"Всякая копейка на борьбу с режимом священна" - борцун об иностранных деньгах на рЭволюцию в России

Интервью с Константином Лебедевым, которого на прошлой неделе суд признал одним из организаторов беспорядков на Болотной площади 6 мая, а оппозиция признала его предателем. Заключивший сделку со следствием и приговоренный к 2,5 годам колонии Лебедев рассказал Олесе Герасименко, как, где и с кем он планировал совершить революцию.

«На Леню и Сережу я дал полные показания, но это только наше дело»

Обрадовались приговору?
Я ждал срок два-три года. Поэтому обжаловать пока не вижу смысла. Адвокат говорит, что просить об условно-досрочном освобождении смогу через год.

Что именно вы признали на сделке со следствием?
Я признал организацию массовых беспорядков 6 мая совместно с Сергеем Удальцовым, Леонидом Развозжаевым и Гиви Таргамадзе. Также я признал подготовку к будущим массовым беспорядкам в неопределенное время с теми же участниками.

Вас пытали?
Нет, меня не пытали.

Почему тогда вы решили пойти на сделку?
Я убедился, что у следствия есть исчерпывающие доказательства нашей вины. Увидел, что следствие получило явку Леонида Развозжаева. Она определила дальнейшую деятельность следствия, а так как Леня был посвящен полностью во все, то явка не оставила для следствия никаких серьезных пробелов.

Явка была написана до вашей сделки?
До моей сделки, разумеется. Мне о ней стало известно в 20-х числах октября, а мое соглашение со следствием датируется 7 ноября. Для меня очевидно, что вся эта история с судом, прокуратурой и СК — одна большая фикция. Я предполагал, что видео, прослушку телефонных разговоров и скайпа получили оперативной разработкой, и я прекрасно понимал, что решение на самом верху давно принято. И что независимо от того, как мы будем дергаться, все равно нас ждет обвинительный приговор. У меня был выбор такой: либо упереться рогом, и закончилось бы все очень печально, десятилетним максимальным сроком. Была альтернатива — признать очевидное, именно очевидное. Я ни слова в своих показаниях не соврал и никого не оговаривал. Я не дурак и понимаю, что им нужен был Удальцов. Я во всем сознался и добился отношения «Иди, мальчик, мы тебе по минимуму дадим, ты нам не интересен». Идти на рожон сломя голову, получать десятку и все равно никого этим не спасти — ну это был выбор, который достоин фанатика, но не разумного человека.

Из-за такой позиции многие люди называют вас предателем. Вы чувствуете себя предателем?
Я себя предателем в данном случае не чувствую. Люди, которые участвовали в этом деле, знали, на что идут, и знали, что такой результат возможен. Что касается всех участников этих массовых беспорядков, то я ни на кого показаний, которые могли бы привести к отягощению их участи, не давал. На Леню и Сережу — да, но это только наше дело. Мы знали, на что идем, и масштаб, который мы себе мыслили, предполагал серьезность последствий.

А какой вы масштаб мыслили?
Создание мощной левой партии, получение денег из-за рубежа, по крайней мере об этом говорил Таргамадзе, и в конце концов вхождение в органы власти. То есть фактически замена собой КПРФ с перспективой вывода Удальцова в политики федерального уровня.

Из этих планов тюремный срок не следует.
Нет, но мы понимаем, как власть относится к Удальцову и что выход людей на Сахарова власть очень напугал. Понятно, что организаторы этих мероприятий недвусмысленно заявляют, что текущий режим должен быть демонтирован. Вхождение Удальцова во власть предполагает, что со временем из этой власти будут выдавлены все другие люди, которые к этой власти шли через кровь и трупы и отдавать ее не намерены.

Вы работали в одной из структур этой власти. Зачем вы пошли в прокремлевское движение Василия Якеменко «Идущие вместе»?
Это было давно. Рекламное агентство, в котором я работал, закрылось в кризис 1998 года. Я был членом Российской коммунистической рабочей партии, доходов это не приносило, а наоборот, требовало средств. «Идущим» я сильно удивился: тогда это было невероятным — вкладывать деньги в политическую организацию. Я понял, что это интересно, поговорил со своим партийным руководством и пошел работать. Быстро стал пресс-секретарем, проработал несколько лет, участвовал во всех мероприятиях.

