «Опыт руководства для подготовки частей к бою» (1885—1886) и «Солдатская памятка» (1890). Много статей Драгомирова печаталось в «Военном Сборнике», «Русском Инвалиде» и «Артиллерийском Журнале»», - и считает Драгомирова крупнейшим «военным теоретиком Российской империи 2-й половины XIX века». Но если вдуматься, то этого мало -  так считать недостаточно!

На самом деле именно Драгомиров, по сути, разработал и вбил в умы остальных отечественных «военных теоретиков» основополагающий принцип тактики русской армии, поскольку все последующие теоретики учились и преподавали в этой же Академии Генштаба. То есть, именно Драгомиров разработал тот принцип ведения боёв подразделениями русской армии, с которым русская армия воевала не только во 2-й половине позапрошлого века, а и в Русско-японскую, и в Первую Мировую войну, и во всех войнах СССР. По крайней мере, именно такой тактике обучали меня на военной кафедре в начале 70-х прошлого века, именно эту тактику вы увидите на фотографиях и кинолентах с мест военных учений Советской Армии до самого её бесславного конца. И, наконец, предметным символом живучести этих принципов является штык на автомате Калашникова.

Так вот, домашний арест характеризуется наличием времени, которое без ареста используешь на другие цели. И это появившееся время бездеятельности надо потратить на что-то, чтобы не просто ожидать смерти (не молодой уже), посему и не хотел бы, а читать приходится. И очередной прочитанной книгой оказалась «Австро-прусская война. 1866 год» М.И. Драгомирова.

Что можно сказать в общем об этой книге?

В основе рассуждений Драгомирова лежит общеизвестная и понятная всем мысль, которую один из выдающихся военачальников той войны прусский принц Фридрих-Карл даже предъявил в своей инструкции войскам: «Великий полководец сказал, что успех кампании зависит на ¾ от нравственной и на ¼ от физической силы».

Драгомиров эту понятную мысль разделяет и обосновывает итогами описываемой им войны, разве что от себя, теоретика, вносит требование к офицерам - «знать теорию». И в заключение его книги эта мысль о моральной силе несколько многословно даётся в таком виде (выделено им):

«Заключаю очерк кампании тем, что не раз говорил, и не раз, вероятно, должен буду еще сказать: усовершенствованное вооружение, хороший план, знание войсками техники дела, значат, конечно, очень много, но значат не более, как нули, когда левее их стоит единица: они увеличивают количественное, но не качественное значение ее; сами же по себе ничего не значат. Эта единица в военном деле, как во всем и всегда, человек. Там, где он энергичен, где он не находится под нравственным гнетом известного склада отношений, или под умственным — известных теорий — дело пойдет хорошо; если техника и хорошее оружие есть — пойдет притом и легко; если то и другое не вполне удовлетворительно — пойдет труднее, с большими потерями, но все же пойдет.

Там же, где человек привык всего бояться, где его энергия притуплена, нравственная самостоятельность преследуется как нечто вредное, там он по необходимости будет бояться и неприятеля: не настолько, может быть, чтобы бегать от него при первой стычке, но настолько, чтобы носить вечно в себе язву нравственного убеждения в невозможности его победить.

При таком состоянии нравственной стороны никакое совершенство оружия и техники не поможет, ибо то и другое помогает преодолевать препятствия на пути к известной цели, но не учит задаваться этой последней решительно и безвозвратно. Последнему выучить нельзя: последнее дается только выработкой личной энергии солдат и начальников; без нее усовершенствованное оружие будет более вредно, нежели полезно, ибо поведет только к трате патронов, более быстрой и бестолковой, чем при прежнем оружии; совершенство в технике будет более вредно, нежели полезно, ибо она, уча преодолевать препятствия, в то же время показывает и всю их силу, т.е. людям нерешительным доставляет только благовидные предлоги к оправданию недостатка решимости».

В целом нет никаких возражений против мысли, что главное – это моральная сила, но если вы присмотритесь, то у Драгомирова такой фактор, как качество оружия у бойца, резко отделяется от моральной силы бойца, дескать, если боец морально силён, то он с любым оружием справится с противником. Кавказскую поговорку «У храбреца и щепка – кинжал» Драгомиров принимает, как истину в последней инстанции, ничуть не задумываясь, а будет ли храбрец храбрецом, если у него вместо кинжала будет щепка?

