Постмодерн

Вместо вступления, я очень хочу показать Вам один очень любопытный текст. Привожу его без комментариев. Хотя как без комментариев... Всё что будет дальше, комментарий и есть.

 

 

Конец человека и великое Ничто. 

(Виктор Зотин http://www.odnako.org/blogs/show_20859/)

 

 

"Человек победил Бога.

 

Победил, конечно, чуть позже, чем наглец Ницше успел об этом раструбить. Однако справедливости ради стоит заметить, что даже во времена Фридриха в этих отношениях человека с Богом всё было более-менее очевидно. Богу, кстати, ещё повезло, что в мироздании между ним и человеком существовала фундаментальная разница в происхождении и что он создал своё чадо из ничего. Будь Бог из той же самой материи, что и окружающее нас мироздание – не знающий меру Гомо Сапиенс его ещё и пообкусал бы с разных сторон. После чего, вдогонку, ещё и над трупом бы надругался.

 

Однако, умирая, Бог оставил тупого и прожорливого человека один на один с его самым главным и страшным врагом – Ничто. И если в отношениях Бога с человеком до сих пор всё было более или менее понятно,то чистые отношения человека и Ничто до сих пор не встречались или складывались весьма и весьма трагически.

 

Стоит сказать, что человек был отлично подготовлен к финальной схватке с собственным создателем. У него на руках были все необходимые козыри: атеизм, материализм, критическое мышление и многое другое. Даже диалектику хитроумный мозг двуногого приспособил под собственные нужды, умело структурируя и уничтожая последние пристанища Бога в самых потаённых уголках иррационального подсознания.

 

И вот теперь, оставшись с этим самым Ничто один на один, человек увидел там не просто себя, а отражение собственной внутренней пустоты. И разглядев её, пустоту, в себе, сопротивляться великому Ничто даже не осмелился. Ибо для этого ему требовалось не просто перестать быть человеком, но стать именно тем Человеком, к которому он стремился из глубины веков, о котором он уже и мечтать забыл, увлёкшись своими странными играми с Богом и в Бога. Вместо этих странных игрищ человек должен был заняться подлинным Становлением.

 

Однако, увы, увидев эту пустоту, человек вместо фундаментальной исконной борьбы и Становления выбрал пассивное расслабленное принятие. И, осознав Ничто в себе, предпочёл осознать себя в Ничто. Приняв это решение, человечество, так и не породив из себя Человека, рассыпалось на атомизированную кучку вяло барахтающихся в телесном удовольствии индивидов – последних людей.

 

Довольные дряблые унылые люди в отсутствии фундаментальной объединяющей их цели лениво разбрелись по собственным однообразным и вместе с тем «отражающим их неповторимую индивидуальность» комнатёнкам, вяло вперившись в экраны телевизоров и мониторов, наслаждаясь новым «захватывающим шоу» или очередной «обжигающей правдой».

 

Какие-то маргиналы на задворках культуры, правда, продолжали рассказывать лениво жиреющему человеку о его истинном предназначении, но очень скоро сами находили собственный путь к Ничто с помощью наркотиков или через стремительно бьющую по голове славу и обязательно сопутствующее ей баснословное богатство с чрезмерным потреблением. На их место приходили новые творцы – способные сказать всё, не говоря при этом ничего конкретного. Способные выразить мироздание одним мелким штрихом, но отвечающие «я так вижу» на все попытки задать вопрос об истинном предназначении их творчества. Им тоже не были чужды наркомания и богатство, но, в отличие от ушедших гигантов, про этих можно было с уверенностью сказать, что именно деньги и наркотики связывали их с ненавидимой ими реальностью, от которой они желали дистанцироваться на максимальное расстояние.

Философская концепция общества потребления с триумфом прошлась по планете, захватывая мозги и желудки всё новых и новых неофитов, претворяя собой окончательное наступление эпохи великого Ничто".

 

 

Итак, Ничто. Или Пустота? Именно в связи с этой немыслимой хреновиной, хочу прежде всего отметить, что Малевич всё-таки голова. Конечно, мысль сия вряд ли бы меня когда посетила, но тут снова спасибо Анатолию Александровичу Вассерману (http://www.youtube.com/watch?v=v7hJM4umox8).

 

По Дерибасовской гуляют постепенно. Вот и я осознал то, о чём говорит Анатолий Александрович очень не сразу. Собственно, меня этот вопрос даже не интересовал. Мне было интересно понять, чем может быть наполнен термин Постмодерн в рамках риторики Сергея Ервандовича Кургиняна. Термин, ничего не характеризующий конкретно, и настолько бесформенный, что это можно было бы поставить в упрёк. Однако, в таком ключе можно раскритиковать любые метафизические построения, и толку от этого будет ноль. Метафизика это ведь не наука, имеющая дело с чем-то "обоснованным" и "доказанным". В том-то и дело, что критиковать метафизику со строго "научной" позиции - это абсурд. Поле метафизического рассуждения вненаучно, а точнее ДОнаучно.

 

Вот и в данном случае, именно эта бесформенность понятия (а точнее характерная для него избыточность многообразия форм) и нечёткость содержания, размытая до бессодержательности, сложились в моей голове в одну очень простую и цельную картинку. Да-да. Ту самую, о которой рассказывает в своём видеодокладе Вассерман.

 

Как Вы уже могли догадаться, всё, что будет говорено далее о Метафизике с Постмодерном, по ничтожному мнению скромного меня, неразрывно связано с самым тёмным художественным объектом последнего времени - с "Чёрным квадратом" Казимира Малевича.

 

И начну я вот с какой мысли. Ни искусство, ни философия, ни наука, ни что вообще из этого ряда не является сколько-то самостоятельным явлением в том смысле, что каждое из них порождается процессом развития человека. Искусство, культура, философия и наука являются лишь индикаторами состояния маленьких наших мозгов, на основании чего, эти самые мозги могут сами себе поставить некоторый диагноз.

 

А если, например, искусство - это индикатор, то к нему тоже следовало бы приглядываться, особенно, если оформляется он в виде того, что мы все называем искусством современным. Несмотря на всё бесконечное разнообразие, у подавляющего большинства из нас оно вызывает недоумение, нервические смешки или вовсе гневные выкрики. А если подобрать точное слово, то современное искусство зачастую выглядит сплошным надувательством.

 

Однако, чтобы быть просто надувательством, современное искусство слишком разнообразно. Наверное, ничто в человеческой истории не обладало таким разнообразием форм как оно. При этом форм-то миллион, но в чём их содержание? Уже просто исходя из бессчётности этих форм, легко заподозрить, что современное искусство, которое мы будем считать неотъемлемой частью того, что Кургинян называет Постмодерном, - это бессодержательность. Действительно, всё выглядит так, что постмодерновый мир лишён содержания, и далее всё обстоит так, как сказал Станислав Ежи Лец: "Мы наблюдаем интереснейшее явление: бессмыслица как средство общения между людьми". В общем, есть некоторые основания считать, что выводы, сделанные Постмодерном по итогам его размышлений о предшествовавшей ему эпохе Модерна, имеют именно такой обессмысленный характер.

 

Ещё у Постмодерна есть брат-близнец Контрмодерн. Но он настолько близнец, что лично я их не различаю совсем. Поэтому от чёткого противопоставления, сделанного Сергеем Ервандовичем, я однозначно отойду и далее под Постмодерном буду понимать этакого двуликого Януса. В конце концов, предпосылка, из которой исходят и Постмодерн, и Контрмодерн, одна, а то, что они делают из неё несколько разные выводы, это уже частности. Меня интересует тезис и его антитезис. А полный ли стакан или полупустой - это уже дело второе.

 

Думается, сам Постмодерн зародился ещё где-то в эпоху Возрождения, когда Лоренцо Валла сформулировал основной постулат, по которому сегодня живёт почти весь мир. Постепенно, шаг за шагом, человек убивал Бога в себе, в надежде объявить богом себя самого. И это очень странная ситуация. Мне она вообще кажется самоубийственной. Что подтверждается как раз тем, что за "смертью" Бога практически сразу последовала смерть Автора, а вместе с Автором тут же скончался и Субъект, т.е. сам человек. И его теперь даже похоронить некому, а потому и пахнет это всё как-то не очень хорошо.

