специально для брейнмазахистов.

специально для брейнмазахистов. аналы здесь http://blog.pravo.ru/blog/theory/1862.html

1. Каждый из нас сталкивается с властью с рождения. Сначала мы являемся объектами власти, управления, наши родители прививают нам возможность познания самое себя, соответственно, отношения к самое себя, они определяют долю возможно — абсолютного в любой области познания. От того какими формами и какими парадигмами структурировано их бытие, зависит восприятие нашего бытия и его качественное отношение. Соответственно, можно сделать вывод о том, что подчинение и все то, что обывательский рассудок связывает с понятием неудачность и приниженность, проистекает в непосредственной связи из самой природы человека – быть подчиняемым с рождения, и с рождения выступать формой объективации бытия в возможности чужеродного ему типа. И напротив, если мы встречаем индивидуума, который в силу тех или иных причин смог с раннего детства быть самим собою и самостоятельно чувствовать и абсорбировать в себе ту или иную степень познания, то мы можем говорить, что именно он представляет собой будущий материал для власти, для того, чему суждено властвовать над судьбами других. 

2. Обнаружение точности анализа того или иного явления вне эмпирического начала, как правило, возможно, только в рамках всесторонней универсальности, которая может быть соответственно присуща методологии универсального плана. Но вот вопрос — может ли такая методология быть использована применительно к анализу конкретного вопроса, если она еще не прошла свое удостоверение в рамках эмпирического познания? Как можем мы на нее ссылаться и каким образом можем доверять ей, если она рождена только одним человеком и только им же поддерживаема, а любая методология такого рода всегда лишена инертности генезиса и, следовательно, может быть присуща только одному субъекту – одному человеку? Данный вопрос степени доверия весьма важен в отношении познания тем более в отношении практики применения. Бытие права в его динамике действительного – это бытие власти. И здесь мы должны заметить, что в отношении универсальных методов познания, наблюдается самая верная и точная удостоверенность по отношению к самому познанию. Происходит это вследствие того, что весь объем бытия в возможности реализуется в части бытия в действительности в полном объеме, это происходит благодаря тому, что человек является целостной системой организации и, формируя собственное БВВ, он же выступает и системой его опосредующей. Именно поэтому мы можем сказать, что данность внешней и внутренней перцепций является для него здесь основополагающей. 

3. Власть возникает только в сфере осознанности и возможности структурирования бытия, механика «твердых тел» лишена возможности опосредования своим бытием в возможности системы реального структурирования. Более того, можно сказать, что сами по себе коллективы, состоящие из множественности субъектов охваченных качественностью того ли иного бытия в возможности так же представляют собой объектов – заложников механики познания, ибо именно их поведение и именно их форма бытия в возможности в отношении действительного позволяет сделать вывод том, что вся сила познания направлена на элементы движущей причины и лишена в отношении внешнего целостности по направлениям реализации бытия в возможности. Следует так же отметить, что предел познания результата эмпирического удостоверения так же растянут и размыт. 

4. Для того чтобы понять, каким образом отвлеченная теоретическая конструкция может определять и детерминировать чувственно заданную конкретику вещей, необходимо обратиться к самой проблематике гносеологии. Вопросы эти достаточно сложны, чтобы можно было себе позволять очерчивать круг циркулирования информации о них по принципу «Общее — общее», это, как правило, приводит либо к формированию новой методологии, либо к формированию бесконечности хорошей апории. Поэтому представляется возможным построить наше рассуждение по принципу «Общее в частном — частное в отношении к общему». Это предполагает, что мы обнаружим, что именно формирует наше абсолютно общее представление, и как частно-конкретное явление, идентифицируемое нами, соотносится с этим общим представлением, что позволяет нам говорить о возможности констатации данного перцепта.

Следует отметить, что содержание данной проблематики неоднократно приковывало к себе внимание в самые разные времена. Методология познания Платона, например, уделяла большое внимание вопросу о форме возникновения и формирования причастности единичного, заданного в конкретике условий места и времени общего, вынесенного за пределы какого-либо места и времени по определению. Соответственно, ход рассуждения Платона представлен достаточно точно: если в рамках конкретики места и времени невозможно на основе чувственного восприятия определить универсум идентификационной массы явления, то, следовательно, существует нечто всегда отсутствующее в восприятия времени и места, но неизменно определяющее содержание данного восприятия, именно это было названо «Эйдос». Механизм идентификации восприятия и формообразования самого предмета восприятия задавался соответственно при помощи божественности (существование идей).

Аристотель прекрасно дифференцировал данный вопрос применительно к сферам бытия в возможности и в действительности, связав возможность существования с тремя формами, создав, тем самым, временной барьер восприятия. 

Здесь отметим, что у Аристотеля возможность бытия предмета тождественна возможности в конкретном смысле этого слова, как возможность того, что уже существовало, существует где-то (не данном месте и времени, заданном для конкретного восприятия), будет существовать у конкретно — частного субъекта при том, что она у него не существовала, или существует и будет существовать. В принципе все возможные варианты лежат на поверхности и их нетрудно просчитать. Главное Аристотель прекрасно понимает, что от форм сочетания двух данных областей зависит конечность сущности явления как в отношении участника формообразования данного явления, так и стороннего наблюдателя.

Совершенно гениально проблема частного и общего решается в рамках религии, где качественность частного (содержание жизни верующего) всегда тождественно качественности божественного (стандарты, нормы поведения и прочего); но при этом количественное соотношение никогда не бывает равным, — божественное выступит как то, что является равным для любого, при том, что любой никоим образом не может повлиять на изменение божественного ни в количественном, ни в качественном отношении. 

Именно это позволило физикам-естествоиспытателям разрушить представление о божественном устройстве мира при помощи формулирования закона основания построения взаимодействия и циркулирования масс, температур и прочее. Появилось понятие внеличной причинно-следственной связи. Если верующий мог превратиться на протяжении всей своей жизни в причину, следствием которой была жизнь души в ее качественном понимании, то физика показала, что отношения причины и следствия, как это ни странно, вовсе не зависят от личных качеств человека и только могут испытывать количественные изменения в рамках его действия, и то согласованных с целесообразностью представления о результате той или иной операции (эксперимента). Проблема соотношения влияния общего и частного трансформировалась не в экзистенциальную проблематику, а в сугубо технократическую, где властью стало знание механизма взаимодействия с миром. Мир представляется как форма сплетения причины и следствия, результатов и разрушений этих результатов.

Соответственно, методология познания социальной реальности того периода представлена «теориями — преобразованиями»: человеку хотелось верить, что он может изменить свое бытие и бытие себе подобных на основе разума, знания, на основе чистого познания. Данные теории представлены в частности Локком, Гоббсом, Гегелем, Кантом. Последний являет собой достаточно противоречивую фигуру в решении данной проблемы, поскольку ему одновременно удалось приписать человеку, как уникальную способность проникать в сущность вещей, так и ту же способность пребывать в полном заблуждении относительно ее.

Первым, кто поставил под сомнение возможность произвольного соотношения общего представления и частной действительности был Артур Шопенгауэр. Именно он впервые поставил вопрос о зависимости бытия от того представления, которое обслуживает данное бытие. Эта мысль по существу была первым камнем в огород естественности происхождения мира и социума. Шопенгауэр практически говорил о возможности искусственности представления и пытался развенчать человечество с мифом об истинности. И если Рене Декарт положил обезличенную мысль в основание бытия, то Шопенгауэр сначала признал бытие, а уже затем вывел качественность мысли как определяющее качественности бытия. Воля выступила как то, что устраняет зазор между внеличным представлением и личной формой знания, – существую, потому что хочу этого.

Фридрих Ницше пошел еще дальше и провозгласил возможность изменения не только области мысли, но и области действительного, при этом не на основе изменения общей индивидуальной действительности, а на основе отказа в самом себе от этой общей идеи, замены ее собственными ценностями, собственной волей к своей ценности. Общее не просто унифицируется или изменяется, Оно просто уничтожается для «здесь и сейчас» конкретного индивидуума, перестает восприниматься им, и поскольку это происходит со всеми (аналог Христианства), то это и становится новой формой общего представления о действительном — переоценка всех ценностей всеми. При этом всем, кто уже переоценил ценности совершенно неважно остальное человечество, поскольку остальное человечество – продукт того, от чего уже успешно отреклись те, кто данные ценности переоценил. Это важный момент, потому что именно здесь Ницше отличается коренным образом от тех, кому в дальнейшем приписали его идеологическую направленность (фашисты). 

ХIХ век богат на теории знания — преобразования: Карл Маркс, в отличие от Фридриха Ницше персонифицировал общее представление, закрепил его за конкретными субъектами (классами) и объяснил, почему именно их представление о действительности является доминирующим (общим). Маркс создал мотивационную форму преобразования социальной материи. Он вернулся к естествоиспытателям, то, что они сделали с неживой материей (причина и следствие), Маркс сделал с общественными отношениями, он указал, где причина, а где следствие. Соответствующий вывод, который был сделан уже самопроизвольно: поменять причину и следствие как качественно, так и количественно. В принципе тоже предприняли националисты в Германии. Только в России это носило субъективный характер (в рамках одной страны), а в Германии — объективный, в рамках мира.

Современность попала, в сущности, в труднейшее положение потому, что она столкнулась с известностью обо всех противоречиях этого мира. Шпенглеру, Данилевскому, Тойнби, разрабатывающим теории локальных цивилизаций, даже в страшном сне не могло присниться, что все будут помещены в единое информационное пространство относительно самое себя. В наше время ни о какой исторической замкнутости говорить уже не приходится. Единая сфера циркулирования информации, истинность положений теории Гумпловича и Каутского создают ООН, техническое мышление, до этого обретавшее себя в рамках изолированности расчетов математики, преобразуется в социально полезные формы: атомная бомба, интернет, телевидение. Все смешивается и приобретает форму синтеза противоречий, где каждое противоречие представлено эпохой, жизнью того или иного народа, тысячелетия и все это обрушивается на конкретного частного человека, носителя частностей разного рода в форме массивов информации, которую он по определению должен принимать лишь к сведению. Формой участия в общественной жизни становится понимание и приверженность рода идеалистического, в полный противовес абсурда того, что названо в честь мира действия, в честь мира Греции, — демократия…

Обнаруживать себя в современности, которая есть эмбрион острейших катастроф будущего, нельзя быть заложником однобокости и приверженности стереотипизированности. 

5.Прекрасно возращение к власти к тому, что есть необходимость понимания себя, понимания себя как властного субъекта всего того, что может и должно переводить материю в форму. Именно это ощущение заставляет делать выбор в пользу служения тоталитарному режиму всему тому, что есть форма и метод осуществления социума. Но мы не можем при этом констатировать необходимость властвования применительно к неограниченному кругу предметов. Власть как игра неизменно не может быть абсолютной, власть всегда детализирует себя в условиях конкретики определенного времени и пространства и поэтому может быть нам хочется видеть во власти всегда некоторую персонификацию собственно – личного бытия в возможности (наши сегодняшние демократические права), и бытия возможности тех, кому власть принадлежит по их статусности ( понимание человека только сквозь призму его отношения к властности, характерно, например, для государственных служащих). Именно поэтому властные отношения — это отношения сопряженные с адаптацией в условиях времени и пространства. Две данные категории формализуются изначально в области и границах самих способностей перцепций возможности познания и уже затем могут быть представлены как нечто опосредованное полностью, или частично возможностью личных усилий по структурированию и изменению социальной материи. 
Личность как еще одно чувственное начало бытия человека по праву становится его органом, свойственностью его организации. И он опять же по праву всех игр включает его в возможность собственной ассоциативности восприятия. Он становится формой причастности самое себя в отношении самое себя для власти. Он открыт восприятию подобия властных организаций, он становится человеком власти. Этим, например, в частности можно объяснить высокие корпоративные интересы в органах государственного управления, а тем более в органах, служащие которых по роду своих должностных обязанностей заняты исполнением одного и того же профиля работы; именно поэтому вопросы, которые нам придется решать в рамках уже конкретики исследований практического плана сводятся к изменению социальной материи в рамках ее носителей –субъектов властности, именно применительно к ним можно говорить о том, что есть бытие в возможности, требующее своей реализации в рамках, как собственно неограниченного круга элементов действительного, так и неограниченного круга возможного отражения в рамках самого бытия в возможности личности.

Возможно ли это на основе собственно — чувственного начала по бытию в возможности, остается загадкой на сегодняшний день. В принципе вся сущность организации государственного уровня сводится к качественной однородности бытия в возможности в форме властной энтелехии на разнородной территориальной организованности. Именно поэтому путь к деформации государственного устройства так же весьма прост и несложен. Он может быть как формой демонтажа государственного устройства на уровне частного чувственного познания, так и в форме глобального отношения разрушения парадигм устройства бытия в возможности и бытия в действительности. Именно поэтому мы можем весьма просто и четко констатировать невозможность отношений данного уровня, так как это и есть отношения соподчиненности по бытию в возможности и бытию в действительности.

Современное государственное устройство в отношении понимания самое себя пользуется весьма архаичными формами отношений и поэтому мы не можем говорить о том, что оно является формой выигрывающей по отношению как к самому росту информационных технологий и роста технической передачи и корреспондирования бытия в возможности, оно так же является формой достоверности в отношении неперсонифированного круга лиц с тем, чтобы точно и достоверно определить степень возможности и невозможности отношения по бытию в возможности и бытию в действительности самих неоднородных и неоднозначно количественных элементов бытия.
Власть должна пониматься не именно как полезное отношение индивидуума к кругу того бытия в возможности, в которое он включен, она должна пониматься именно как свойство необходимое для поддержания нормального отношения при том, что данность этого отношения заведомо ненормальна в области организации социума. Социум возникает (в части представлений о нем спонтанно) именно как трудно регулируемая система скрытости возможности зеркального отношения по бытию в возможности и по бытию в действительности. Само понятие регулирования складывается в подсознательности ( парадигма, которая во временном и вневременном контексте является в сущности формой сопричастности необходимости изоляции).
Власть наоборот как форма отношения индивидуального бытия в возможности к множественности действительности неперсонифицированного круга лиц. Именно поэтому знание — сила, так как последнее представляет собой возможность реализации данной власти в отношении данного неперсонифицированного круга лиц. Нет необходимости в том, чтобы регулировать то, что и так представляет собой уже урегулированную систему хаотичности возможности тех или иных форм определения бытия в возможности к действительности. Властность рождается как необходимость общего порядка для общего бытия в возможности в рамках единого социального субстрата ( человек или коллектив). Гармоничность взаимоотношений опять же зависит от уровня и степени познания бытия в возможности с двух сторон (личности и общества). Именно поэтому говорить о властности в отношении философов допустим было совершенно излишне, ибо именно в тот момент власть можно было понимать не иначе как степень личных усилий.

Власть и личность.
1. В какой степени властность зависит от личностного, таким образом последнее определяется личностью в ее свойственности познания. Что есть личность и каким образом она может быть опосредована формами познания самое себя в отношении пролонгации в прошлом, настоящем или будущем? Если и есть источник властности, то он именно в дифференциации временных полей (прошлое и настоящее общественного и личного никогда не совпадают). Таким образом, как возможно говорить том, что есть человек, наша личность в отношении неперсонифицированного круга явлений, опосредуемых именно данной власти познания, отношения управления, или наоборот познания данных элементов с точки зрения отношения к невозможности познания в рамках «здесь и сейчас». Мы можем быть в отношениях соподчинения, мы можем принять среду публичного как среду значения отношений, но при этом это еще не означает властного. Таким образом, можно точно и с уверенностью сказать, что власть возникает именно как возможность «вычерпнуть» из субъекта мотивационность лично нерушимого с точки зрения общественного бытия в возможности, с целью его замены управляемыми мотивами поведения, которые и есть форма бытия в возможности, однотипного реализующегося в конкретике условий времени и места применительно к неоднородному кругу явлений, но однозначно навязанной форме ( по 4- м причинам, где целевая причина власти замещает сознание субъекта), то, что нами называется воспитанием, религиозностью, усовершенствованием самое себя, наконец просто идеологией и прочее. И если власть в основе своей согласна с тем бытием в возможности, которое есть форма долгосрочного накопления бытия в возможности в его отношении к властной действительности и тем, что есть традиции и качественность отношений, то мы можем говорить о том, что в данном случае властность претерпевает изменения в отношении самое себя с течением времени в его понимании самым множественным кругом лиц, но если при этом сама власть является динамической формой организации материи, в которой наличествует бытие в возможности, которое само по себе не является динамикой организации и именно поэтому представляет собой форму отношения по бытию в возможности несколько меньшую в своем цикле организации, чем само по себе бытие в возможности общественного, то можно говорить о том, что власть компроментирует себя и в сущности не является поддерживаемой в том самом легитимном смысле, который одинаково присущ всякой современной власти ( а значит и независимой от своих ошибок в прошлом).

2. Личность выступает как предмет, испытывающий на себе постоянное воздействие властных элементов парадигм, начиная от необходимости ( той же парадигмы властности, но без элемента личностного, субъективного, то есть парадигмы уже не поддерживаемой личностью в ее усилиях и от того наиболее властной в отношении понимания самое себя как того, что должно быть). Может быть всего два варианта – либо личность персонифицируется в том, что есть движущая сила, воздействующая на нее (подчиняется), либо наоборот она противостоит тем формам, с которыми встречается. При этом самое интересное в этом противостоянии то, что оно заведомо проигрышное и не представляет никакой перспективы развития в будущем и тем более в настоящем личного. При этом личность проигрывает уже в самом начале, когда противостоит по принципу зеркально — обратного механизма реагирования в действительности, непосредственно как то, что не «прогинается» под те или иные формы организации бытия в возможности в отношении действительного и поэтому не имеет в своей основе никаких прав и методов противоречия в силу органичности своей натуры- противостояние носит характер экзистенциального порядка: «либо я, либо никто», то есть то, что не есть я, и есть я тот, кто никогда не будет тем -то. Как видим, элемент временного подхода обнаруживает себя и здесь и в достаточной степени властвует над сознанием, но осознает лишь то, что в данное время и в данном месте личность абсолютизирует данность противоречия и пролонгирует его в неопределенное будущее, не учитывая возможную качественность изменений по бытию в возможности и в действительности.

