ЛЕОНИД ЯРМОЛЬНИК О КРЫМЕ: Я БЫЛ БЫ СЧАСТЛИВ ИСПРАВИТЬ ОШИБКУ ХРУЩЕВА

Ярмольник на ДОЖДЕ зажигает

Таратута: Мы с вами оба какое-то время провели на Украине. Вы значительное количество лет провели во Львове.

Ярмольник: Да, я все школьные годы провел на Украине.

Таратута: Как вы отреагировали на сегодняшнюю новость, связанную с Крымом?

Ярмольник: Я не совсем готов говорить на эту тему, потому что я не хочу вливаться в общий поток того, о чем говорят все каналы, все радиостанции, потому что у них такая работа. Я думаю, о чем бы мы с вами сейчас ни поговорили, ситуация не изменится. Все равно будет происходить что-то, свидетелями чему мы окажемся. Я уже до такой степени взрослый человек, что я не люблю говорить о том, что не зависит от того, что я скажу.

Таратута: С кем вы себя сейчас идентифицируете? У вас есть какая-то идентификация с тем, что сейчас происходит на Украине?

Ярмольник: Безусловно, есть. Это очень сложный край, всегда был очень сложным и очень разным. Если вы хотите услышать от меня, как бы я предложил решать этот вопрос, я бы предложил отдать западную Украину Австро-Венгрии, о чем они веками мечтают, потому что там живут особые люди, которые все, что бы мы ни делали – я имею в виду Россию и Москву – мы никогда их задобрить не сможем и никогда не сможем объяснить им того равноправного отношения к ним, как к остальным, кто с нами живет рядом. Это особые люди, особый характер, особая традиция передачи этого гена из поколения в поколение. Я не знаю, откуда она взялась, но я точно помню, что когда я учился 10 лет, я уже был взрослым, я не понимал этой ненависти и неприязни, я не понимал ее природу.

Таратута: Вы ощущали это в детстве?

Ярмольник: Конечно, я много раз дрался, и один из первых переломов носа тоже был с этим связан, там, на Украине, поскольку есть москали, жиды, негры. При мне парня, который учился в Политехническом институте, черный, он ухаживал за местной девушкой, его порвали на березах на высоком замке, как в Средние Века.

Таратута: Вам кажется, это львовская традиция или просто воспоминание?

Ярмольник: Мне ничего не кажется.

Таратута: Верно ли я понимаю, что вам кажется, что на Украине запад и восток – это совершенно две разных…

Ярмольник: Сегодня, благодаря усилиям Владимира Путина и нашей заботе, нашим геополитическим интересам, если этот конфликт урегулируется, все равно через 5-70 лет он возникнет снова. Это особые люди, которые там живут, и поэтому мое решение было бы простым: если это поддержат референдумы тех областей, о которых мы говорим, я думаю, что восточная Украина готова и хочет быть с Россией, Крым – я был бы счастлив, я бы исправил ошибку Хрущева, потому что это была какая-то барская, дурацкая игра, когда Крым был отдан Украине. Это все-таки исконно русские земли. И им будет лучше, и нам поспокойнее.

Таратута: Там как-то по конституции нельзя…

Ярмольник: Время такое, что конституцию можно переделать за полтора часа.

Таратута: Нашу тоже?

Ярмольник: В нашу мы же тоже вносим какие-то изменения, когда понимаем, что отстаем от времени или что-то не соответствует времени или понятиям, потому что действительно многое меняется в нашей жизни, в условиях жизни. Я не говорю, что не надо дорожить законами, по которым мы живем, но если что-то совершенно не соответствует сегодняшнему дню, конечно, нужно менять.

Таратута: Если что-то начать менять, где нужно остановиться?

Ярмольник: Я думаю, что самое главное – нужно обращать внимание на живых людей. Есть в Крыму живые люди, и от их массовости и ответственности прихода на референдум и правильном подсчете голосов можно все решить.