Не смущались, когда «Идущие» на акциях портрет Зюганова вывешивали вместе с Березовским?
Честно говоря... Ну я потом спрашивал... Мы смеялись с нашими коммунистами. Зюганова особенно никто и так не любил.

А когда движение книги Маркса призывало сдавать в макулатуру как «плохие»?
Я пополнил ими домашнюю коллекцию, все, что смог забрать домой, забрал. Моя душа здесь спокойна.

Почему ушли из «Идущих»?
Обстановка начала меняться политическая, Ходорковского посадили, начало формироваться движение «Наши», заточенное на подавление инакомыслия, стало сложно совмещать работу и взгляды, а так как у меня были политические амбиции, опыт и какие-то деньги накопленные, я решил уйти.

Откуда у вас вообще взялись политические амбиции?
Первый импульс был, как у многих других, любопытство. До прихода к коммунистам я просто сидел на лавочке во дворе и бухал. Маркса я стал читать уже после вступления в партию. Я был из небогатой семьи, как молодой человек, любил протест. Когда поработал в котельной, окончательно понял, что такое пролетариат. Потом я начал понимать, что пикетики, митинги не работают, и поехал за технологий на Майдан.

Как вы познакомились с Гиви Таргамадзе?
В 2005 году на Украине в конце Майдана. Я на протяжении нескольких месяцев участвовал в «оранжевой революции». Ребята из движения «Черная пора» начали мне доверять и познакомили со своими спонсорами и учителями — командой Таргамадзе. Потому что я не словом, а делом доказал, что на многое способен и многое могу.

Каким делом?
Ну мы организовывали толпы. Мы помогали выводить институты на улицы. Мы в конфликтах с донецкими ребятами говорили: «Мы из Москвы и против Путина». Во всех делах участвовали. А то вон Яшин туда тоже приезжал — на два часа, книжки раздарил и уехал. Я так работать не могу. Мне надо во всем разобраться.

Когда вы получили первые деньги от Таргамадзе и за что?
В 2006 году за работу в Белоруссии: я следил, как расходуют средства местные активисты. Задания были простые: проверить, расклеили ли плакаты, сколько на акции на самом деле было народу, поговорить с тем-то и тем-то человеком, передать инструкции. Так я туда и мотался: был въездной, они не въездные.

Почему Таргамадзе вообще решил работать с вами — бывшим членом прокремлевской организации без высшего образования, но с коммунистическими взглядами?
Я считаю, что ребята из «Поры» сказали свое слово. А потом, если всех бояться, то никакого дела не сделаешь. Мы общались, они поняли, что я человек убежденный, с амбициями и знаю, что делать. То, что мы посвятили Майдану столько своего времени, для них было экзотикой, других таких людей тогда было мало.

Но все-таки он мало вас знал, а через год после знакомства уже давал вам деньги. Откуда такое большое доверие?
Это сложно объяснить. Так бывает. Ну и потом, первое время там были крохи.

Сколько вы получали за работу в Белоруссии?
Оплачивали все расходы на проживание и питание и давали за неделю работы около тысячи евро. Еще небольшие деньги платили за то, что я для них писал анализ политической ситуации в России.

Как пришли первые деньги от Таргамадзе в Россию?
Через созданное мною движение «Смена», эта организация полностью существовала на неофициальные гранты из Грузии и Европы.

Сейчас ваши соратники по «Смене» сделали разную политическую карьеру: Николай Ляскин стал главой московского отделения так называемой партии Навального «Народного альянса», Михаил Вельмакин — координатором Совета муниципальных депутатов, Станислав Яковлев хорошо устроен благодаря главе партии «Демвыбор» Владимиру Милову. Тогда они знали, откуда идут деньги?
Я не хочу отвечать на этот вопрос.

«Ребята, по-другому не бывает»

Как Удальцов познакомился с Таргамадзе?
По инициативе Таргамадзе. Когда начались протесты после выборов в Госдуму в 2011 году, он очень возбудился и захотел в это дело влезть. Как же ему — и в стороне быть. Он мне говорил: «Мне очень нравится Удальцов». Я его понимал, хотя, надо подчеркнуть, у нас на тот момент с Серегой были очень плохие отношения. Они решили предложить ему денег, меня это устраивало: хоть мы с Серегой и в терках, как говорится, но это хоть что-то левое и хоть как-то можно влиять.

