По окончании работы саммита G20 Владимир Путин ответил на вопросы журналистов.

В.Путин: Добрый вечер, уважаемые друзья, дамы и господа!

Прежде чем мы начнём серию вопросов и ответов, хочу поблагодарить Президента Турции господина Эрдогана и всех наших турецких коллег за то, что они так профессионально подошли к организации работы «двадцатки», создали очень хорошую доверительную и откровенную рабочую атмосферу для обсуждения тех тем, ради которых «двадцатка» и собралась.

Хочу поблагодарить всех граждан Турции за доброжелательный подход к нашей работе и за помощь, которую мы чувствовали практически на каждом шагу.

Вопрос: Как я понимаю, одной из центральных тем саммита стала борьба с терроризмом. Понятно, что без эффективной борьбы против финансирования террористов победить эту проблему не удастся. Обсуждались ли какие‑то конкретные меры на саммите? В каком ключе шло обсуждение этих мер? До чего в итоге договорились?

В.Путин: Да, разумеется, эта тема была одной из ключевых – борьба с терроризмом, особенно после трагических событий с захватом заложников и гибелью людей в Париже. Но, конечно, мы всё понимаем и говорили о том, что нужно пресекать пути финансирования террористической деятельности.

Я приводил примеры, связанные с нашими данными о финансировании физическими лицами различных подразделений ИГИЛа в разных странах. Финансирование, как мы установили, идёт из 40 стран, причём в том числе из стран «двадцатки». Обсуждали эту тему.

Обсуждали необходимость исполнения соответствующей резолюции Совета Безопасности ООН, которая, кстати, была принята по инициативе Российской Федерации, по предотвращению финансирования терроризма и по пресечению незаконной торговли предметами искусства, когда террористы грабят музеи на тех территориях, которые захватывают, и по предотвращению незаконной продажи и получения доходов от нефти и нефтепродуктов.

Более того, я даже продемонстрировал нашим коллегам наши снимки из космоса и с самолётов, на которых ясно показано и видно, какие масштабы приобретает эта незаконная торговля нефтью и нефтепродуктами. Колонны автомашин-заправщиков растянуты на десятки километров, так что с высоты 4–5 тысяч метров они уходят за горизонт. Выглядит это просто как нефтепроводная система.

Мы с коллегами, конечно, этот вопрос обсуждали, и надеюсь, что мы и дальше продолжим эту работу, которая, на мой взгляд, является чрезвычайно важной для борьбы с террором.

Вопрос: Владимир Владимирович, в основе «двадцатки» всегда были экономические вопросы. Какие из экономических тем, которые Вы обсуждали с лидерами, Вы бы для себя выделили? И подвопрос: Вы занимались экономикой и на полях саммита, встречались с главой МВФ. О чем вы говорили, каковы итоги переговоров и в чем суть предложений, которые Вы сделали по долговой проблеме Украины МВФ?

В.Путин: Действительно «двадцатка» – это, прежде всего, экономический саммит, саммит для обсуждения экономических вопросов. Поэтому в центре кроме вопросов борьбы с террором, что естественно после последних событий и активизации террористов на различных направлениях, мы, конечно, обсуждали экономические проблемы. Среди них я бы выделил инвестиционные вопросы и проблемы, прежде всего связанные с инвестициями в крупные инфраструктурные проекты и с поддержкой малого и среднего бизнеса, затем вопросы борьбы с уходом от налогообложения, с незаконным сокращением налогооблагаемой базы. Ну и третья тема – это вовлечение в трудовую деятельность людей старшего поколения и вообще проблемы, связанные с рынком труда. Здесь два аспекта: и уменьшение количества безработных среди молодёжи («двадцатка» ставит перед собой задачу свести это к 15 процентам в ближайшие несколько лет), и вовлечение, как я уже сказал, в трудовую деятельностью людей старшего поколения, это так называемая серебряная экономика.

Действительно, во всех развитых странах наблюдается процесс старения населения. Количество трудовых ресурсов сокращается, количество людей, которые обеспечивают выплаты в пенсионные фонды, сокращается, а количество людей пенсионного возраста увеличивается. Это, действительно, является уже сегодня достаточно ощутимым вызовом для экономик развитых стран, и, безусловно, мы не могли не обсуждать эту тему.

Я бы сказал ещё, наверное, и о такой проблеме, как проблема климатических изменений, которая очень близко примыкает к вопросам развития экономики и обеспечения темпов роста экономики.