Не стоит думать, что власть может начинаться с так называемых отношений по бытию в возможности именно только в области действительного. Настоящая властность начинается именно с отношений идеального порядка и лучше всего, если данные отношения возникают в тот период времени, когда человеку единственно что доступно это его мысль в форме выражения мысли по отношению к действительному. Именно поэтому мы не можем говорить о какой- то возможности отношения к личности как всего лишь субъекту той или иной движущей причины бытия в возможности в отношении последнего к действительности. Личность всегда прежде всего мысль, область мысли, даже если эта мысль и не выражена и не объективирована в области действительного и не поддержана формой чувственного отношения к самое себя, или же к той или иной части бытия в возможности вне себя. Именно поэтому мы не должны предполагать мысленность в области воли, наоборот волю в области мысленного. Настоящая власть начинается именно с возможности самостоятельно размышлять образом, имеющим и само размышление в его динамике познания и сам предмет мысли. И именно эта динамичность познания в дальнейшем будет определять адекватность познания в отношении неопределенного круга властности, ибо содержание по сути создающее форму данного отношения перестает быть формой принципиального отношения в той или иной властной парадигме. 
Представляется весьма интересным вопрос трансформации личного стремления к власти в уже созданных и обеспечиваемых парадигмах (обеспечение, как правило, состоит в качественности оценок той или иной степени материальной причины, которая должна соответствовать конечному уровню реализации парадигмы ).

Так, например, государственная служба и замещение должности в структуре в какой -то степени похожей на государственно- подобное образование является в сущности необходимым условием для того, чтобы развить способность познания в отношении самое себя своей соподчиненности и адекватности властности в области внеличного ( в данном случае весьма сложно представить себе, что властность является продуктом личного бытия в возможности, здесь власть реализуется в отношении именно содержания общественного бытия в возможности уже проведенного через форму сопричастности тому или иному кругу организации, уже движущей причины).

Сам анализ парадигм данного рода показывает в принципе невозможность отношений в части пролонгирования их с точки зрения необходимости познания как в отношении властного порядка ( можно сказать, что здесь не личность является проводником власти, а то в личности, что подвластно государственному является формой необходимости личного для личности).

3. Личность в высшей степени ее проявления как форма необходимости личного познания является всегда антиподом любых форм организации внеличностного характера. Все то, что является формой общественного познания, познания в области отношения по бытию в возможности в его сочетании элементов организации вместе с возможностью является и для личности в принципе формой невозможности и формой, которая необходимо пролонгируется в области точного отношения уничтожения в самое себя и отношении строгого не принятия и невозможности сомнения в своей правоте. Настоящий человек объективирует свое сознание в отношении внеличного, но сознание для вне личного, не есть личное в самое себя. В сущности это не является ни минусом, ни плюсом всеобщей стратегии познания, но при этом мы можем точно определить меру успеха, она состоит именно в возможности отношений по бытию в возможности и действительности, при том, что данное отношение является формой точного удостоверения данного бытия в возможности в отношении неперсонифицированного круга лиц. 
Организация того, что есть в тебе не только согласно образу и подобия своего мышления, но так же и в отношении неограниченного круга элементов по бытию в возможности, расположенному в рамках носителей, составляющих неперсонифицированный круг субъектов, является необходимостью познания применительно к отношениям властного порядка. Самое сложное здесь – поддержание того уровня реализации, который и может быть назван властью в полном смысле этого слова.

4. Мы могли бы пойти дальше и предположить, что сама власть как таковая есть продукт и следствие именно творческого отношения в части возможности познавать этот мир на уровне обывательского рассудка, когда трансформация и структурирование объектов действительного представлено известным кругом причинно – следственных связей. Здесь сам субъект выступает как некоторое неординарное звено, которое присваивает иную качественность общей парадигме, при неизменности ее формы. В данном отношении выступают многие великие формы организации социальной материи, которые были созданы в свое время человеком. 
Существуют так же парадигмы, которые в той или иной форме поддерживают бытие в возможности именно такого плана и поэтому могут объективировать внешне необходимую качественность отношения к тем или иным парадигмам. Таковы, например школы воспитания монархов и прочих субъектов элит.

Само по себе формирование властного субъекта является весьма интересным и, конечно же, отдельным предметом исследования. Хочется отметить, что наряду с естественными формами организации существуют так же так называемые «мертвые формы» властных субъектов, которые образуются вследствие появления такой связи в цепочке как от «отца к сыну». Речь идет о членах семей тех, кто персонифицирован в автоматизированные парадигмы власти (государственная власть, например). Не восприятие надлежащих форм властного реагирования данные парадигмы фактически растворяют властного субъекта в новой для него сфере отношений, формируют ущербного собственника власти, человека, который по своим параметрам не может отвечать занимаемой им нише (что неизменно постигает аристократию в среднем периоде ее правления), это приводит к тому, что рано или и поздно происходит крах самой системы именно в силу недостатка человеческого фактора ( при этом сама материально- техническая база может быть сколь угодно развитой и полноценной).

Назовем стадию восприятия властного воздействия применительно к индивидууму – пассивной. Структура парадигм здесь складывается следующим образом. Анализ строится по индивидууму.
БВВ (бытие в возможности).
1. Дана встречность (необходимо выжить, питаться, а, следовательно, и пребывать в одном информационным, знаковом поле с субъектами корреспондирования БВВ, например, родители).

2.Само БВВ представлено реакциями отражения и воспроизведения. Частота и последовательность реакций, исходящих со стороны родителей (ритм, качественная однородность и так далее) рождают принцип подобия, который так же пока находится в зачаточном состоянии относительно реализации по отношению к властному субъекту. Его активизация воспринимается заметим только в соответствии с привнесенными формами, исходящими от субъекта управления ( например, родители, начальник в обязательной схеме парадигм- армия, к примеру). Соответственно любая девиация, которая может быть тем самым творческим моментом, воспринимается как негативная форма и, скорее всего, уничтожается в процессе ее выявления (как то: дефекты речи, нестандартные взгляды и прочее). Здесь же отметим, что вопрос творческой удачливости решается только посредством системности отношения к объективированию самое себя в мире, если творческое не носит системного характера и может быть объективировано в доступных формах познания для тех, кому оно адресовано, мы можем говорить о том, что этот субъект отвоевал себе право на собственное мнение, в остальном же речь может идти только о девиации, которую необходимо будет устранять тем или иным способом.

Следует так же отметить, что описать качественность структурности БВВ на данном этапе в достаточной степени сложно, так как именно здесь она представляет собой тот самый первичный отрезок, познание которого невозможно и именно здесь презюмируется необходимость именно такого качества. Мы не можем говорить о том, что данность познания отвечает формам объективации самого человека, но именно здесь сами люди предполагают невозможность установления содержания БВВ. В остальных случаях БВВ познается по его внешним проявлениям и следовательно может быть в той или иной степени узнано, тем или иным способом просчитано и оценено в области своего содержания. 

Именно поэтому мы можем говорить о том, что в данной области возможно реструктурирование и первичное структурирование в отношении бытия в возможности. При этом заметим, что подобное может возникать в других областях только в силу нового содержания БВВ в части новой парадигмы. Иными словами, попадая в новую для него систему отношений человек заново переосмысливает те или иные целевые установки, становится заново осмысленным в отношении самое себя и в отношении того, каким ему быть по отношению к окружающим его формам социальной материи. Соответственно может быть такая ситуация когда новые формы (в силу недостаточной детализации, так называемое «пресловутое воспитание») окажутся сильнее и, соответственно, лучше в части структурирования самого человека той или иной маски. Чем меньше в человеке остается неназванного, неоднородного неуточненного в отношении его самого и в отношении того, что он есть как отношение к другим, тем больше вероятность его вовлечения в парадигмы отличающиеся жесткой детализацией времени и пространства и, соответственно, персонификацией своих субъектов.

Энтелехия.
Энтелехия фактически по субъекту сводится к тому, что он представляет собой материальную стороны реализации власти его родителей (других субъектов). Именно на этом этапе можно констатировать то, что человек является заложником своей материальной оболочки в части ее перцепции субъектами властного отношения. Следует так же сказать, что именно на этих перцепциях и строятся все отношения познания, которые носят именно личный характер, так как продиктованы только чувственным бытием, восприятием субъекта.
Являясь заложником представлений о самое себя третьих лиц субъект не свободен с самого рождения и поэтому парадигма подчинения является наиболее приемлемой формой объективирования любой социальной материи. На этом построена организация общественных парадигм. И именно поэтому не может быть такого состояния бытия в социуме, когда равенство баланса прав и обязанностей будет приведено к оптимальному сочетанию в форме той, которую придумали именно свободные умы, именно те, кто отрешился от парадигм властного элемента организации. Для этого необходимо пересмотреть сами основы организации структурирования субъектов неперсонифицированного круга лиц. Какие – либо изменения на уровне рациональности, в той части, где средний индивидуум может принимать самостоятельные решения – бессмысленны.

Таким образом, можно отметить, что данность познания ведет к заданности бытия в чувственной организации. Изменение же теорией самой формы организации способа мышления неизменно приводит к изменению чувственного бытия, быта если угодно. С этой точки зрения, забегая вперед, отметим: для власти нет ничего лучшего, чем опереться на хорошо организованную теорию познания, являющуюся универсальной методологией. Соответственно, сама теория при этом должна быть организованна соответствующим образом.

Вообще же вопросы методологического характера являются одними из самых сложных в области познания. От того насколько точно и верно решается необходимость анализа метода познания зависит успешность самого исследования в области той или иной когнитивной системы. Наша задача определить феномен власти того в социуме, что является силой упорядочивающей и, соответственно, фоормообразущей социум, который выступает предметом исследования. При этом нам необходимо понимать, что предметность нашего исследования весьма сложна и в достаточной степени легко трансформируема благодаря именно методологии познания. Социум есть динамичность отношений, которая упорядочивается в отношении форм восприятия, но никак не в отношении формы чувственной апробации, чувственного познания. Соответственно, мы не можем говорить том, что есть социум в отношении нашего познания без определенного поверхностного и неточного восприятия, для того, чтобы избежать этого о социуме необходимо говорить как о том, что есть форма и предмет изменения, как о том, что необходимо изменять и трансформировать в соответствии с теми или иными представлениями. Здесь возможна масса вариантов познания, но некоторые из них являются все же определяющими в отношении того или иного круга лиц, систем и методов познания. Что мы имеем в виду? Непосредственную зависимость преемственности знания от методологии познания. 

Сейчас уже умирают те формы рассуждения, которые были приемлемы ранее, в свое время они детерминировали развитие общественного познания, а в конечном счете и структурировали общественную материю- мораль, нравственность и прочее. В век свободной формы циркулирования информации мы не можем обойтись без форм рассуждения напрямую апробирующих необходимость познания. Тех норм, которые могли бы заменить нам необходимость обращения к общественному в той или иной форме его представления. Искусственность познания всегда есть и будет, во многом она детерминируется формами рассуждения, формами объективации того или иного уровня, но она присуща в силу самой техники познания в силу того, что данность познания есть необходимость игрового начала в той или иной степени алеантности. Поэтому мы должны четко определяться в отношении неограниченного круга явления, определяться универсально, методом универсального типа, тем методом, который есть необходимость интеграции бытия в возможности социума и бытия в действительности. Власть является именно продолжением возможности познавать, опознавать и именно поэтому, говоря о власти, мы всегда должны вскрывать основы того, как осуществляется само познание, как возможна объективация бытия в возможности в форме значения. И именно потому методология, которую мы используем ( людология) специально предназначена для анализа универсального круга явлений, вне зависимости от их происхождения и формы представления. Соответственно, нельзя требовать от нас того, чтобы мы шли на компромисс в области того или иного рационального рассуждения для того, чтобы как- то сгладить формы понимания, формы рассуждения. Это совершенно недопустимо в условиях чистого познания. Властность начинается с организации распределения общественного, категорий общественного в отношении лично — индивидуального момента субъекта социума. До этого субъект принадлежит социуму и социум осуществляет свою власть над ним. Везде, где только можно обнаружить реализацию общественного бытия в возможности в рамках личного сознания, при понимании сознанием данного субъекта данного бытия в возможности как своего собственного, можно констатировать властность общественного над личностным. Личность подчинена сотням обусловленностей, персонифицированных общественным как формой структурирования реальности. Первичная организация власти, генезис власти, начинается с понимания некоторого рода дистанцированности самое себя от общественного от того, что есть общество. Понимание данного момента весьма важно. Личность обнаруживает в себе способность быть дистанцированной от такого принципа организации социальной материи, как подобная. Встречность продолжает оставаться незыблемой, так как общество слепо к тому, что есть не оно само, не для себя сущее, и поэтому не замечает изменений в личностном. Обозначая их возможно и условно негативные формы, при этом добиваясь отличного исправления существующих недостатков в организации перехода в собственной сфере реализации бытия в возможности. В конечном итоге наступает такое состояние, при котором личность понимает уже необходимость уничтожения остатков в себе общественного и начинает это делать с методичностью, которая воспринимается не иначе как хулиганство и наплевательское отношение к незыблемым устоям со стороны общественного бытия в возможности. В итоге создается некоторого рода противостояние, разрешение которого на данном этапе может стать решающим для формирования субъекта властных отношений. Если субъект продолжает изменять качественность формообразования мира вокруг себя, того, что доступно ему как мир, то соответственно можно сказать, что он выиграл в войне собственного бытия в возможности, в отношении общественного бытия в возможности, которому он должен подчиняться по своей природе.

В данном случае остальные вопросы могут носить уже технический характер, не обусловленный ничем кроме усиления позиций самое себя в противостоянии общественному. Здесь необходимо отметить качественность противостояния данного периода. Общественное, как поток горной реки, действует постоянно безостановочно, является своего рода формой напряжения, в то время как индивидуум, переставая реализовывать общественное бытие в возможности по ключевым позициям, становится формой противостояния данному потоку, становится формой организации в отношении себя данности потока. Именно поэтому он предпочитает в свое время скрываться от общественного, скрываться в отношении самое себя в отношении возможности организации самое себя. Он утрачивает со временем и возможность восприятия себя как продолжающегося явления по бытию в возможности. То есть он перестает воспринимать себя как форму продления реализации в настоящем закрепленного за ним бытия в возможности (имя, репутация и так далее), он все больше желает себе нового представления, нового качества в отношении восприятия самое себя. И если это желание не удовлетворяется, то приходится говорить о невозможности исполнения первичной властной функции – пресловутое структурирование объекта управления. Учтивая то, что первично будет приказание самому себе, необходимо обозначить первичные этапы формирования самого себя как объекта и субъекта управления. Человек как синкретичность чувственного и рационального в общественной связке всегда дезорганизуется с токи зрения самодостаточности с точки зрения отрыва от общественного. Здесь ему предстоит заново замкнуть сферы полярности, как в отношении временных поясов порождения реальности, так и в отношении целесообразности соотношения чувственного и бытия возможности вновь им создаваемого в относительно самое себя, а, следовательно, лишенного чувственного начала изначально. Результирующим такого процесса, как правило, является необходимость такого отношения ко всевозможным первичным неудачам, которые затягивают нашего субъекта в его попытке организовать в отношении себя и подчинить себе те или иные общественные институты организации материи. Это вполне естественно, так как нарушение парадигмы организованного социума в отношении самое себя ведет неизменно к увеличению формы разрыва себя с самим собою, при том, что свое представление о самом себе и представление о тебе общественного плана в корне не совпадают. Следующим шагом к организации самое себя в области общественного бытия в возможности в отношении уже личного сознания (так как первичный этап пройден) является возможность усиления скоординированности своего бытия в возможности и его сферы реализации в общественном бытии в действительности. Здесь ситуация весьма щепетильная, так как, если в отношении общественного бытия в возможности личность может на протяжении значительно долгого этапа пребывать в отношении самое себя как форма однозначного корреспондирования в силу того, что формальность и содержательность не всегда восполняют области самореализованного бытия в возможности, то в области бытия в действительности это является первичным и приобретенным в силу того, что чувственное взаимодействие всегда является принадлежностью. Больше сферы энтелехии, нежели целевой причины (в области корреспондирования, например), а, соответственно, и ее структурирования. Данность этих взаимоотношений диктует необходимость однозначности решения проблемы самое себя. При этом на этой стадии может быть воспринята опять же либо общественная форма властности поведения (мир преступности с его узнаваемыми коллективными формами, в том случае, если личность совершенно не может найти основы для встречности и подобия, или же замещение какой – либо блатной должности в рамках конгломерата властных парадигм). При этом приходит необходимость формирования аппарата функции различения, где действительно приходится говорить о познаваемости властности в отношении общественного бытия в возможности ( что общественное видит в тебе как в властном субъекта), и что является черновой работой, результативность которой помещена пока в сферу непознаваемости и недоступности восприятию как таковому.

Соответственно от того насколько эффективно будет выстроена парадигма взаимодействия личности в представлении общественного и общественного в представлении личного, зависит успешность реализации собственно властной функции в отношении бытия в возможности, которое будет сформировано в личном отношении.

Считается целесообразным использовать школу людологии в построении малых и средних пакетов властных полномочий для разных этапов развития и, соответственно, в отношении мониторинга успешности их осуществления.

Представляется так же необходимым отметить, что тот факт, что в случае организации по бытию в возможности, которое в случае своей реализации грозит разрушением того или иного круга общественного бытия в возможности следует придерживаться массы правил реагирования на то или иное бытие в возможности с целью избежать прямых конфликтов и противоречий, что так же входит в школу людологии.

Когда речь идет о подлинно длительном властвовании, которое в перспективе своего развития означает властвование как таковое, абсолютное вне зависимости от представлений общественного о тебе самом, то следует говорить, прежде всего, о построении собственного алгоритма развития властного момента, а не персонификации в различного рода общественных формах.

При этом следует помнить, что рамки активного существования весьма ограничены, а процессы взаимодействия иногда бывают весьма сложными, поэтому необходимо полагаться в данной области на четко выверенные как теоретически, так и практически обкатанные схемы взаимодействия с общественным бытием в возможности и в действительности.
Процент неудачных попыток в несколько десятков раз больше, чем это может быть в области заметного в отношении исторических примеров, или общедоступных алгоритмов познания властного момента.

Соответственно, система организации бытия в возможности есть форма организации себя как человека в отрицании своей принадлежности человеку как понятию, индивидуализация себя в отношении познания не — себя, как будущего центрального элемента того или иного конгломерата парадигм бытия всегда чревата разрушениями личности, и децентрализацией т.н. «психических функций», не говоря уже о том, что придется существовать в условиях полной разобщенности в области организации своего времени, и применения усилий в отношении структурирования того или иного поля бытия в действительности.