 

А если перейти к образам более чётким, то вот, взгляните, Постмодерн по-Кургиняновски (а я склонен именно так понимать Сергея Ервандовича): Right Here Right Now. Обратите внимание на надпись на футболке толстяка. Она сейчас заиграет новыми красками, ибо мы переходим к рассмотрению ещё одного характерного персонажа. Напоминаю, у нашего добродушного постмодернового толстяка есть контрмодерновый брат-близнец. Пожалуйста, знакомьтесь, подполковник в отставке Ральф Петерс. А вот и перевод его статьи за далёкий уже 1997 год: http://www.warandpeace.ru/ru/analysis/view/72196/.

 

Для собственных нужд я выделю только два момента. Во-первых, оказывается, что "мы вступили в век постоянного конфликта.  Информация  является одновременно товаром и наиболее дестабилизирующим фактором  нашего времени.  До настоящего времени история была поиском и приобретением информации; сегодня главная задача заключается в управлении информацией. Тот из нас, кто может сортировать, усваивать, синтезировать и применять релевантные знания  - достигает профессиональных, финансовых, политических, военных  и социальных высот.  Мы, победители, - есть меньшинство." А во-вторых, и что более важно, "мы живём в век множественности истин". Итого, некие "мы-победители" обитают в мире "множественности истин".

Не трудно также заметить, что гримаса господина Петерса значительно отличается от простодушной улыбки толстяка из клипа Fatboy Slim'а, и напоминает скорее оскал взбесившегося животного (Pink Floyd - Dogs of war):

 

 

http://www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v=l5XD-8lJ-PY

 

Однако, на самом деле надпись на футболке толстяка провозглашает ровно то же самое, что озвучивает рычащий подполковник: "Мы, победители, - есть меньшинство". Вот не знаю кого или чего они там у себя победили, но оба братца настолько хорошо вписываются в дальнейшее развитие событий после того самого 97го, что никаких комментариев вроде и не нужно. Поэтому можно думать, что как раз эти два лика Януса-Постмодерна фиксирует в своих рассуждениях Сергей Ервандович.

 

А теперь я попытаюсь понять причины, по которым господин Петерс думает именно так, а не иначе. Вдруг он и ему подобные в чём-то правы? И мы таки живём в мире "множественных истин". Выбирай любую, не парься - главное, со скамейки не упасть.

 

Чтобы разобраться в основаниях позиций Петерса и ему подобных, мне придётся сейчас зарыться глубоко и надолго. Букв будет очень много, причём некоторые мне самому до сих пор не ясны до конца. Так что всё нижеследующее есть не более чем первая примерка у портного.

 

Кроме того, прежде чем понять, что сокрыто в душе у наших братьев-акробатьев, надо бы сначала взглянуть на то, что оставил им в наследство ихний папа – Модерн. И ради этого, своё дальнейшее повествование я поведу от точки, которая, на мой взгляд, является критической. По крайней мере, эта точка очень многое говорит нам как о самом Модерне, так и о его двуликом наследнике. А чтобы картинка была полнее, мы задействуем ещё одну индикаторную плоскость человеческой деятельности. Т.е. отложим на время тему культуры и искусства в сторонку и влезем туда, куда простому люду, вроде меня, лезть категорически не рекомендуется – в философию.

 

Так вот. Если в двух словах расписать ту важную точку, о которой я повёл разговор, то это самое начало "приземления" философии. Именно такой лозунг был выдвинут в первой половине XIX века прогрессивной общественностью. На первый взгляд, как реакция на деятельность Георга Вильгельма Фридриха Гегеля.

 

В любом случае, надо признать, что Гегель вызвал заметное отторжение у очень многих и очень надолго. У меня даже сложилось стойкое ощущение, что к сегодняшнему дню Гегель - это в некотором роде табу во многих философских текстах. Даже когда речь заходит о диалектике всё, как правило, сводится исключительно к Марксу. В общем, никак не могу отделаться от впечатления, что сегодня Гегель несколько нерукопожатен. Что вызывает искреннее удивление.

 

Впрочем, это всего лишь мои очучения, поэтому перейду к конкретике, которая заключается в том, что Гегель, наряду с Малевичем, тоже центральный персонаж моего повествования. И вопрос этот до того важный, что своё видение "гегельянщины" я изложил в отдельной заметке. Добавлю только, что мои туманные намеки в конце относятся к тому, что называется "системным эффектом". Т.е. сумма свойств целого всегда большее, чем просто сумма свойств его составляющих. Впрочем, это к данному разговору уже не имеет отношения, поэтому подчеркну самое главное - Гегеля не поняли. И теперь, я двинусь дальше, развивая эту мысль.

 

Первый вопрос, который возник лично у меня: почему Гегеля не поняли? Не захотели?

 

А всё выглядит именно так. Гегелевские искательства абсолютного оказались чужды как догматикам "справа", так и силам продолжавшим набирать вес аж с самой эпохи Возрождения "слева". В глазах "правых" гегелевская "метафизика" совершала грехопадение в пучину бренного и земного, а "слева" наседали те, кого вдохновлял резкий скачок НТР. Впрочем, насчёт "лево-право" я могу ошибаться. Для меня это сено-солома.

 

Так или иначе, закономерность есть. Если понимать, что развитие философских идей есть не более, чем отражение процессов бурливших вокруг самих философов, то человеческая мысль, от эпохи Возрождения и Лоренцо Валла, с его очень своеобразным пониманием Эпикура, до собственно Гегеля, прошла путь напоминающий, скажем, часть синусоиды от максимума до нуля, где идеальное (всеобщее) в человеческом мышлении уже окончательно уступило место чувственному (частному), которое уже готовится тащить историю в свою сторону, накопленный потенциал начинает стремительно переходить в скорость, а доктор Фауст готовится воскликнуть, что вначале было не слово, а дело.

 

Вполне закономерно, что философская и вообще всякая мысль в этот момент, предпочла не заметить Гегеля по настоящему, и продолжить заниматься тем, чем уже давно хотела заниматься - исследованием исключительно чувственной составляющей человеческой деятельности, жизни и практики, отдавая именно этому приоритет перед измышлением бесплотных идей. Собственно, общим лозунгом критики гегельянства стал призыв отказаться от "игры с понятиями" и "созидания систем", которые "не соответствуют опыту". Однако, самое забавное как раз в том, что именно гегельянщина соответствует опыту в гораздо большей мере, чем что-либо ещё. Впрочем, тогда это было совершенно не очевидно. Казалось, реальность вопиёт совершенно об обратном.

 

Тут мне следует оговориться. Я не хочу сказать, что вот ранее на нашей траектории располагался мифический Золотой Век, ибо Новому времени предшествовал тот ещё "Адъ и Израиль": воцерковлённый бандитизм (феодализм), крестовые походы, инквизиция, реформация и т.д. Речь идёт скорее о смене целеполагания, в то время как субъект процесса один и тот же. Просто он окончательно склонился к иной точке зрения на смысл и цели собственного бытия. А синусоида в моём примере - это сколь удобное, столь и неточное, средство отразить тот факт, например, что Шопенгауэр высказал мысль, практически дублировавшую мировоззрение Лоренцо Валла, заявив, что цель жизни человека лишь в том, чтобы минимизировать сумму страданий. Отсюда до массового представления о том, что от жизни надо отжать по-максимуму, согласитесь, совсем недалеко. В принципе это вообще одно и то же. Разница, наверное, только в том, что Шопенгауэр был пессимист.

 

Главное, что именно в этой точке, на мгновение вскрылась сущность основного драйвера процесса, как сегодня говорят. Ежели в своё время Кант писал, что "Знание только тогда имеет ценность, если оно помогает человеку стать человечнее, реализовать идею добра", то новая чувственная философия обнаружила явную тягу к тому, чтобы слово "добро" окончательно превратить в синоним слова "хабар". Другими словами, не на шутку заряженный за предыдущие века конденсатор собирался не слабо так разрядиться, а Гегель в этот момент предложил сменить всю элементную базу. В сущности, он говорил о необходимости прошивки новой версии программного обеспечения в момент релиза, сулившего золотые горы. Результат предугадать не трудно. Главную мысль Гегеля не просто не услышали, её сочли скорее глупостью. Как тот же Шопенгауэр или Карл Поппер.