Описываемым в книге опытом Австро-Прусской войны Драгомиров стремиться обосновать выдернутую из контекста суворовскую мысль: «Пуля – дура, а штык молодец!». Мало этого, Драгомиров формирует эту мысль в доктрину, что главным оружием боя является штык, а пули – это дело десятое. Однако, во-первых, во времена Суворова стрелковое оружие всё еще было столь несовершенным, что даже ружейный огонь на дальности свыше 60 шагов был пустой тратой пороха и свинца, а, во-вторых, ведь сам Суворов отнюдь не считал штык главным оружием пехоты.

Это нам тот же Драгомиров, как бы от имени Суворова, вбил в головы эту мысль о главенстве штыка, а на самом деле эта мысль Суворова всего лишь эпизод в главке «Атака» суворовской «Науки побеждать». А вся эта главка учит:

«Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию, когда негде взять. Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко. Пуля обмишулится, а штык не обмишулится. Пуля – дура, а штык – молодец! Коли один раз! Бросай басурмана со штыка! – мертв на штыке, царапает саблей шею. Сабля на шею – отскокни шаг, ударь опять! Коли другого, коли третьего! Богатырь заколет полдюжины, а я видал и больше.

Береги пулю в дуле! Трое наскочат – первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун!

В атаке не задерживай! Для пальбы стреляй сильно в мишень. На человека пуль двадцать, купи свинца из экономии, немного стоит. Мы стреляем цельно. У нас пропадает тридцатая пуля, а в полевой и полковой артиллерии, разве меньше десятого заряду.

Фитиль на картечь! – Бросься на картечь! – Летит сверх головы. Пушки твои, люди твои! Вали на месте! Гони, коли! Остальным давай пощаду. Грех напрасно убивать, они такие же люди.

Умирай за Дом богородицы, за матушку, за пресветлейший дом! – Церковь бога молит. Кто остался жив, тому честь и слава!».

Как видите, у Суворова речь идёт не о том, что штык лучше или надёжней пули, а о том, что пулю в бою НЕЛЬЗЯ ТРАТИТЬ ДАРОМ! Слишком длительным был процесс заряжания огнестрельного оружия суворовского времени, и если войска не стояли на месте, а сближались, то сблизившись с противником на дистанцию надежного поражения противника пулей, после выстрела повторить заряжание уже не успевали. И волей-неволей единственным оружием оставался штык. Штык и у Суворова это не основное, а вынужденное оружие, ввиду неготовности основного. Заметьте, похвалив штык, Суворов не требует учиться штыковому бою, Суворов требует учиться метко стрелять, убеждая солдат для этих тренировок самим покупать свинец для пуль за счёт солдатских денег, сэкономленных на еде.

А у Драгомирова эта Суворовская мысль превращается в доктрину, что без штыка победный бой вообще невозможен!

И он формулирует свою доктрину так:

«Огонь и штык не исключают, но дополняют друг друга; первый прокладывает дорогу второму, и воображать, что можно атаковать без подготовки огнем, так же ошибочно, как и воображать, будто одним огнем можно сбить противника с позиции».

Поразительно то, что описывая бои той давней войны, Драгомиров постоянно описывает ситуации, когда стороны только огнём сбивали с позиции противников, причём, не только артиллерийским, но и огнём стрелкового оружия. И при этом делает вывод, что без штыковой атаки это невозможно! Доктрина не позволяет!

Между прочим, по мнению военного теоретика Драгомирова «знать» военную теорию это обязательно знать историю войн, и Драгомиров к этому обязательному требованию знать военную историю возвращается в книге раз пять. К примеру, попрекает австрийское военное образование за то, что «преподавание ведется чисто догматически, на военную же историю не обращают почти никакого внимания».

А теперь посмотрим, насколько он сам знал военную историю даже собственного государства – Российской Империи. Ведь именно в военной истории России её армия за этот «штык-молодец» и за эту «пулю-дуру» расплачивалась и расплачивалась огромной кровью почти в каждой войне! Вот, к примеру, начало века, 1805 год, сражение при Кремсе. Участник сражения, Ф.Н. Глинка в изданных в 1808 году «Письмах русского офицера» вспоминал такие подробности: «Под Кремсом высланы были у нас в стрелки гренадеры высокого росту с длинными султанами, и французы дробные, малые, били их из-за камней, как хотели. Русский гренадер, сильный, рослый, могший итти со штыком на десятерых неприятелей, падал мертв от пули, пущенной из-за куста бессильным французом».