А Алексей Навальный Таргамадзе не был интересен?
Он спрашивал меня насчет Навального. Я ответил, что, мол, не вариант, он на это не пойдет. Он бы правда не пошел.

Потому что Навальный умнее Удальцова?
Просто у него не настолько чудовищная ситуация с ресурсами. Сейчас задним числом можно сказать: ну и зачем он все это сделал? Представь себе Серегу — известного, с нормальным количеством активистов, а денег не было вообще. Он очень хотел личной политической независимости. Можно для поездки в Новосибирск запрячь принципиальность, честность и еще несколько коней, но далеко ты уедешь? Когда нас упрекают, что мы подставили честных людей, то мне хочется ответить: ребята, по-другому не бывает. Подпольная работа и фандрайзинг — часть жизни оппозиции. А вам знать об этом не обязательно.

Развозжаева с Удальцовым не смущало, что речь о деньгах, идущих из Грузии?
Как ни странно, нет. Помню, мы встретились в «Елках-Палках»: надо было решать, ехать на встречу или нет. Я им честно сказал: этот человек — глава комитета парламента Грузии по обороне и безопасности, это шаг в совершенно другой для нас мир, давайте подумаем, надо нам это или нет. Сейчас я думаю, не было бы там Лени — ничего бы не было. Он увидел возможность спокойно заниматься любимым делом — политикой, потому и стал самым активным лоббистом встречи с Таргамадзе. Если бы тогда мы думали не о деньгах на партию, а о том, что это дело нам всем грозит десятью годами отсидки, мы бы потупили глаза, встали и разошлись. Но мы разговаривали до беспорядков 6 мая. Более того, я уверен, что, случись эта история лет пять назад, мы бы отделались только фильмом, сколько их таких клепали. Мы бы утерлись и пошли бы дальше.

Сколько раз вы с Удальцовым и Развозжаевым встречались с Таргамадзе в Минске?
В таком составе три раза. Первый раз — в марте 2012 года. Приехали на машине депутата Ильи Пономарева, Леня на ней Удальцова везде возил. Приехали, познакомились, выпили. Попытались написать какую-то смету, но уж пьяные были. С Гиви всегда было много народу, у него вообще была привычка возить с собой свиту. Однажды он куда-то приехал с делегацией 40 человек. Заселились в отеле, посидели-погудели, как обычно. Вообще, дела решаются как: два дня пьют, на третий чего-то придумывают, потом уезжают. Так вот эти 42 человека погудели, ломятся в аэропорт. Потом смотрят: что за херня, а где главный-то? Главного забыли в отеле. Не разбудили, он там спать остался.
Потом мы ездили в июне и третий раз — в конце августа, из Литвы на машине с Василичем (Таргамадзе.— «Власть»). Перед этим мы 26 бутылок вина вчетвером выпили за вечер в Литве. И тут Василич говорит: «Срочно едем в Минск, звони Сереге». Я, тоже пьяный, как-то невнятно позвонил Сереге, он под Брянском где-то был. За нами машина с дипломатическими номерами приехала. За руль садится пьянющий посол Грузии в Литве, который с нами эти бутылки и пил. И на скорости 140 км в час мы летим до границы. Там садимся в другую машину с дипномерами, уже, видимо, посла Грузии в Белоруссии. На ней приезжаем в квартиру, начинаем добухивать. Серега с Леней приехали на следующий день, и мы начали пить все вместе. Когда летели назад, я, сильно пьяный, в аэропорту боялся, что сейчас нас с Серегой кто-то на фотоаппарат заснимет. Стюардессы в ужасе были, я молился, чтобы они его не узнали.

Вам не кажется, что странно планировать революцию и так пить?
Это другая культура, не наша. С грузинами если не пьешь — ты им не друг. В этом невменяемом состоянии они дела и вели. Василич — это хронь, он реально алкоголик, разложившийся человек. Как активист и стратег он уже успокоился.

Запись какой встречи показали в фильме «Анатомия протеста» на НТВ?
Второй встречи. В июне. На ней было человек восемь, все время кто-то приходил и уходил. Был я, Серега, Леня, еще мой давний напарник Аймалетдинов. Правда, Алимыч во встрече практически не участвовал — он уже с утра надрался и спал. Таргамадзе, читавший российским активистам на семинарах в Литве лекции о протестах Меладзе, борец еще был Георгий, фамилию не знаю, с Карелиным боролся. Он огромный, они его Лукой Брази звали (персонаж гангстерской драмы «Крестный отец».— «Власть»). Еще какой-то человек из посольства сидел. Народу было много.