 

А раз так, то теперь надо переключиться на этот драйвер, это самое нечто, что отвергло Гегеля и возобладало в мире Модерна, на Дух Позитивизма. Тут у Вас может возникнуть желание меня поправить, мол, причём тут какой-то Дух: скажите просто - Позитивизм. Так вот "просто позитивизм" - это совершенно неправильно, на мой взгляд (и даже не столько на мой). Дело в том, что Позитивизм (как и Постмодерн) с самого начала не был философским направлением и уж точно не был какой-то философской школой. Позитивизм - это душа Модерна. Его суть и смысл. Поэтому я считаю правильным говорить как раз о Духе Позитивизма. В сущности, это скорее стиль мышления, формирующийся в противостоянии с диктатом некоторого догмата, что автоматически приводит к тому, что девизом становится фраза: "возможно всё", с ярко выраженной тягой к трансформации во "всё можно".

 

И отсюда происходит отличительная особенность Духа Позитивизма - яростное отрицание всего, что хоть чуть-чуть эти догмы напоминает. Именно это авто-отрицание, в ущерб переосмыслению былой догматики и стало почвой для новой версии идеи сверхчеловека. В принципе, сверхчеловек и был заявленной целью Духа Позитивизма, но что-то пошло явно не так как мечталось.

 

Для начала Дух Позитивизма порешил так же, как в своё время Лаплас заявил в ответ Наполеону на вопрос о Боге: "Я не нуждаюсь в этой гипотезе". Это было совершенно естественно, если учесть религиозный опыт средневековой Европы. Для философов-позитивистов любая метафизика стала порождением того монстра, коим виделся средневековый папизм. Хотя это, конечно, не так, ибо метафизика создаёт религии (как и науки), а не религии метафизику. Но что имеем, то имеем. Позитивизм, двигаясь по пути отрицания, сменил точку опоры. Скажем так, в противовес абсолютизации духа (того, что пощупать нельзя) он предложил абсолютизацию чувственного (того, что пощупать можно).

 

И сразу начались странности. Особенно ярко нюансы хода мысли Духа Позитивизма иллюстрируются энергичной деятельностью Хаксли по превращению человека из сына божьего в сына обезьяньего. Декларируя освобождение человека на словах, позитивисты тут же превратили его в безвольного биоробота на практике, в хомо экономикс, намертво прикованного к педальке удовольствий. Как видите, либо у Духа Позитивизма были странные представления о сверхчеловеке, либо сами основания позитивизма уже с самого начала не годились для реализации заявленных целей. Т.е. с самого-самого начала Дух Позитивизма пошёл совсем не в том направлении, в каком хотел сам. И всё потому, что направление это диктовалось не столько какими-то соображениями, сколько естественным отрицанием завравшейся догмы.

 

Забегая немного вперёд, расскажу, какой мне видится базовая установка Духа Позитивизма на самом массовом, усреднённом, так сказать, уровне. Ну, или на бытовом. Мы ИМЕЕМ чувства и сознание, ничего более нам не дано, а поэтому нет никакого смысла витать в облаках - надо извлекать выгоду из того, что есть. А если выгода в чём-то есть, значит, в том истина и заключается. Здесь, кстати, ведущие позиции прочно и надолго, почти на весь XX век, занимает философия американского прагматизма, которая наиболее точно и честно сформулировала это положение.

 

Однако, рассуждая таким образом, Дух Позитивизма тут же забывает, что он, в сущности, не знает ничего о том, в чём она, выгода, состоит на самом деле. Сделав безоговорочную ставку на чувственное восприятие, позитивизм исключает из рассмотрения то, что лежит за пределами восприятия – идеальное. Т.е. представление об идеальном - это представление о всеобщем. А раз так, то отказ от учёта всеобщего - это отказ от Абсолютной Выгоды. В итоге, любые разговоры о выгоде частной просто обесцениваются.

 

Как раз ограниченность такого подхода и становится всё более очевидной по мере реализации программы "приземления философии", роль которой последовательно низводится до уровня служанки "объективной" науки. В итоге, сегодня уже очевидно просматривается наличие тенденции превращения самой науки в такой же инструмент извлечения сиюминутной выгоды, как и всё вокруг: спекуляции с ГМО и климатическими изменениями – самые яркие тому примеры. Но всё это было ожидаемо, если исходить из приведённых выше соображений (и, кстати, предсказывалось неоднократно), поэтому можно уже попробовать кое-что сказать о том, что же это всё отражает.

 

А отражают все эти телодвижения Духа Позитивизма исключительно его буржуйское происхождение. Лучшей иллюстрацией чему является наиболее "народная" (ИМХО, конечно) философия американского прагматизма. Именно для неё является естественной мысль, что мерилом истинности любой веры является приобретаемая выгода, а именно, максимизация наслаждений (Лоренцо Валла) или минимазация страданий (Шопенгауэр), в зависимости от наполненности стакана. Повторю, это самая честная позиция, если брать за мерило истинности чувственный опыт.

 

Из этого положения тут же вытекает вполне определённая "обладательная" традиция в позитивизме как философии. Дух Позитивизма потому стремился застолбить в роли незыблемого основания то чистый опыт, то логику, то информацию, что отчаянно жаждал чем-то обладать. Словно кто-то жёг пятки позитивистам, так они рвались провозгласить своё право собственности над чем-то окончательным и бесповоротным.

 

Так же красноречива и собственная концепция взаимодействия Духа Позитивизма с окружающим миром: "Пожалуй, как раз в философии, и именно позитивистами, была не только предложена, но и реально воплощена в жизнь одна из важнейших методологических новаций XX века: в основание теоретической конструкции следует класть не серию предписывающих законов, а некое минимальное множество принципов запрета. Этот новый подход (сознательно использованный прежде всего в ядерной физике, в теории элементарных частиц, в квантовой механике) предполагал радикальный отказ от жесткого детерминизма - одного из краеугольных камней традиционного рационализма; к тому же он отвечал и демократическим умонастроениям либерального буржуазного общества: может быть все, что не запрещено, и число запретов при этом должно быть, по возможности, минимальным" (А.Ф. Зотов. "Современная западная философия"). Вот именно, что минимальным! Кроме того, если закон обойти нельзя, то запрет - это уже совсем другое дело. Вот к этому-то "всё можно" и стремился Дух Позитивизма. И потому доминировали в XX веке позитивистские умонастроения, что именно на них был самый большой спрос. Позитивизм отчаянно боролся с ограничениями, с запретами, со всевозможными табу, доставшимися от предыдущих веков. И в этом был смысл. Но таким образом, позитивистским идеалом сверхчеловека стал человек без ограничений. Т.е. даже не сверхчеловек, а человек без "сверх". И тут весьма поучительно было бы задать пару вопросов господину Хаксли. Однако, за него уже ответили братья Стругацкие (Понедельник начинается в субботу - Глава 4).

 

Итак, пойдём дальше. Самым главным ограничением буржуазии изначально был Бог. Но, как оказалось, это ограничение вполне безболезненно можно было снять. Собственно, Ницше вовсе не призывал Бога убить, он лишь установил факт его убийства современниками, и, кстати, забил в набат. Полагаю, он вовсе не был в восторге от стремительно освобождавшейся обезьяны Хаксли, а потому его рассуждения о морали - это скорее понимание необходимости разработки Морали 2.0.

 

Но в том и дело, что Ницше был настолько же глубоко не понят современниками, как и Гегель. Какая мораль, т.е. какие ограничения могут быть у человека, "убившего" Бога?

 

Правда, тут есть один нюанс. Бороться с Богом человеку всегда было не по силам, и Дух Позитивизма просто избавился от самого ринга, на котором это противостояние регулярно возникало – от метафизики, сведя последнюю до философии науки. И этот момент я хочу отметить особо. Бог не был "убит", а просто исключён за ненадобностью из рассмотрения: "Я не нуждаюсь в этой гипотезе" (с). Прошу прощения за повторение цитаты, но она слишком уж показательна.