Про МВФ: это одна из острых проблем сегодняшнего дня и в наших взаимоотношениях и с Украиной, и тема, проблема, которая очень активно в последние месяцы обсуждается и с нашими коллегами по Международному валютному фонду.

Наши партнёры по МВФ убеждают нас в том, что мы могли бы пойти на реструктуризацию украинского долга в объёме 3 миллиардов долларов, который должен был быть выплачен до конца следующего месяца, до конца этого года, и уверяют нас в том, что мы должны были бы пойти на встречу Украине и перенести этот платёж в объёме 3 миллиардов долларов на следующий год. Уверяют нас в том, что это и Украине поможет, и обеспечит выплаты России как кредитору.

Мы обратили внимание наших партнёров на то, что наш долг является не частным долгом, это суверенный долг, который предоставлен Украине на нерыночных принципах, на нерыночных условиях, это суверенный долг украинского государства. Тем не менее и именно для того, чтобы обеспечить получение денег, возврат этих денег, и для того, чтобы не ставить Украину в сложное положение, мы сделали, на мой взгляд, неожиданное предложение нашим партнёрам: мы не просто согласились на реструктуризацию украинского долга, но и предложили лучшие условия этой реструктуризации, чем от нас просил Международный валютный фонд.

Нас просили перенести этот платёж в объёме 3 миллиардов на следующий год. Я сказал, что мы готовы пойти на более глубокую реструктуризацию, готовы на то, чтобы в этом году вообще не получать никаких денег, а в следующем году получить миллиард, в 2016-м; в 2017-м – ещё миллиард и в 2018-м – ещё один миллиард. Но наши партнёры уверены, что кредитоспособность украинского государства будет расти и у нас нет оснований сомневаться в том, что мы получим даже три миллиарда в следующем году. А если это так, то нет никаких опасений у наших партнёров выставить гарантии по этому кредиту. И мы попросили таких гарантий либо от Правительства Соединённых Штатов, либо от Евросоюза, либо от одного из солидных международных финансовых институтов. Причём мы надеемся, что этот вопрос будет решён до начала декабря текущего года в силу определённого графика работы Международного валютного фонда.

Мы переговорили по этому вопросу и с госпожой Лагард, и сегодня так, на ногах, но всё‑таки переговорили и с Президентом Соединённых Штатов, и с министром финансов США. Должен сказать, что это предложение воспринято с интересом. Мы договорились с партнёрами, что в самое ближайшее время предметно пообсуждаем детали наших предложений.

Ну и на самом‑то деле, действительно, если наши партнёры считают, что кредитоспособность Украины будет возрастать, и нас в этом убеждают, значит, они верят в это, а если верят в это, пусть дадут гарантии. А если они не способны дать гарантии, то, значит, они не верят в будущее украинской экономики. Это плохо, мне кажется, и для них, поскольку, понятно, они убеждают нас в том, чего нет на самом деле, это плохо и для наших украинских партнёров.

Мы думаем, что на самом деле всё это возможно, и мы не видим никаких проблем в том, чтобы мы разделили риски с нашими партнёрами.

Вопрос: Владимир Владимирович, эксперты много говорили о преемственности повестки турецкого председательства и позапрошлогоднего саммита, который Россия провела в Санкт-Петербурге. Как Вы считаете, подтвердилась ли эта преемственность?

В.Путин: Да, конечно.

Во‑первых, мы очень активно работали в рамках «двадцатки» на экспертном уровне ещё в Петербурге по реализации наших предложений, связанных с предотвращением ухода от налогообложения и сокращением налогооблагаемой базы. Мы в России разработали целый комплекс мер и приняли даже, знаете, федеральный закон о контролируемых иностранных компаниях, о КИКах так называемых. Это в рамках тех договорённостей, которые были достигнуты в Петербурге.

На экспертном уровне мы активно работали с представителями ОЭСР и разработали план действий по этому вопросу. И сейчас мы тоже об этом говорили, констатировали, что должны начаться работы по его имплементации. Поэтому в этом смысле мы видим преемственность турецкого председательства так же, как и в вопросах инвестиций, ведь мы как раз об этом и говорили, особенно применительно к инфраструктурным проектам.