Таратута: То есть у вас в нынешних решениях ничего не вызывает аллергию. Есть масса людей, которые к событиям вокруг Украины относятся сложно, например, очень много вопросов вызывало все то, что происходило на Украине при смене власти: то, что одни называют госпереворотом, другие революцией. Кровь, избиения, приковывания, выстрелы снайперов. Власть сменилась, назначены следующие события в виде выборов, референдумов. А дальше объявление на сайте Кремля, что наши войска могут там оказаться. Я знаю массу людей, которые не принимали историю про революцию, считали ее госпереворотом, но считают, что войск там быть не должно и Россия не имеет права так поступать. Вы не относитесь к такой категории людей?

Ярмольник: Допустим, у вас или у меня где-то на Украине близкие родственники или друзья, и в результате того, что там происходит, кто-то из них погибнет. Теперь ответьте на вопрос, нужны войска или нет. Кто вам потом это оправдает, кто объяснит? Можно по-разному трактовать ввод войск. Ввод войск для меня в этой ситуации – это наведение порядка и комендантского часа, чтобы все успокоились, все подумали, что есть кто-то круче, чем бандиты, что есть сила… Как Моська на слона.

Таратута: Вы бы согласились, если бы это случилось, например, с Москвой?

Ярмольник: Да, я бы согласился. Есть один аргумент только – это гибель людей. И неважно, с какой стороны. Сегодня много разных легенд, и непонятно, что они курили на Майдане, что пили, и вообще адекватные ли это люди или просто отморозки. Мне это сейчас все равно. Мне презрительно неприятная власть, которая могла допустить гибель людей. Это же не хулиганство в подъезде, это не драка. Безусловно, этот процесс нужно прекратить любым путем: вводить войска, или отключать электроэнергию – все что угодно, только чтобы не гибли люди.

Таратута: К воспроизводству подобной ситуации в России вы как относитесь?

Ярмольник: Вы волей-неволей, за что я не люблю журналистов, вы вопросом это провоцируете. Не нужно об этом болтать, потому что у нас тоже невероятное количество отморозков, людей, не знающих историю.

Таратута: Я говорю о желании отсоединиться, не о кровопролитии. Если какой-нибудь российский регион тоже изъявит желание быть самостоятельным, как вы относитесь к этому процессу?

Ярмольник: Я правильно ответил на ваш вопрос: не надо об этом говорить. В нашей стране живет большое количество недоумков, не знающих, чем это заканчивается. А вы этим идиотам подсказываете, чем заниматься. Это так же, как в интернете выкладывать схему, как делается взрывное устройство. Вы этого не понимаете? Я здесь в абсолютном конфликте с вами. Я понимаю, что у вас своя профессия и вам нужно быть в рейтинге, но это не тот путь. Меня это всегда бесило. Мы все время то, чего больше всего боимся, на то и намекаем. Мы им подсказываем.

Таратута: Мне кажется, люди и без журналистов хорошо соображают, что им делать. Мы сейчас понимаем, в каких мы теперь отношениях с Западом…

Ярмольник: Почему вы решили со мной об этом поговорить?

Таратута: Потому что вы человек, который имеет отношение сразу к двум странам.

Ярмольник: Я думаю, что я очень косвенное отношение имею к двум странам. Я с 70-ого года москвич, и чтобы иметь отношение к двум странам, нужно хотя бы там бывать.

Таратута: Я спрашиваю вас как москвича, как вам кажется, как нынешняя международная ситуация отразится на вашем существовании?

Ярмольник: Думаю, что никак. Я вам открою тайну: я уже взрослый и занимаюсь всю жизнь той профессией, которая при любом порядке, при любой власти я все равно делаю свое дело. У меня нет разницы между тем, как я снимался в кино и про что были фильмы и при советской власти, и при демократах, и сегодня. Я все равно делаю то, что считаю нужным. Это и есть мое понимание свободы и мое понимание моего авторитета. Меня никто не может заставить делать то, что я не хочу.

Таратута: Если я верно понимаю, вы в последнее время не только актер – вы занимаетесь в меру сил и желания и политической деятельностью, оказались соратником Михаила Прохорова, «Гражданской платформы», вы были на суде по Урлашову, говорили, что готовы за него сесть, если он сбежит. Ваша политическая активность простирается до Мосгордумы? Вы готовы участвовать в выборах?

Ярмольник: Я пока думаю.

Таратута: Что вас может заставить принять решение?