Необходимо понимать, что персонификация лиц, создание тех или иных форм бытия в возможности всегда строится по принципу алгоритма от случайного и хаотичного к навыку и вытеснению из области прямых волевых усилий. Поэтому расчеты времени, которые могут быть затрачены на организацию того или иного направления, его совершенствование и так далее необходимо изучать исходя из принципа уменьшения затрат с течением времени. Это конечно же возможно только в том случае, если найден весьма четкий и принципиально оригинальный алгоритм, который согласован с общественными формами познания в отношении того или иного круга лиц ( чаще всего конечно неперсонифицированного круга лиц).Именно поэтому ограниченность ресурсов в поддержании какого бы то ни было направления не следует воспринимать буквально с самого начала. Бюджеты временного деления и дистанцированность в той или иной сфере будет нарастать при качественной однородности, соответствующей плановой количественности, где последней выступает время. Именно поэтому можно сказать, что в данной области может быть организован не только сам по себе консультационный принцип самое себя, выражающийся в том, что прекращение самое себя с целью ликвидировать элемент чувственного участия строится в форме планирования материальной причины, при известности целевого алгоритма, но так же и система поощрения властного момента и его конвертивание в удваивание. То есть творческое отношение к властвованию, основанное на случайности данного отношения к той или иной сфере реального.

Стремление к приобретению властного признака, т.н. «властной функции» есть ничто иное, как организованное насилие над самими собой. Данное насилие является продуктом, если можно так выразится, изживания в самое себя властного элемента общественного типа. При этом это касается не только общественных сфер рациональности, но так же и многих моментов чувственного переживания, которые всегда в области именно общественного сознания. При этом личность должна четко понимать, что это неизбежный процесс и его прохождение может быть только отложено, но никак не исключено на пути к власти. Следует так же отметить, что само по себе приобретение власти это процесс неизбежный, уже с того момента как он начат. Поскольку он высоко алеантен, его формы организации не могут быть прерваны или каким – либо образом приостановлены в тот самый момент когда личность осознает перспективу возможности организации зеркальности энтелехии по абсолютно неограниченному кругу вопросов на основе личностного понимания универсума проблем действительности. Саму по себе парадигму власти можно считать реализованной по своей форме в отношении сознания отдельной личности. Будет ли она реализована в отношении бытия в действительности данной личности, или тем более в отношении бытия в действительности неперсонифицированного круга лиц – это уже вопрос качественный, который есть содержательное отражение формы парадигмы властности. Поэтому в настоящем можно сказать, что человек уповаем идей власти, самим бытием в возможности властного отношения к реальности. И данный процесс неизбежен в своей реализации в отношении человека. 

При этом человек может погубить самого себя, он может стать причиной собственного физического уничтожения, но здесь опять же даже понимание данной опасности не играет для него особенной роли, так как он полностью уже отказался от причисления себя к тому или иному спектру общественного бытия в возможности с его сдерживающими механизмами поведенческого настроения (в том числе и полностью перестать быть человеком чисто физически). Тем более интересна данная форма организации материи в отношении себя, что она всегда протекает в форме самой непосредственной игры. Человек всегда играет во власть, подлинная битва за власть всегда игра, в которой уравновешены шансы в отношении победы и проигрыша. Количественность побед может быть уничтожена одним качественным промахом и это делает игру еще напряженнее, еще интереснее, еще более алеантнее.

Отношение к жизни других людей в силу сохраняющего принципа подобия и встречности обратного отражения (суждение о других по самому себе) превращается так же в форму возможного и обоснованного риска. Субъект властвования много раз рисковал своей жизнью, и теперь он готов рисковать жизнью других для себя, тем более, что другие в той или иной степени разделяют его убеждение, общность его целей. Именно поэтому исключить из процесса движения к власти жертвы смертью других субъектов просто невозможно. Это может быть только в рамках движения к властному институту, к движению в области именно властного отношения между другими субъектами, к власти как к осознанной и неизменной функции. Движение же к абсолютной власти предполагает неизменность ее качественного состояния для самого субъекта. Он не предполагает, не знает, чем обернется для него его властвование, какие оно примет формы и что ему будет позволено, а что так и останется для него за гранью досягаемости. Но именно эта форма организации, именно это движение конечного познания возможного предела творит в нем отчаянную смелость уничтожения того или иного круга препятствий, соответственно, реализацию властного момента уже в отношении самого властного момента, в отношении его перевода в действительность.

При этом степень публичности всегда неуклонно возрастает вне зависимости от того принадлежит ли субъект к властным институтам государственного типа. Как правило, сегодняшняя форма познания властного момента всегда апеллирует к общественной форме организации бытия в возможности в отношении действительности. Государство выступает как единственная форма «бытия бога на земле». Но при этом не следует забывать, что только бог может создать из ничего все, а настоящие властные субъекты именно этим и заняты. Они сначала до основания разрушают самое себя, превращая себя в развалины общественного, и начинают создавать новые формы, которые бывают иногда прочнее самого титульного фундамента. Подлинная свобода власти не в рамках общественного представления о ней, как форма объективации личной воли. Но что есть воля как не сумма переходов в самом себе в части личностных переходов самое себя в действительность (материальную причину)?

Вполне логично говорить о подлинном строительстве самого себя, о строительстве властного субъекта. И как мы полагаем, внимание данному вопросу следует уделять весьма значительное по причине того, что именно данная форма организации и является одной из самых интересных и продуктивных в социальной действительности на сегодняшний день. Возникающие социальные противоречия можно решить только на основе властного отношения, властного отношения сильного к слабому, при том, что первичное основано на властном познании как конечной стадии личного момента в познании.

Парадигмы открыты в основе доступности вербального анализа именно виду того, что каждая форма бытия возможности, или мета -форма, проходит через чувственное восприятие, смешанное с дифференцированием временных полей и поэтому во многом недоступна поступательному анализу через вербальность последующего (ретроспективного анализа). Вопрос воплощения в мониторинге невозможен изначально. Единственное, что нам остается в достаточной степени полноценного — это именно анализ формы формообразованности того или проявления, — именно этим и занимается людология. Преодоление в отношении содержания бытия в возможности может быть весьма порядочным, но шансы данного предположения уравновешиваются в отношении самой формы таким образом, что не имеют никакого качественного различия, и тем самым могут быть восприняты одинаково достоверно в обозримом прогнозировании по времени. Первейшей задачей исследования властного момента является определение формы. Мы ее определили как такую систему организации элементов движущей причины, в соответствии с которой все элементы содержания целевой причины реализуются необходимо в действительность, более того, создана система усечения противоречий реализации БВВ в БВД.

Мы так же увидим, что власть не является формой организации социума, но именно она организует социум в полярности противоречия самому основанию формообразования- игре. Рассмотрим такое понятие как ложь, обман то, что возникает практически в каждой культуре в каждом социуме. Простота конструкции приема лжи, обмана весьма эффективна для любого уровня познания — это сознательное. Простота заключается в том, что в данной парадигме, в данных чувственных критериях организации мониторинга достоверности бытия в возможности, именно данное бытие в возможности должно соответствовать действительности (при этом, конечно же, подразумевается и сам субъект организации восприятия, и субъект корреспондирования информации, они должны быть подобны и встречны друг другу). Когда речь идет о лжи, то мы можем констатировать, что ложь всегда продукт обмена БВВ, структурирования бытия в возможности в отношении какого – либо субъекта восприятия. Здесь уже заложена общественная основа, — необходимость восприятия кем – либо именно данного бытия в возможности именно в данной области. И именно поэтому можно предполагать, что сама возможность искажения первичной перцепции в отношении неограниченного круга лиц (первично деперсонифицированного) родилась благодаря участию личного качественного отношения восприятия того или иного субъекта. Этот генезис может быть только в том случае, когда в определенном времени в определенное время создается ситуация восприятия субъектов, поведение которых, и реализация бытия в возможности которых является унифицированными в отношении той или иной целевой причины, заранее известной самому субъекту восприятия. Следовательно, теряется различие в области самого по себе бытия в возможности, остается только форма восприятия, которая призвана вычленить тот или иной качественный тип, из области познавательного (представляемого материала), а, следовательно, именно данная область бытия в возможности может быть гарантированна по своей сути организации воспринимающему индивидууму. Общественное рождается как унифицированность бытия в возможности, выраженного в действительности. Именно данная ситуация говорит о том, что стандартность реализаций рождает форму объективации, соответственно, формирует конгломерат бытия в возможности, который существует независимо от его носителей в области сознания самого субъекта восприятия ( субъекта перцепции всех этих носителей), но при этом это бытие в возможности абсолютно не сопоставлено в отношении его личных проблем, они являются для него совершенно сторонними и не нуждаются в прямом разрешении на основе той или иной личной перцепции. Соответственно, можно говорить о формировании общественного бытия в возможности в случае, если данный субъект будет корреспондировать качественность бытия в возможности субъектам, бытие в возможности которых для него не является личным бытием в возможности. Возможно так же говорить и о том, что данность познания есть данность обнаружения именно общественного бытия в возможности, так как свойственность распространения информации в кругу себе подобных (обязательность взаимного обмена информацией, БВВ) всегда предполагает встречность и подобие в рамках той или иной степени.
Учитывая свойственность памяти и необходимость фиксирования во временном промежутке той или иной области бытия в возможности, создается уже система общественного бытия в возможности, бытие которой само по себе рождает необходимость адекватного внеличного бытия в действительности. Именно так появляется государство, как бытие в действительности данного внеличного общественного систематизированного бытия в возможности (если угодно, назовите это правом, так как право опять же складывается как система обычности – автоматизированность реализации по отношению к той или иной группе внешних и внутренних факторов бытия в действительности окружающей обстановки и самой личности в области самооценок собственного личного момента).

Управление невозможно без формирования активов и пассивов неизвестности бытия в возможности, его недоступности, ибо тогда возможно было бы признать, что все могут осуществить первичные перцепции в отношении вторичных форм организации бытия в возможности, в отношении личного момента в познании (конгломерат 3-х форм перцепций, в то время как конечность третьей перцепции доступна для первичной перцепции ( понимание) властного субъекта познания). Таким образом, рождается возможность искажения бытия в возможности, искажения в отношении сообщения, корреспондирования данного бытия в возможности тем, чье бытие в действительности не связано с областью чувственного послужившего объектом первичной перцепции массовых субъектов познания ( выступающих в своей совокупности про- содержанием восприятия властного субъекта).

Искажение бытия в возможности является необходимостью для властвования. И если это искажение бытия в возможности исходит от властного субъекта познания, то есть копируется сама девиантная форма власти, но не сама игра детерминирует данное бытие в возможности, то тогда само властное познание диктует осуждение данным формам корреспондирования бытия в возможности, осуждая их. Так рождается мораль, так рождается нравственность. 
Поэтому, когда мы говорим о происхождении о том, что есть форма познания для того или иного субъекта, необходимо предполагать в нем естественность того, что ранее было предметом недосягаемых попыток. И именно поэтому, например, ранее достаточно было клятвы в том, чтобы удостоверить показания в суде, именно в силу того, что сама организация возможности оперирования информацией тогда уже была основой властности, а бытие в возможности государства, по своей внешней перцепции не носило никаких механически превосходящих признаков, кроме алеантных форм детерминирования значения самой игры.

Сама же необходимость искажения и деформации бытия в возможности рождается в силу роста субъектов, однотипно воспринимающих решение противоречий в той или иной ситуации, их совмещение в рамках той или иной формы существования. Отсутствие возможности многозначного построения реальности вокруг самое себя, рождает данную необходимость формирования «обще – искаженного» бытия в возможности, которое может обсуживать данные формы восприятия самих субъектов, и формы восприятия субъектов как носителей того или иного бытия в возможности. В условиях того бытия, при котором само БВВ формируется благодаря необходимым внешним перцепциям ( зрение, максимальная удаленность от населенного пункта в рамках физиологических способностей к переходу и быстрому поиску все того же убежища) это является необходимостью ограниченности самого восприятия бытия в возможности как самое себя ( пределы общественного в отношении себя), так и общественного в отношении тебя (насколько общественное может видеть личное, потенциально личное и так далее). Поэтому вопрос внешних и внутренних перцепций всегда является определяющим в отношении структурообразующих констант социума.

Естественно, что единственным выходом повышения ресурсов возможности социального общежития, при том, что в действительности они детерминированы причинами описанными выше, было формирование дифференцированного бытия в возможности. Соответственно, дифференциация каналов его распространения, вне зависимости от того насколько точно и полно данный процесс был скоординирован в отношении самих субъектов ( это одно из оснований появления группы представлений о личном моменте познания).

О деталях и мелочах.
Иногда обыватель, да и позволит себе высказывание в отношении мелочности как признаке нереальности, стремления к властности, как о том, что не присуще властному субъекту познания, субъекту власти… но это может сделать только обыватель. Для нашего субъекта нет понятия мелочь он все оценивает одинаково с точки зрения отношения самое себя к реальности, ибо таблица мер и подсчетов в нем, давно утратила форму общественных стандартов, категории которыми он оперирует не могут быть качественно направлены, так как еще не реализовывалось бытие в возможности целостного плана, оно еще не стало формой действительности, ему еще присуща асимметрия, которая будет преобразована с течением времени в симметрию «усилия — результат». И наш субъект понимает, что действительность 100% реализации делают мелочи, которые на первый взгляд для обывателя значения не имеют, но для нашего субъекта это все элементы структурной организации его парадигмы бытия, парадигмы словесности и поэтому постановка проблемы именно в такой форме вовсе не уместна по отношению к нему, — она носит всегда характер некоторой отрешенности от самой возможности подобного суждения, не говоря уже о реализации оценки такого качественного плана. Именно поэтому, когда мы говорим о возможности самооценки, необходимо понимать, что она всегда будет неадекватной восприятию внешнего общественного плана, и это вполне закономерно, так как для общественного взора скрыты принципиальные моменты алгоритма стремления к власти, и в этом смысле это, конечно же, магия личного успеха, магия того, кто знает то, что он знает только один путь и этот алгоритм умрет вместе с ним вне зависимости от того окажется он верным или нет. Может быть, можно было бы говорить о том, что это профессионализм, но это было бы некорректно по той простой причине, что профессионализм предполагает, как минимум точное знание результативности и собственно методов и способов получения данного результата. В данном случае это не так. 

Само формирование стремления к власти порождается ограниченностью знания о том, что есть власть, о том, как чувствуют себя властные субъекты. Это создает пустоту по парадигме бытия, мы видим только материальную причину и в своем воображении воссоздаем оставшиеся элементы, а поскольку по бытию в действительности мы не сопоставлены властным элементам, можно сказать, что мы же и создаем эти мифы, так как, если бы мы предполагали подобие, то мы бы считали равными себя властным субъектам (такова возможная логика обывателя, на фоне того, что природа не терпит пустоты); соответственно, разница между обывателем и властным субъектом обнаруживается там, где мы видим четкий алгоритм стремления к власти, и там где мы видим истолковывание власти в отношении самое себя как формы, явно власти не сопоставленной.

Здесь можно сделать вывод о том, что мы движемся к абсолютизации власти государства. С тем, как будут расти информационные технологии все больше будут исчезать мифы о власти, все больше обыватель будет знать о власти и, соответственно, полностью в меру своих когнитивных возможностей приобщаться к данной власти, в тот момент когда перестанет существовать необходимость познания власти, стремления к власти, мы получим общество с одними рабами. Без тех, кто будет жаждать власти, власть окажется в руках наихудшей половины тех, кто к ней успел дойти и закрепить за собой (почти как притязанием на женщину). Соответственно, слабость, как зеркальность потеряет самое себя, потеряет свое качественное начало… возможно, эти процессы можно наблюдать уже сегодня…

Бытие власти, бытие зеркальности переходов бытия в возможности в действительность в первичной организации индивидуальной парадигмы, конечно же, начинается с однозначности организации самое себя. Именно это понял в свое время В.И. Ленин, когда произнес слова о том, что старый мир до основания мы разрушим… точно так же существует индивидуальная парадигма организации социальной материи. Сначала личность разрушает в самое себя все формы организации, которые были доступны ей на момент понимания самое себя как личного момента в познании. Затем она воссоздает формы организации, которые свойственны ей в соответствии с теми формами познания, которые могут быть доступны ей на данный момент развития, и именно с этого начинается организация перехода бытия в возможности в действительность качественно – нового характера, индивидуально — определенного свойства. Поэтому мы необходимо должны понимать, что принцип властности в отношении самое себя является первичным безотносительно к любой стадии становления власти.

Рассмотрим механизм организации управления. В той ли иной степени его чувственное основание есть прерогатива плебеев… Именно поэтому речь всегда идет о создании отдельной временной парадигмы, где ретроспективно качественное представление о бытии в действительности является необходимым для того периода времени, когда оно создается личностью в качестве таковой действительности. Мы можем точно определиться в отношении познания, в отношении властности, ибо личность здесь определяет, что для нее является формой приемлемого поведения, а что так и остается недоступным в области рассуждения и тем более в области проведения в чувственное бытие. 
Приказ самое себя строится на точной детализации времени, места субъекта (того каким оно должно быть), соответственно, методов перехода возможности в действительность. Здесь следует отметить, что само по себе бытие в возможности никогда не реализовывается произвольно в отношении первичных элементов властного познания. Оно всегда есть продукт неоднократности усилий в отношении собственности результативности. Поэтому мы не можем говорить о прирожденности властной функции. Но можно точно сказать, что властный момент в его легкости воспроизводства рождается только на основе частых повторений и попыток, которые непрерывно корректируются как по движущей причине, так и по целевой. Какой алгоритм избирает личность в отношении становления в определенных рамках «здесь и сейчас» во многом вопрос среды обитания, неизменным остается одно- личность всегда должна противостоять общественному сознанию в самое себя, если она стремится к объективной абсолютности властности своей функции.

Как только такая функция найдена, как только личностью определен момент, в котором она утверждает, что энтелехия носит именно зеркальный характер, то есть, когда восприятие целевой причины в ее реализации в материальную сформировано в достаточной степени ясно и отчетливо, более того независимо от самого субъекта познания ( так, что он сам чувствует фальшь в отношении того или иного процесса реализации), мы можем говорить о том, что у нас сформирован властный субъект познания, изменения властной функции которого могут теперь носить только количественный характер (число сторонников, масштабы властвования и так далее). Сам данный период является определяющим для власти, он есть квинтэссенция всего и вся в отношении не только самого нашего субъекта, но и продуктов его властвования в определенном периоде, промежутке времени. 