Вы вели аудио- или видеозапись этой встречи?
Нет. Я действительно иногда вел аудиозаписи грузин. Но не в этот раз. Зачем вел? В 2010 году, когда они пригласили меня поработать в Минск в очередной раз, я уже знал, что с 2008 года они помирились с белорусами. Лукашенко тогда развернулся в сторону Европы, и к нему приехал Березовский. Грузины помирились с белорусами и через Сухаренко, тогдашнего главу КГБ Белоруссии, начали туда наезживать. И в 2010 году Таргамадзе рассказал мне, на каких условиях это произошло: они очень хотели, чтобы Лукашенко отвернулся от России. Одним из условий было, что все свои данные по белорусской оппозиции, с которой они работали очень давно и вложили туда много денег, они сдают КГБ. Они рассказали им обо всех спонсированных ими акциях и сдали всех белорусских оппозиционеров, с кем они работали. На выборах в 2010 году они дали мне задание: походи по друзьям-оппозиционерам, узнай их планы и расскажи нам. После этого я купил диктофон и стал записывать такие разговоры. Дал послушать местным друзьям-активистами, они, конечно, охренели. Ситуация была неприятная.

Почему вы не прекратили все контакты с Таргамадзе после этой истории?
Ну это были такие возможности... У них есть деньги. Для нас, для левых, это редкость. Мы не либералы. У нас денег не было и в перспективе никогда не будет. Я принял решение, что терять ресурс в виде председателя парламентского комитета по безопасности и лучшего друга президента нельзя.

А морально не терзались?
Для меня все было просто. Всякая копейка на борьбу с режимом священна.

А есть чьи-то деньги, от которых вы бы отказались?
Вопрос не в деньгах, а в условиях. В нашем случае мы не подозревали о таких последствиях. Эта история — двойная разводка. Мы пытались развести их на деньги за возможность почувствовать сопричастность к большому процессу, что им очень важно, потому что Таргамадзе с этого кормится. У него имидж такой — устроителя революций где угодно, щелкнул пальцами — и на улицы вышли десять тысяч человек. Гиви хотел от нас беспорядков — хоть каких-то. Они нам говорили: «Вы сейчас хорошо поработаете, а мы вам поездку в Лондон устроим и денег на вашу партию». Возможно, мы друг другу просто врали. Я не считаю это чем-то экстраординарным, меня вот жуликом беспринципным называют, но я не согласен. Наше сложное финансовое положение вынуждает нас обращаться к людям, которые в другой обстановке являлись бы нашими врагами. А стали тактическими союзниками. Естественно, цели у нас с Таргамадзе были разные, мы сошлись в этом узком пространстве, попытались что-то сделать, ну и вот результат. Я не кривил душой, с Серегой и Леней был честен, сразу им сказал, кто эти люди. Гиви я тоже говорил, чтобы он не надеялся, что мы потом будем ему пятки лизать. Я за предателя себя не считаю.
Наверное, подумав о своем политическом имидже, я должен был держаться до последнего, сидеть десять лет, остаться без здоровья и зубов. Может, это было бы правильно. Но когда я, занимаясь политикой почти 15 лет, слышу такие упреки от людей, которые два месяца участвовали в акциях, и ничего страшнее поноса им не грозило, мне это кажется странным. Или когда меня адвокаты начинают учить, как революцию делать. Виолетта Волкова убеждала моего адвоката Лаврова: не волнуйся, мол, все будет в порядке, делай, как мы тебе скажем, требуй от Лебедева ни в чем не признаваться, и политическое убежище в Америке тебе обеспечено. Поставки грузинского вина — это чушь, которую мы придумали вместе с Волковой, а она сейчас отрицает согласованность нашей позиции. Вообще Волкова и Фейгин — это лжеадвокаты, плакальщики, чья работа — идти за гробом, а не спасать подзащитного.