Вопрос: Очень много разговоров после событий, которые были в Париже, о том, что могут состояться кардинальные изменения, качественные изменения в отношениях между Россией и Западом. Как Вы относитесь к этому? Вы видели какие‑нибудь конкретные доказательства тому на ваших сегодня встречах, допустим, с Премьер-министром Великобритании или вчера с Президентом США?

В.Путин: Вы знаете, мы никогда не отказывались от добрых отношений с нашими партнёрами ни на Востоке, ни на Западе. И те односторонние меры, ограничивающие наше взаимодействие по различным направлениям, были инициированы не нами, а нашими партнёрами. Если сейчас наши партнёры считают, что настало время как‑то менять наши отношения, то мы будем это приветствовать, мы никогда не отказывались от совместной работы и двери не закрывали. Мне показалось, что, действительно, во всяком случае на экспертном уровне, на уровне обсуждения проблем, есть явная заинтересованность в том, чтобы возобновить работу по очень многим направлениям, включая и экономику, и политику, и сферы безопасности.

Реплика: В прошлом году многие сказали, что Вы были изгоем «двадцатки» среди лидеров на «двадцатке». В этом году Вы уже игрок именно из‑за Сирии. Что Вы думаете, если Вы немного согласны с таким разворотом событий?

В.Путин: В прошлом году я уже говорил об этом. Австралийские коллеги создали очень хорошие условия для работы, всё было очень корректно, без всяких проблем. Ну, хотелось просто так преподнести, видимо, общественности, как Вы сейчас сказали, что Россия как‑то изолирована. Нет, ничего подобного не было.

И что касается того факта, что я чуть пораньше уехал, – могу Вам открыть секрет, я, по‑моему, уже об этом говорил: я сделал это по техническим соображениям, чтобы не стоять в очереди на отлёт, вот и всё. Нужно было лететь до Москвы 14 часов, что ли, поэтому мне нужно было просто сесть первым в самолёт. Я знаю, как протокольные службы расписывают отлёт, нужно было три часа ждать, чтобы пораньше уехать, вот и всё.

Никаких не было проблем ни тогда, ни сейчас, хотя, конечно, отношения были более напряжённые, чем сегодня. Это, конечно, чувствуется, это правда. Но жизнь идёт вперёд, всё меняется: возникают и новые проблемы, и новые угрозы, новые вызовы, которые трудно решать в одиночку кому бы то ни было. Нужно объединять усилия.

Вопрос: Я, наверное, вернусь к теме терроризма.

За последний месяц по всему миру прошла серия трагических событий, причем в самых разных точках: взрывы в Багдаде, подготовка к взрывам и терактам в Стамбуле, крушение нашего самолета (я знаю, да, что нет пока окончательной версии, что это было, но, на взгляд всех экспертов, вероятность теракта исключать нельзя), последние кошмарные взрывы в Париже.

Франция начала массированную атаку, операцию в Сирии. Каждый лидер на любой встрече и на каких‑то общих собраниях здесь говорил о необходимости объединить усилия. Как Вы считаете, возможно ли в этих условиях создать действительно единую антитеррористическую коалицию, и что она из себя должна представлять, потому что об объединении усилий говорят все, но при этом никто не говорит, какие у нее должны быть параметры, как она должна выглядеть.

В.Путин: Конечно, я думаю, что это не только можно, но и необходимо сделать. Если Вы помните, я же говорил об этом и на Генеральной сессии ООН, посвященной 70-летию создания Организации. Именно об этом ведь я и говорил. И трагические события, которые за этим последовали, только подтвердили нашу правоту.

А как это должно выглядеть – ничего сложного здесь нет. Нужно наладить конкретную работу по предотвращению террористических актов, предупреждению и борьбе с терроризмом в глобальном масштабе. Мы же предложили сотрудничество на антиигиловском направлении. К сожалению, наши партнеры в Соединенных Штатах на первом этапе ответили отказом. Они просто в письменном виде направили ноту, и там написано: «Мы отклоняем ваше предложение».

Но, действительно, жизнь развивается очень быстро и часто преподносит нам уроки. И мне кажется, что сейчас все‑таки осознание того, что эффективно бороться можно только вместе, приходит ко всем.

Мы никогда не закрывали двери для этого сотрудничества. Полагаем, что оно, это сотрудничество, может быть налажено и на политическом уровне, и на уровне спецслужб, которые должны активнее друг с другом работать, обмениваться информацией, помогать друг другу и предупреждать друг друга об опасности.