Следует отметить, что в данном случае мы не можем говорить о какой – либо необходимости восприятия в себе данности именно зеркальной энтелехии бытия в действительности, но нам необходимо приходится отметить это как первый действительно необходимый этап. Это самый длительный этап, так как в случае его действительного превращения, мы можем расценивать всю предыдущую форму существования только как причину, следствие которой и носит имя личной вариативности властности над самим собою. Это, конечно же, очевидное изменение. И именно поэтому путь к нему лежит через область познания, область познания самое себя. Если для личного познания данный этап сводится к детализации и структурированию движущей причины в отношении целевой, которая и выступает хозяином нашего субъекта, то здесь наоборот, отрицается всякая движущая причина ( при том, что целевая по -прежнему принадлежит общественному БВВ, иначе это был бы личный момент в познании, а не властный субъект), и речь идет только о выборе элемента или конгломерата целевой причины общественного. И именно с этой точки зрения для власти необходимо так же и дерзость взятия этой власти, выбора себя в отношении возможности власти и качественного преобразования тех институтов общественного, которые эту властность обеспечивают. В дальнейшем вопрос сводится в большинстве своем к области техники в отношении того каким образом необходимо составлять алгоритм, что обеспечивает перцепцию самое себя как властного субъекта, для того, чтобы эта перцепция носила массовый характер, была систематизирована во времени повседневности и, наконец, персонифицированна именно с тобой, как с представлением и содержанием бытия в действительности власти. Путь к властности однозначно лежит через взращивание в себе признаков власти, которые до получения власти в обществе являются всегда объектами негативного отношения со стороны объектов власти ( власти подчиненных субъектов «ишь командир нашелся»). Среда проверяет тебя на прочность, она смотрит, можешь ли ты выдержать испытания, силен ли ты для того, чтобы возглавить саму организацию общественного, саму форму организации общества. Точно так же, как познающему не свойственно доказывать истину по пивным, нашему субъекту властвования не свойственно проявлять власть в рамках частных ситуаций «здесь и сейчас»; именно поэтому его почти никогда нельзя увидеть в роли преступника, преступление всегда слишком ничтожно и слишком неопасно в глазах нашего субъекта, он стремится к масштабности, как абсолютной возможности открыть для самое себя возможность изменения и упразднения мира. Он пробует себя в разных ролях и везде находит мелочность и неудовольствие для своего духа. Это объясняется в достаточной степени просто: личный момент, в основе которого и подобен принцип зеркальной энтелехии, что так же как и личный момент абсолютен в отношении содержания самое себя, но не терпит ничего кроме самое себя, для него совершенно все равно, все кроме самое себя… В области бытия в действительности наш субъект сталкивается со множеством парадигм, обслуживаемых именно общественным бытием в возможности, деперсонифицированным в области индивидуального сознания управляемых людей, тех, кто является формой отношения общественного к области «здесь и сейчас», бытие в возможности которое сосредоточено в сознании нашего субъекта, то бытие в возможности, которое требует чистой реализации в действительность, реализации точной и абсолютной, становится формами организации совершенно препятствующими этому- областью компромиссов, догадок подстраховок и прочее. Нашему субъекту необходимо испытание, ему необходим огонь, в котором можно либо сгореть, либо сжечь все вокруг, а он получает слабую возможность повторного участия, повторности и зависимости… Так рождается в нем презрение к тому, кто не жаждет смерти и не может быть открытым любой опасности. Он все больше углубляется в самое себя, все больше оттачивает свое оружие познания приказа самое себя, он открыт и терпит поражения пессимизма, но не признает это поражением, так как знает от кого оно нанесено, он понимает, что это общественное в лице обывателей, и он знает, что за ним время и качественность отношения власти, а за ними только возможность укусить его в данный момент, в данном времени, но не разрушить не сломать. В общем в отношении самого большого периода временим, времени власти, когда каждая секунда твоего бытия являет полноценную качественность жизни миллионов, правда в другое время и в другом месте…

Механизм «песочных часов» срабатывает в достаточной степени верно. Наш субъект просеивает через свое сознание только то, что может ему пригодиться, он забирает от жизни все только самое ценное для самое себя и здесь опять же очень важно то, как он первоначально сформировал себя и каким образом он позволил себе те или иные изменения в области самое себя. Он постепенно приходит к тому, что сила давления песка сверху может быть уменьшена его осторожностью в отношении отваги поиска смерти, и он создает свою негласную систему воспроизводства собственных парадигм словесности, он начинает действовать открыто – первичная форма организации власти, которая в дальнейшем становится публичностью его действий. Он систематизирует отношения, свою власть над самим собой в области каждодневности перцепций, делает ее необходимостью каждого дня, ставит это делом своего существования неограниченного во времени. Но требует для себя боя и, когда находит его постоянно разочаровывается в представителях властных структур, ибо они слабы перед ним. У них только представление, которое в лучшем случае прошло через ощущение удовольствия собственного куска властной территориальности, а для нашего субъекта переубеждать — искусство медленно и мягко ломать самого себя и себе подобных, для него это организация его жизни, то без чего ни минуты не может продержаться его мозг, то без мысли о чем он не засыпает и не может проснуться. Он поглощен, ибо бытие в возможности персонифицирует его, игра его организовывает и несмотря ни на что она не перерастает в область высокой степени алеантности, так как именно он каждый раз находит новые формы реализации своей парадигмы в действительность. Зеркальность данной парадигмы есть его основание для существования, и он это понимает лучше любого другого.

Количественность бытия властности, количественность дней превращаются в нем в качественность познания самое себя, он принимает это новое знание и ищет себе подобных, он ищет встречности девиации и именно здесь для него готовятся самые тяжелые испытания. Первичность испытаний начинается от соблазнов и заканчивается формами прямого насилия, но все это он должен вынести и так становится он воином собственного духа и врагом каждому, кто ищет формы договора на войне.

Война не прекращается для него ни на секунду, он понимает, что в области его бытия, в области его прикосновения нет места половинчатости, и, конечно, же, он выступает заложником представлений о властности прошлого, осколков результативности личного момента власти великих, из тех, кто смог пробиться в пантеон власти над миром. И поэтому путь его легко предсказуем здесь и он очень уязвим. Помня это, ему необходимо создавать панцирь для самое себя. Здесь отражается первичная форма организации общественной власти –возможность приказывать властному началу в самое себя, возможность скрывать собственную власть, возможность моделировать играть с тем, что уже создано тобою в рамках самое себя. Такова природа общественного, общественное не терпит одиночества в области возможности использования объекта массами. Личность создает то, что есть его собственность и именно поэтому приобщается к этой собственности по признаку необходимости приказа самое себя в отношении качественности данного структурного элемента действительности, качественности самое себя. Так создается основа для приказов во времени и пространстве, для создания из самое себя организации властности во времени.

Стремление к власти, если оно имеет общественное основание всегда жалко и неоправданно в отношении самого субъекта. Он выступает заложником тех представлений, которые властвуют над ним, а не он над ними. В итоге мы получаем раба власти, самой возможности власти. В лучшем случае данный властный субъект подменяет общественное бытие в возможности в той или иной парадигме реализации личным бытием в возможности, и мы можем говорить о коррупции, ненадлежащем исполнении обязанностей, или просто служебном несоответствии. Но не рождается той власти, той возможности, функция которой может преобразовывать социум, чему мы обязаны формой сегодняшнего существования. Что эта за форма, что может дать нам ключ к абсолютизации властного начала, к формированию того, что есть полностью тождественность возможности нужного проведения, а, соответственно, и самого бога? Это именно личный момент в познании в его результирующей части. В части полученных выводов и конечных формул общественного развития. 

Власть как объект может возникнуть только для того, кто сам по себе есть уже продукт властности своего сознания, и власть возникает для него как необходимость объективирования собственного сознания. При этом может встречаться несовпадение субъекта структурирования, результирующего начала личного момента в познании и властного субъекта, осуществляющего его реализацию в действительность. Речь здесь идет о том, что это целостная парадигма, что есть бытие в возможности, единожды сформированное; оно будет реализовано, и временная парадигма будет выстроена в соответствии с внутренней структурой бытия в возможности для данного бытия в возможности. Сам субъект власти понимает, что то бытие в возможности, которое владеет им является его собственным, ибо оно персонифицирует его как личность, как человека, как субъекта тех или иных отношений. Может происходить и некоторого рода обработка данного бытия в возможности на основе личностных форм восприятия реального, благодаря тому, что набран определенный багаж в области общения с той или иной формой индивидуумов, составляющих объект атаки. Само по себе бытие в возможности от этого не изменяется в отношении длительных циклов реализации. Более того, если властный субъект сознательно его искажает при том, что не преобразовывает его структуру в отношении неопределенного периода времени, а допустим только в отношении неопределенного круга лиц («Маркс- Ленин»), то можно прогнозировать повторную реализацию данного бытия в возможности, но не ранее, чем перестанет существовать чувственный слой перцепций возможной неудачной попытки первичной реализации (автоматизированность и адекватность восприятия).

Соответственно, к вопросу властного момента в отношении постановки и детализации власти как объекта стремлений необходимо подходить весьма взвешенно и продуманно, так как это в свою очередь может сыграть весьма важную роль в дальнейшем ходе событий, как в области стратегии, так и в области тактики.

Одной из самых пагубных форм познания в отношении идеальных объектов является познание в области механики возникновения самой парадигмы бытия. Сумма возможного, отнесенная к необходимости первичных перцепций воспроизводит бытие в действительности (представление), что необходимо приводит к сокрытию основных функций бытия в возможности в отношении бытия в действительности. Власть не исключение. Здесь данность такой формы познания обнаруживает себя применительно к области движущей причины. Но это относительно, так как представление о власти, создаваемое для субъектов не властвующих, необходимо должно быть понятно последним. Представления, которые являются в своей основе формой реализации по самому субъекту организации движущей причины не могут быть объективированы в области неперсонифицированного круга лиц, так как последнее приведет к отрицанию самой возможности властвования и может негативно сказаться на стабильности перехода бытия в возможности в действительность. Соответствующим образом качественность материальной причины парадигмы должна включать в себя только то, что соответствует в области подобия и встречности общим парадигмам и возможности организации реализации, что уже выверено, алгоритмировано и является в своей сути проверенной формой организации. Вне этого можно говорить не о власти, а о попытках структурирования системы властных отношений применительно к области реализации тех или иных парадигм.

Соответственно, при построении властной функции мы уже должны анализировать отработанный материал и можем сказать, что власть в этом отношении является дополнением к тому, что уже наработано в отношении количественного и легко воспроизводимо, а, следовательно, нуждается в том, чтобы быть организованным с целью изменения своей качественности отношений в области регулирования властного начала.

Не может быть признано надлежащим образом властно организованной та парадигма, которая в своей структуре содержит формы и методы, реализация которых сама по себе представляет дестабильный, не оформленный в автоматизацию процесс. Власть всегда целесообразна в отношении внешнего. Она есть всего лишь некоторость инструментария в отношении понимания ее со стороны неперсонифицированного круга лиц, и она же есть самодостаточность в отношении представлений самого властного субъекта. С этой точки зрения нельзя не признать огромной роли власти в отношении трансформации сознания. Власть подобна воде, она заполняет все в сознании властвующего, при этом изменяя качественное содержание данного сознания, делая его носителем определенного бытия в возможности безотносительно к той или иной сфере бытия в действительности. Конечно же, власть является манией и стремлением к недостижимому, ибо не бывает в отношении сложных форм организации такого состояния энтелехии, при котором реализуются абсолютно все положения БВВ, как с объективной стороны, так и с субъективной. Власть всегда балансирует между результативностью общего, и представлениями о властности индивидуального.

Власть всегда — организованность и детализированность; бытие в возможности должно цепляться за что- то в области действительности и это что – то необходимо должно быть сопоставлено в возможности своей реализации в круге восприятия тому, кому адресована властность функции в отношении содержания результативности. Власть всегда в этом отношении необходимость бытия самое себя в восприятии самое себя.
И власть конечно же для самого субъекта властной организации, он не может ни представить, ни понять каким именно образом реализуется в отношении него то, что есть власть, каким именно механизмом приводится в движение возможность управления, и возможность уничтожения той или иной группы социальных отношений. При этом ощущение загадочности усиливается в отношении восприятия, когда субъект сталкивается с представлением о том, что потенциально возможно в ретроспективности данного представления. 

БВВ каждого человека в какой то степени является абсурдным, как целое и в себе понимаемое, и собою истолковываемое. Формообразование самого по себе бытия в возможности весьма сложный процесс. Он складывается из восприятия окружающего в рамках сопоставления встречности и подобия самое себя уже на уровне непосредственных чувственных форм восприятия, но он же является отражением процесса понимания и развития того или иного БВВ непосредственно в самом социуме. В любом случае мы можем говорить том, что со временем возникает запутанный в своей стабильности конгломерат форм усечения, которые обнаруживают сходство с предметами организации (например, животные) в форме возможного предположения подобия и встречности, в то время как сами они продуцированы в этом отношении перцепциями наблюдаемых объектов. Таким образом, создается иллюзия подобия животного нам, в то время как это всего лишь область нашего восприятия самое себя в части методологии возможного познания предмета ощущения. Соответственно, если умножить это на то, что наблюдения, как правило, ведутся не непрерывно, в то время как единожды сформированное понимание в форме той или иной идеи живет неограниченно долгий срок в форме БВВ отдельного ли человека, или социума в целом (тотемная культура, например), можно сказать, что наши представления о мире носят закономерный и весьма предсказуемый характер. Мы живем в изолированности возможности самоощущений, в то время как существует область излишества, область неовеществленного бытия в возможности, которая и есть предмет личного момента в познании. 
С властным моментом ситуация несколько сложнее поскольку представления о власти носят не только формальный характер (как, например, пост — копии представлений о социальном устройстве), но так же и реализовываемый характер в действительность. Сам субъект может определить степень преобразования социальной материи. Соответственно, мы не можем позволить себе говорить о власти как о том, что заложено в самом представлении человека и реализовывается через него как носителя того или иного бытия в возможности. Это связно, прежде всего, с тем, что быть субъектом власти – это всегда качественно изменять природу самое себя, то самое sub specie ludi по Хейзинга, «делаться другим». Это всегда качественное изменение самое себя как части движущей причины той ли иной парадигмы бытия в возможности в отношении бытия в действительности. Вопросы, которые ставятся таким образом, всегда находят отражение непосредственно в области анализа социального характера бытия человека, в противовес механически возникающим и обтачиваемым в общественном БВВ форм восприятия животного мира (через обезличенные формы восприятия самое себя). Таким образом, мы можем отметить следующую особенность бытия в возможности человека- свойственность качественного изменения себя, для качественного изменения форм перцепций окружающего. Это и составляет предмет анализа человеческой функции как функции гносеологического бытия человека.

Сама по себе власть возможна именно в среде БВВ. Власть возникает как следствие необходимости определенного качества БВВ. А именно зеркального перехода БВВ в БВД. Власть есть отражение опять же несовершенства общих, самых распространенных представлений о переходе возможного в действительное, чувственного в идеальное, и идеального в чувственное. Вопрос о том, что есть власть всегда ставится применительно к тому в ком есть власть и для кого она есть. Власть не может быть отнесена к области вещи в себе. Она есть общественность и публичность уже потому, что ее идеальное содержание составляет то, что есть доступность множественности субъекта восприятия тому, что есть возможность для всех и каждого, но опять же в области возможного. Может быть, поэтому путь к власти в области действительного представляется столь сложным в самом своем процедурном отношении. Вопросы в отношении власти имеют в основе познания их как объектов уяснения сущности именно людологический аспект, так как без него невозможно установить, что есть власть с точки зрения так называемого «Х-фактора» (одно начинает объясняться через другое, при том, что содержание общее в основе своего использования, а, следовательно это ничего не дает кроме как удваивания значений в отношении предмета познания). Власть это всегда абсолютность и всегда тотальность. Власть не может быть половинчатой в отношении того бытия в возможности, которое она реализовывает в зеркальном соответствии в действительность. Власть возникает именно как свойство такой реализации и именно для парадигм, которым необходима такая реализация для качественности бытия в действительности. Таким бытие в возможности выходит в отношении целостности своей организации за рамки сознания одного человека, в дальнейшем возникает необходимость контроля и содержания того, что есть управление, то есть управление бытия в возможности в соответствии с действительностью, с последующим формообразованием данной действительности через зеркальную реализацию бытия в возможности в действительное. Таким образом, говорить о власти необходимо только на языке четкости формул, на языке формализованного содержания описания значения, языком простоты выражения и языком точного определения содержания исследуемого понятия. Вне этого мы можем анализировать только властно – подобные формы организации, но не саму власть.

Деление самой власти, ее классификация может производиться только по способам обеспечения зеркальности реализации. То, что сегодня мы классифицируем как государственную власть, социальная власть, прочие формы властных взаимоотношений — это всего лишь ретроспективность содержания понятия, которое в принципе не есть возможность пролонгации будущего содержания властных функций. Это не желание быть пророком в отношении того каким будет общественное устройство через определенный промежуток времени, это всего лишь трезвое предложение четкой корректировки того, что в наших силах. И если мы будем говорить о власти как о том, что создано для служения человеку, в форме хотя бы той же государственной власти, то это означает полный провал в отношении возможности структурировать социум разумным образом. Прежде всего, власть – враг всякой общности и неконкретности. Она в самое себя всегда содержание точности и детализированности в отношении бытия в действительности. В отношении противопоставления самое себя, она может прикрываться оперативными формами общего к частному, но это всего лишь ее титульность для неперсонифицированного круга лиц. В остальном же она есть всегда форма бытия конкретно реализовываемого в отношении ситуации здесь и сейчас. Это всегда конгломерат значений, который перетекает в действительность, оформляя ее тем или иным образом, закрепляя за действительностью титульность содержания как по бытию в возможности, так и по форме восприятия той или иной действительности. В отношении власти недопустимо полагать задачу плана общих положений. Такие задачи рождают противоречия, следовательно, решаются в ходе открытости противоречия уже в действительности, в чем не заинтересована сама власть. 

И, конечно же, нам следует отметить субъекта властвования. Это всегда человек, лишенный какого – либо абстрактного понимания вопроса на пути к самой власти, из нашего субъекта вымывается возможность всякого умозрения всякого, неконкретного отношения… но при этом сама власть, само государство, например, как средоточие власти является именно умозрительной конструкцией, которая подчиняется определенным законам построения бытия в возможности в отношении форм действительного, формообразования действительного. С этой точки зрения государство уже успешно существует, если создана идея его организации, если создана реальная цепь алгоритмов его воплощения в действительность. Государство больше именно бытие в возможности, чем практичность воспроизведения в действительность в рамках перцепций того или иного субъекта.