 

Таким образом, позитивистская философия полностью отражает тот самый драйвер эпохи Модерна, который нас интересует. И в связи с этим отметим следующий интересный момент. С одной стороны, сбрасывая с плеч тяжкую ношу, казалось бы, бесполезной догмы, Дух Позитивизма осуществлял неизбежное. Однако, с другой стороны, он настолько рьяно эту догму сбрасывал, что низводил самого человека до уровня обезьяны, противореча собственным же помыслам.

 

Собственно, абсолютизация чувственного восприятия начала разваливаться чуть ли не сразу. Изначально проигнорированные метафизические выкладки Юма и Канта всё равно пришлось ощутить на практике. Неокантианством ознаменовалось начало дрейфа позитивизма в сторону того тупика, в котором он оказался сегодня.

 

Сначала Дух Позитивизма столкнулся с тем, что чувства таки обманывают. По мере усложнения научных экспериментов стало очевидно, что этим самым экспериментам всегда предшествует серьёзная теоретическая подготовка. Т.е. оказалось, что наука начинается не с наблюдений, а с гипотез. Так на первое место вышли теоретические модели. А опыт становился критерием истинности этих гипотез.

 

Но если без теоретических игр разума юмовская последовательность восприятий так и остаётся бессмысленной последовательностью восприятий, то и вместе с ними картина реальности не проясняется, оставаясь в значительной мере всё той же игрой разума. Очень быстро стало ясно и то, что даже тысяча наблюдаемых белых лебедей не может являться абсолютным подтверждением несуществования лебедей чёрных. А значит, в полном соответствии с Кантом ничто нельзя доказать, и ничто нельзя опровергнуть, в силу ограниченности нашего чувственного восприятия. Т.е. оказалось, что ни верификация (проверка опытом), ни фальсификация (опровержение опытом) не являются настолько абсолютными инструментами приобретения знаний, как это казалось поначалу. И, казалось бы, какой пустяк. Ну, нет надёжных оснований, и хрен бы с ним. Пущай стоит, пока само не развалится. Но! Отсутствие оснований - это отрицание самого смысла существования Духа Позитивизма, поскольку это отрицание его права на обладание чем-либо в принципе. Он всегда лишь арендатор! Этого стерпеть было никак нельзя, причём одновременно оставалась только единственная надежда на чистый разум. Снова неизбежно  позитивизму пришлось перекреститься в позитивизм логический.

 

Но если ранее путь позитивизма полностью пролегал в границах очерченных Юмом и Кантом, то нет никаких оснований считать, что вот теперь Дух Позитивизма ожидало что-то другое. Вероятно, все возможные направления развития позитивистской мысли изначально были жёстко очерчены теми самыми рамками "приземления" философии, а значит ничего сверх сказанного Юмом, Кантом и Гегелем эта парадигма принести не могла. Зато она могла на собственной шкуре проверить верность слов великих философов. В целом, так и получилось.

 

Апелляция к математике, как источнику знаний о мире, оказалась так же тщетна. Как из рога изобилия на головы мыслящего авангарда посыпались противоречия. Тема эта также достойна отдельного разбирательства, и она таки снова завязана на Гегеля, поэтому для неё я тоже выделил отдельное пространство.

 

Итогом всего этого стало окончательное понимание, что "знание" никак не ведёт к "обладанию". Значит, теперь самое время вернуться к теме художественной. Даже не столько вернуться, сколько включить её в расчёт. А расчёты, собственно, можно найти здесь.

 

Как там было? Два фунта придворным, пять в уме? Вот приблизительно так, и держите в уме "Чёрный квадрат", пока я тем временем постараюсь обратиться к опыту феноменологии, которая уже в силу своего влияния, должна таить немало ценных сведений о дальнейшем развитии событий.

 

Возникновение феноменологии как философского течения связано с творчеством Эдмунда Гуссерля (1859 — 1938). Творчество же самого Гуссерля неразрывно связано с началом описанных выше процессов осмысления причин утраты позитивизмом твёрдой почвы под ногами.

 

Вообще, я ничего не имею против напористости и упорства Духа Позитивизма. Наоборот, он мне очень даже симпатичен. В конце концов, это ведь дух Модерна, которому мы обязаны всем тем, что составляет материальную основу нашего сегодняшнего существования. Просто всему своё время и место. А Дух Позитивизма всё-таки слишком прожорлив. И меня таки смущает его невоздержанность, помноженная на мечту превратить все камни в хлебы. Неужели, только для того, чтобы тут же их слопать?! А дальше что?

 

           

Кстати, вот какой любопытный портрет Духа Позитивизма есть у Сартра, который как раз по поводу идей Гуссерля писал следующее: "'Он пожирал ее глазами'. Эта фраза, как и многие другие признаки, достаточно красноречиво свидетельствует об общей для реализма и идеализма иллюзии, будто познавать - значит есть. Французская философия после ста лет академизма все еще не преодолела ее. Все мы читали Брюнсвика, Лаланда и Мейерсона, все мы думали, что Дух-паук обволакивает вещи своей паутиной, покрывает их белой слюной и, медленно проглатывая, превращает их в свою собственную субстанцию. Что такое стол, скала, дом? Определенное сочетание 'содержаний сознания', порядок этих содержаний. О питательная философия!"

 

А вот ещё вкусный кусочек: "Вопреки пищеварительной философии эмпириокритицизма, неокантианства, вопреки всякому 'психологизму' Гуссерль не устает повторять, что невозможно растворить вещи в сознании. Допустим, вы видите это дерево. Но вы видите его в том самом месте, где оно растет - на обочине дороги, в облаке пыли, одинокое и скрюченное на жаре, в двадцати милях от средиземноморского берега. Оно не может войти в ваше сознание, ибо оно не той же природы, что и сознание. Вы полагаете, что узнаёте здесь Бергсона и первую-главу 'Материи и памяти'. Но Гуссерль - отнюдь не реалист: из этого дерева на краю потрескавшейся земли он не делает абсолюта, который затем устанавливал бы связь с нами. Сознание и мир даны одновременно: мир, по своей сущности внешний для сознания, по своей сущности также тесно связан с ним. Гуссерль видит в сознании упрямый факт, который нельзя выразить никаким наглядным образом. За исключением, может быть, стремительного и темного образа прорыва. Познавать - это 'прорываться к...', вырываться из влажной желудочной среды для того, чтобы убежать в сторону от себя, к тому, что не есть ты сам; быть перед деревом и в то же время вне его, ибо оно ускользает от меня и отталкивает меня, и я не могу проникнуть в него, равно как и оно не может раствориться во мне: убежать туда - вовне его, вовне себя. Не узнаёте ли вы в этом описании ваши стремления и ваши предчувствия? Ведь вы знали, что дерево - это не вы, что вы не можете заставить его войти в ваши темные желудки, и познание нельзя без натяжек сравнить с обладанием."

 

Гуссерль, действительно, был чрезвычайно далёк от этого "есть". Но несмотря на все декларации Сартра, можно таки заметить, что "питатетельность" позитивной философии есть следствие куда более глубоких причин. Собственно, и сам Гуссерль не смог отрешиться от позитивных "обладательных" установок полностью. И для меня важно отметить это согласие его поисков с общим курсом позитивного целеполагания. Для меня это выражается в первую очередь в том, что феноменология Гуссерля претендовала на роль строгой науки, показывающей, что в основе любого формообразования культуры, будь то теоретическая, эстетическая, этическая сфера или сфера понимания в обыденном опыте, лежит определенная конституирующая деятельность сознания. Т.е. феноменология тоже преследовала цель перевести некую незыблемую первооснову в свою частную собственность. Чтобы так раз – и навсегда. Иными словами, после многих неудач, Дух Позитивизма нацелился на овладение единственным, что у него оставалось, – собственным сознанием. И тут надо отдать должное феноменологии, ибо она оказалась максимально честна перед собой.

 

В основание философской системы Гуссерля заложено понятие феномена. Понятие, которое было сформулировано ещё древнегреческими философами, но они, насколько я могу судить, видели картинки несколько иные. Они считали, что за феноменами таки стоит Нечто, пусть "само-по-себе", но всё-таки. Согласно этой традиции, восходящей аж к Платону, под феноменом понимают данное в чувственном опыте явление вещи (положения вещей), которое подразумевает стоящую за ним сущность, недоступную чувствам и раскрываемую в ходе познания или же вовсе непознаваемую. Феномен в этом смысле обозначает явление принципиально относительное, изменчивое, порой субъективно-релятивное (напр., у греческих скептиков), способное лишь отчасти отобразить истинное бытие.

