По мотивам данного поста:

Про Сирию. Мнение профессора НИУ ВШЭ, арабиста, Евстафьева Д.Г.

http://aftershock.news/?q=node/339220

Небольшое вступление от автора:

Коллеги, дал себя уговорить глубоко уважаемому мною по многим причинам Мише Чернову статью для "Ленты". Там, собственно, ничего нового нет, - просто изложение моих ранее высказанных мыслей относительно "гладким" языком. Ну, может, кому интересно будет.

Но в связи с материалом - три замечания:
1. Коллеги, большая просьба, не называйте меня "профессором-арабистом". Я, конечно, арабист и, как это ни странно, профессор, но до настоящих арабистов уровня Евгения Яновича Сатановского или Виталия Вячеславовича Наумкина и многих других действительно сильных экспертов,мне как до Луны. Вот, они - арабисты. Я, скорее, специалист по локальным конфликтам и военно-политическим проблемам. А профессор - по связям с общественностью Когда слышу про "профессора-арабиста" мне слегка стыдно.

2. Вот, никто года полтора не писал в контексте Сирии про палестинцев. Вот, как не было таких людей. Стоило Дмитрию Геннадиевичу просто заметить, что есть такие люди, как тут же набежал народ и, ну, критиковать: мол, "не так осветил". Критикуют, знамо дело, с противоположных позиций. от, жежь, блин......

3. Специально обращу ваше внимание, коллеги, а свой пот от 28 сентября в связи с выступлением Темнейшего в ООН. И на тезис в том посте, что ООН, и Сирия - это всего лишь часть большой картины, основа которой находится в России. 
И последнее:
Приведу заключении абзац, который по причине чрезмерной длинны текста не вошел:

"И последнее: эта «сирийская» война, конечно, ведется на информационном поле. Но выиграна она может быть только на поле реальной политики. Поэтому, не стоит злоупотреблять внешнеполитическим «пиаром». Телевизионная «картинка», конечно, дело хорошее. Но она не заменит пошагового движения к поставленной политической цели. Подобно тому, как лучшим средством борьбы с авиацией противника являются танки на его аэродромах, лучшим средством контрпропаганды является последовательной достижение конкретных военных, а затем политических целей. 
А все остальное, - информационная «светотень»."

Мне это кажется важным.

СТАТЬЯ:

С политической точки зрения интересы России в сирийском конфликте достаточно прозрачны: остановить в одном из ключевых регионов мира разрастание нестабильности, стимулируемой радикальным салафизмом. Кратко и максимально цинично эта стратегия могла бы выражаться формулой «малой кровью на чужой территории». При всех понятных рисках операции в Сирии есть шанс, что основной костяк нового «исламского интернационала» будет выбит вдалеке от границ России и постсоветского пространства. В противном случае мы неизбежно столкнемся с исламистами непосредственно в России. Агрессивный салафизм — это слишком привлекательный инструмент, чтобы силы, последние полтора года оказывающие жесткое давление на Россию, обошли его своим вниманием.

Принципиально важный момент состоит в том, что сирийский кризис имеет военное решение. Есть четыре задачи, которые вполне по силам российским военным. Первая — нарушение системы управления силовым потенциалом оппозиции. Конечно, говорить о полноценном «генштабе» оппозиции вряд ли стоит, но в последние полгода там ощутимы признаки единой системы управления, позволявшей осуществлять крупные операции.

Вторая — содействие правительственным силам в восстановлении контроля над ключевыми логистическими узлами, утрата которых во многом спровоцировала летний кризис на фронтах, что действительно чуть не привело к потере управляемости вооруженными силами. Взгляните на карту, и вы удивитесь, насколько это возможно. Сирия — это пустыня, побережье и несколько десятков перекрестков, все это связывающих. Собственно, как перекресток дорог, а не только из-за исторических памятников, так важна Пальмира.

Третья — повышение уровня штабного управления, связи и разведки у проправительственных войск. Летние проблемы во многом были связаны именно с утратой преимуществ в системах управления. Естественное следствие — деморализация и растерянность командного состава.

Четвертая задача — уничтожение местных источников финансирования вооруженных подразделений, то есть системы добычи, транспортировки и торговли нефтью, контролируемой различными формированиями. Необходимо последовательно искоренить всю экономическую базу исламистов, создававшуюся годами при участии в том числе и западных специалистов. У этой системы весьма серьезные интересанты. Дело в том, что в современном мире очень ценится та нефть, за которую можно расплатиться наличными, минуя банки. Примечательно, что за год бомбежек «Исламского государства» (ИГ — запрещена в России решением суда) американцами и их союзниками никто ничего не предпринимал, чтобы подорвать нефтедобычу.

