Опасная история. Как элита придумала самозванца.

Среди многочисленных уроков Смутного времени, о котором, казалось бы, написана не одна библиотека, несколько в тени остаётся мысль о том, что на Руси смута случается тогда, когда так называемые элиты начинают прикидывать, а по пути ли им с действующей центральной властью. И цинизм расчётов выдается за заботу о законе, справедливости и народном волеизъявлении.

Годунов и Самозванец – любимые цели и жертвы всей так называемой «романовской историографии», то есть версии российской истории, выстроенной исключительно для подпирания трона последней русской династии.

К  Годунову и Самозванцу у Романовых счёт был особый, личный. Мало того, что в общем плане необходимо было показать перьями придворных карамзиных, что вместо самозванца Годунова, «татарина и зятя Малюты», а заодно и Отрепьева, доведшего-де своими богопротивными деяниями страну до величайшей геополитической катастрофы Смутного времени, страна получила на троне истинных патриотов и печальников за народ. Вот только самозванство не возникает на голом месте, страна должна созреть.

Как грозный царь боялся тени самозванца

Смутное время идеологически возникло не на пустом месте в плане общественной психологии. Не исключаю, что мучился Грозный слухами, что у первой жены его отца Василия Третьего – Соломонии, заключённой по причине бездетности в монастырь, там, в узилище всё-таки родился сын. Законный наследник великокняжьего престола.

Есть основания полагать, что Иван Васильевич, сын второй молодой жены Василия, Елены Глинской, не просто знал о таком бродившем по Руси слухе, но, будучи мистиком, страдал по такому поводу. Не исключено, что перебор людишек, который он устроил по стране, был не в последнюю очередь навеян желанием и самому убедиться в беспочвенности этой легенды, и другим продемонстрировать всю её нелепость. И тем самым лишить потенциальных противников козыря в борьбе за власть.

С кончиной «нищего духом» Фёдора Иоанновича также всё было не просто. Кто-то запустил, видимо, чистую дезу о том, что-де перед смертью последний Рюрикович завещал трон сыну Никиты Романовича (Романова) – Фёдору. Учитывая весьма деликатную  ситуацию с пресечением богопомазанной династии, такие слухи могли иметь  весьма опасные последствия для амбициозного Годунова. Более того, даже на Земском  соборе, на котором всё-таки избрали в цари Годунова, кандидатура Фёдора Никитича оживлённо обсуждалась, что называется, в кулуарах. Особенно решительно руку будущего патриарха Филарета держали казаки. 

Понятно, что с такой предысторией большой любви между Романовыми и Годуновым быть не могло. А потому в стиле жестокой эпохи Борис подвёл Романовых под царскую опалу, раскидав их по дальним и холодным городам и весям. Вплоть до знаменитого Пустозёрска, за которым все дороги кончались. Фёдор же был насильно пострижен в монахи под именем Филарета, что в те времена означало запрет на любую политическую деятельность. Но на деле всё вышло иначе. Родитель будущего царя оказался просто гуттаперчевым политиком. Присягнул Лжедмитрию, поддержал свергнувшего его Василия Шуйского, почётным гостем был в лагере Лжедмитрия-II, Тушинского вора, входил в семибоярщину, которая высказалась за приглашение на русский престол польского королевича Владислава. Такого деятеля палкой не пришибёшь! Но это был типичный представитель русской средневековой интеллигенции.

В принципе, одним из главных уроков Смутного времени стало подтверждение непреходящего для России факта: при ослаблении центральной власти так называемые элиты вполне могут своей беспринципностью разорвать страну, открыто торгуя её интересами ради собственного выживания. Личное у наших элит было выше любой государственнической логики. Вот только игры элит привели к тому, что в руинах оказалась страна.

«Чашу с ядом, словно кубок, я беру»

Для родовитых князей  Борис оставался всё-таки «царём незаконным» – а значит, и уязвимым. А потому во многом его руки были связаны. А тут ещё два года летних заморозков и страшных проливных дождей. Гибели озимых, абсолютного неурожая, страшного голода. Считается, что в нашей Москве из двухсот пятидесяти тысяч населения вымерло сто двадцать тысяч! Все срочные меры, предпринимавшиеся Годуновым, наталкивались на страшную коррупцию, тайный саботаж и неспособность общества к объединению. Общество было искусственно расколото. А такой раскол неизменно порождает химеры общественного сознания. Ведёт к росту агрессивности, взаимного недоверия, порождает иллюзии в действенности перемен ради перемен.