Возвращаясь к встрече. Вы иногда записывали грузин на диктофон. А на камеру вы их когда-нибудь снимали?
Нет. Смысла не было. Диктофон нужен был, чтобы в случае, если они решили бы поступить с нами как с белорусами, я мог бы на них хоть как-то воздействовать. Белорусская история мне показала, что люди действуют в своих национальных интересах. Наши интересы с их пересекаются только в одном пункте — они ненавидят Путина и мы его ненавидим. Поэтому доверия с нашей стороны им не было.

Я спросила о камере, потому что ваши знакомые в вашей квартире после ареста нашли скрытую камеру, встроенную в футболку поло. Где вы ею пользовались?
Камера была куплена после думских выборов 2007 года для наблюдателей. Тогда за открытую съемку выгоняли с участка, вот мы и решили средств прикупить. Я ее купил на ВДНХ, она выглядит как пуговица.

А где сам видеорегистратор от нее?
Я его просто сам не нашел. То есть он когда-то был, шел в комплекте с камерой, понятно. И я его использовал однажды — на съемках акции арт-группы «Война» «Смерть таджика» в «Ашане». Я был с обычной камерой в руках и со скрытой на всякий случай.

Я смотрела ролик, вы там были в клетчатой рубашке, а не в поло.
Ну а какая разница, это же камера в виде пуговицы.

То есть вы переставили пуговицу?
Ну да, видимо... Сейчас пытаюсь вспомнить. Да, точно, я ее тогда использовал. Она же отвинчивается и переставляется.

А на выборах в итоге хоть раз использовали?
Нет, так ни разу и не использовал. А регистратор просто потерялся. Все это валялось в куче, вперемешку с одеждой. Я даже про камеру забыл. Ну и понятно же, что съемки, попавшие в «Анатомию протеста», велись не с такой камеры.

А какая камера была в Минске?
Мое мнение — встроенная в телевизор.

Если вы не писали, то кто, по-вашему, это делал?
Вариантов много, я склоняюсь, что писалось самими грузинами на всякий случай. Я и Сереге говорил: ты же понимаешь, что они нас пишут? Он отвечал: понимаю. Но мы не верили, что им потребуется нас когда-либо сливать. Я до их пор не могу понять причины, по которой это могло произойти, потому не берусь однозначно утверждать, что это грузины нас снимали. Единственное, у них мог быть перерасход. Они хватанули где-то денег, после 6 мая ничего серьезного не произошло, а деньги уже хватанули, вот и решили нас слить, чтобы потом ответ не держать. Еще есть такой персонаж Анатолий Моткин, эмиссар Березовского, он был в курсе всех дел, грузины ему весьма доверяли. Он такой настоящий делец. И этот человек мог вести какую-то свою игру. Все квартиры, где мы собирались, он знал и мог снимать. Все могло быть.

А в Россию тогда как эта запись попала?
Есть версия, что ушло из Лондона. Однозначно мы не знаем. Если у Гивика правда был выход на Бородина (бывший президент Банка Москвы Андрей Бородин, находится под уголовным преследованием в России и получил политическое убежище в Великобритании.— «Власть»), он мог ему эту запись предъявить как доказательство того, что он с нами работает. И Гиви говорил, что пол-ляма они уже получили от Бородина. Но я не думаю, что те деньги, что он давал нам, были бородинские. Все-таки он с ним позже стал говорить на эту тему. Чьи — хрен его знает.

Ну не их же личные?
Нет, конечно, все-таки многовато для него одного. Грузинские правительственные деньги? Вряд ли, это какая же должна быть статья расхода. В общем, Гиви мне уверенно говорил, что половина миллиона у него уже есть. И что у него есть надежная связь через Березовского с беглыми бизнесменам, звучала фамилия Бородина и еще какая-то, уже не помню, у меня даже визитка была. Бородин якобы обещал собрать всего десять миллионов. Ехать втроем в Лондон разговаривать о деньгах мы планировали с августа, все переносили, ну а потом нас арестовали.

Зачем вы обсуждали с Таргамадзе подрыв Транссибирской магистрали?
Надо знать Леню. Он очень нетерпеливый парень, и все эти деньги он воспринял близко к сердцу. В свое время он жил в достатке, и память о сытых годах его не оставляла. Он мучился, что живет за счет жены. Он всегда хотел стать профессиональным революционером, чтобы не надо было думать о бизнесе и чтобы родственники не пилили. Он хотел гарантированного дохода.