Ярмольник: Степень эффективности моего участия, траты моего времени и сил. У меня есть чем в жизни заниматься, и я этим занимаюсь много лет, а чтобы этим заниматься серьезно, нужно тратить много времени.

Таратута: То есть только время ваш аргумент. Не политическая обстановка…

Ярмольник: Когда люди становятся старше, если они относятся к себе с уважением и самокритикой, я не имею права в моем возрасте делать что-то, что будет бессмысленно и бесполезно.

Таратута: Если бы вы пошли на выборы, с каким месседжем?

Ярмольник: Я вхожу в федеральный комитет «Гражданской платформы» и, как вы выразились, являюсь соратником Михаила Прохорова по одной простой причине: потому что у нас вообще нет в стране второй партии альтернативной кроме «Единой России». Для меня это ничем не отличается от того времени, когда была коммунистическая партия. Поэтому эта однобокость, необсуждаемость принимаемых решений или рассматривания предложений по изменению чего-то в нашей жизни меня обескураживает. Декоративные партии, какими, на мой взгляд, являются и ЛДПР, и КПРФ, и «Справедливая Россия», они как бы вообще существуют для того, чтобы мы понимали, как хорошо, что есть «Единая Россия». Я думаю, что мы ведем себя предельно честно. Мы собрались коллективом очень совестливых людей в высокой степени профессиональных по областям. Каждый из нас знает, что сегодня так, а что не так в своих областях. Я думаю, что у нас меньше всех болтают. Если мы говорим, мы говорим, что у нас действительно нужно исправить. Кто это исправит, «Гражданская платформа» или «Единая Россия», мне все равно, но надо хотя бы дать повод что-то поменять в лучшую сторону.

Таратута: В каких пунктах вы ощущаете острый дефицит альтернативного мнения? Правозащитная повестка, ваc возмутила история, что член вашей партии находится в заключении, или что-то иное?

Ярмольник: Я сразу сказал, что я не любитель говорить на острые политические темы, не потому что я боюсь, а потому что я люблю говорить о том, что я знаю досконально. Вся история с Урлашовым – это действительно дело следствия разобраться. Если бы я был в тот момент с Урлашовым, когда его провоцировали на взятку или давали, тогда я бы мог определенно что-то говорить. Поскольку я никаких гарантий дать не могу, меня с этим эпизодом, когда я ходил поручаться, просить изменить меру пресечения, в этой истории даже не столько интересовала история с Урлашовым. Меня в очередной раз моя страна и наши следственные органы унизили, потому что я считал, что у меня достаточно авторитета, чтобы попросить сменить меру пресечения, потому что он перед тем, как его взяли под стражу, сделал операцию, и он человек, которого нужно лечить сейчас, а в «Матросской тишине» нет тех врачей, которые могут оказать эти услуги или качественно это сделать. Хотя бы по одному по этому. Я же не говорю, виновен или не виновен. Еще ни один человек с браслетом из-под домашнего ареста в нашей стране не уходил. Что это за сознательное издевательство, над человеком, когда ему еще не вынесено обвинение и не доказана его вина? Я думаю, что это вообще главное, что в этой стране нужно научиться делать: пока не доказали твою вину, нужно к человеку относиться как к человеку. Нужно сохранить его право быть человеком и быть в человеческих условиях. Вот что меня унизило – то что мне не поверили. Я почему сказал в конце своей речи, что если с ним что-то случится или он будет мешать ведению следствия или вдруг пропадет или сбежит, чего точно с Женей быть не может, поэтому я сказал, что я сяду вместо него. Но и это не помогло. Через час-полтора заседания я получил смс: «Леонид Исаакович, не помогло». Дело не в мере пресечения, дело в том, почему мне не верят, не доверяют.

Таратута: Михаил Прохоров очень многими воспринимается спорно: с одно стороны, он человек оппозиционный, а с другой стороны, как-то мало веры в то, что он человек независимый в политическом смысле. Что вы можете сказать в его защиту?

Ярмольник: Я думаю, что он очень независимый, по характеру, по сути. Я его знаю уже почти 20 лет. Деньги его не изменили. Он 20 лет назад был таким и сегодня такой же. Он абсолютно верен данному слову, он человек честный, порядочный, любящий эту страну, он в высочайшей степени патриот.