А вот Крымская война, река Альма, сражение 8 сентября 1854 года: «Войска бывшего 6-го корпуса были настоящими войсками парадными, отличались выправкой, выбором людей, молодцеватостью и тонким знанием всех эволюции и мелочей устава. Грозная атака наших батальонов, эта стальная движущаяся масса храбрецов, чрез несколько шагов воображавшая исполнить свое назначение — всадить штык по самое дуло ружья, — каждый раз была неожиданно встречаема убийственным батальным огнем... Схватиться с неприятелем нашим солдатам не удавалось. Неудача повторявшихся несколько раз наступлений привела нас в состояние остервенения: солдаты массами, без команды, бросались вперед и без толку гибли». От пуль английской пехоты.

Но судя по книге, для Драгомирова никакой такой истории не существует, и он всю свою книгу доказывает, что, к примеру, не имеет никакого значения тот факт, что пруссаки уже имели казнозарядные игольчатые винтовки. Винтовки, позволявшие пруссакам вести в 4 раза более частый огонь, нежели австрийцы с их винтовками дульного заряжания! Драгомиров упорно уверяет, что главное, чтобы солдат был храбрый, а чем он вооружен, большого значения не имеет! Главное, чтобы наши солдаты не боялись бежать в штыковую атаку навстречу выстрелам! Вот в чём дело! Пруссаки не боялись бежать навстречу выстрелам, поэтому и побеждали.

И артиллерия для Драгомирова тоже дело вспомогательное. К примеру, Драгомиров учит: «Говорят, что батарейные нарезные орудия могут разрушать даже бруствера: опять мирное воззрение, ибо в нем упущено из виду, что выигрыш времени на войне — самое важное, и что лучше взять бруствер штурмом, нежели уничтожать его подобным образом. Это выгоднее во всех отношениях: и скорее, да и меньше будет потерь в людях». Взять бруствер штурмом? Потерь будет меньше?? Ведь уже закончилась гражданская война в США и от увлекающихся статистикой американцев уже было известно, что солдаты за бруствером несут потерь в три раза меньше, чем атакующие брустверы. А у Драгомирова от взятия брустверов без артиллерии потери уменьшаются…

Вот это и есть догматизм в его самом поганом виде.

И ещё интересный момент. Драгомиров поехал наблюдать Австро-Прусскую войну после преподавания тактики в Академии генштаба, то есть уже будучи «серьёзным» теоретиком. И по Драгомирову, само собой разумеется, если пруссаки выиграли войну, то, значит, именно пруссаки и являются самыми большими военными теоретиками, а австрийцы военной теорией пренебрегали. Как же иначе?

Но военная теория, как и любая другая теория, тем совершеннее, чем больше вопросов в ней проработано. А эти вопросы теории излагаются на бумаге, и чем больше исписанной бумаги, тем совершеннее теория. (Достаточно взглянуть на девятьсот страниц убористого шрифта книги Клаузевица «О войне», чтобы понять, о чём я говорю). А вот эти проработанные военной теорией вопросы помещаются в распорядительные документы Армии – уставы, инструкции, приказы. Таким образом, чем лучшая в данной армии военная теория, тем толще в ней уставы, инструкции и приказы, и тем более свято к ним относятся.

И похвалив пруссаков за любовь к теории, одновременно поругав австрийцев за пренебрежение к теории, Драгомиров даёт некоторые подробности о размерах руководящих документов в обеих армиях и об отношении к ним офицеров.

Вот, к примеру, и прусский (принц Фридрих-Карл), и австрийский главнокомандующий армиями (фельдцейхмейстер (генерал от артиллерии) Людвиг Бенедек) накануне войны написали войскам инструкции, как воевать. И вот как эти инструкции охарактеризовал сам Драгомиров:

«Половина только инструкции Бенедека, теперь появившаяся, занимает 18 страниц мелкой убористой печати: и с подобными инструкциями обращаться к людям, которые не имеют охоты к чтению! Принц Фридрих-Карл написал инструкции, которые обе легко умещаются на трех больших почтовых листах не очень убористого письма. Перед войной учить поздно, а нужно только намекнуть; если же приняться учить, то, пожалуй, не учившегося прежде собьешь и с последнего толку.