Что касается сирийского направления, то здесь нам нужно, прежде всего, определиться, и сейчас министры иностранных дел работают над этим, кого, какие группировки все‑таки мы считаем террористическими организациями, а какие можно отнести к вооруженной, но все‑таки здоровой части сирийской оппозиции, и сконцентрировать наши усилия в борьбе именно с террористическими организациями, с тем чтобы создать условия для политического урегулирования сирийского кризиса.

Вопрос: Владимир Владимирович, у Вас на полях саммита состоялась встреча с Реджепом Тайипом Эрдоганом. Это был ваш первый контакт после выборов в Турции, где Эрдоган и его партия подтвердили статус-кво в политической жизни Турции. В связи с этим было ли по итогам этих переговоров Вам сложнее говорить с турецкой стороной, например, про ту же Сирию и что будет с таким проектом, как «Турецкий поток», и другими энергетическими проектами, о которых договаривались дальше?

В.Путин: Нет, никаких сложностей я не почувствовал. Пожалуй, даже наоборот, мы можем констатировать какое‑то сближение наших позиций. Президент Турции – человек прямой, открытый. Переговорщик он не простой, но тем не менее он очень опытный человек и явно стремится тоже к поиску решения. Поэтому мы вчера с ним долго говорили и по нашим двусторонним отношениям, и по сирийскому урегулированию. Мне показалось, что мы все‑таки можем нащупать какие‑то общие точки, которые позволят нам, оттолкнувшись от них, добиться общего успеха. Это, прежде всего, относится к тому, что Президент Турции, как он вчера мне об этом прямо сказал, считает, что сирийский кризис может быть решен только политическими средствами, и нужно создать условия для продвижения этого политического процесса.

Что касается двусторонних проектов, то здесь я вообще не вижу никаких проблем. Мы как работали, так и работаем над этими вопросами. Там есть свои проблемы и свои вопросы, связанные просто, если примитивно сказать, с торговлей. Что раньше: курица или яйцо? Что раньше: проект «Турецкий поток», его юридическое оформление либо скидки на наш продаваемый на турецкий рынок газ, либо сначала скидки, а потом юридическое оформление.

Но в любом случае Турция заинтересована, как нам было сказано, в сохранении и увеличении объемов продаж на свой рынок наших товаров прежде всего, и в данном случае мы говорим о газовых сделках. И мы рассматривали различные варианты решения этих вопросов, которые представляют для нас обоюдный интерес.

Вопрос: Хотелось бы вернуться к украинской тематике, тем более Вы вчера встречались с Ангелой Меркель, а Германия входит в нормандский формат. Обсуждался ли украинский кризис? И нет ли у Вас опасений, что в тот момент, когда мировое сообщество сконцентрировано на теме борьбы с терроризмом, там, на Донбассе, вновь может разгореться конфликт?

В.Путин: Мы исходим из того, что хватит и выдержки, и ума, и ответственности у всех людей, от кого это зависит. И мы не будем наблюдать деградацию ситуации на юго-востоке Украины, а наоборот, будем способствовать тому, чтобы фактическое перемирие, которое удалось достигнуть большими усилиями, не будет нарушено, а наоборот, оно будет способствовать развитию политического процесса.

Что касается обсуждения темы Украины. Действительно, и это само собой разумеется, мне кажется, ничего здесь необычного нет, после трагических событий в Париже, после крушения нашего самолета, в отношении которого еще много неясностей, конечно, прежде всего говорили об этих проблемах. Тем не менее украинская тематика не уходила с повестки дня. Я с коллегами, практически со всеми, с кем говорил в двустороннем формате, обсуждал эти вопросы, и эта тема не забыта.

Пожалуйста.

Вопрос: Владимир Владимирович, часто можно было слышать, что Ваши западные партнеры обвиняли Россию в том, что российские ВКС в Сирии наносят удары не по ИГИЛ, а по так называемым умеренным группировкам. Сейчас в ходе саммита изменилось мнение? Как Вы почувствовали в ходе дискуссий?

И вторая часть вопроса. В ходе операции, возглавляемой США против ИГИЛ, ИГИЛ сломить не удалось. В чем Вы видите в военном отношении разницу между действиями России и действиями коалиции, возглавляемой США? Спасибо.