И вот на таком зловещем фоне и возник некий «чудом спасшийся Дмитрий», ставший той самой фигурой, позволившей на какое-то время консолидироваться всем  оппозиционерам, многие из которых были уверены в своих правах на трон. Новый герой изначально был для них временной фигурой. Тараном, сметающим высшую власть. В конце концов, неожиданно умирает сам Борис. Обстоятельства его смерти так и не выяснены до конца. Известно, что он скончался скоропостижно после обеда с  иностранными послами. У него вдруг хлынула кровь изо рта и ушей, и смерть была мгновенной.

Версия отравления выглядит вполне достоверной. Тогда же её разделяли и немецкие придворные медики, – но кто поверил бы иноверцам? Но ведь неспроста у царя началось столь бурное кровотечение. Некоторые эксперты склонны предполагать, что царя отравили сулемой. 

Версия отравления косвенно подтверждается ещё и последовавшим за этим убийством заговорщиками сына и наследника Годунова – Фёдора Борисовича. Фактически это первое открытое цареубийство на Руси. Правившего  всего  семь недель европейски образованного юношу задушили. Причём есть даже красочное описание убийства: с физически сильным Фёдором никак не могли справиться четверо заговорщиков. Наконец, кто-то схватил его за «тайные уды» и, воспользовавшись моментом, верёвку на его шее затянули.

Словом, из такого противоречивого бэкграунда Годуновых романовские историки слепили свою версию событий, кульминацией которой стало обвинение Годунова в убийстве царевича  Дмитрия. Исторические счёты были сведены. А его смерть с течением времени списали на что-то вроде инсульта, вызванного нервным напряжением по причине нечистой совести.

400 лет об одном

Суету вокруг расследования обстоятельств смерти царевича Дмитрия можно вообще счесть началом начал наших судебных казусов, от которых Россия вот уже не одно столетие не в состоянии отречься. Главное для Шуйского и К^о, посланных с розыском в Углич, было не правду открыть, а под раздачу не попасть. А потому, по мере раскручивания гражданской войны и смены лиц в Кремле, обнародованные версии менялись кардинально. Всё-таки такого позорного абсурда Русь не знала ни до, ни после. То комиссия утверждает, что Дмитрий, страдавший падучей, сам упал на ножик и зарезался. Более того, на соборе, созванном специально для расследования обстоятельств гибели последнего Рюриковича, Василий Шуйский крест целует в доказательство того, что так всё и было. Ну, страдал царевич падучей, что тут поделаешь.

Но сразу после смерти Годунова Богдан Бельский, ведший розыск в Угличе вместе с Василием Шуйским, стал всех уверять, что он-де героически мальчика спас. Сам Василий уже на лобном месте на Красной площади опять клянется народу уже в совершенно противоположном. Мол, убит был и похоронен некий поповский сын, а Дмитрий спасся чудесным образом. Однако стоило новому правителю укрепиться в столице, как тот же Шуйский клянется, что это самозванец. Старика приговорили к смерти, но Дмитрий (или Лжедмитрий) его помиловал.

Когда потом Шуйского пытали, где же он соврал, то лукавый старик нашёл выход из пикантной ситуации, объяснив, что он знал с самого начала о самозванстве Лжедмитрия, но не было другого способа свергнуть проклятого и незаконного Годунова. Русская политика – вещь тонкая. Корысть постоянно принимает форму заботы о всеобщем благоденствии.

Таким образом, знатнейший Рюрикович оказался политическим шулером, как и большинство элитарной верхушки. Появление фигуры, претендовавшей на трон, было необходимо для реализации многоходовой комбинации по переделу власти в стране, переделу в результате провоцирования самого глубокого кризиса в российской истории.

Естественно, когда Годунов был отстранён, пришла очередь и Дмитрия. Напомним, что речь по-любому шла о законном уже венчанном царе. И прежняя его биография была ни при чём. К тому же Дмитрий Первый был популярен в Москве. Вопреки ожиданиям, он дал отворот Папе, мечтавшему покончить с русским православием, положил конец  годуновским репрессиям, слыл человеком простым и доступным. А то, что ему реально инкриминировали – не спал после обеда, не ходил с женой в баню – у нас вызывает только улыбку. Не случайно ведь заговорщики-убийцы бросились в Кремль с криками, что молодого царя надо защитить. А потому видно, что, как минимум, всенародной ненависти Дмитрий не вызывал. И хоть и был он поддержан извне, но умудрялся маневрировать и своим польским союзникам ничего платить по старым счетам не собирался. Во всяком случае, на тот момент.

И на таком фоне «особенно хорошо держалась» мамаша убиенного царевича, Мария Нагая, которая сначала оплакала злодейски умерщвлённого сына, затем признала его, судя по всему, воскресшим в лице Лжедмитрия. Когда же её привели к Годунову и стали выспрашивать, где её сын, то монахиня прикинулась простодушной и ответила: «Кто его знает!» Наконец, Нагая первой была у гроба некоего подростка, привезённого в Москву уже при царе Шуйском под видом святых мощей царевича. Ещё не известно, не умертвили ли ради такой пропагандистской цели какого-нибудь дворового мальчика. Уж как труп мог выглядеть свежим спустя целых пятнадцать лет?