Должно, впрочем, сказать, что стоит только прочесть инструкцию, дабы убедиться, что бенедековского в ней разве одна только подпись.

Есть в инструкции и дельные вещи, но они завалены таким множеством ненужных мелочей, что в массе последних невольно стушевываются. Это скорее диссертация, и притом не из лучших, чем инструкция для руководства войскам, объявляемая предводителем армии в такую торжественную минуту, как начало войны».

Так, кто тут теоретик – австрийцы с их диссертациями или пруссаки с короткими указаниями?

Причём, что касается обязательности следовать теориям (уставам и инструкциям), то Драгомиров именно у пруссаков отмечает полную свободу от этого, причём, начиная от главнокомандующего, который в своих инструкциях чихнул на уставы прусской армии, кончая офицерами: «Особенно я мог это заметить в офицерах генерального штаба. Они совершенно свободны от немецкой страсти к систематизации, а следовательно, к теоретической односторонности воззрений на военное дело вообще».

Драгомиров попрекнул австрийских офицеров за то, что у них не было охоты читать теоретические работы. Хорошо. Но что нам австрийцы? И у меня вопрос – а в русской армии вот эту книгу Драгомирова кто-нибудь читал? У офицеров той российской армии была у кого-либо охота читать книги на темы военной теории? Ведь если опусы Драгомирова кто-то читал, то указал бы Драгомирову на бросающиеся в глаза ошибки, и Драгомиров исправил бы их в последующих изданиях.

Вот Драгомиров, возможно, чтобы в чистом виде показать, что незнание теории губит даже прекрасных честных офицеров, хвалит австрийских офицеров за их самоотверженность: «Страшная потеря офицеров показывает, что если они и не совсем ловко исполняли свои боевые обязанности, зато не задумывались перед возможностью честно лечь в бою. Для людей, которые были равнодушны к мысленной работе по своей специальности в мирное время, но для которых долг и честь не пустые слова, это единственный исход, который примиряет с ними за предшествующую ошибку. Они не последовали мудрому совету сочинителя инструкции, который располагал их не очень рисковать собою».

И всё бы было хорошо, но Драгомиров основывает этот вывод на соотношении потерь сторон в бою у Находа и приводит их: «Австрийцы потеряли …227 офицеров, 7145 нижних чинов, …пруссаки — 58 офицеров, 1280 рядовых». И не нашлось никого среди его тогдашних читателей, чтобы произвести простой расчёт: у австрийцев была потеря одного офицера на 32 рядовых, а пруссаки потеряли одного офицера на 22 рядовых. То есть это у пруссаков была «страшная потеря офицеров», если говорить об офицерской чести, а не просто о количестве убитых.

Драгомиров был не только певец штыка, - он всю свою жизнь был яростный противник скорострельности стрелкового оружия. Объяснение у него такое – чем более перепуган солдат, тем чаще он стреляет. И если дать перепуганным солдатам возможность быстро стрелять, то на такую армию патронов не напасешься.

Откуда это Драгомиров взял, неизвестно, но убеждал он читателей именно в этом (выделено им): «Вопрос, поставленный подобным образом, носит ответ в самом себе: усовершенствованное оружие несколько усиливает человека, но оно не изменяет его натуры, и в руках неспокойного или способного ошалевать оно принесет более вреда, чем пользы, ибо в то время, когда при прежнем оружии ошалевший человек выпускал десять патронов на ветер, при нынешнем он выпустит их 30, 40».

«Воображать, будто пруссаки стреляли часто — крайне ошибочно; они стреляли толково, т.е. учащали стрельбу по целям близким и большим, и вовсе не стреляли, если стрелять в этих обстоятельствах было нельзя: вот в чем была их сила. И что они стреляли не часто, доказательством служит то, что во всю кампаниюони израсходовали средним счетом не более семи патронов на человека! Вот что значит спокойствие людей, достигаемое рациональным их воспитанием и образованием в мирное время! Австрийцы, по всей вероятности, выпустили гораздо больше патронов, т.е. стреляли скорее пруссаков, а сделали меньше. В чем же разгадка? Кажется, видеть не трудно тому, кто мало-мальски понимает дело».