В.Путин: Вы знаете, в общем и целом, эта критика как‑то немножко, почти не звучала, так скажем. Да и трудно нас критиковать‑то. Нам говорят: «Вы бьете не туда!». А когда мы говорим: «Скажите, куда, назовите цели!», – нам не дают. «Скажите, куда не надо», – тоже не дают. Как нас критиковать‑то?

Знаете, я не хочу ерничать на этот счет. Как ни странно, есть и свои резоны в этом, свои причины. И одна из них, я вам скажу сейчас прямо, заключается в том, что нам боятся давать территории, по которым не надо наносить удары, опасаясь, что именно туда мы и будем удары наносить, что мы всех обманем. Видимо, о нас думают, исходя из своих собственных представлений о порядочности.

Но я могу подтвердить, что мы сейчас, что называется, на поле боя установили контакты с частью (конечно, не со всей, но с частью) так называемой непримиримой, даже вооруженной сирийской оппозицией, которая сама нас просила не наносить удары по тем участкам территорий, которые они контролируют. Мы достигли этих договоренностей и исполняем их.

Более того, эта часть вооруженной оппозиции считает возможным начать активные боевые действия против террористических организаций, прежде всего, против ИГИЛ в случае нашей поддержки с воздуха. И мы готовы оказать им эту поддержку. Если это произойдет, то это значит, что армия Президента Асада, с одной стороны, и вооруженной оппозиции, с другой, борется с общим врагом. Мне представляется, что это может стать хорошей базой, хорошей основой для последующей работы и на площадке политического урегулирования.

Собственно говоря, такую идею когда‑то, когда я недавно был в Париже в рамках нормандского формата, предложил Президент Франции господин Олланд. Первые шаги в этом направлении мы сделали, и, в общем и целом, они пока позитивные.

Нам очень нужна помощь и поддержка Соединенных Штатов, европейских стран, Саудовской Аравии, Турции, Ирана, для того чтобы этот процесс сделать необратимым. Вот об этом мы с коллегами сегодня тоже очень подробно говорили.

Вопрос: С момента крушения российского аэробуса прошло достаточно много времени, причем остаются сложности, о которых Вы говорили. Когда все‑таки можно ждать окончательного вердикта о причинах этой трагедии?

И второе, позвольте. Насколько сегодня, по Вашему, велика угроза повторения того, что случилось в Париже, в российских городах? Что делается для минимизации этих угроз? Спасибо.

В.Путин: К сожалению, от террористических атак никто не застрахован. Допустим, Франция относилась к числу тех стран, которые вообще занимали достаточно жесткую позицию в отношении Президента Асада лично. Мы слышали все время от наших французских друзей, что предварительным условием для начала политических преобразований должно быть согласование вопроса об уходе Президента Асада. Ну и что, это уберегло Париж от террористической атаки? Нет.

Нам, мне кажется, не нужно выдвигать вперед вопросы, которые по сути являются второстепенными. Первое, что мы должны сделать, – это объединить свои усилия в борьбе с террором и с террористическими организациями и на этой базе договариваться о политических преобразованиях.

Что касается крушения нашего самолета, – это огромная боль для всех нас, для всего российского народа, что бы ни было причиной этого крушения. Большое количество жертв, и это огромная трагедия для всех нас. Да, мы знаем обо всех версиях, и все версии рассматриваются. Окончательный вывод можно будет сделать после проведения и завершения экспертиз. Какие это экспертизы? Если был взрыв, то на обшивке лайнера, на вещах пассажиров должны остаться следы взрывчатого вещества. Это неизбежно. И у нас достаточно техники, хороших специалистов, классных, мирового уровня в этой области, которые в состоянии обнаружить эти следы. Только после этого можно будет сказать о причинах этой трагедии.

Здесь коллега спрашивал по поводу того, эффективно ли работали западные страны или менее эффективно, работаем ли мы эффективно в борьбе с ИГИЛ, скажем, с другими террористическими организациями. Я думаю, знаете что, сейчас не время нам говорить, кто эффективно, кто не эффективно. Французские самолеты сейчас просто увеличили количество боевых вылетов, но если вы посчитаете, посмотрите, сколько наши летчики сделали за последнее время, то будет понятна интенсивность этой боевой работы.

Но, повторяю, сейчас не время считать, кто лучше, кто хуже, искать причины, почему предыдущие действия были менее эффективными или более эффективными. Сейчас нужно посмотреть вперед, нужно объединить усилия для борьбы с общей угрозой.

Источник 1 >>    источник 2 >>