Если формирование философии, как системного личного познания общественных парадигм, возникает в срезе формирования поля унифицированной предметности и значений в отношении бытия в возможности «остаточного » типа по сравнению с эмпирически заданными формами, то власть рождается именно как форма теоретического воплощения остаточного типа в реальности. Власть создана для того, чтобы реализовать в действительное то, что есть только бытие в возможности. 
При этом существование до властного периода данного бытия в возможности можно отнести только к области дифференциации во времени и пространстве, но ни в коем случае никак не заново изобретенное ( структурируемое бытие в возможности). Власть работает с готовыми формами, которые могли в свое время возникнуть в определенное время и в определенном пространстве, но не имели массового характера ли распространения. Соответствующим образом и движение от хаотичности к организованности можно представить именно как движение к власти. Полная осуществленность наступает только в момент разрушения структурируемого объекта (наивысший предел организации социальной материи в рамках данности восприятия по бытию в возможности). Соответственно, мы можем говорить только том, что данность того или иного уровня познания является так же необходимостью восприятия вне зависимости от того существует ли явление упорядоченно в определенном образе, или же представляет собой форму суммы движущихся элементов к той или иной форме организации. С точки зрения бытия самого явления это абсолютно неважно и анализ данного явления опять же с точки зрения самого явления, который не будет учитывать общего цикла парадигмы бытия данного явления, – ничтожен. Для власти это актуально вдвойне, особенно в области прямых перцепций субъектов властной организации. Недооценить своего противника, или не учесть тот или иной политический момент в его развитии — есть уже проигрыш и соответствующая потеря властного момента властной функции организации. 
Тем более что власть всегда навязывает то бытие в возможности, чувственное основание которого принадлежит области ее реализации. Соответственно, по целевой причине, которая несет в себе, в том числе и начало движущей – она есть разрушающее начало для уже устоявшихся парадигм бытия, которые опосредуют то или иное поле эмпирических форм организации до развития властного момента в определенном времени и пространстве.
Соответственно, говорить о власти можно, конечно же, как о преобразующем начале, но в то же время власть становится началом необходимости, существует как заданность форм организации материи неизменная для неограниченного круга лиц. 
В то же время констатация их ничтожности в силу самой постановки проблемы как проблемы чисто психологического содержания, или содержания, детерминированного в своей основе психикой как формой коллективного отражения мира. Это неудивительно, если учесть то, что сама по себе психология во многом является наукой беспредметной, и в то же время не относящейся к себе в достаточной степени жестоко, чтобы выковать свой инструментарий познания. Психология есть, конечно же, форма адаптации целого к единичному при том, что первое есть необходимость последнего.
Применительно к власти – психология единственное, что может себе позволить дать в достаточной степени туманность определений, но это ее прерогатива и именно в рамках психологии можно решить почему именно принципиально возможно властвование, как форма объективации бытия единичного духа в общественной среде.

Именно поэтому мы можем говорить о психологии не иначе, как в форме бытия объекта для анализа, но никак о самостоятельной методологической дисциплине, способной развиваться в кругу дифференцированного качественного.

Психология изучает, по сути, собственность сознания и поэтому, конечно, самодостаточна и замкнута в самое себя, так как этого требует необходимость познания; но она не может гарантировать более менее приемлемую картину мира, как только мира в его внутреннем отражении. Так или иначе, психология всегда работает с остаточными формами восприятия, ей неизвестно ничто из области подлинного формообразования, подлинного становления нового как необходимости познания и опознавания. К тому же, психология всегда работает с формами динамического плана, перифериями сознания, совершенно не учитывая мертвые фонды бытия в возможности, которые сами по себе могут не меняться с момента их появления и оставаться определяющими в отношении неограниченного круга временных форм (хотя в этом отношении можно сказать, что мы имели счастливое исключение в виде теории Карла Юнга).

Приписывание бытия в возможности за человеком ведет только к тому, что понятие возможного и невозможного сводится к вопросам личной воли личного сознания, а порой и личных аффектов общественного бытия. Это, соответственно, вызывает только завышение самого человека в той или иной ситуационной модели, при которой его бытие в возможности есть совокупность его перцепций в данной маске неперсонифицированным кругом лиц. Так рождается представление о сильных мира сего, об их уникальности качественной неповторимости в отношении того или иного круга элементов бытия в действительности. Подобного рода представления играют роль формы снятия противоречий в отношении представителей неперсонифицированного круга лиц ( многие из них проигрывают на самом подступе в идеологическом отношении властным субъектам- самоуничтожение качественной возможности), некоторые получают заранее неверные представления о том, что есть власть и каким образом в ней необходимо находиться. При этом доля и удел случайного в рассуждении подобного образа весьма велика и привлекательна с точки зрения различных спекуляций в области рацио как оно есть. Таким образом, можно отметить, что данность познания в области психологии власти всегда упирается в анализ субъективных моментов властвования. Некоторые могут в своей основе, по мнению психологии, иметь отражение объективных процессов и закономерностей и так далее. Вплоть до признания того, что власть как срез общего применительно к возможному одного человека и есть форма необходимого в отношении содержательного момента властной функции.

Таким образом, картина, которая предстает перед нами в отношении психо – фактора всегда ущербна как в отношении определения самого объекта изучения, так и в отношении методологии, которая использована при данном анализе.

Мы можем констатировать, что по своей природе организации властность противостоит всякой психологической чуши представлений о власти. При этом, как правило, властность оценивается психологией, исходя из ретроспективности представлений по бытию в возможности и бытию в действительности. Учитывается сумма элементов, которые не могут быть необходимостью того или иного уровня в данности ( современности ) анализа, а потому отбирается все то, что есть удобоваримость для необходимой оценки.

Современная психиатрия достигла в этом отношении самых потрясающих результатов. Она настолько привыкла стериотипизировать оценки личности того или иного девиантного плана, что, в конечном счете, потеряла всякую надежду на научность исследования без практического отражения в области действенного (социально полезного в данном случае). Нам так же необходимо отметить тот факт, что данность нашего познания несколько противостоит необходимости формирования результативности познания. Дело в том, что мы не стремимся дать общий рецепт формирования властной парадигмы применительно к той или иной группе отношений, параметры качественного содержания бытия тогда были бы унифицированы в сфере независимости от времени и тем более прочих факторов; мы стремимся к тому, чтобы сформировать общий алгоритм обнаружения власти применительно к каждому конкретному случаю и, соответственно, описание его с помощью того или иного уровня познания с целью формирования верного алгоритма рождения (структурирования) властного отношения. Здесь разница не в управлении (как осознанной реализации самой власти в представлении о ней субъекта власти), а в парадигме, в которой при прочих нестабильных, искусственно поддерживаемых элементах, находится то, что переводит материю в форму таким образом, что данная форма является зеркальным отражением содержания целевой причины по определенному кругу вопросов. Соответственно, мы можем говорить об определении власти не только как результативности того или иного алгоритма организации социальной материи. Мы можем расценивать власть как целостную форму проявлений, которая обнаруживает себя в области возможного в его отношении к действительному…

Сама власть есть форма снятия необходимости. Бытие в возможности необходимо реализуется в действительность. Первично данная форма реализации (первичного бытия в возможности) носит изолированный характер, как по определенному времени, так и в отношении определенного легко идентифицируемого круга лиц. При этом время и место, которые детализированы в других парадигмах (бытие в возможности которых реализовано намного ранее и уже представляет собой некоторую стабильность) искажают даже унифицированное содержание любого бытия в возможности. Качественность материальной причины всегда есть противоречие подобной ей материальной причине в стадии бытия в возможности ( например, национальные различия в религии, культурных традициях). Соответственно, процесс не может навязывать властность, но далее он может называться воспроизведением, так как он есть форма необходимости бытия в возможности в его самореализации в самое себя. При этом нет необходимости говорить о том, что данность по бытию в возможности остается неизменной. Данное бытие в возможности может быть только усиленно в отношении своего противоречия, но не может быть унифицировано на основе саморегулируемых механизмов (содержащихся в самом БВВ). Путь к власти, как это ни странно, начинается именно с противоположности форм выражения властности как свойственности того или иного перехода бытия в возможности в действительность. Он начинается с осознания ничтожности самое себя, с осознания того что в данности познания ты есть никто, и что ты всего лишь насекомое по сравнению с теми, кто существует в области как бытия в возможности, так и бытия в действительности в поле твоего бытия в действительности, рамках «здесь и сейчас». Индивидуум обнаруживает несоответствие собственной возможности построения парадигм необходимости и заданности целей, но воспринимает это как следствие аномальности по бытию в возможности, как сферу необходимого для себя как то, что есть необходимость не себя, ибо это всегда качественность изменения. Властная конструкция рождается в его голове как форма, реализация которой означает уничтожение самое себя в том качестве как ты есть сейчас. Для субъекта наделенного общественным бытием это путь в рабство власти. Для субъекта обладающего независимостью рассудка это либо путь к смерти, к сознательности убийства, либо к вечности славы героя. Но в любом случае власть изначально возникает как идея, как возможность, как понимание того, что возможно сделать, обладая властностью предельности познания.

Это есть, конечно же, утопия и в некотором смысле утопизм изначально при обнаружении свойственности необходимости данности познания, но, в конечном счете, это становится уже неважно в силу того, что власть не может отстаивать самое себя в виде своего носителя, она (идея властной организации материи) начинает реализоваться. И первая форма зеркальной реализации, это реализация в ощущениях антиподности представления того, что должно быть. Реализация зеркального недовольна всем и вся. Субъект рвет и мечет от своего бессилия, бытие в возможности в нем очерчивает круг негативного, круг убого; все то, что ранее было его представлением о том, что есть данность и необходимость жизни оказывается за чертой возможности даже допущения именно такого бытия.

Это первая зеркальная реализация, в сферу которой попадает то, что есть данность суммы эмпирических факторов, составляющих содержание жизни (бытия) нашего субъекта.
За этим необходимо следует идеальное преобразование самих данных фактов, изменение их качественного влияния на сознание. И здесь впервые происходит отрыв от знаменитого «бытие определяет сознание», сознание вырывается за пределы данности бытия, обретая себя в ощущениях, замкнутых по парадигмам «БВВ — БВВ». Это самое опасное состояние, так как оно чревато, либо романтизмом, либо тяжкой формой алкоголизма на депрессивной почве с возможностью наркозависимости и прочее, вплоть до уродливых форм воплощения в виде преступления. Человек как динамическое существо устроен таким образом в отношении социальных форм адаптации, что он не может пребывать в отношении самое себя как заданность и самодостаточность. Он есть всегда бытие внешнее по отношению к содержанию внутреннего, которое есть продукт этой внешности в динамике взаимодействия с себе подобными. Соответственно, и сама по себе гамма ощущений, которая рождается из таких ощущений власти не является продуктивной, она необходимо заканчивается замкнутостью самих ощущений, и их реализацией в формах негативно -зеркальных (усиливающих различие с целью именно кристаллизации самого по себе бытия в возможности), либо переходом от цикла «БВВ — БВВ» к циклу реализации бытия в возможности в бытие в действительности.
Рождаясь в форме идеи, как идея властности, власть и заканчивает свое пребывание в бытии в действительности относительно субъекта как форма отношения возможного к действительному, как форма идеи. Вся парадигма властности всегда есть некоторая данность ухода от чувственного. Являясь свойством энтелехии власть всегда прошлое, всегда воспоминание о самое себя, когда становящееся еще не существует в отношении ставшего, а ставшее уже существует в отношении несуществующего процесса становления. Этим продиктована и обусловлена проблема утраты власти. Забывая о том, что власть есть форма постоянного напряжения, которая призвана гарантировать в отношении самое себя лишь кажущуюся стабильность, иногда властный субъект полагает, что его бытие в качестве такового является необходимым вне зависимости от суммы усилий поддержания качественности энтелехии именно такого рода, и тогда наступает момент утраты власти. Именно: не – реализация власти в области действительного, не формирование качественности перехода БВВ в БВД. Само государство как форма политической организации с его институтами преемственности власти и беспрерывности процесса управления возникает именно из этой свойственности игры, в которой обретает себя власть. Именно как форма стабилизации перехода бытия в возможности в действительность. Соответственно, можно сказать, что государство по прежнему как конгломерат защитных механизмов носит характер условностей, зависимости от личностного момента в властеотношениях, не может быть понято как форма точного и полного прогнозирования и структурирования власти самое по себе. Государство носит технически обусловленный характер, не может быть понято в отношении самое себя как это может быть необходимо в отношении неперсонифицированного круга лиц.

Невозможность властвования проистекает именно из самих парадигм власти, и более того, когда возникает само по себе властное отношение элементов применительно к той или иной среде бытия в возможности мы можем говорить о том, что само по себе бытие в возможности в данное время и в данном месте точно отличается в своей организации от какого – либо личного момента в познании. Власть возникает всегда как возможность повторения и возможность повтора вне зависимости от личностного. Если конечно, речь не идет об обратной схеме, где личностное преобразует само властное начало подчиняя его себе… но это опять же может быть только в отношении техники властвования, только в отношении государственной власти, при этом мы не должны забывать то, что до этого властность уже захватила человека, сделав его формой отношения к реальности, его формой уверенности в данной реальности. Именно поэтому все творческое, все неорганизованное, все негарантированное властью, не утвержденное формой властвования над самим собой и над теми, кто подчинен тебе в силу того, что находишься с ними в одном и том же месте в одно и то же время, — есть ничто для общественного, для общества, не представляет никакой ценности, стремится к тому, чтобы быть уничтоженным в рамках организации социума, как таковое явление организации. Что же можем мы противопоставить таким законам организации, если говорим о рождении нового типа субъектов, обладающих, например универсальным законом решения всех проблем и задач, а с другой стороны желающих иметь в своем распоряжении аппарат реализации данных задач в области действительного, при этом субъект не должен меняться в отношении количественного и качественного: не Карл Маркс и Ленин, а именно карл Маркс с властью Ленина. К слову сказать, данные два примера только предстоит оценить и понять историкам. Мы не можем видеть пока все полезности того пути, который дал нам этот пример, но благодаря людологии, мы можем уже сегодня сказать, что субъекты преобразований грядущих веков несомненно будут делать именно в таком вот духе – от универсально точной идеи к противоречиям реального, к противоречиям забывчивой энтелехии автоматизма, к противоречиям властного момента как в самом познании, так и в отношении реализации результатов данного познания в действительности.

Динамика мысли всегда представлена качественным несоответствием в форме воплощения данной мысли в действительность. Именно поэтому возникает консерватизм, который есть ничто иное, как результат опосредования бытием в возможности уже готового имеющегося в действительности результата мысли в ее реализации в действительности. Плюс, конечно же, добавление к данному продукту в его результате познания каких – либо своих форм бытия в возможности. Это позволяет с одной стороны «оперативно реагировать» на запросы действительного в области соответствия каким — либо параметрам общественной организации, во – вторых: быть точно гарантированно уверенным в отношении того, что данная форма организации является устойчивой и стабильной по отношению к тому или иному кругу вопросов в отношении перехода бытия в возможности в действительность. Иными словами позволяет положиться на точно таких же субъектов познания, как и сами властвующие (тех, чье бытие в возможности идет не по пути структурирования независимых идеальных объектов организации социума, а по пути определения, расширения внутреннего круга до пределов внешнего). Соответственно, такой путь и может быть поддержан, оправдан и технически исполним в представлении о тех или иных методах и формах организации. К тому же кворум голосующих в пользу разумности всегда будет на стороне консерваторов. Беспроигрышный вариант и единственно верный в условиях современного общественного развития. Таким образом, нам пока остается на первый взгляд только анализ существующего в области власти с целью ли указания на то каким образом можно реформировать данную систему, или же с целью формирования типа новой системы организации властных отношений в том или ином социальном конгломерате форм. 
Само сознание имманентно содержит в себе необходимость власти, если мы понимаем под властью именно формы обеспечения зеркальности энтелехии к содержанию предварительно сформированного бытия в возможности. Здесь же мы обнаруживаем противоречие консервативному бюрократическому отношению властного — власть это всегда то, что сформировано предварительно, это всегда необходимость и целесообразность, которая является формой планирования и прогнозирования. Именно здесь недоставало того, что есть плановость и случайность; форма понимания случайности ( сравните с синхронистичностью Карла Юнга) порождает для субъектов личного властвования желание захватить власть, захватить сердце формы организации властности. И здесь мы можем точно отметить, что данность ситуации складывается не в пользу субъектов консервативного толка. Субъект консервативного содержания есть, прежде всего, субъект упадка и не – достоверности духа. В то время как наш субъект планирует и делает для самое себя привычным то, что для властно- консервативного субъекта является лишь стечением случайных, благоприятно случайных обстоятельств.

Власть это свойство энтелехии, возникающее в весьма хрупкой парадигме, которая называется социумом и именно поэтому мы должны сказать о носителях властности. Для социума характерно именно то, что носителем властных функций является человек и без него невозможна парадигма… для оркестра, например, целевой причиной которого является воспроизведение из бытия в возможности (ноты, представления о звучании) энтелехии музыки, сама власть находится уже в бытии в возможности, в том, как оно реализуемо в том каким ему должно быть… ибо есть принятые в этом отношении именно физиологические формы понимания и структурирования необходимости результативности- звучания музыки. Человек порождает свое сознание в музыке, в ритмичности музыкального, музыка одна из первых форм отличия, внешнего, разумеется, человека от дикого мира (см. Леви — Стросс «Мифологики»). Для социума можно было бы привести такую параллель – право, как бытие в возможности, мораль, субъектов сведенных определенными формами организации в единый целый механизма организации, и наконец, само звучание, переходящее в форму гармонии социального плана… если бы не одно но… уничтожение ритмики и уничтожение согласованности в отношении оркестра уничтожает музыку, делает ее уже не музыкой, ибо она есть и результат, и форма существования оркестра; для государства, для социума ситуация в корне иная: результативность реализации всегда лежит за пределами реализации и, более того, сам процесс реализации не тождественен энтелехии, в силу того, что существует разница в субъекте восприятия, в отношении тех, кто есть движущая причина реализации, и тех, кто теряет сам продукт; разница их перцепций накладывает все те же дополнительные отпечатки, все те же дифференцированные формы организующего в отношении бытия в возможности и бытия в действительности, как форм отпечатывания власти в БВВ неперсонифицированного круга лиц.

Власть торгует значением в отношении как идеальных, так и материальных форм бытия в действительности являясь пределом знания. Именно поэтому разрушения самого алгоритма перехода бытия в возможности в действительность не может унифицировано восприниматься всеми, ибо у всех нет и не может быть «слуха». Власть, а в особенности государственная власть, это исполнение музыкального произведения для глухих. И мы судим о власти именно как глухие как те, кто не может и не хочет быть причастным к тем или иным формам властности…
Для личной власти, власти, например личного момента в познании, власть представлена вообще как суета по сцене, без всякой оправданности смыслового содержания. Содержание бытия в возможности личного характера скрыто, и доступно только в части допущения самое себя, собственных форм уверенности для субъекта личной организации, личной парадигмы власти. 
Власть, структурирующая социум отношений всегда вычленяет из существующего бытия в возможности общие типы организации, и опосредуя их, формирует бытие в возможности, которое затем и реализовывается в действительность на основе властного элемента. Но при этом те девиационные формы, которые не составляют общественного в области объектов анализа властного остаются за пределами познания, властного познания, что приводит к формированию (если не происходит реформа самого властного познания) «дыр», заполнение которых в конечном итоге может привести к уничтожению самой властной формы организации. Так, например, было во всех революциях любого народа.

