Правая история: Проиграла ли Россия Первую мировую войну? Часть II.

Продолжение материала, начатого здесь: Правая история: Проиграла ли Россия Первую мировую войну? Часть I.

Российские элиты начала ХХ века были неадекватны реалиям тотальной войны. Они заранее сочли мировую войну проигранной ненавидимым ими «царским режимом». Широкое распространение в российском обществе в 1915–1917 гг. пораженческих настроений нередко принято связывать только с пропагандой врага и тесно связанной с ним части революционного движения. Такое представление искажает реальную картину дел. Оно было создано в эмиграции представителями дореволюционных элит для того, чтобы снять с себя ответственность за случившееся с Россией. 

Давно уже доказано: когда либеральная оппозиция устраивала «патриотическую тревогу» по поводу недостаточного снабжения армии, она сознательно раздувала просчёты правительства, чтобы создать в обществе представление, что с «этим режимом» Россия не сможет выиграть войну. Но на то она, впрочем, и оппозиция. Значительно труднее понять, как и почему рассадниками паники становились высшие правительственные сферы.

Летом 1915 года военные действия шли ещё в Польше, а министры российского правительства уже всерьёз гадали, куда немцы направят главный удар: на Петроград или на Москву? При этом главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Н. В. Рузский (одно из главных действующих лиц будущего Февральского переворота), прекрасно знавший обстановку на фронте, нисколько не пытался успокоить министров; наоборот, подливал масла в огонь, говоря, что немцы пойдут на Бологое и «тогда столица сама падёт»[1]. А военный министр А. А. Поливанов, который по должности обязан был быть примером стойкости и оптимизма, безнадёжно говорил коллегам в те дни: «Уповаю на пространства непроходимые, на грязь невылазную и на милость угодника Николая Мирликийского»[2].

Карта боевых действий Первой мировой войны

Яркой иллюстрацией фатального пессимизма, охватившего в то время различные круги российского общества, могут служить недавно опубликованные дневники военных лет известного публициста Л. А. Тихомирова[3]. Как показывают, например, его записи о секретных переговорах России с союзниками по вопросу Дарданелл, он в ряде случаев владел довольно эксклюзивной информацией из первых рук. Тем удивительнее, что на протяжении 1915–1916 гг. он неизменно демонстрирует убеждённость в том, что война Россией уже безнадёжно проиграна. Его сообщения строятся на гиперболизируемых слухах, циркулирующих в обществе, и, несомненно, отражают общее состояние умов того времени.

Во время отступления Русской армии летом 1915 г. Тихомиров нередко, без всякой связи с оперативной обстановкой, задаётся вопросом, дойдут ли немцы до Москвы? И обычно отвечает на него утвердительно. Вот его типичные оценки: «У нас нет плана, нет умения исполнять планы, и мы ведём войну по указке неприятеля», «Похоже, что наши армии имеют в виду отступать до Москвы, а может, и дальше», «Правду сказать, я теперь уже не имею никакого сомнения в победе Германии. Вопросы могут быть лишь частные: возьмут ли немцы Москву? Возьмут ли они Петербург? Но они, конечно, победят… У нас – всё скверно, и подданные, и правительство, нет ни ума, ни знаний, ни порядка, ни даже совести. Из всех же наших зол – самое ужасное – это власть, которая, вероятно, погубила бы нас даже и в том случае, если бы мы были порядочным народом». И это писал монархист!

Тихомиров огульно отметает свидетельства близко стоящих к делу людей о том, что «теперь произведено снарядов огромно – на заводах, организованных правительством» и что «о настроении войска тоже пишут, что оно бодрое и у всех есть уверенность в победе». Как мы теперь знаем, именно эти свидетельства были ближе всего к истине. Брусиловский прорыв 1916 г. не прибавил ему и окружавшим его общественным слоям оптимизма: «Разве есть сомнение, что это малейшее и эфемерное движение, которое тотчас сменится полным бездействием… если только не чем-нибудь хуже?» Приводя заявление Брусилова корреспонденту одной из газет в начале 1917 г. о том, что «в 1917 г. мы победим немцев», Тихомиров задаёт вопрос: «Откуда такая зряшная болтовня у генерала, без сомнения, умного?.. Ведь всё равно никто не верит, да и как можно верить, когда доказано фактами, что наша армия неспособна побеждать немцев». Опять же, как теперь известно, у Брусилова с чисто военной точки зрения были все основания для такого утверждения.