 

Феноменология же, учитывая накопленный опыт, совсем отказалась от попыток разглядеть в феномене что-то кроме него самого. Т.е. феномен говорит лишь о самом себе и ни о чём больше. Для Гуссерля феномен - это и есть смысл. Т.е. никаких предметов не существует, и остаются только эти самые феномены, выделенные сознанием. По сути, это поворот всем корпусом в сторону субъекта. Фреге, например, весьма внимательно следивший за публикациями Гуссерля, так и сетовал, что в гуссерлевых "Логических исследованиях" "все становится субъективным, а субъективное принимает вид объективного".

 

Феноменология как бы запирается внутри некой сферы (черепной коробки, если угодно), по внутренней поверхности которой расклеены во множестве плакатики. Древние греки, верили, что это вовсе не плакатики, а дырки, и через них внутрь попадает свет снаружи, но на момент создания феноменологии, Гуссерль уже не имел никаких оснований так считать, и феномен в феноменологии Гуссерля это уже не окно, а всё-таки плакатик. Поэтому все стенания Фреге на самом деле идут мимо кассы.

 

Но какова же возможность и обоснование самой феноменологии в таком случае? Если феноменология, отказываясь от внешней основы, предпринимает самообоснование, то возможен ли выход за пределы гуссерлевской концепции к бытию?

 

Ну, вот, допустим мы смотрим кинофильм. Кино состоит из кадриков. Каждый такой отдельный кадрик и есть феномен. С точки зрения феноменологии, каждый такой кадрик не может говорить нам ничего о самом фильме. Каждый кадрик говорит лишь сам о себе. Причём настолько эти кадрики сами по себе, что будь они выдернуты из совершенно разных кинофильмов, да ещё и пущены в случайном порядке, то будучи неподготовленными заренее (не имей мы сложившейся привычки), никакого подвоха мы бы не смогли заподозрить, потому как восприятие фильма целиком и уж тем более наделение связью кадриков друг с другом - это наше сугубо личное дело. Уж рано или поздно мы бы научились смотреть такой фильм "как надо". На что тут вообще можно рассчитывать?

 

Вроде не на что. Но Гуссерль и не ставил такую задачу. Его цель с самого начала была обратная - отыскать основание. Феноменология Гуссерля ориентирована вовнутрь, а не наружу. Это скептика, а не синтез. Гуссерль определил феноменологию, как философский метод для изучения сущностей (кадриков) и введения их в повседневный опыт. И считал ее чем-то, что должно иметь дело лишь с тем, что остается после проведения полной феноменологической редукции. И называл эту редукцию словом epoche, что означает заключение мнений в скобки или откладывание любых суждений. Феноменологический анализ "предполагает ... полное исключение каких бы то ни было допущений, установлений и убеждений" относительно объективности предмета. В сущности, это универсальное сомнение в существовании чего бы то ни было. Поэтому окна и превращаются в плакатики. Можно сказать, что феноменология есть нечто сродни процессу химического воздействия на предмет - его растворению. И в этом метод не нов. Другое дело, в чем заключалось целеполагание и исторический контекст.

 

Цель была проста. "Назад к предметам", - вот что было заявленным девизом феноменологии. Гуссерль предполагал феноменологию как метод достижения "живого" (чистого) опыта, как попытку напрямую описать опыт так, как он происходит.

 

И сразу вопрос. Ключевое слово тут "описать". А что вообще исследует феноменологическая редукция, которая "нечто возвращает в такое состояние, когда это нечто ещё не существует, но мир, в том числе и наше сознание, уже есть"? У меня есть только один ответ на эту загадку, сформулированный, кстати, ближайшими последователями Гуссерля: язык - это и есть то самое нечто. Правда, под языком я здесь понимаю скорее любой статический срез феноменологической реальности. Т.е. сами феномены - это тоже язык, и каждый новый набор феноменов порождает свой собственный язык, и тогда феноменология - это просто определение языка вообще. И тогда описывает феноменология исключительно динамику языка.

 

В свою очередь язык служит для того, чтобы говорить. Если же феномены, к которым всё должно быть сведено, говорят лишь сами о себе, то о чём тогда говорим мы? Что остаётся нам по взрослому? Остаётся некий конвенциональный язык, являющийся, верятно, суперпозицией великого множества личных языков-феноменологий. Так вот он и является на самом деле одновременно инструментом и объектом феноменологической редукции.

 

Конечно, заявлено было, что "предмет феноменологии – это царство чистых истин, априорных смыслов – как актуальных, так и возможных, как реализовавшихся в языке, так и мыслимых". Но как человек, пусть даже феноменолог, может практически покинуть языковое пространство, осуществляя феноменологическую редукцию? Как он может обойтись без "феномена", без "редукции", без "анализировать", без "описывать" и тем более без "излагать"? Можно ли обойтись без "обойтись"? Да даже если взять просто мыслимое - это ведь снова язык. Пусть другой, глубоко личный, и свой у каждого, но, всё-таки, тоже язык. Его мы просто транслируем в общении с миром на язык договорный, конвенциональный, описательный, логический. В общем случае, любая мысль, понятие или образ всегда принадлежит некоторому языковому пространству, и как ни крути, в нём остаётся. Ситуация не сильно изменилась бы даже общайся мы телепатически. Ну, общались бы напрямую смыслами. Без посредников.  Хотя это тоже вопрос, потому как смысл для одного отличается от смысла для другого, в силу того, что отличаются возможности восприятия. Тут вообще возможно попасть в ловушку, когда нет никакой возможности передать оттенки воспринятого смысла, и тогда нечёткость свойственной нам передачи  смыслов имеет даже свои плюсы.

 

Так или иначе, но мне кажется совершенно закономерным, что второй человек в феноменологии Хайдеггер ("феноменология - это я и Хайдеггер" - говорил сам Гуссерль) очень быстро перешёл к исследованию именно языка. И что тоже важно, он перешёл к языку анализируя феномен бытия. В итоге, у Хайдеггера получилось вот что: "...Существо деятельности в осуществлении. Осуществить значит: развернуть нечто до полноты его существа, вывести к этой полноте, producere - произвести. Поэтому осуществимо, собственно, только то, что есть. Но что прежде всего "есть", так это бытие... Мысль не создает и не разрабатывает это отношение. Она просто относит к бытию то, что дано ей самим бытием. Отношение это состоит в том, что мысль дает бытию слово. Язык есть дом бытия. В жилище языка обитает человек."

 

Думаю, можно считать этот переход неизбежным и неоспоримым в силу его явленности. Феноменология переключилась на исследование языка, став лингвистической, породив заодно и целое дерево новых наук (кстати, в очередной раз подтвердив роль философии как их родительницы). Отмечу только, что и самим Гуссерлем понятие "значение" неявно отождествлялось с понятием "смысл", по крайней мере, мне приходилось сталкиваться с таким наблюдением. Это означает, что в конечном итоге название смысла самым естественным образом сливается с ним самим. Единственно, смысл и название могут быть тождественны только в неком исходном, личном языке. Но тем не менее, выходит, что реальным полем исследований феноменологии язык был с самого начала. С него всё началось (для удобства можно считать от теории множеств), к нему всё и вернулось.

 

А теперь, собственно, следующий вопрос. А что должно, если заранее-то прикинуть, оставаться после того, как будет, наконец, произведена эта полная и честнейшая феноменологическая ликвидация всех сгенерированных нашим разумом взаимосвязей между плакатиками-феноменами? Что останется, когда универсальный растворитель сомнения завершит своё чёрное дело? Сам Гуссерль пределом феноменологической редукции считал "данные впечатлений" (подобно позитивисту Э. Маху, на что сам и указывал). Но лично у меня возникают серьёзные сомнения на этот счёт.