Власть всегда остается загадкой для нашего субъекта, до тех пор пока он не изменит своей качественности, а, следовательно, перестанет быть тем самым субъектом, существующим в форме незнания к своей возможности превращать материю в форму на основе ряда форм организации материи. Что можем мы сказать в данном отношении для неопределенно широкого круга лиц, тех, кто подвержен властному воздействию, тем, кому приходится сталкиваться с властью, так или иначе, в той или иной форме ее проявлений? Их существование всегда будет лишь формой отражения воли властвующего и поэтому, наверное, от того насколько точно и полно он улавливает веяния содержания бытия в возможности данного неперсонифицированного круга лиц, зависит его состояние как властвующего, как того, кто призван иметь социальную материю, преобразуя ее общественную форму.

Власть сопряжена всегда с изменением качественности отношения субъекта, она не может быть соподчиненной бытию в возможности всех и именно поэтому власть всегда и для всех некоторая инородность, ибо она однородность в части самое себя для любой группы игр, любой группы отношений. Соответственно, качественность власти можно представить как определенный осадок от вмешательства в ту или иную сферу организации по бытию в возможности и действительности. Что может противопоставить человек власти — ничего: хаотичность бытия в возможности, подпитываемого собственными тщедушными формами уверенности, случайностью полярности того ли иного мнения… против формализованного бытия возможности, точного в своем исполнении и одинаково безразличного к неопределенному кругу лиц в отношении их качественного бытия в действительности. Поэтому властному моменту никогда не навредят личности монолитного плана, личности точные в отношении любых форм организации как по бытию в возможности, так и в отношении бытия в действительности, личности, бытие в возможности которых всегда и везде предусмотрено как одинаковая форма точного и непосредственного контроля самое себя и результативности самое себя в области действительного вне зависимости от степени происхождения данного действительного.

Личности, которые в той или иной степени осознали систему воспроизводства властных отношений, как отношений именно точного и пропорционального понимания того или иного бытия в возможности, как результативности игр, как формы легкости отношений, и, соответственно, формы верности в том, что быть не может уже изначально … до начала осуществления властного момента в познании, в части реализации того или иного бытия возможности посредством действительного…

Власть, как и любая другая парадигма бытия, в своем генезисе появляется как идея именно как бытие в возможности, которое преобразуется, в конечном счете, в действительность, такова индивидуальная парадигма власти. Такова индивидуально – общественная природа власти. Конечно, общественные формы властвования, тем более государственная власть уже существует в форме тех или иных конгломератов, присоединение к которым невозможно без их изучения и точного принятия в отношении собственного бытия в возможности… но для индивидуума власть рождается как форма идеального отношения, как форма идеи. Это, прежде всего, есть для него открытие в самом себе качественной противоположности тому, что есть сейчас и того, что может быть в случае властвования данной идеи. И, как мы уже говорили, данность в восприятия меняет отношение качественного и количественного уровня в отношении неперсонифицированного круга лиц. Индивидуум не находит в себе ни встречности, ни подобия тому бытию в возможности, которое для него составляет власть, он видит всю свою ничтожность перед тем образом возможности, которое корреспондирует ему БВВ власти и здесь первичная качественная реакция – не принятие своей действительности, отказ от нее. Уход от реальности может быть не только в форме внутренней замкнутости и отчужденности в отношении неперсонифицированного круга лиц, но так же выражаться как действительное удаление самое себя в отношении того времени (качественного отношения жизни), которое несет в себе властные функции, является таковым по своему содержанию, а, следовательно, может корреспондировать его и индивидууму. Дон Кихот, уход на войну добровольность призыва в армию, поступление на государственную службу- это все проявления того самого желания быть в сфере властности, быть включенным в орбиту хоть какой- то стабильности отношения по реализации бытия в возможности в действительность. Соответственно, нет и не может быть лучше состояния, чем реализация положительным образом отрицательной качественности состояния властности (предыдущая оценка самое себя в отношении бытия в возможности властности по отношению к самое себя в отношении здесь и сейчас). Это похоже на формирование жемчуга, плетение один на один, формирование поэтапное и постепенное и, конечно же, во многом хаотичное в своей первоначальной основе, но безгранично приятное в своей конечности познания части самое себя как властного элемента… таков путь тех, кто входит широкими вратами.

Но есть и те, кто выбирает узкие врата. Те, кто сосредотачивает свое внимание на том, что есть самое в себе личное, что есть форма точного и уверенного отношения к бытию в возможности самое себя как властного момента в познании. Данный субъект понимает, что путь его лежит, прежде всего, через личное отношение к вечным формам. Именно он является самым точным в отношении самой парадигмы власти, в отношении неперсонифицированного круга форм организации властности как таковой и поэтому может быть точен и неумолим не смотря ни на что …

Формирование унифицированной результативности реализация парадигм в силу принципа подобия влечет за собой так же и формирование унифицированных субъектов властвования. Именно формирование тех, чье бытие в возможности сопоставлено объектам результата власти как зеркальности реализации. Данное бытие в возможности, расположенное не в рамках собственнического отношения, но уже как метод восприятия однородного качественного начала позволяет говорить о том, что данные субъект стоят в основе бытия в действительности. Соответственно, их роль не может быть пассивной, они опосредуют бытие в возможности, констатируя его правильность и, соответственно, начинают сначала автоматически, а в части личного момента вполне осознанно задавать критерии и параметры надлежащего оформления власти, формирования властного элемента бытия в возможности в отношении к действительности, не включенной в сферу реализации. Форма, в которой это происходит так же носит игровой характер, который в своей основе является производным от существующего бытия в возможности и может быть воспринят как искусственный со стороны тех, кто данное бытие в возможности не воспринимает и не является в этом отношении субъектом реализации. Формирование данного класса как класса правления происходит вовсе не по причине корыстности интересов, или подобным этому образом — все дело в том, что принцип встречности остается незатронутым, но подчиненным организации подобия, именно это формирование «своих» своей организации социума и ведет к тому, что образует сгруппированность субъектов, одинаково воспринимающих однотипные формы реального…

И здесь может возникнуть вполне закономерный вопрос. Все это так, но в чем же собственно генезис властного начала? В чем то, из чего получается сама однородность объективирования, которая позже становится предметом и почвой для появления этих самых субъектов организации бытия в возможности, этих самых властных субъектов? Что есть первопричина и каким образом формируется возможность однородной энтелехии, вне зависимости от времени и места в отношении чего лежат механизмы формообразования данного бытия в возможности?
Для того, чтобы ответить на этот вопрос в его историческом отношении нам придется обратиться к истории тотемных культур…откуда наши представления и как эти представления живут в оторванности своего бытия в действительности вне своего собрата, как они погибают и каким образом могут быть воспроизведены в рамках того, что называется нами культура?
Это вопрос в достаточной степени необходимый для нашего исследования, который не может быть отринут и переведен в область исследований науки, не относящейся по своей методологии к нашему исследованию.

Тотемность, возможность организовать самое себя коллективом, появляется именно с воплощением в сознании принципов организации природы. Человек перенимает бытие животных из перцепции внешнего бытия животного и понимания их, и уточняя их в самое себя как единого монолитного целого. Отсюда наши представления о коллективности, наши представления о том, что есть принцип организации социума. Первоначальный человек, вообще человек, будучи одинок перед миром устроенным в отношении самое себя как форма гармонии однозначно обречен на копирование этого мира в области своего сознания, на структурирование мира природы в самое себя. Такова функция игры в первичном ее варианте, она творит идеальные копии мира природы в отношении социального бытия человека. Тотемность возникает именно в области закрепления и формирование бытия в возможности человека в отношении самое себя. Рождение сознания – это вторичный продукт установления связи между первичными формами (стая волков, наблюдение за стаей волоков), и вторичными уже человеческими формами — ритуалы танцы, тотем волка, принципы взаимоотношений и так далее. То, что мы называем сегодня малопонятным для понимания термином «инстинкт», все, что мы связываем с областью общего между нами и животными является нашими же формами рассуждения, списанными в области прошлого с механизмом отражения к природе (внешние перцепции). Намного удивительнее построение бытия в возможности к бытию в действительности в данном отношении. БВВ приращивает к себе все, что сопоставлено ему по бытию в возможности и в действительности, таким образом, образуя многослойный конгломерат рассуждения в отношении того или иного предмета с своими формами точности рассуждений. Сохранение по бытию в возможности носит уже чисто социальный характер -не допускать сознательности девиационности. Сознательность, прежде всего, рождается из ритмики копирования, она есть протяженность во времени. То есть то, что существует в антагонистичной форме уже принятому бытию в возможности и существует открыто, то есть сознательное трансформирование и отступление от уже существующего. Это карается. Первичная форма понимания случайности — это понимание вне временное, которое является предметом чей – либо перцепции. Так в принципе возникает наше представление о необходимости и случайности применительно к той или иной области бытия в возможности социального плана.

Ритмичность времени рождается из чисто физиологических плоскостей пребывания в определенности состояния по бытию в действительности. Для того, чтобы поддерживать тотем необходимо участие в сфере особого чувственного (танец, обряд), но само по себе данное представление всегда изолировано рамками участия с телом, рамками необходимости пребывания физиологического свойства. Здесь воля и коллективность бытия одного человека не может быть против способности и возможности всех; рожается представление о необходимости шагов в отношении пребывания в состоянии и о том, каким образом данное качественное состояние может быть поддержано соответственно ритуалом танца. Таким образом, появляется постоянство восприятия материи, называемое нами сегодня сущностью. Структурированность как ритмичность цикличности пребывания в определенное время и в определенном месте в роли определенного типа. Далее качественное деление ( профессии) и так далее уже имеет чисто количественную оценку; все субъекты социума, опосредованные в своем отношении к определенной символике организации одновременно не могут участвовать в реализации бытия в возможности и, соответственно, они не являются формой монолитности, но составляют общественную причастность, которая в дальнейшем ( и на основе которой) структурируется, например такое понятие как целесообразность бытия в социуме.

Качественная однородность «здесь и сейчас» к формальной дифференцированности иерархии.
Данный вопрос во многом интересен для государственной организации власти. Именно в государстве возникает необходимость территориального присвоения власти. Государство приходит на смену тотемности и мифологической организации социальной материи, именно там где количественность субъектов уже не может поддерживаться рамками физиологического присутствия; ритуал уже не может обеспечить синкретичность существования всех в рамках самое себя, ему на смену приходит формирование области, которая не подвержена волнению прерывания в области цикла «день — ночь»; то, что может соединить в единое целое качественную разнородность множественности субъектов организации. Территория, понимание пространства за рамками физиологически ощущаемого и доступного, возникает опять же из невозможности чувственной перцепции, при том, что само по себе бытие в возможности пролонгируется в отношении единого значения за данность чувственной перцепции. Возникает необходимость понимания в рамках единого значения, реализующегося в одинаковых условиях и одинаковым образом на всей территории, унифицированное восприятие. Таким становится государство, именно государство становится формой отношения между множественностью лиц, связанных воедино знанием общего образа. Государство появляется как единое поле значения, поддерживаемое согласованными конгломератами парадигм в части движущей причины в области бытия в действительности. Именно здесь появляется сначала территориальная гарантия преемственности значений (те самые символы власти, заверения, грамоты законы как унифицированность предписаний и так далее), и, наконец, временные (когда появляется преемственность по отношениям принципов встречности и подобия, наследование власти).
Власть здесь уже выступает не как то, что есть в отношении самой целевой причины, а как необходимость при том, что знание уже сформировано в n- м поколении бытия в возможности, следовательно должно быть реализовано в области действительного. Таким образом, мы можем сказать, что искусственность государственного образования носит весьма обусловленный характер внешней необходимости естественного плана (размножение). Открытие того, что возможно не только заимствовать и преобразовывать бытие в возможности, но так же его и произвольно формировать на основе уже существующей базы познания, приводит к необходимости формирования бытия в возможности качественно однородного и, конечно же, универсального плана для части движущей причины по бытию в возможности движущей причины. Формирование данного бытия в возможности точно и полно должно отражать способность субъекта управления к реализации любого БВВ. Соответственно, система выстраивается не на отличии качественного уровня по функциональности, а, наоборот, на унифицированных принципах, при том, что закрепляется как территориальная форма обособленности реализации, так и противовес ей — возможность детерминирования энтелехии вышестоящего звена по отношению к нижестоящему.

При этом, не меняется отношение качественного содержания, что свидетельствует уже о самостоятельной сфере реализации бытия в возможности движущей причины бытия в возможности власти.

Власть и управление.
Власть и управление, как правило, сопутствуют друг другу в отношении рассуждения о власти в социуме. Мы можем отметить, что это не имманентные друг другу понятия. В своем генезисе управление возникает как реакция на дифференциацию реализации бытия в возможности по двум основаниям: время и дифференциация субъектов. То бытие в возможности, которое может корреспондировать субъект организации является необходимостью понимания для определенного круга лиц и именно поэтому мы не можем говорить о том, что есть познание применительно к неограниченному кругу лиц. Мы можем лишь пытаться познавать и узнавать о скрытом бытии в возможности применительно к неограниченному кругу возможных вариантов. Соответственно, необходимо точно знать, что то или иное бытие в возможности будет реализовано в определенном времени и в определенном месте изначально в самой власти самого примитивного плана. То, что это бытие в возможности по своей организации может быть реализовано любым субъектом, обладающим определенностью встречности и подобия – является первым условием возможности управления. И здесь важно то, что управление выступает системной функцией создания направления в отношении бытия в возможности, в его реализации. Корректировка бытия в возможности ведет к тому, что появляется необходимость постоянно знать в какой степени тот или иной элемент переходит в возможность. Насколько он является формой опосредования бытия в возможности и каким образом он может быть продуцирован в отношении неперсонифицированного круга лиц. Естественность здесь является свойственностью перехода в отношении другого субъекта организации.

Время — это второй фактор. То бытие в возможности, которое единожды сформировано и подвержено перцепции необходимо реализуется в удачной для себя или неудачной форме. Вопрос о том, что есть здесь приказ это вопрос применительно к неопределенному кругу лиц. Мы не можем говорить о том, что есть бытие в возможности, полагаясь только на собственность познания. Бытие в возможности приписывает качественность отношения в социуме, исходя из его реализации, поэтому оно подвержено детализации со стороны своей реализации в форме той и иной игры. Направлять можно с помощью дифференциации бытия в возможности применительно к обстоятельствам места и времени при том, что существует точная уверенность, что они произойдут, но при этом ситуация чувственного плана « здесь и сейчас» данных обстоятельств не существует ( так называемое необходимое условие). Итогом такого формирования бытия в возможности может быть именно структурирование представления о том как должно быть. Самая простейшая форма, которая встречается и по сей день это «наказ Отца сыну». Это выражается и оправдано тем, что человеку свойственно абсолютизировать полученные им представления, делать их формой соответственно понятия и собственной уверенности, с которой и за которую можно умереть, передача данного опыта последующим поколениям формирует уже не только само поколение по основаниям подобия и встречности, но и позволяет вкратце алгоритмировать бытие в возможности личности, сформировать для нее область реализации. Таким образом, налицо формирование именно административной команды, которая по своей распространенности и неперсонифицированности, как таковая вовсе не воспринимается в данном ракурсе.

Для государственной власти характерно именно программное отношение к самое себя, декларативность своих положений. Как видим и здесь временной фактор является весьма священным фактором состояния, без которого в принципе в достаточной степени сложно адаптироваться применительно к той или иной сфере бытия в возможности и действительности.
Управление как обеспечение власти как ее сопровождение как то, без чего не может быть зеркального перехода бытия в возможности в действительность. Таково соотношение власти и управления.

И здесь отметим, что вполне реально и возможно в сегодняшних условиях развития средств передачи бытия в возможности и его преобразования, формирование системы альтернативной системе государства. Само государство создается как остаток именно неудачного управления, как форма, которая в своей сущности есть груз, балласт для любого путешественника современного мира.

Формирование альтернативной реальности, продуцирующей совершенно иные значения, в которых нет места слабости познания – вот то, что можно сделать сегодня. Создание нового мира этим занимается почти каждый мечтатель – прозреватель душ, но в данном случае мы только плетемся за формой распространения бытия в возможности, которую стоит перестроить и развить в будущем.

Девиантное отклонение может быть полезным, но не настолько, чтобы полностью преобразовать формы развития неограниченного круга явлений.
На сегодняшний день может показаться весьма интересным тот факт, что познание перестает быть формой уверенности, оно есть некоторая данность, которую можно преобразовать в необходимость и заниматься этим можно не иначе как на основе людологии.

Власть как снятие противоречий.

Власть в части возможности представлена монолитом, в организации которого тонут любые возможные формы противоречий как по бытию в возможности, так и по бытию в действительности. В этом отношении власть является сферой однозначности и это необходимо понимать, отринув в сторону разговоры о моральности власти, ее согласии с общественными формами БВВ. Если истина существует в рамках реального времени, то она существует именно в области общественного бытия в возможности, в то время как власть (государственная власть) является квинтэссенцией общественного бытия в возможности и не может быть воспринята как таковая форма организации вне зависимости от того или иного мнения или рассуждения одного лица. Соответственно, применительно к области самоорганизации в отношении структуры самое себя не может быть речи о том, чтобы констатировать противоречия по бытию в возможности. Они могут быть только по бытию в действительности в случаях описанных нами выше, но на это существует целый аппарат снятия противоречий действительности, то, что обычно называется организованным насилием (спецслужбы, суды, тюрьмы). Но само по себе насилие не дает ничего, кроме как физиологии состояний, игра государства в насилие это, прежде всего, опосредование по бытию в возможности, которое необходимо должно быть продуцировано в области бытия в действительности.

Противоречие власти как монолиту, конечно же, составляют те парадигмы, которые подпитываемы нерегулируемыми формами перехода возможности в действительность. Это те формы организации социальной материи, которые еще не являются или не могут являться общественными формами бытия в возможности. Общественное по своему определению является врагом данных парадигм и находится с ними в отношениях противоречиях. Можем ли мы сказать, что данность организации представлена как необходимость? Безусловно. Все те противоречия, которые имеются в данной области социализированны и не могут быть оправданны ни с точки зрения бытия в возможности, ни с точки зрения подобия по бытию в действительности. Соответственно, вопрос в отношении употребления тех или иных форм организации превращается в вопрос реального взаимодействия с общественным в части его полярности по личному и индивидуальному БВВ.