На таком фоне всеобщего лицемерия и продажности об особой аморальности Годунова говорить, естественно, не приходится. В убийстве Бориса Годунова обвиняли историки, исходившие ещё из латинского принципа «кому выгодно». Действительно, странная кончина последнего официального сына Грозного сняла все формальности на пути Бориса Фёдоровича к трону. Но разве только для него одного? Рядом с ним были отпрыски древнейших родов, включая и представителей других  ветвей Рюриковичей – те же Трубецкие или Голицыны. Да и Романовы помнили о своих правах. Убийство же мальчика могло бы смешать карты властного пасьянса заново. Все понимали, что пока Борис окончательно не укрепится, у других шансы надеть царские бармы остаются.

А в случае убийства наиболее виновным в глазах общества так или иначе выглядел бы Борис, как самый вроде бы заинтересованный в таком преступлении. Но вот что странно. Известно, что после вступления армии «самозванца» в пределы Руси Борис испугался и всё требовал выяснить, кто же это такой? Если бы он приказал убить наследника Грозного, то вряд ли у него были бы такие глубокие сомнения.

К тому же при венчании на царство его сына Фёдора текст присяги включал в себя и вполне экзотический пассаж: не хотеть на царство Симеона Бекбулатовича, а также злодея, именующего себя Дмитрием. Ну, с Симеоном Бекбулатовичем связана своя таинственная, почти детективная  история. Она заслуживает отдельного исследования. Его сажал царём на Земщину Грозный, его потом то постригали в монахи, то ослепляли, но в покое до смерти не оставляли все подряд правители.

А вот упоминание в присяге имени Дмитрия лишнее свидетельство тому, что Годуновы вполне допускали, что речь идёт не о Григории Отрепьеве. И вряд ли сын не был бы посвящён в зловещие планы отца, если бы тот действительно отдавал приказ убить сына Марии Нагой. Бояре, как известно, присягнули Фёдору. И тут же отдались Самозванцу, показав, что власти нельзя опираться на нестойких эгоистов, во всём преследующих свои корыстные интересы.

К тому же в Москве жили-поживали все близкие родственники Отрепьева, которые вполне могли провести опознание. Но об Отрепьевых отчего-то никто не вспоминал. Словно именно они могли разрушить легенду о безвестном монахе Чудова монастыря, который чувствовал себя при нескольких дворах так, словно принц крови. Конечно, можно предположить, что смелые бояре не выполнили злодейское поручение Бориса, спрятали мальчика, представив на всеобщее обозрение при содействии матери какой-то иной подростковый труп. Но зная трусливость всех протагонистов той русской драмы, такое предположение можно принять только за народный эпос.

А был ли Дмитрий?

Тем не менее, разговоры о возможной подмене трупа Дмитрия автоматически выводят нас на личность так называемого Лжедмитрия. Для официальной истории нет никаких сомнений в том, что речь шла о беглом монахе Чудова монастыря Гришке Отрепьеве. Неприятные вопросы о том, отчего это безвестный монах умел произвести впечатление на опытнейших польских магнатов, прекрасно держался при всех дворах, был блестяще образован, знал языки и обычаи Европы, остались без ответов. Да никто толком и не стремился объективно оценить этого исторического героя. Термин «самозванец» закрывал тему.

Ну, хорошо – в версию про спасшегося подростка, который из Углича ускакал на Запад, верится с трудом. Но есть совершенно революционная версия для узкого круга историков: а почему бы не допустить, что на историческую сцену вышел один из многочисленных незаконнорождённых потомков женолюбивого Ивана Васильевича? Известно, что таких младенцев, рождённых от его похождений, тут же убивали. Почему – понятно. В Кремле страшно боялись появления генетических претендентов на трон, которые могли бы стать игрушкой в руках опытных князей. Но ведь могли убить не всех, и Дмитрий-Григорий мог как-то доказать обстоятельства своего происхождения. Иногда и бастарды становились в Европе королями.

Ныне под пластами заштампованной, много раз подчищенной и переписанной истории до правды докопаться неимоверно трудно. Официальные историки хорошо поработали в архивах, просто уничтожив всё то, что не вписывалось в простую версию счастливого для России прихода Романовых на смену кровавому узурпатору Годунову. А потому художественный вымысел для нас милее. Но вот выводы для будущего России из этой коллизии – совершенно однозначные. Не может быть национальной элиты, косящей одним глазом на заграничных покровителей и переводящей туда же миллиарды долларов своих капиталов.

Отсюда