Тихомиров, как мы отметили, был не одинок в своём пассивном пораженчестве, ибо свои оценки он черпал из настроений и мнений окружающего общества. Таким образом, прежде поражения на поле боя российские элиты уже проиграли врагу в психологическом противостоянии.

Тяготы войны для России бессознательно преувеличивались молвой. Об этом мы теперь можем судить по цифрам и фактам. Общеизвестно, что рост цен, дефицит продуктов первой необходимости и падение жизненного уровня населения в России к началу 1917 года были значительно меньше, чем в Германии или Франции. Первая мировая война значительно слабее ударила по народному хозяйству России, чем других воевавших европейских стран. Хотя в России было мобилизовано в армию 15,4 млн человек, но в процентном отношении к общей численности населения (165,7 млн к 1914 г.[4] без Финляндии, но с Польшей, где также проводилась мобилизация) это было всего лишь 9,3%. Тогда как в Великобритании – 10,7%, в Италии – 15%, в Австро-Венгрии и Франции – по 17%, а в Германии – 20% всего населения[5]!

Плакат времён Первой мировой войны «Подвиг и гибель летчика Нестерова», 1915 г

Безвозвратные людские потери России в абсолютных цифрах (считая умерших в плену) оказались выше, чем в любой другой стране, участвовавшей в Первой мировой войне – 2,25 млн. Однако в относительных величинах это означало, что погиб один человек на каждые 73 человека населения, тогда как в Англии (700 тысяч погибших) – 1 на 69, в Италии (600 тысяч) – 1 на 62, в Австро-Венгрии (1,4 млн) – 1 на 38, в Германии (2 млн) – 1 на 35, а во Франции (1,3 млн погибших) – 1 на 30 человек населения[6]!

В ходе войны Россия потеряла территории ряда западных губерний, где до войны проживало, по приблизительным прикидкам, примерно 11–12 млн человек[7]. Эта потеря не идёт ни в какое сравнение с колоссальными потерями СССР в 1941–1942 гг., несмотря на которые наша страна оказалась способна выиграть войну. Относительно всей страны эта потеря вполне сопоставима с потерей Францией в самом начале войны в 1914 г. ряда промышленно развитых и густонаселённых северо-восточных департаментов.

Итак, никаких реальных оснований для безнадёжного пессимизма по поводу хода и исхода войны у российских элит в 1915–1916 гг. не было. Субъективное восприятие радикально искажало подлинную картину дел. Но справедливости ради необходимо отметить, что у российского общества имелись объективные предпосылки для такого неадекватного восприятия действительности. Испытания, переживавшиеся Россией с 1914 года, не были непереносимыми, но они были беспрецедентными для страны.

Как это ни парадоксально, но великая Российская держава оказалась избалована веками своего могущества. Впрочем, любой парадокс в истории только кажущийся, на самом же деле это просто ещё недостаточно раскрытая нами закономерность.

Когда в августе 1914 г. в Восточной Пруссии немцы окружили и пленили два русских корпуса, страна пережила настоящий шок: ведь ничего подобного она не испытывала со времён Нарвской «конфузии» 1700 года! Отступление 1915 года, ограничивавшееся пределами нескольких западных губерний (даже не великорусских), было названо «великим». Хотя в 1812 году неприятель даже взял Москву, но в те далёкие времена отступление происходило в узкой полосе, а теперь существовал сплошной фронт.