Власти приходится снимать противоречия не только по кругу субъектов, но так же и в отношении времени. Прошлое, настоящее и будущее. В особенности, если это реформаторские начинания, тогда проблема становится в достаточной степени актуальной (тождественность личной парадигме организации бытия в возможности).

В целом можно сказать, что энергопотери властной функции можно свети к минимуму посредством формализации того или иного значения в области бытия в возможности таким образом, что данное бытие в возможности до процесса своей реализации было лишено противоречий. Так, например, весь парламент как предварительную форму снятия противоречий можно заменить методологически верной концепцией и алгоритмированными приемами рассуждения. Это позволит не только сэкономить затраты собственно на власть, но так же и упростить само государство, а в своей перспективе свести его действительно к статусу каменного топора в музее (именно государство, но не саму власть, прошу заметить).

Синхронизация реализации бытия в возможности в действительность в разное время в разном месте, но при выдержанности качественного отношения (суммы элементов переходят в реальность), является первым условием властвования, первой формой организации, которая позволяет де- факто констатировать власть как форму и свойственность энтелехии. Именно здесь мы можем говорить о властности с точки зрения возможной преемственности руководством данного процесса. Сам по себе данный процесс синхронизации может быть построен на личных формах участия, на той или иной степени алеантности, но в целом он не может быть тождественен по природе организации малого или среднего звена, он есть форма присущая отношениям антагонистического плана, отношениям формы частности над формой необходимости.
Иными словами в самом начале генезиса власти мы можем говорить о ней как о форме однородности значений применительно к распространению качественности парадигм по отношению к их количеству. Количественность парадигм распространяется применительно к условиям времени и места. В самой организации социума заложено стремление властности, так как абсолютизация последнего отношения позволяет говорить о возможной полной отмене издержек социума в отношении организации самое себя. Абсолютная властность равносильна полному отсутствию управления, это тот же навык, но только в области осознанности и прогнозированности, как самого бытия в возможности, так и его процесса реализация в действительности.

Первично власть так же стремится к отсутствию индивидуального в отношении механизма реализации бытия в возможности. Это бытие в возможности позволяет говорить о том, что данность развития может быть представлена как форма реализации личного вне личностного плана.

Унифицируются не только способы отношения и восприятия того или иного значения, но и конечность отношения к ним. Власть предстает как форма необходимости, как форма должности по бытию в возможности и бытию в действительности. Бытие в возможности становится формой органичного переживания для личности, в отношении власти же оно предстает как некоторая форма отчетности… как форма проверки соответствия идеального реальному, тому, что и есть власть.

Не следует путать организацию власти как уже состоявшегося необходимого свойства перехода возможности в действительность, и власти как того, что возникает в силу определенной сформулированности бытия в возможности (даже, если это бытие в возможности и было продуктом властного влияния на ту или иную форму среды, до этого не представлявшую из себя формы унифицированного значения). Последняя в данном случае воспроизводит власть в самой целевой причине, власть не размещается в области движущей причины, как форма и свойственность перехода, она уже предстает в целевой как заданная необходимость реализации в отношении материальной причины бытия в возможности. Соответственно и сама реализация носит властирезультирующий характера, является следствием реализации властного отношения в прошлом. При этом очевидно, что из области данного властного отношения уже изъяты так называемые движущие формы организации. И, наверное, именно поэтому следует отметить, что данность организации является полностью социализированной. Первоочередная задача власти как формы существования – это, конечно же, формирование и создание именно таких автоматизированных парадигм, реализация которых и будет соответственно формировать образ социума в его приемлемости воспроизводства (игра любой формы, как известно не только не является формой самостоятельной субстанции, а, наоборот, формируя то или иное явление, структурирует его сообразно необходимости содержания целевой причины парадигмы).

Для того чтобы можно было констатировать саму властную парадигму необходимо, прежде всего, конечность значения. Именно оно, то, что позволяет констатировать завершенность энтелехии, играет ключевую роль в определении самой власти как свойства перехода бытия в возможности в действительность. Даже, если мы обладаем всем спектром игровой атрибутики бытия в возможности, всей суммой необходимых параметров движущей причины (подчиненность, единоначалие как возможность снятия противоречий по БВВ), но при этом не имеем четкого критерия для определения процесса завершения перехода энтелехии в область чувственного прошлого, то мы не можем говорить о возможности констатации власти. Ибо власть в данном случае в своей номинальности перцепции третьего лица, которому будут доступны именно властные атрибуты по движущей причине и допустим по бытию в возможности, будет всегда включать в сферу целевой причины те моменты реализующей энтелехии, которые могут быть в своей причинности определены как случайные формы организации материи, как формы в корне противоречащие изначальной целевой причине. Дело здесь в том, что значение по восприятию бытия в возможности изменяется в отношении своего восприятия вследствие динамизма самой энтелехии. При этом последствия изменения располагаются не только в зависимости от своего значения, но и в непосредственности связи восприятия, и если это восприятие, как правило, принадлежит третьим лицам и не наталкивается на монолит скрепленности бытия в возможности по основаниям принципов встречности и подобия, то мы можем говорить о создании соответствующего дубляжа властных функций, а значит и содержания власти в рамках сознания лиц, власть воспринимающих и власти подчиненных. Данные факторы при том, что сама функция реализации носит весьма распространенный характер ( вне зависимости от места и времени), приводят к тому, что постепенно в данной среде нарастают социальные противоречия, снятие которых опять же может быть весьма затруднительным в виду того, что с одной стороны противоречия мы имеем власть, которая унифицирована в формах своего проявления по движущей причине (внешние формы движущей причины), а с другой стороны, перед нами неоднородное по качественности поле субъектов восприятия, бытие в возможности которых представлено разнородностью знания о власти. Соответственно, если власть в своей движущей причине начинает искать компромисс с формами данной неоднородности, она утрачивает функцию монолитности, и, соответственно, противоречие может решиться только силовыми методами, так как в отношении внешних перцепций (как сегодня говорят «психологически»), она проигрывает, а данные элементы чувствуют свою тождественность власти. С другой стороны, если власть начинает усиливать тенденцию к своему нарастанию и превращению в единый сплав и монолит форм организации, то данное противоречие переходит в форму стабильности, ибо противоречие неоднородных по качеству элементов становится таким образом организованным в отношении властности, что становится по своей природе антиподом властности, зеркальным антиподом. В основании такой стабилизации лежат, прежде всего, конечно же, принципы встречности и подобия, которые в своей структурной базе образуют качественность, ведущую к сплоченности.

Так, например, в свое время возникла организованная преступность, то, что сегодня называют организованной преступностью. Прогноз в отношении такого положения вещей может быть весьма печален. Дело в том, что изначально формирование предметности содержания властного бытия в возможности носит случайный характер в отношении перспективы развития по бытию в возможности технической (движущей причины). Власть включает в самое себя сферу своей гарантированности, те парадигмы, которые не являются сопоставимыми в отношении нее как не – власти (опять же по движущей причине). Соответственно, бытие в возможности движущей причины уже в властном состоянии претерпевает определенного рода изменения, которые сказываются на самом состоянии властного момента таким образом, что вступают в противоречия с первыми формами гарантированности реализации. Это приводит иногда к отсутствию значения как первичного, так и конечного, всем известно тупое « не положено». И сам субъект лишен формы понимания происходящего и самих объектов взаимодействия, находясь в отношении некоторой встречности и подобия для субъекта, он понимает всю комичность положения последнего и старается ему сообщить содержание своего мнения (что самое интересное сообщает). В итоге происходит то, что и должно произойти – власть оценивается как форма авторитетности в отношении структурирования социальной материи. Это обесценивание затрагивает первоначально только формы внешней организации, которые могут быть применены к ситуации «здесь и сейчас», но в дальнейшем это распространяется и на другие сферы, таким образом, власти приходится отказываться от предметности самое себя, если этого не происходит, то смысловое содержание властного элемента в данной форме организации (а власть необходима везде), привходит с другими субъектами, что влечет за собой соответственно уход от какой бы то ни было формы титульности и хаотичность в стадии реализации властного момента, применительно к управляемому объекту ( случайность возможной реализации, сила на силу, и тот и другой вариант не являются удовлетворительными для естественной формы организации социальной материи).

Обесценивание значения и сопутствующее ему падение авторитетности власти в отношении реализации того или иного содержания бытия в возможности является процессом пространным и во многом оправданным с точки зрения динамизма реализации, как самого бытия в возможности, так и его структурирования в тех или иных носителях.

В любом случае мы должны понимать, что данный процесс носит не только технический характер, но и оправдан с точки зрения преемственности и замены тех или иных властных функций организации. Мы не можем точно определить сферу, в которой должна развиваться власть и тем более не можем определить целесообразность власти вне самой власти, ибо власть сама определяет меру целесообразности по отношению к самое себя и тем конгломератам парадигм, которые она опосредует. Особенно не просто говорить о моделировании прихода к власти и тем более о том, чтобы изменить содержание властеотношений, в качественном понимании это всегда остается вопросом для уже властьпридержащих субъектов. Власть как таковая форма организации остается целым и неделимым объектом, вожделенной для субъектов таковой властью не обладающих. Власть это всегда некоторая гарантия реализации БВВ. Как правило, власть в социуме связывается с гарантированностью реализации в отношении содержания воли других лиц, но она связывается так же с необходимостью бытия в возможности тех, кто вынесен за пределы мышления властного субъекта. Этому предшествует, как мы уже говорили, либо формирование собственного сознания адекватно качественности властных форм, либо формирование властных форм адекватно собственности сознания. В любом случае справедливо сказано, что для того, чтобы властвовать над другими необходимо властвовать над самим собой.
В итоге мы можем говорить в данном ракурсе о мета- формах властной организации. Так сказать о пустотелых парадигмах властвования. То есть о таких, в которых властное содержание как таковое пусто и неадекватно значению. При этом появление нового значения, сама структура организации властных субъектов (движущая причина властности), является формой обслуживающей властное содержание и соответственно не может быть расценена как то, что является предметом замены. Структура изменяется, но не меняется само по себе содержание структуры в соответствии с общей направленностью качества целевой причины. Таким образом, можно отметить, что данность познания выступает как форма отношений, с одной стороны подверженных необходимости познания, а с другой стороны пребывающих в отношениях антагонистичности. Каждое из наших суждений может быть подвержено строгой критике, как минимум, с точки зрения причастности к тем или иным формам организации властности, властность предстает для нас как форма недосягаемости и поэтому наши все суждения о ней ничего не стоят в рамках здесь и сейчас, с точки зрения необходимости данной властности. Это касается предметно конкретных форм организации власти. С другой стороны, наши суждения могут определять содержание властности, если они продуманы в отношении обоих моментов (структурного формообразования), и соответственно представлены как форма необходимости познания в отношении неопределенно долгого периода времени. Но при этом нет необходимости полагать их несвоевременными содержанию власти, ибо последнее есть настоящая абсолютизация позитивизма. Власть не имеет значения отношения самое себя в оторванном виде от конкретики настоящего. Она не может выносить суждения о самое себя, суждения которые разрешают некоторую проблемность таким образом, что данное решение является готовой инструкцией к воплощению в области действительного. Таково свойство общих форм организации властного бытия в возможности применительно к действительному. Именно поэтому власть всегда целесообразна с точки зрения бытия самое себя для чего либо, но она не несет в себе смыслового содержания, так как последнее не является имманентно присущим власти, оно есть само власть в энтелехии перехода бытия в возможности в действительность и, следовательно, формообразуемо таким образом, что становится формой независимой в отношении перцепции любого субъекта не имеющего никакого отношения к власти.

Значение, которое реализует властная функция является формальным признаком, оно не влияет на то можем ли мы констатировать властную организацию, или нет; данность этого значения является формой необходимости для властного элемента и этого вполне достаточно для анализа властных элементов. 

В области классификации властности существуют другие основания для классификации по бытию в возможности и действительности, данные формы классификации являются весьма интересными, как с точки зрения перспективности их моделирования (сложение и вычитание), так и с точки зрения познания самой сущности властной организации.

Власть, как мы уже и говорили, не оставляет выбора на уровне понимания своей возможности как властности в отношении того или иного круга бытия в действительности. Власть относится к числу универсальных форм реагирования. Но в отличие от познания она не является абсолютизирующей парадигмой. Власть всегда детализированна в отношениях места и пространства, а равно и качественности субъектов отношений. При этом с нашей стороны было бы большой ошибкой анализировать власть как свойственность энтелехии одного человека, или закрепленность сознательно качественного отношения за одним человеком. Власть это всегда форма отношений между нескольким, как минимум, людьми, которая выступает реализацией целого комплекса бытия в возможности в отношении данных индивидуумов. С одной стороны, власть есть форма действительного, нет никакой власти без действительности ощущений, действительности соответствующей динамике качественного, с другой стороны, власть невозможна с нуля, и властвующий и подчиняющийся должны обладать комплексом взаимоподобных представлений относительно самое себя в целостной парадигме властности, чтобы сама реализация бытия в возможности в действительность носила форму гармонии согласия, либо гармонию острейшей борьбы.

В целом следует отрицать качественность изменения, если она непосредственно обнаруживается в поле бытия в возможности одной стороны, при изменении ее качественности в области другой. Власть всегда есть форма, которой безразлично качественное содержание парадигм. Форма, обретающая самое себя в пост — качественных оценках. Не может считаться качественной оценка, даваемая в рамках противоречия, как по бытию в возможности, так и по бытию в действительности.

Жажда власти всепоглощающа и качественность парадигмы индивидуального из случайной всегда трансформируется в общественный тип, в хорошо продуманный адекватный тип. При этом не может быть и речи и о том, чтобы личность превзошла общественные формы взаимодействия в отношении того или иного конгломерата представлений, или устоявшихся форм организации. … если речь не идет об обратной схеме формирования власти, когда личные формы противоречий, как по бытию в возможности, так и по бытию в действительности, которые ранее составляли всего лишь случайность проявлений, не стабилизируются личностью как необходимость и не навязываются необходимому кругу субъектов организации. При таком отношении можно говорить о том, что сформирован тип властвования. Тип, при котором личные формы организации, навязываются общественному для личности. При такой схеме необходимо уже говорить о методах властвования. При том, что в первом случае сама личность становится инструментом власти общественного бытия в возможности, она становится механизмом в отношении проведения в чувственного общественного бытия в возможности; в нашем случае наоборот личное бытие в возможности проводится в общественную среду таким образом, что подчиняет себе общественное, становится для него необходимостью и поэтому становится его основной и необходимой частью. Но каков алгоритм такой властной победы, формирование такого уровня власти и возможно ли это вообще в отношении исторического, в отношении хоть сколько ни будь заметного отношения перспективы развития на сотни лет, при качественной однородности одного дня?

Думается, что многие данные вопросы мы могли бы с успехом решить в ходе множеств исследований различного характера, но неизменным для нас остается вопрос качественно – нового уровня, — метод познания власти и эффективность данного познания для приобретения действительно властных рычагов.

Первичность материи при отношениях различной формы и, наконец, вторичность сознания, веры в то, что это действительно случилось, и что это действительно получилось. Можем ли мы сказать, что существует реальная возможность построения таких схем, реализация которых принесет нам пользу в отношении инжиниринга того или иного уровня социальной материи?

Состояние власти, состояние субъекта власти подобно эффекту личного момента в познании, когда все исполняется само собой, когда между мыслью и действием воплощающим эту мысль в действительность, нет никаких собственно личных действий, есть лишь только форма уверенности, есть лишь значение, есть только умение сформулировать задачу и преобразовать ей материю. И без этого не может быть никакой речи о том, чтобы не решить вопрос для самое себя, своего представления в отношении властности в отношении властного субъекта. Соответственно, вопрос о том, что есть властный субъект, это не вопрос личного плана, не может быть личности там где, есть власть – это необходимо запомнить, тем более там, где есть государственная власть. Есть движущая причина, которая окрашена и сформирована качественно таким образом, что может быть формой проводника бытия в возможности в действительность на том или ином уровне его распространения в отношении реализации в действительность.

Зеркальность энтелехии бытия в возможности в действительность не может быть спрогнозирована таким образом, чтобы могло быть реализовано, все бытие в возможности, может быть только та ситуация, при которой реализуется уже реализованное бытие в возможности, так сказать «обкатанное» бытие в возможности, а, следовательно, удобное для реализации (воспроизводство).

Привычка к власти всегда сопряжена с изменением ощущений не только чувственного, но так же и внечувственного плана. Меняются методы и формы структурирования бытия в возможности, меняется сама форма рассуждения, есть некоторые провалы в автоматизме понимания тех или иных элементов. Сознание постепенно акцентируется (та динамическая его часть, которая сосредоточена на обрабатывании БВВ) на тех элементах, которые составляют предмет опосредования материальной причины и вне данных элементов уже в достаточной степени сложно понять форму и содержание бытия в возможности. Приходится акцентировать самое себя в общей сложности на тех элементах, которые оставляют желать лучшего в отношении неперсонифицированного круга лиц, иногда и их приходится вычеркивать за ненадобностью для властного элемента познания. В любом случае налицо некоторая странность содержания в отношении формы. Оставаясь по – прежнему той ли иной формой подчинения ( а ведь мы говорим о человеке, который становится всем из ничего) остается совершенно неприемлемым процесс, протекающий в сознании, данность этих процессов ведет к тому, что они совершенно утрачивают связь с реальностью, с тем, что есть реальность в рамках познания «здесь и сейчас», перестают быть формой отношения рацио, они становятся отношениями внепланового внечувственного мышления отношения, которые должно превзойти и отношениями, которые необходимо осмыслить в крайности их проявления.

Именно это в конечном счете вызывает ситуацию, становится полной и точной формой уверенности, именно это становится необходимостью данности опознавания и именно поэтому мы не можем говорить о долженствовании себя, пока сами себе не доказали для самое себя что мы есть. И только после того, как мы получили для себя и в самое себя моральность права властвования мы навязываем его другим и для других.
Поэтому мы ненавидим шарлатанов, тех, в чьих руках власть трясется и дрожит, опережая свое падение чваканьем о его предупреждении. Можно, наверное, сказать, что мы выигрываем чисто психологически, что мы можем делать только благодаря тому, что наличествует во время и точно смотреть в глаза смертельности и опасности бытия самое себя… но при этом необходимо отметить, что данность этого познания есть данность познания классового отношения, данность этого классового отношения и есть необходимость удостоверения в отношениях собственного характера. И может быть мы и не можем отнестись к властности образом более достойным, чем может показаться некоторым либералам от сегодняшнего мироустройства, но именно так и должны мы относится к ней. Как еще может происходить познание? Неужели оно не есть форма отношения к самое себя? Именно поэтому нам может быть всегда мало того, что мы имеем, и то, что мы имеем всегда мало для того, чем мы желаем быть.