Транссиб-то при чем?
Скажем так, он воспринял близко к сердцу задачу разводить грузин на деньги. И по-моему, захотел казаться более сумасшедшем, чем есть на самом деле. Конечно, никаких возможностей взорвать Транссиб или перекрыть его не было. Вообще, много из того, что предлагали и сами грузины, имело мало общего с реальностью. Предлагали измазать здание ФСБ валерианой, чтоб коты сбежались, или запустить воздушный шар с изображением Путина и расстрелять его. Еще были идеи спровоцировать охрану Кадырова, перекрыв дорогу его кортежу. Нанять или угнать грузовики с автобусами и на митингах отгораживаться ими от полиции.

Через кого шли деньги в Россию?
Все деньги всегда шли только через меня, я заведовал всей бухгалтерией. Знали о них Серега, Леня, я и Алимыч. Была четкая установка, что больше никого мы в это дело не посвящаем.

Сколько было обещано денег и сколько давали?
Оговорено было $35 тыс. в месяц. Сумма невеликая, но для леваков все определяющая. Передавали деньги траншами мне: покупал в переходе метро телефон с симкой, узнавал время и место встречи, показывал пришедшему человеку паспорт и получал деньги в конверте.

Как делили на троих?
У каждого была зарплата около полтинника, а основные суммы на акции в долларах я передавал Лене. Серега лично предпочитал денег не брать.

В апреле и мае вы получили по $35 тыс., а потом?
В июне, после 6 мая, мы получили $90 тыс. На эту сумму были куплены машины Развозжаеву и Насте Удальцовой. Еще ушли на листовки, около 70 тыс. рублей каждый тираж, флаги, расходы на штаб, Леня там набрал команду. Поездки. В кабаках я платил из остатков. Вообще деньги всегда хранились у меня.

Когда был последний транш?
В августе — $42 тыс.

Сколько осталось?
Да ничего не осталось.

Сейчас Удальцов, Развозжаев и Таргамадзе отрицают вашу версию событий. Кто врет?
Врут они. Но по-разному. Ну Серега принял нашу первоначальную версию показаний: что были какие-то бизнесмены, говорили о поставках вина. Ну он все-таки вождь, ему надо до конца стоять. Хотя не вижу смысла. Таргамадзе врет, потому что это для него большой репутационный удар. Развозжаев написал исчерпывающую явку, мои показания ее подтверждают.

«С точки зрения человека, которого прижали к стенке, я раскаиваюсь»

В вашем уголовном деле наряду с фамилиями Удальцова, Развозжаева и Аймалетдинова фигурируют неустановленные лица. Вы помогли их установить?
Все неустановленные лица могут жить спокойно. Я четко исполнял досудебное соглашение и сказал следствию все, что его интересовало, но не больше.

Когда на НТВ показали анонс «Анатомии протеста», вы были в отпуске во Франции. Почему вернулись?
Да дурак я. Ну подумал, ну фильм и фильм. И чего? Почему я должен не возвращаться? Я не верил, что такое возможно.

Вы знаете, что вскоре после вашего ареста Аймалетдинов пришел к вашим друзьям и рассказал, что вы следите за оппозиционными активистами для Якеменко с 2008 года?
Да, знаю.

Это правда?
Нет, это не правда. У меня с Аймалетдиновым всегда были дружеские отношения. Ни один человек, пообщавшись с ним, не скажет, что он нормальный. Но у него очень интересно устроенные мозги, отчасти он выполнял роль моей музы. Но иногда и слуги.
Ну просто выполнял ряд поручений. И, по последним данным, на Алимыча давило следствие и чего-то требовало, а для него это было серьезное психическое испытание. Он с нами к грузинам ездил тупо побухать. Он воспринимал это как увеселительные поездки. И вдруг они оказали серьезным делом, а он и не подозревал, что меня могут посадить.

А при чем здесь Якеменко?
Я так понял, что он решил как-нибудь мне нагадить, потому что посчитал, что именно я виноват в его бедах. А еще я выяснил, что у него были контакты с грузинами после моего ареста. Может, ему что-то пообещали за то, чтобы он грузин выгораживал. А пятно в биографии у меня одно, и самое очевидное.