 

Если сама поставновка задачи Гуссерлем рано или поздно помещает нас на "кончик языка", то дальнейшая расчистка всех языковых конструкций до самых их феноменальных оснований - это на самом деле дорога в никуда. Ведь что теперь означает полное растворение всех понятий, когда все смыслы и связанные с ними слова есть не более, чем порождения нашей собственной биографии? Так, все поиски основания любых сущностей с помощью феноменологического метода должны приводить всегда к одному и тому же - состоянию языка в момент рождения младенца. Младенец уже существует, мир уже существует, а вот ни языка, ни смыслов, ещё нет. Таким образом, изначальное состояние любой исследуемой феноменологией сущности есть ничто.

 

Ну, представьте. Вот перед Вами новорождённый человечек. Лежит, значить, на пелёночке, ручками-ножками подрыгивает. Вы подходите к нему, машете рукой. Какова его реакция? Да, никакой реакции! Он даже глаза не поворачивает в Вашу сторону, а ежели смотрит, так только сквозь Вас. Отчего сразу возникает мысль о "пронзительном" детском взгляде. А всё почему? Да потому, что Вы для него - "Чёрный квадрат". Пустое место, ё-маё. Ребёнок, конечно, получает световой сигнал, но выделить из него ни Вас, ни тем более Ваше махание рукой пока не может. Вы находитесь за пределами мыслимого в силу того, что спектр Вас описывающий, намного шире того, что может распознать кроха. Вы находитесь вне пределов его личного языкового пространства.

 

Кстати, точно таким же внешним для сознания ребёнка оказывается его собственное тельце. В своём отношении к новорождённому сознанию, оно мало чем отличается от подзорной трубы. Причём такой трубы, о назначении которой смотрящий ещё не догадывается. Следовательно, нет для нововрождённого сознания и принципиальных отличий между лучом света, бьющим через окна роддома и коликами в маленьком пузике. Все эти феномены для сознания изначально неотличимы, потому как нет ещё в сознании никаких понятий, а, значит, нет и возможности их осмысления. В этот момент даже тело работает исключительно на автопилоте и представляет собой просто биоробота. Нет понятий внешних, нет и внутренних. Понятиям и смыслам ещё только предстоит появиться: "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы." (Быт. 1:3,4) Как видите, древнейшие философы раскладывали этот же пасьянс, может быть, тысячи лет назад.

 

Таким образом, растворив каждое понятие, проведя его редукцию до самого основания, мы обязательно получим пустое сознание младенца, у которого никакие сущности, никакие слова, соответствующие этим сущностям, даже не начали ещё формироваться. Следовательно, предельным итогом феноменологической редукции, предложенной Гуссерлем, пустота стать была просто обязана. Языковое и смысловое ничто, нуль-сознание. Иначе, язык ничего абсолютно достоверного о своих основаниях сказать не может, и ничто в языке самом по себе, не даёт нам полноценного права судить о том, как этот язык зародился и развился. А значит, сама по себе феноменологическая редукция, принципиально связанная с нашими языковыми возможностями, не может дать нам в итоге ничего абсолютно основательного. И даже более того, она даёт нам Ничто как основание для Всего. В общем, создаёт только очередную головную боль.

 

Подведём краткий промежуточный итог. Феноменологический метод Гуссерля, читай универсальное всепоглощающее сомнение, как и положено сомнению вообще, способно с лёгкостью пожрать всё чем мы "владеем". Т.е. универсальная скептика закономерно приводит нас к чему-то, что очень похоже на Пустоту. А значит, мы снова подобрались к нему, родимому, - к "Чёрному квадрату".

 

И, наверное, самое теперь время вернуться к тезису о философии и искусстве, как разных проекциях человеческой деятельности. Интересно теперь читается смысл всех этих импрессионизмов, кубизмов и пр. В сущности, они отражают в иной плоскости ту же траекторию движения человеческой мысли: все эти художественные эксперименты, осуществляли собственную редукцию - разрушение привычного представления о восприятии мира. Импрессионисты, например, из множества бессвязных мазков-феноменов создавали "осмысленную" картину. Чтобы понять как это связано с феноменологией, достаточно перевернуть "обычную" последовательность действий. Т.е. надо сначала посмотреть издалека, и только потом приблизиться к полотну - чудовищное разочарование, не правда ли?! Кубисты, предложили свои эксперименты, а окончательным итогом расчленения реальности на составляющие и стал "Чёрный квадрат". Вот уж, действительно, предел всякой редукции - мир глазами новорождённого младенца.

 

А теперь давайте сравним всё это с тем, что отпечаталось в плоскости философской. И для начала ещё раз послушаем, что говорил основатель экзистенциализма Жан-Поль Сартр. Его роман "Тошнота" был выдвинут на Нобелевскую преимию, от которой автор вполне последовательно отказался. В общем, достойный и принципиальный мужчина. Однако, обратите внимание, что именно было выдвинуто на эту самую Нобелевку: "Я в тоске огляделся вокруг: настоящее, ничего, кроме сиюминутного настоящего… Мне приоткрывалась истинная природа настоящего: оно — это то, что существует, а то, чего в настоящем нет, не существует. Прошлое не существует. Его нет. Совсем. Ни в вещах, ни даже в моих мыслях. Конечно, то, что я утратил своё прошлое, я понял давно. Но до сих пор я полагал, что оно просто оказалось вне поля моего зрения… Но теперь я знал: всё на свете является только тем, чем оно кажется, а за ним… НИЧЕГО".

 

Итак, ВСЁ на свете лишь покрывало для НИЧЕГО. Т.е. Сартр уже отчётливо это видит. И, надо полагать, те кто выдвигает его на самую престижную премию, тоже видят нечто подобное. Но всё-таки настоящим первооткрывателем Пустоты стал, видимо, Мишель Фуко.

 

"Прорыв к языку, из которого изъят субъект, обнаружение несоответствия, быть может, непоправимого между возникновением языка в его бытии и его осознанием себя, каков он есть, представляет сегодня опыт, проявляющийся в культуре самым различным образом: в едином жесте письма или в попытках формализовать язык, в изучении мифов и психоанализе, в исследованиях Логоса как колыбели всей западной рациональности. И вот мы уже перед тем зиянием (!неужели Черный квадрат???!), что долгое время оставалось недоступно нашему взгляду: бытие языка проявляется не иначе как в месте исчезновения субъекта. Но каким образом могли бы мы вступить в такое странное отношение? Быть может, посредством той формы мысли, чью смутную возможность западная культура только наметила на своих полях? Той мысли, которая удерживается вне всякой субъективности, чтобы дать ей проступить, вычертить как бы извне ее пределы, возвестить о ее конце, обратить ее в рассеянное мерцание и в конце концов не оставить от нее ничего, кроме неопровержимого отсутствия. И той мысли, которая в то же время держится на пороге всякой позитивности - не столько ради того, чтобы ухватить ее основания или подтвердить ее обоснованность, сколько ради обретения вновь того пространства, где она разворачивается, той пустоты, что служит ей пристанищем..."

 

Ну, и далее в том же духе: "Крайне трудно дать этой мысли язык, который был бы ей верен. Любой чисто рефлексивный язык рискует фактически свести опыт Внешнего к измерению внутреннего. Незаметно рефлексия стремится репатриировать его в направлении сознания и разворачивать, вводить его в описание пережитого, в котором «Вовне» вырисовывалось бы лишь как опыт тела, пространства, пределов желания, неизгладимого присутствия другого. Словарный запас, которым располагает литература, также полон опасностей: в объемности, порой в одной только определенности самых нейтральных или скороспелых образов опыт рискует подвергнуть себя означиванию уже сложившимися значениями, которые под видом воображаемого Внешнего лишь наново ткут старую ткань внутреннего. Вот откуда необходимость конвертировать рефлексивный язык. Он должен быть обращен не ко внутреннему подтверждению - чему-то вроде предельной внутренней несомненности, вовне которой он больше не сможет выбраться, но, скорее, к той крайности, где ему придется все время себя оспаривать. Достигнув собственного предела, он обнаруживает там не противоречащую ему позитивность, но стирающую его пустоту."

 

"В наши дни мыслить можно лишь в пустом пространстве, где уже нет человека. Пустота эта не означает нехватки и не требует заполнить пробел. Это есть лишь развертывание пространства, где наконец-то можно снова начать мыслить."

 

Казалось бы. Всё логично, идея в целом понятна. Но есть таки снова вопрос, возникающий, если не поддаваться чарам магии слов Фуко. О чём вообще можно мыслить в пустоте-то? И вот тут начинается самое интересное.