Для решения этих задач совершенно не требуется какая-то масштабная наземная операция. В то же время понятно, что огневая поддержка с земли в отдельных районах применения высокоточного оружия, а также обеспечение охраны и обороны контролируемых российскими войсками объектов, неизбежны.

Решение дать бой новой волне радикального исламизма в Сирии представляется системно верным. В частности, и с точки зрения чисто географического понимания «пространства войны». Да и социальных последствий для российского общества, как ни цинично это звучит.

Хотя, конечно, надо смотреть правде в глаза и понимать, что мы втянулись в конфликт не на месяц и не на два. Этот конфликт — важный тест российской государственности на способность реально играть серьезную геополитическую роль. Все же крымская ситуация была, объективно говоря, политически и геополитически настолько бесспорна, что потребовала в основном лишь политической воли. В Сирии потребуется более высокий уровень внешней политики и «полевых» политических технологий, который, будем надеяться, Россия наработала, натренировала «на кошечках», в ходе бесконечного «процесса урегулирования» с Украиной. И, конечно, надо быть готовыми — и политически, и морально — к возможным потерям в самой Сирии. Эту реальность просто необходимо видеть с самого начала.

Но с другой стороны, безусловно, все происходящее сейчас на Ближнем Востоке, в конечном счете вполне вписывается в планы переформатирования региона, которые активно обсуждались в США еще с 1990-х годов под «зонтичным» наименованием «Большой Ближний Восток». Практическая реализация этих планов породила такой рост исламского экстремизма, что его впору называть уже не столько региональным фактором, сколько субглобальным. С чем и пытается бороться Россия.

Переформатированный Ближний Восток в любом случае возникнет в ближайшие 5-7 лет. Слишком силен был дестабилизационный импульс, слишком слаба оказалась база правящих режимов, слишком целеустремленными были США, не щадившие ни «чужих» (Каддафи и Асад), ни «своих» (Мубарак и Бен Али). Чтобы понять глобальность замысла американцев, достаточно сказать, что в их планах даже Саудовская Аравия если и сохранялась, то в крайне урезанном виде. А в некоторых вариантах не сохранялась вовсе.

Военная операция в Сирии дает России возможность напрямую участвовать в переформатировании региона и обеспечить свои интересы. Сегодняшние и перспективные. Например, если России удастся добиться нейтрализации хотя бы наиболее агрессивных оппозиционных группировок, то, вероятно, руководство Турции станет куда более сговорчивым в обсуждении предложений по совместному трубопроводному бизнесу.

Неизбежно усилятся позиции России и в Ираке, где российские компании имеют значительные экономические интересы. И это в дополнение к естественно возникающим новым возможностям влияния на ситуацию на рынке нефти.

Нельзя забывать и о том, что из-за «арабской весны» из региона в той или иной форме утекли, преимущественно в США и Европу, колоссальные финансовые ресурсы. Эти беглые капиталы вполне могут превратиться в инвестиционные ресурсы для реконструкции региона в целом, Сирии и Ливана в частности — при условии гарантий политической стабильности и восстановления нормальной для арабского востока экономической жизни. И при значительном российском участии.

Уже очень скоро для России принципиально важными станут не только вопросы разрушения силового потенциала исламистов, но и конструирования нового политического пространства. Пространства, где сможет сформироваться Ближний Восток, соответствующий российским политическим и экономическим интересам. А военная сила является, своего рода, дополнительным стимулом для запуска политического процесса и «прореживания» оппозиции, то есть целенаправленного изъятия из него тех сил, которые, во-первых, к диалогу не способны, а, во-вторых, находятся под очевидным внешним управлением и используется для дестабилизации региона.

В стабилизации региона заинтересованы многие как региональные, так и внешние силы. В конечном счете даже относительная стабилизация военно-силовой ситуации в ближневосточном Междуречье и превращение ИГИЛ из квазигосударственной структуры просто в одну из террористических группировок, снимет существенную долю политического и экономического давления на Европейский Союз. А ЕС при всех санкционных издержках продолжает оставаться важнейшим экономическим партнером России, и в его устойчивом экономическом развитии Россия весьма заинтересована.

Москва ввязалась в серьезную геополитическую игру за возвращение на мировую арену как государства, стремящегося в ряде регионов иметь не только «блокирующий», но и решающий голос. При всей благоприятной специфике сегодняшнего исторического момента для России такие маневры никогда не бывают легкими. Главное, за восхищением военными успехами — особенно на первом этапе, когда противник, не привыкший, что война идет по-настоящему, явно запаниковал — не утратить видение той политической цели, ради которой весь этот маневр задумывался.

 

Источник:

http://lenta.ru/columns/2015/10/08/russyria/