Он якобы показывал вашу переписку с Романом Вербицким, членом движения «Наши», отвечавшим за силовые акции. Правда, показывал только один раз, и никто ее не сохранил. Вы знакомы с Вербицким?
Да, я хорошо знаю Колючего, он был начальником охраны в «Идущих вместе». До увольнения виделся с ним в офисе, после — на мероприятиях оппозиции, куда он ходил с непонятной мне целью. Здоровались по-приятельски. Больше никаких контактов у меня с ним не было.

С кем еще из «Идущих вместе» вы поддерживали контакты после увольнения?
Не хочу называть их имена, зачем им усложнять сейчас жизнь. Большинство из них уже вне политики.

У вас в квартире нашли распечатанную смету с фамилиями активистов и их зарплатой. Упомянуты Ляскин, Вельмакин, еще несколько человек. Что это за бумага?
За эти годы было очень много разных смет. Скорее всего, это смета расходов на мероприятие или на месяц. Я вел отчетность для спонсоров.

Вы часто распечатывали сметы для грузин?
В электронном виде пересылать удобнее. Иногда распечатывал, в руки передавал. В основном, конечно, почтой пересылал.

После вашей сделки со следствием и смены СИЗО на домашний арест многие оппозиционеры решили, что вы работали на ФСБ или центр Э. Вас называют подментованным. Вы сотрудничали с этими организациями?
Нет, не сотрудничал. Пару раз со мной пытался говорить Леша Улыбка, как почти со всеми другими активистами. И все. Но хочу подчеркнуть: за несколько месяцев до встречи Удальцова с Таргамадзе Серега (с которым у нас тогда были плохие отношения, я о нем нелестно отзывался, он обо мне) на собрании «Левого фронта» при всех заявил: «Лебедев подментованный». Его спросили, с чего он взял, на что тот ответил, мол, допрашивать не могу, но это мое убеждение. И спустя несколько месяцев он едет со мной в Минск знакомиться с одним из руководителей грузинских спецслужб. Ну что тут скажешь? Это лишь говорит о цене слухов про мою подментованность. Многие люди, которые сейчас кричат о происхождении моих денег, брали эти деньги и не спрашивали, откуда они, а теперь якобы прозрели.

Что вы собираетесь делать в колонии?
Буду учить испанский, как бы все ни возмущались. Читать. В «Лефортово» всего Горького прочитал, надо кого-то новенького теперь. Заставят работать — буду работать.

Раскаиваетесь в содеянном?
Если откровенно, массовые беспорядки я готовил последние 14 лет своей жизни. Но в глазах правосудия я, конечно, совершал анигосударственные поступки. Мы с самого начала были приговорены. Я понимаю логику власти и с точки зрения человека, которого прижали к стенке, раскаиваюсь. Те омоновцы, которые получили камнем по голове, не должны были получить. Это я не готовил, за это я раскаиваться не могу, но за это мне придется ответить. Я создал условия для таких событий. У нас не получилась запланированная мирная акция. Но нельзя было кидаться камнями в полицию, в собственный перспективный электорат. Да власть и нанимает этих полицейских, бедняков, чтобы им плевали в рожу и били. Чтобы столкнулись две силы, угнетаемые режимом, чтобы режим выжил. Человек, который кидает камень в полицейского,— поневоле провокатор, даже если он делает это в честнейшем порыве.

Что вы можете сказать людям, которые, узнав о вашей дружбе с Таргамадзе, возмущаются и причитают: «За кем же мы шли в декабре?
Я бы посоветовал всем активистам, которые воспринимают протест не просто как модную тусовку, быть готовыми, что вам, возможно, придется либо долго сидеть в тюрьме, либо даже за взгляды быть убитыми. Потому что я был к этому не готов. Мы все вместе пошли на это, потому что считали, что так будет лучше. Мы не видели другого пути. И если бы мы были осторожнее, мы могли бы победить. Но мы не смогли. Все, что мы сделали, касается только нас троих, это наша трагедия, и мы понесем кару. А вы как были честными людьми, так ими и остались.

Планируете продолжить заниматься политикой после освобождения?
Не уверен. Мне не имеет смысла продолжать этим заниматься, потому что ситуация, в которой я оказался самым большим негодяем, устраивает слишком много сторон.

Олеся Герасименко
http://www.kommersant.ru/doc/2181515

Спасибо за наводку: http://marina-yudenich.livejournal.com/908331.html