 

Ведь что же мы видим дальше? Пустота занимает всё большее пространство в сознании как философов, так и их слушателей. Именно её они совместно открывают, следуя в указанном Гуссерлем направлении. И, наверное, это закономерно. Вопрос в другом. Как интерпретировать эту Пустоту? Что она есть, ЕСЛИ вообще есть? Хотя, раз уж мы получаем сразу два черных квадрата в столь разных областях человеческой деятельности, то необоснованно после такого думать, что это было ошибкой!

 

Давайте разбираться. Вот мы вычислили Пустоту. Но где она эта Пустота располагается? Ещё в самом начале рассуждения нами был сделан вывод, что это пустота нуль-сознания, простое отсутствие языка, которое не имеет никакого отношения не только к "миру", но даже к "сознанию".

 

К сознанию это не имеет никакого отношения по той простой причине, что это самое нуль-состояние - всё тот же Чёрный квадрат. Просто представьте на секундочку, что этот момент, ну, скажем, "переключения" сознания, является одновременно моментом слияния множества отдельных наносознаний (наверное, здесь должен быть смайлик) в единое целое. Само сознание же оказывается их простой суперозицией, результатом включения "системного эффекта". А суть этого надуманного примера как раз в том, что после объединения наносознаний прямой путь от единого сознания обратно в любом случае закрывается. Намертво. И сказать прямо, чем сознание было "до", становится затруднительно. Кстати, любопытная получается картинка, если пофантазировать ещё немножко. Допустим, что наши сознания суть составляющие сознания некого бога, в умозрительной конструкции по описанному варианту. Тогда этот бог, образно, может "видеть" флаги, но не может "видеть" тех, кто их несёт, а их как раз несём мы, только догадываясь, куда и зачем. Интересно было бы посмотреть с этой точки зрения и на функционирование человеческого организма...

 

Впрочем, это я совершенно непозволительно отвлёкся.

 

Короче, нуль-сознание - это просто очередная фига от нашего восприятия. Однако, исторически, эта пустота была воспринята как повод исключить всякую субъетивность из рассмотрения вообще. Т.е. интерпретация оказалась в духе "человек есть ничто". Случилось то, что сам Фуко описал как "прорыв к языку, из которого изъят субъект". Т.е. наша комнатушка, обклееная постерами, подменила собой всю реальность целиком. И тогда пришло время вслед за богом и автором, умертвить субъекта. Такой беспрецедентный уровень сомнения-редукции назвали постструктурализмом (и ещё много как), а мрак универсального сомнения сомкнулся уже вокруг самого сомневающегося. Ну что ж, это прекрасно! Может, теперь настало время усомниться в самом сомнении?

 

Итак, допустим: субъект не нужен. Пулю ему в лоб и точка. Давайте теперь взглянем, как всё будет выглядеть, когда остываший трупик субъекта унесут на носилках с глаз долой.

 

Прежде всего, положим, что основным результатом нашего субъективного восприятия является нечто, что по простому называется процессом. Тогда исключение субъекта, т.е. нас с Вами, из этого процесса - это прежде всего исключение из рассмотрения процесса всякой временности. Иначе, исключение из рассмотрения субъекта - это взгляд вдоль оси субъективного времени. Теперь давайте попробуем эту мысль повращать. Представим, например, как будет выглядеть траектория движения точки вокруг и вдоль некоторой оси. Собственно, "движение" точки - это и есть наше субъективное восприятие. Теперь мы перевернём эту ось и посмотрим на неё с какого-либо конца. Взглянем, так сказать, поперёк всякой временности, исключив обнулённую таким образом субъективность. Что мы увидим? Мы увидим пятно. Некоторую исчерченную случайным образом вдоль и поперёк область. Не тот ли это хаос, о котором столько говорят в последнее время?

 

Оказывается, что хаос - это всего лишь исключение субъективности из процесса восприятия. Иначе, Хаос = Восприятие (поток сознания) - Субъект. Прелюбопытная, конечно, формула. Но, к сожалению, мы по прежнему не знаем ни мира, ни себя. Мы по прежнему не имеем основания о чём-то судить, поскольку наша субъективность остаётся частью более полной картины, а мы её взяли да исключили. Но самое главное, в результате этого трюка мы попадаем в очень, очень опасное пространство. В сущности, мы открываем универсальный способ переливания из пустого в порожнее. Нечто неизвестное минус субъект равно хаос. Неизвестное столь же неведомо, а хаос без субъекта к этой неведомости вообще никак не пристёгивается, поскольку это соверешнно искуственная субстанция. То, во что обращается Неизвестное при условии нашего НЕсуществования. Но мы-то вроде бы существуем, что, собственно, и позволяет нам вывести эту формулу!

 

В общем, ситуация на фронтах остаётся сложной. Дадим слово английскому исследователю Роберту Янгу. Он пишет: "Постструктурализм, следовательно, предполагает перенос акцента со смысла на игровое действие, или с обозначаемого на означающее. Он может рассматриваться с точки зрения того, как предпосылки постструктурализма отвергают любое однозначное или "истинное" его определение. В самом общем виде он предполагает критику метафизики (понятий причинности, личности, субъекта и истины), теории знака и признание психоаналитических модусов мышления. Короче, можно сказать, что постструктурализм расщепляет благостное единство стабильного знака и целостного субъекта. В этом отношении теоретическими источниками теоретических ссылок постструктурализма лучше всего могут быть работы Фуко, Лакана и Дерриды, которые разными путями довели структурализм до его пределов".

 

А что означает этот "перенос акцента со смысла на игровое действие" в плоскости с исключённым субъектом? Превращаем любой процесс (даже не важно бесконечный или конечный) в пятно и мазюкаем, мазюкаем, мазюкаем... Так? "Постструктурализм расщепляет благостное единство стабильного знака и целостного субъекта". Точно! Расщепляем и превращаем историю в кляксу ("смерть истории" - это уже Фукуяма). В таких условиях, действительно, ни один текст не может рассматриваться иначе как месиво. В тексте, как считает, например, Жиль Делез, "нет ничего, что надлежит понимать, но много того, с чем нужно экспериментировать". Угу. С этим образовавшимся после ликвидации субъекта лингвофаршем, действительно, экспериментировать можно до бесконечности. Воистину, никаких ограничений нет. Лепи что хочешь. Но вот вопрос. А Кто лепит?

 

"Постмодернистскую философию мир интересует как форма нашего знания о нем – реальность знаков, несущих социально значимую информацию («мир как текст»); она постулирует плюрализм/монизм – представление о множественности становящейся истины, что влечет за собой изменение модели мира («мир как хаос») и методов его освоения, предложенных в текстологическом, номадологическом, шизоаналитическом, коммуникативном проектах Ж. Деррида, Ж. Делёза, Ф. Гваттари, Ю. Кристевой, «поздних» Р. Барта и М. Фуко и других представителей постструктурализма-деконструктивизма-постмодернизма." Привет полковнику Петерсу: "представление о множественности становящейся истины". Дух Позитивизма умер, да здравствует Дух Позитивизма: "влечет за собой изменение модели мира («мир как хаос») и методов его ОСВОЕНИЯ", - в его потреблятской реинкарнации, конечно. Иначе, Дух Позитивизма теперь никуда более не стремится, лицемерное, но, всё-таки, тяжкое "бремя белого человека" окончательно сброшено, Дух просто хочет жрать. Маски сорваны. Модерн предал самого себя, и стал Постмодерном. От Модерна теперь осталась только оболочка, с заключённой в ней бесконечно голодной Пустотой. Что, кстати, проливает свет на сущность такого явления как сверхпотребление. Сверхпотребление - это кормление вечноголодной Пустоты.

 

Но главное в другом. Мы подобрались к самому важному. "Истина" Постмодерна не настоящая, а множественно-становящаяся. Что в условиях, когда фактически нет никакого указания на источник, собственно, того самого становления, множественность истин оборачивается их бесконечностью. А значит, отсутствием Истины вообще. Постмодерн пребывает в ловушке Пустоты, и не имея источника становления (компаса в виде критериев истинности), тут же оборачивается бесхребетным хаосом ("мир потерял свой стержень" (Делез на пару с Гваттари), который может только булькать. И как перевести это бульканье в становление совершенно не понятно. Собственно, на практике, всё именно к тому и сводится: никакого становления нет в помине, лишь надуваются, и лопаются пузыри, да стремительно проедается нажитое "непосильным" трудом Модерна.