Но всё это было сущей мелочью по сравнению с тем, что неоднократно испытывали в течение XIX столетия другие великие европейские державы. Им не раз пришлось пережить моменты полного военного поражения, капитуляции, вражеской оккупации значительной части территории. Франция была полностью оккупирована врагами с 1814 по 1818 год, а в 1870–1871 гг. она ещё раз была очень близка к этому. Пруссия была в 1806 году разгромлена и целиком оккупирована врагом. Австро-Венгрия терпела сокрушительные поражения в войнах 1796–1797, 1800–1801, 1805, 1809, 1859–1860, 1866 гг., выиграв за всё это время лишь войну 1813–1814 гг., и то лишь в коалиции с другими державами.

Для России же со времён Петра Великого поражение в войне воспринималось как нечто исключительное. Тем более что почти все войны велись на чужой территории (исключение – война 1812 г., но неприятель был изгнан из России менее чем за полгода) и в буквальном смысле «малой кровью», то есть не числом, а умением. Сдача Севастополя (ставшего русским лишь за 60 лет до этого) в Крымскую войну приравнивалась к национальному позору, равно как и сдача Порт-Артура в 1904 г.

Поэтому у многих просто не укладывалось в голове, что могущество России может натолкнуться на неодолимую внешнюю силу. Постулат о «непобедимости России» настолько въелся в сознание людей, что они были не в состоянии объяснить, почему Россия до сих пор не разгромила врага, простой причиной: Россия не так сильна, как привыкли думать. Верноподданническое сознание охотнее склонялось к другому объяснению: тайные враги, некие «тёмные силы», окопавшиеся у власти, препятствуют победе России.

Миф о тайных «немецких агентах», вездесущих и всесильных, определял сознание широких слоёв населения России в ту войну. К слову, здесь Россия не представляла собой чего-то уникального среди воевавших стран: там тоже всюду искали и находили «вражеских шпионов» (знаменитая Мата Хари, как теперь выясняется, вряд ли сознательно работала на германскую разведку). Но, пожалуй, только в России «охота на ведьм» сыграла такую большую и зловещую политическую роль.

Показательным здесь служит дело военного министра В. А. Сухомлинова, обвинённого в государственной измене. Дело Сухомлинова сыграло существенную роль в дискредитации власти накануне революции. Это было ясно уже современникам. Британский министр иностранных дел Э. Грей в беседе с председателем российской парламентской делегации А. Д. Протопоповым иронично сказал: «Ну и храброе же у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра!»[8]Обвинение в измене так и не было доказано даже пристрастным судом Временного правительства, который приговорил Сухомлинова к пожизненному заключению «за халатность», чем «либеральный» февральский режим показал свой правовой нигилизм: ведь ни один закон не предусматривал столь сурового наказания за такое преступление!

Психологическая стойкость российских элит оказалась ниже, а их связь с собственным народом – слабее, чем у элит других европейских держав – участниц Первой мировой войны. Этот тяжёлый исторический урок, последствия которого Россия не изжила по сей день, должен служить назиданием любым нынешним и будущим властям России.

[1] А. Н. Яхонтов. Тяжёлые дни. Секретные журналы заседаний Совета Министров, 16 июля – 2 сентября 1915 г. В кн: Архив русской революции. Под ред. Г. В. Гессена. Берлин, 1926. Т. 18. С. 65.

[2] Там же. С. 37.

[3] Л. А. Тихомиров. Дневник. 1915–1917. / Сост. и комм. А. В. Репников. М.: РОССПЭН, 2008.

[4] http://www.demoscope.ru/weekly/knigi/polka/gold_fund05.html

[5] А. М  Зайончковский. Первая мировая война. СПб., 2000. С. 836.

[6] Б. Ц. Урланис. Войны и народонаселение Европы. М., 1960. Ч. III. Гл. 2; Я. А. Бутаков. Загадка Брестского мира. М.: «Алгоритм», 2011. С. 521–526.

[7] Подсчитано по: А. Г. Рашин. Население России за 100 лет (1813–1913). М., 1956.

[8] П. Г. Курлов. Гибель императорской России. М., 1992. С. 200.

http://file-rf.ru/analitics/234