Разумеется, что с точки зрения Драгомирова я совершенно не понимаю дела, поскольку не понимаю, какое такое это самое «рациональное воспитание» должно быть в мирное время, чтобы человек был спокоен в бою?! Драгомиров тоже о подробностях такого воспитания не говорит, и в итоге с его стороны это пресловутое «рациональное воспитание» не более, чем бла-бла-бла доктринёра. Вдумайтесь - ну почему трус в бою должен стрелять чаще? Наоборот, главная забота сержантов в реальных боях – заставить всех стрелять! Иначе трусы уткнутся носом в землю и стрелять вообще не будут, чтобы не провоцировать огонь противника по себе!

Вот из-за слабости поляков молниеносно окончилась война Германии с Польшей, послужившая началом Второй мировой войны. И 24 сентября 1939 года в Генштабе сухопутных войск Германии о состоянии немецкой пехоты докладывал генерал фон Бок, командовавший войсками группы армий «Север»: «…после подробных совещаний с командирами впечатление изменилось. Той пехоты, которая была в 1914 году, мы даже приблизительно не имеем. У солдат нет наступательного порыва, и не хватает инициативы. Все базируется на командном составе, а отсюда — потери в офицерах. Пулеметы на переднем крае молчат, так как пулеметчики боятся себя обнаружить». Где тут стремление робкого солдата усиленно стрелять?

И наконец, что больше даст спокойствие солдату – предвоенное бла-бла-бла офицеров про счастье погибнуть в бою за «Дом богородицы», или уверенность, что солдат вооружён лучшим оружием, нежели его противник?

И, может, и не стоило бы об этом говорить, но обращу внимание на ещё одну удивительную ошибку нашего выдающегося теоретика. Ведь будучи страшным врагом скорострельности стрелкового оружия, мог теоретик Драгомиров немного больше об этом оружии узнать? Вот Драгомиров своими словами со своими комментариями описывает подробности инструкции прусского кронпринца Фридриха-Карла, данные им войскам: «Далее следуют чрезвычайно практические указания на то, что при стрельбе в бою должно обозначать не прицел и расстояние, а прицел и точку, и что чем ближе неприятель, тем ниже следует целить, так как с приближением неприятеля солдат будет стрелять торопливее и попадать выше». То есть Драгомиров совершенно искренне считал, что при приближении противника нужно командовать солдатам снизить точку прицеливания, и давать эту команду потому, что солдаты (если будут целиться, как обычно – «в пояс»), с перепугу, начнут как-то поднимать винтовки вверх и поэтому будут стрелять поверх голов противника.

Интересующиеся военным делом уже поняли, что Драгомиров был совершенно «ни бум-бум» в элементарной теории стрельбы – он не знал, что при полёте пуля одновременно падает на землю, и чем больше времени она летит, тем это падение больше. Поэтому (при наличии на ружье только постоянного прицела или отсутствии времени прицел переустанавливать), чем ближе показался противник, тем ниже нужно целиться. Причём, так, как требовал принц Фридрих-Карл, солдат учили стрелять во всех армиях мира, включая, само собой, русскую! Вот описание учебного процесса из пехотного устава русской Армии 1816 года:

«Особый раздел ротного учения отводился обучению цельной стрельбе. Для этого в батальоне изготавливалось несколько черных деревянных щитов (высотой в 2 3/4 аршина, шириной в 1 аршин), в центре и по верхнему краю которых проводились белые поперечные линии шириной в 4 вершка. С расстояния 40 и 80 саженей солдаты целились в центральную полосу, а со 120 саженей — в верхнюю».

А вот такое же описание соответствующей части из «Правил рассыпного строя» для обучения егерей:

«Правила прицеливания были следующие: в 400 шагах целились в штык ружья неприятеля (ружье на плече) или в голову всадника, в 350 шагах — в верхушку кивера пешего и в голову лошади конного, в 300 шагах — в грудь пешего и в шею лошади, в 150 шагах и менее — в «полчеловека» пешего и в грудь лошади»».

Для поступления в Академию Генштаба России требовалось отслужить цензовый срок в должности командира роты, то есть, и Драгомиров, и последующие слушатели и преподаватели академии Генштаба, будучи ротными командирами, реально учили солдат своей роты стрелять именно так – чем ближе противник, тем ниже целиться. И получается, что ни Драгомиров, ни его тогдашние читатели не понимали, почему требуется с увеличением расстояния повышать точку прицеливания?! М-да! Теоретики!