 

И снова немножко Фуко: "Этот пласт первоначального, обнаруженный современной мыслью в том самом движении, в ходе которого она изобрела и самого человека, предвещает время свершения и полноту обретения, восстанавливает пустоту первоначала - пустоту, порождаемую его отступлением и открытую возврату..." Постмодерн, действительно, открыл Пустоту, но интерпретировал её как-то очень по-своему. И здесь он явно что-то попутал. Поскольку замкнувшись в бессубъектности, он застрял в вечном возврате к этой самой Пустоте. Потому-то надувание пузырей - его единственный удел. Впрочем, по Сеньке и шапка.

 

Однако, теперь настало время перейти от философов к политикам. А именно, к той их части, что являются братьями-близнецами нашего розовощёкого толстячка. Братья, конечно, братьями, но про Контрмодерн сложена уже совсем другая песня. В общем, вернёмся к господину Ральфу Петерсу. Очевидно, что подполковник Петерс, как и некоторая влиятельная часть сегодняшней западной элиты, видит в черном квадрате Ничто. Кроме того, они почитают своё видение откровением и новой мировой религией. И, разумеется, они в этой религии привилегированная жреческая каста. Т.е. в отличие, скажем, от восточных йогов, эти антийоги очень агрессивны и абсолютно замкнуты на мир внешний (внутри-то ведь пустота, которую надо кормить). Именно этот мотив из песни Pink Floyd - our currency is flesh and bone - также легко читается и в речи Петерса, приведённой в самом начале моей заметки: "До настоящего времени история была поиском и приобретением информации; сегодня главная задача заключается в управлении информацией. Тот из нас, кто может сортировать, усваивать, синтезировать и применять релевантные знания  - достигает профессиональных, финансовых, политических, военных и социальных высот. Мы, победители, - есть меньшинство". И снова слышится это позитивное ням-ням. Правда, на этот раз уже какое-то каннибальское. То бишь, смотри карикатуру выше.

 

В целом же, всё содержание этого заявления можно свести к двум моментам. Ранее по Петерсу история была поиском, сегодня, искать больше нечего. Петерс и Ко достигли возможного предела (своего), а значит, остаётся только удерживать то, что имеется. С точки зрения Петерса и прочих антийогов, смыслом существования сегодня заключается в достижении карьерных высот: военных, финансовых, социальных (надо насыщать Ничто). Всё чрезвычайно просто и бесхитростно. Собственно, это единственная мысль, которую ещё не успела поглотить Пустота, открытая Мишелем Фуко. Однако, на амортизацию технических достижений ДО-пустой жизни уйдёт не так много времени. Да и карьерный рост невозможен в хаосе. В хаосе просто нет стержней, нет никаких иерархий, где там, извините, расти карьерно? В общем, антийогов впереди ждёт очень серьёзное разочарование, поскольку они возжелали того, чаво на белом свете ваабче не может быть.

 

Некие "Мы-победители" удерживают власть посредством создания управляющего информационного фарша. Но что такое информация? На самом деле, этого никто не знает. Это ещё более интуитивный термин, чем множество Кантора. Чего стоит только "определение" от основателя кибернетики Норберта Винера, который поступил одновременно гениально и просто: "Информация - это информация". Отсюда вопрос, хозяином чего считает себя Петерс? А если мы одновременно заговорили о множественности истин, то в первую очередь это означает как раз отсутствие критериев их оценки. И судя по бессвязности и самопротиворечивости "проговариваемого" Петерсом, его сознание уже полностью прониклось идеями Постмодерна, превратившись в "хаотический поток".

 

Кроме того, в статье Петерса бросается в глаза отсутствие каких-либо представлений о динамике процессов. Для философа Постмодерна это, конечно, нормально, но для политического деятеля - это, как минимум, глупо. Америка Ральфа Петерса находится в совершенно неизменяющемся мире. И это при том, что Петерс и Ко, пичкают его своим лингвофаршем, постоянно переделывают по своему демократическому произволу, как пластилиновую ворону, но мир этого даже не замечает. В сущности, это эталон постмодернистского отношения к мировому тексту. Но такое бессубъектное видение мира, как мы поняли, скрывает в себе фактическое отсутствие у Постмодерна представления о механизмах становления-развития. Неудивительно, что речь Ральфа Петерса образца 1997 года напоминает очередной такой пузырь. Там нет ни слова о том, что будет дальше, ибо дальше будет, как сейчас. Мы - номер один! Точка!

 

Ню-ню... На поверку там не оказалось даже запятой.

 

И ещё одно. Напомню свою мысль, что хаос - это нечто, из которого исключён субъект. Иначе, это обессмысленное пространство. В связи с этим, сразу вспоминается известная карта модификации Ближнего Востока руки всё того же господина Петерса (карта) и набивший уже оскомину термин "управляемый хаос". И вот вопрос. Если хаос - это бессубъектность, то как некий субъект может осуществить в хаосе вообще хоть какое-то управление, если он оттудова по умолчанию исключён? Ведь он находится не НАД хаосом, как того хотелось бы господину Петерсу, а ВНЕ его. Кто управляет?

 

В общем, я всё более склонен соглашаться с теми, кто говорит, что Запад безумен. Так и есть. Он обезумел от Пустоты, пожирающей его изнутри, от бессмысленности собственного существования, и самое печальное, что выбраться из этого крайне затруднительно, ибо Пустота, превращённая в религию - это ловушка безвыходная. Для попавшего в неё выход только один. Но, если ты видишь только Пустоту, то ты им никогда не воспользуешься. Чтобы покинуть Пустоту надо измениться. Не приклеить фальшивую бороду, а именно Измениться. Исходя из чего можно сделать такой вывод, что в любом случае мы более не увидим наших "партнёров" такими какими видим сегодня. Они либо найдут в себе силы изменяться сами, либо их изменят обстоятельства.

 

В общем, не такие они крутые пацаны. Реклама не соответствует действительности. И не так страшен чёрт, как его Малевич намалевал. Поэтому самое время подумать, нам-то что с того?

 

А нам, на самом деле, достаётся очень полезный опыт чужих ошибок. Видение "Чёрного квадрата" как Пустоты чревато чем-то очень неприятным для самого же видящего. Тем более, зияющая тьма "Черного квадрата" Малевича - это вовсе не обязательно Пустота. Это всего лишь состояние нашего сознания в момент нашего рождения, которое, кстати, ровно ничего не говорит о том, каким это состояние было до. Там тоже возможны варианты.

 

Например, когда я просто произношу слова "момент рождения" (а это тот ещё фокус!), я не имею вообще никакого представления о том, КОГДА происходит это рождение. В сущности, я своими же руками рисую границу между... Нет, уже вполне достаточно того, что я вообще РИСУЮ ГРАНИЦУ! Это значит, что...

 

Впрочем, что это значит, Вы уж сами решайте. Я сказал достаточно. Поэтому вернусь к своей мысли.

 

Когда новорождённое сознание впервые соприкасается с самым первым кадром своей жизни - оно пустое. Пустое сознание сталкивается с непустым миром. И изменяется. Что является не количественным, а качественным переходом. В сущности, это и есть развитие. И только качественный характер оно и может носить. Никакие иподы и инахи не могут его обеспечить его сами по себе. Даже встроить гаджет в мозг - мало для разития. Прежде необходимо изменить свой ответ на вопрос: "Зачем мне в мозгу эта железяка?"

 

А итог прост. Всё чем мы можем "обладать" - это развитие. И раз развитие - это изменение качественное, то означает это только одно: мы должны меняться. И я говорю не об изменении государственной системы, законодательства или общественной формации. И уж тем более не говорю об экономике. Это вторичные вещи. Это формы, одёжки, которые определяем мы сами по принципу "главное, чтобы костюмчик сидел". Я говорю о настоящем изменении. Не косметическом. О том, которое уже определяет нас самих по тому же принципу. Соответствуем ли мы сами мерке самого главного портного?