Приобретение Властного элемента сознания это всегда изменение косвенно качественной характеристики по бытию в возможности и в действительности. Именно поэтому мы не можем говорить о субъекте властности как о форме бытия подобной в своей организации «остальным», тем, кто властвующим субъектом, как таковым не является. Это было бы неверно с любой точки зрения и, конечно же, это неверно с точки зрения теории власти. Человек, который стоит у опосредования бытия в возможности неперсонифицированного круга лиц. Человек, работающий с формами общественного бытия в возможности, не может соответственно быть формой подобия и встречности в отношении того, для кого он есть властность и для кого он есть власть. Гарант власти. Все это демократические шуточки в отношении равенства перед законом и судом, следует оставить эти формы жульничества с населением. Все те конструкции, которые были изобретены Великими Просветителями и которые положены в основу развития современности являются жульничеством чистейшей воды. Мы не можем говорить о равенстве, что бы под этим не подразумевалось. Это есть, прежде всего, отношения идиотизма. Ни формально –юридического, ни тем более фактического равенства быть не может, ибо в современном мире процесс формообразования власти является, прежде всего, процессом ее же изменения, процессом уже не равным в своей основе.

Равенство возникает как форма отношения между равноудаленными или равнодействующими формами, как по передаче бытия в возможности, так и по его обработке. Но на сегодняшний день мы можем с успехом констатировать тот факт, что множественность общественных вопросов опять же находится во множественности голов общественного. Все наши представления о свободе, о равенстве, о том, как должен ощущать себя индивидуум в области бытия в возможности и бытия в действительности все эти формы полагания существуют только в области мышления о них на основе государственных форм познания материи (права и свободы человека и прочее, все в рамках права.)

Причинно -следственные связи явления социального плана всегда ограничены собственно чувственностью субъекта суждения, тем кругом познания, который привык учитывать собственность судьбы. Поэтому во многом сложно отвечать по обязательствам прошлого перед необходимостью принимать решения в настоящем. Эта проблема бытового плана во многом определяет и стоицизм власти, но насколько она готова пожертвовать настоящим в угоду того, что принято считать в данном настоящем прошлым? Нам необходимо понимать предметность нашего исследования именно как то, благодаря чему вообще возможно властвование, при этом само понимание власти, как заметил наш читатель, рождается нами через методологию в достаточной степени отдаленную от форм уверенности властного типа и неподверженную доказательственной базе насилия. Вообще и сама методология рождается как нечто устраненное от предметности уже по определению как то, что должно противостоять предметности и поэтому должно быть присуще по определению как нечто из вне. Во многом казалось, что этим из вне может быть думающая прослойка общественного того, что принято называть интеллигенцией, пока решительные формы взаимодействия не расставили все по своим местам- сначала интеллигент, который отказывается от всего ради власти, потом власть которая ни перед чем не откажется от возможности объективирования самое себя в реальности. Различие форм и метода циркулирования информации и реализации материи в форму точно показала, что методом познания власти не может служить множественность мнений представлений аристократии рассудка и уже конечно толпы. Демократия и выборы как прямое познание дискредитировали себя и поэтому уже готовятся заснуть в реквизитнице истории. Нам необходима методология, определяющая века, методология аристократического толка, методология познания вне частного поля познания. До нашего времени власть могла быть познана только с позиции субъективного познания, познания обремененного чувственностью и опять же в чувственном. Поэтому сами обрывки бытия в возможности представлены весьма хаотично, если прибавить к этому хаотичность форм воспроизведения власти, то неудивительно, что само понимание власти сводилось именно к пониманию субъектов власти, носителей власти (элементы этого есть и сейчас — теория суверенитета) и определялось по ним. Органы власти, чья власть, форма властных полномочий и все прочее. Власть всегда привязывалась в парадигме к движущей причине и уже затем через данную движущую причину к признакам формальной и материальной. На самом деле данное мнение глубоко ошибочно. Власть, являясь имманентностью бытия в возможности никоим образом не принадлежит ее носителям, более того она совершенно независима от них, и этот факт может быть признан на основе многочисленных факторов обобщения по принципу тех или иных проекций (невозможность решения властью, конкретными субъектами тех или иных вопросов и проблем, невозможность понимания властного элемента в сфере тех или иных отношений). Мы можем с уверенностью сказать, что власть на сегодняшний момент, если и проявляет свою бессильность то только благодаря тому, что познание власти не носило универсального правильного характера, не было продиктовано стабильностью отношений познания.

Может быть, именно поэтому власть и представляет собой сегодня одну из форм первобытного отношения познания. Познания, которое обязательно стремится к чувственному опознаванию предмета познания. Данная форма отношения стремится непосредственно к власти, чтобы наконец уяснить себе, что это такое и каким образом оно может повлиять на сумму форм отношения по бытию в возможности. Именно поэтому построение четкой когнитивной системы может сыграть функцию не только гносеологическую, но так же и весьма стратегическую в отношении усечения «лишних людей власти», тех, кому в принципе не нужно познание как чувственная форма отношений.Умозрение как форма познания власти для всех и в равных формах убеждения. Может быть мы и можем объявить себе некоторую форму неуверенности или же наоборот уверенности в том, что наша задача так и останется иллюзией, но при этом не имеет смысла убеждать себя в обратном и говорить себе, что не стоит за нее браться только потому, что решение все равно лежит за гранью понимания метода опознавания данного решения в дальнейшем.

Нельзя познавать, не удивляясь тому как познаешь и в особенности благодаря тому, что познаешь. В этом сказывается непредсказуемость бытия в возможности, того, что обычно рядят в одежду истинности, при том, что и сама истинность, истина, выступает как конечная форма отношения после уяснение смысла, является своего рода чувственной категорией внечувственного субъекта познания, носителя бытия в возможности.

Можем ли мы сказать, что власть может быть познана, именно познана как явление без соприкосновения с властью, без того, чтобы быть во власти, пользоваться властью, которая признается тобою самим и теми, кто подобен тебе (а в случае с государственной властью вообще всеми, вне зависимости от встречности и подобия)?

Не является ли данная задача познания по своему образу тем, что должно быть прочувствовано и без чего не может быть вообще никакого познания? Этот вопрос в достаточной степени сложный, но в то же время весьма серьезный с точки зрения диверсификации в реальности всякого рода сомнений.

Парадигма власти совершенно универсальна отсюда проистекает возможность ее исследования не с помощью эмпирической чувственности (столь методологически универсальный метод и настолько же закрытый для доступа всех в отношении содержательности результативности познания), а на основе методов познания внечувственного плана, универсальных методов когнитивного порядка.

Именно поэтому можно точно выразить уверенность в том, что данность познания в отношении результативности власти является необходимостью на пути усовершенствования власти в части ее функциональных признаков.

Сама властная парадигма препарируется с достаточной легкостью на множественность оснований, устойчивость формальных причин позволяет производить довольно сносную классификацию последних. Здесь же предостережем от вечной ошибки, которую совершают исследователи, — формулируя и называя ту или иную группу признаков предметности, мы нисколько не говорим о том, что данность познания является необходимостью для тех, кто познает результаты нашего познания, наоборот мы заинтересованы в том, чтобы передавать именно методологические основы, на базисе которых стало возможным так же объективирование бытия в возможности, но получается почему – то именно наоборот — признаки тем или иным образом структурируемые методом и тем самым ему инкриминированные становятся формой познания данного предмета, совершенно устраняя саму форму методологии, сводя последнюю к чему — то техническому, вовсе необязательному, а потому лишенному внимания. Мы считаем данную ситуацию недопустимой ни с какой точки зрения. 

Власть не относится к тем парадигмам, знание о которых ( пусть даже унифицировано сформированное на уровне математики бытия в возможности), можно положить на полку временного анализа и забыть о нем. Это оборачивается, как мы можем, к несчастью, сегодня наблюдать, такими негативными явлениями как организованная преступность.
Совершенно неадекватно с другой стороны делать власть особым объектом познания, доступным ограниченному кругу наук, или даже одной науке. Это вообще ведет только к тому, что методология превращается в лопату, которой роется могила познания предмета исследования.
Метод не должен быть могильной лопатой для предмета исследования.

В вопросе отношений познания с массами субъектов познания можно было бы ограничиться фразой «да будет так как оно будет», веруя в чистоту и непогрешимость случайности в форме исторической необходимости, вполне в духе гениальности, но при той методологии, которому мы используем, и при том предмете который исследуем, это кажется маловероятным в части результативности. Гениальным примером того, что может сделать мысль в достаточно короткий промежуток времени с неограниченным и неперсонифицированым кругом лиц является Владимир Ленин. Именно его работы, именно его борьба связанная с тем, что мыслилось и с тем, что должно быть, привели к простейшему результату — приобретению властью положительнейшего момента- формы усечения противоречий в отношении самое себя как когнитивной системы воспроизведения значений.

Именно это должны мы добиваться в отношениях властного уровня, в отношениях властного порядка таким образом, как это можно пожелать при минимальности познания в отношении неперсонифицированности истинности.

Дробление властной функции нецелесообразно, но необходимо в развитии ее реализации. Пресловутое разделение труда тому лучшее подтверждение. Парадигме организации власти присуще самостоятельное времяструктурирование относительно личности, вовлеченной, персонифицированной в данной властной парадигме. Когда сама структура организации человека коренным образом отличается в части формальной причины от той или иной конкретной парадигмы (так сказать технически) и человек не может принять в отношении себя форм и методов, которыми достигается реализация бытия в возможности в действительность, тогда налицо понимание того, что время делится в плоскости «будущее – настоящее — прошлое» по отношению к парадигме. Для выполнения того минимума властного начала, который заложен в отношении того, чтобы можно было констатировать наличие той или иной формы бытия, если данная форма бытия присутствует в области познания, то, следовательно, мы можем говорить о том, что область познания ограничена собственно — познанием властного субъекта, либо субъекта, стремящегося к данной властной функции. Соответственно следует отметить тот факт, что данность для познания опять же выделена по субъектному составу.

Власть как социальное явление доступное для непосредственного восприятия любого. В том числе и не только для восприятия, является объектом многочисленных спекуляций в области свободного духа бедной философии. Так, многим формам организации социальной материи пытаются приписать функциональность власти ее атрибутику и, наконец, саму сущность властного. 
Одной из таких форм является и трактование власти мысли, именно как формы бытия в возможности, применительно к последнему как носителю собственно тому, что содержит в самое себя власть. Это ошибочное мнение. Мысль сама по себе не содержит никакой властной формы организации, она так же не является продуктом властного отношения реализации самое себя по отношению к той или иной группе субъектов. Только, когда сама форма реализации бытия в возможности проходит в форме унифицированного алгоритма через массовость сознания можно говорить о том, что создается основа для бытия той или иной группы властных парадигм. Это связано отнюдь не с влиянием массовости сознания, «эффектом толпы» и так далее. Это есть формообразование движущей причины. Массовость всегда являет собой некоторую форму унифицированности уже по определению самого массового, здесь действуют формы первичности и формы реагирования, которые являются первыми и последними в круге возможного восприятия по отношению к самой ситуации массовости. Иными словами – толпа. Масса- это сфера унифицированных форм обмена и реализации бытия в возможности. Именно в данных рамках определяется преемственность общности понятий, форм реагирования на тот или иной объект, именно здесь принципы встречности и подобия сведены к отношению невозможности познания, по отношению к ограниченности массовости, и поэтому не могут быть расценены как форма объективирования в отношении властности, но здесь же источник носитель власти, ее основы; масса не способна в силу элементов движущей причины выступать носителем того или иного бытия в возможности, точная и полная реализация которого в отношении отсутствия противоречий может быть идентифицирована как ситуация присутствия власти. Именно поэтому говорить о властности с точки зрения массовости, с точки зрения именно массы, тем более с точки зрения неперсонифицированного куга лиц — есть абсурд, который хорош только в цирке демократии.
Власть всегда является производной от целостного представлений о том, что должно быть, как должно быть. И с этой точки зрения она, конечно, связана в своем развитии преобразованиями социального плана. Так как первое представление о том, как должно быть возникает именно вследствие разрушения того состояния чувственного и осознанного бытия, которое и составляет предметность того, что должно быть. Именно то, что данность для анализа утрачена может появиться голое представление о ней. Так рождается время и неудивительно, что, чем быстрее происходят социальные преобразования во всех сферах универсальности деятельности человека, тем тверже наши требования к возможности формирования точности отсчета времени.
Именно таким образом может возникать форма причастности к познанию, именно таким образом, может быть, должен развиваться человек — через отрицание самое себя в короткие промежутки времени познания самого себя через некоторую данность воспоминания о себе. И не является ли сумма воспоминаний – первичной ступенью к мышлению в той или иной степени комбинированности познания.
Вся данность возможности вопросов в этом отношении исчерпывается универсальностью методологии познания, но при этом остается неразрешенной для того, кто призван пользоваться плодами данной универсальности- человека, включенного в орбиту именно истинных в плане чувственного представлений о бытии. Именно поэтому в отношении понятия властности, нам придется понять одну аксиому- познание феномена власти всегда образ «от человека к самой властности, для власти», необходимо понимать, как власть должна представиться тем, что она есть, а не тем, что в ней было бы удобно видеть окружающим ее объектам управления. И именно поэтому данность власти всегда должна опираться на суммарную стоимость познания самое себя, вне этого не может быть властвования, как формы перехода бытия в возможности в бытие в действительности, это путь вечных компромиссов и размывания, целевой причины в части ее представленности в материальной. Именно поэтому методология нашего познания должна быть пронизана веками анализа с одной стороны, а с другой — должна быть по возможности универсальной в отношении «любого настоящего» властности, того настоящего, которое само формируется для самое себя в отношении самое себя.

Зададимся вопросом в отношении того, благодаря чему вообще возможно властвование. Именно благодаря унифицированным формам опосредования и структурирования бытия. Что понимается по этими формами? Такое свойство материи, при котором ее содержание в части опознания конечного продукта объективации остается неизменным и приобретает форму точной и верной уверенности в отношении неперсонифицированности и неограниченности круга возможных субъектов познания. Именно таким, как нам кажется, видится возможность первичного анализа того, что является вечным признаком властности- символизма властности, символизма власти.

Именно мифологическое начало любой власти составляет предмет ее анализа непрерывным образом как в форме чисто внечувственной перцепции, так и именно в чувственной. Именно благодаря возможности символичного отражения времени возникла власть, по этой же причине стало возможными задавать параметров того, что есть власть в отношении к ее обязанностям, благодаря тому, что из власти было в свое время сделано мерило ее эффективности, применительно к понятию прав и обязанностей (права человека) — спасибо Великим Просветителям.
Наконец именно атрибутика власти позволяет нам идентифицировать власть как таковую в ее формах персонифицированного и деперсонифицированного отражения. Можно конечно пойти по метафизическому пути и выделить в отношении власти тот или иной круг форм определения — как то: место и время как составляющие движущей причины, проанализировать как они переходят в реальность, сформировать материальную причину в ее структуре парадигмы, наконец, выделить формальную и, конечно же, движущую, — это будет описательная парадигма бытия, которая сможет сыграть весьма неплохую службу в отношении понимания власти как феномена вообще, но ничего не скажет нам о возможности структурирования власти как того, что приводит в жизнь мертвую материю. Иными словами, нам необходимо описать власть как свойственность энтелехии, как энтелехию собственного рода, при том так, чтобы не скатиться на уровень описания именно игры и, соответственно, не вернуться к методологическим началам и основам. Напомним, с полной уверенностью можно сказать, что людология аксиоматичная наука, так как первое, что она делает в области методологии это доказывает, что мир познаваем с помощью игры и может быть узнан на основе понимания той или иной парадигмы в переходе реализации как комплексного образования игривого. Но при этом мы универсальны и изучаем целостность явления и поэтому здесь в этой работе менее всего мы будем акцентировать внимание именно на власти с точки зрения ее 4-х причин и так далее. Но это анализ, который есть только результативность нашей методологии, который как мы надеемся в дальнейшем будет формой автоматического формирования того или иного явления.

Вопросы, попадающие в круг проблемы «человек власть» решаются методологически на уровне современности того или иного этапа развития. Именно поэтому может быть современность показала, что данность этих вопросов не всегда является полностью и целостно объективированна в лучших методологических школах того или иного поколения времени. Как правило, удобно думать, что решение приходит от той группы познавательных элементов, которые и заняты данной проблемой в области непосредственно чувственного, но это не так. Власть сама по себе не является формой и методом разрешения данной проблематики по существу и, соответственно, пытаясь быть таковою она разрушает целевую причину представлений о самое себя. Иногда, правда, от этого и выигрывая. Освещение вопросов того что такое власть, каким образом власть функционирует и чем она должна быть для своей выделенной целевой причины (объект управления) всегда утаивается именно самой властью. Лучше всего, что такое власть и каков механизм самосохранения власти, ее организации, понимаешь на войне, когда регулярная армия такая действительная, наличная в своем личном составе начинает восприниматься не как сумма людей объединенных единой идей защиты родины, взвода, роты, полки, дивизии, а просто как роты дивизии, дисциплина и команда, за не исполнение которой расстрел. Воинская организация существует именно как бытие в возможности, как представление о том, как должно быть и сколько должно быть. Всех бойцов роты могут уничтожить, но рота именно остается понятие того, что это сумма организованных системных элементов, которая имеет идеальное – должное в армии и реальное – которое нисколько не влияет на идеальное. Опять наличие знамени в самой тяжелой военной ситуации, форма, сохранение уставных отношений и прочее. Все на войне напоминает форму парадигмы бытия, война рождает свои суеверия и свои мифы, и свою уверенность, она проникает в сознание людей, переворачивает, дарит одним легкость и шутку, которой только и можно пережить ужас действительно случайно игрового – убьют не убьют; другим же дарит предметность энтелехии своей возможности, превращая их в вещную атрибутику, лишая либо жизни, либо разума, либо лица.

С точки зрения мирного человека, человека ни разу не попадавшего в круг общественно – игрового войны, в тот круг, где личная воля есть ничто, и ничего не значит, не понятно и не может быть понятно каким образом может рождаться радость и восхищение войной и на войне, но понимание человека как движущей причины любой парадигмы, обладающей суммой заданных стандартных эмоций для любой общественной парадигмы многое объясняет для любого правителя и любого властного субъекта, те, кто правит хорошо знают, что они вовсе не зависят от тех кем они правят. Главное знать, кто они и какими будут, остальное дело игровой техники…