Причиной поражения Австрии, бывшей формально гораздо более сильной, по сравнению с Пруссией, Драгомиров не без оснований считает то, что австрийские офицеры, в отличие от прусских, в мирное время не желали изучать военное дело. Но ведь офицеры русской армии в этом отношении были ещё хуже австрийских офицеров! А Драгомиров, похоже, считал это вполне нормальным.

Если убрать из книги Драгомирова эту дурацкую архаичную догму о том, что заканчивать бой нужно обязательно штыковым ударом, то в остальном у него вполне дельная оценка тактики, достоинств и ошибок сторон. Да и сам штыковой удар не является безусловной глупостью в любом случае, особенно в глазах генералов той эпохи. Тот же принц Фридрих-Карл инструктировал войска:

«В разговорах с солдатами им должно быть растолковано, что с тех пор, как свет стоит, ни одна большая победа не была выиграна боем на больших расстояниях. Необходимо схватиться с врагом, т.е. атаковать штыками, если набег стрелков недостаточен. Но тогда ни остановки, ни промедления, ни стрельбы. В большей части случаев выраженная атакой решимость схватиться в штыки до того действует на неприятеля, что он поворачивает кругом до свалки.

При рукопашном бое убивать только передних, а остальным приказывать бросать оружие и сдаваться. Это практичнее, чем убивать, так как можно забрать пятерых в то время, в которое убьешь только одного.

Если неприятель решится нас атаковать в штыки, то, предупредив людей о нашем намерении, открыть дальнюю и частую стрельбу, а в последний момент, на расстоянии от 20 до 60 шагов, броситься вперед».

Как видите, первое, у пруссаков бой должны выиграть стрелки. Если им это не удается полностью – тогда добить противника штыками! Второе, при атаке противника нужно частым непрерывным огнём скорострельных ружей остановить атаку противника или обессилить её, а затем с минимального расстояния броситься в штыки на практически уже убегающего врага. Как видите, вроде Фридрих-Карл писал то же, что и Драгомиров, да ведь не то! Штык у пруссаков был не главным – штык был помощник пули!

Как видите, уже в середине XIX века немцы сделали штык вспомогательным оружием, а после Первой мировой войны штык в немецкой армии стал декорацией – ко Второй мировой войне немцы вообще перестали учить солдат штыковому бою. Во Второй мировой войне немецкие солдаты атаковали не для того, чтобы вонзить штык в противника, а для того, чтобы выйти на позицию, с которой удобно противника застрелить или бросить в него гранату.

А у нас генералы с оставшейся от Драгомирова доктриной военного дела, «рационально воспитывали» солдат мыслью, что в случае войны этим солдатам придётся бежать на выстрелы противника, чтобы убить его штыком. Считалось, что от этой мысли наш солдат храбрее станет! Вот сентябрь 1939 года, проект приказа наркома обороны Ворошилова по итогам боев на Халхин-Голе: «…Постоянным настойчивым обучением и тренировкой в искусстве владения штыком, воспитать у бойцов и всего личного состава порыв и стремление во что бы то ни стало завершить бой уничтожением врага в умелой рукопашной схватке».

А я ещё в 70-х на занятиях по тактике пехоты с криком «ура!» бежал с автоматом наперевес на стреляющего по мне противника. Слава богу, условного.

Автомат Калашникова разных модификаций выпущен в количестве 70 миллионов единиц, в настоящее время считается, что им вооружен каждый пятый солдат мира, этот автомат в бою 60 лет – с 1956 года. И кто-нибудь слышал, чтобы хоть кто-то хоть когда-то в реальном бою за эти 60 лет убил противника штыком этого автомата? Так штык АК хоть отомкнуть можно и уменьшить себе ношу на 400 грамм, а вот штык к карабину Мосина 1944 года неотъёмный.

В СССР доктрине Драгомирова генералы никак не изменяли! Уже небо бороздила реактивная авиация, уже были взорваны атомные бомбы, а генералы СССР никак не видели бой без того, чтобы наш солдат не подбежал к противнику вплотную и не зарезал его штыковым ударом.

Почему так?

Мой ответ: потому, что у нас армию формируют и вооружают не те, кто собираются сами воевать и командовать армией в бою, а те, кто учат воевать, – военные теоретики.

Ю.И. МУХИН

 

ИСТОЧНИК