Таратута: Недоверие связывают не с его человеческими качествами, а с положением дел в стране, потому что у нас не существует политиков, которые каким-то образом могу существовать в политическом поле и не быть зависимыми от кураторов.

Ярмольник: Я могу догадываться, что Владимир Владимирович испытывает симпатию к Михаилу Дмитриевичу. Если бы Владимир Владимирович не симпатизировал, то, вы понимаете, мы живем в стране, где давно что-то уже имело бы совершенно другую форму и другие результаты. Он с уважением относится и к таланту, и к силе, и к мозгу Михаила Дмитриевича, к его поступкам, к чему он стремится. Если бы мы говорили о какой-то шахматной партии, они достойные партнеры, соперники, так же как на выборах. Михаил Дмитриевич был одним из самых достойных, может быть, единственный соперник в этом соревновании. И результаты выборов это показали. А если бы еще правильно посчитали, они были бы еще более явными. Я благодарен Владимиру Владимировичу, что он не хочет играть на этой поляне один или с противниками, с которыми бороться не надо.

Таратута: Я слышала, что Михаил Прохоров – человек с серьезными политическими амбициями и управленческими, он вполне мыслит себя премьером или даже выше, а не получается. Владимир Владимирович при всей симпатии большую позицию ему не выдает.

Ярмольник: Не выдает, потому что Михаил Дмитриевич не входит в ту команду привычную окружения Владимира Путина. Он исповедует несколько другие принципы, другой способ решения вопросов и подхода к делу. Он умеет говорит «нет», он умеет спорить, отстаивать свою позицию. У нас все превратилось в то, что, как Владимир Владимирович скажет… Нет чтобы ему выказать сомнение или подсказать, чтобы еще на эту тему поговорить и понять, правильно или нет. Таких людей вообще нет.

Таратута: Что это за мифы в одном из интервью «Трудно быть богом»…

Ярмольник: Наконец-то. Я думал, вы будете спрашивать меня по поводу моей непосредственной работы, а вы в основном все в политику…

Таратута: У нас разные программы и форматы. Вы в одном из интервью упомянули, что был какой-то слух о том, что вы играли Путина.

Ярмольник: Румата – это человек, который прилетел как бы на чужую планету и хочет изменить ход истории, развития человеческого общества. У нас с вами 20-й век, а они полетели туда, где Средние Века и находятся на пороге Возрождения. Ну и не получилось у Руматы. Но люди такие как Румата в разные века существует. Тогда, в 2000-х годах, было модно, и журналисты спровоцировали эти разговоры, эту легенду, что Герман снимает кино, где Ярмольник играет Румату, но на самом деле он играет Путина. Как бы прототип сегодняшний – это Путин. Но эта легенда просуществовала полгода-год.

Таратута: А еще была легенда, что хотели успеть с фильмом ко вторым президентским выборам Путина и не успели, и вы даже сказали «Слава Богу».

Ярмольник: Я мечтал, чтобы это кино было снято к моему 50-летию, а получилось к 60-летию. Я ничего не придумывал и не мечтал и, начав сниматься, думал, будем снимать года полтора-два, три максимум, а история затянулась на 15 лет. Здесь я уже не мог на это повлиять при всей своей организованности и возможностях, энергии. В этом смысле главным Алексей Герман, он работает так, как он работает. Он имеет право работать в том ритме, в том графике, в котором хочет работать, в котором ему комфортно. Поэтому это кино снималось так долго.

Таратута: Вам приятно было получить поздравление от Путина с 60-летием?

Ярмольник: Конечно, приятно.

Таратута: Он же не всех поздравляет.

Ярмольник: Не знаю. Я думаю, что он поздравляет… если человек известный, несудимый и неприступный, как-то влияет на настроения, которые у нас есть в обществе — я так или иначе отношу себя к категории людей, которые на что-то влияют — естественно, я думаю, что с такими круглыми датами он поздравляет всех.

можно посмотреть на ДОЖДЕ

http://tvrain.ru/articles/leonid_jarmolnik_o_kryme_ja_byl_by_schastliv_ispravit_oshibku_hruscheva-364721/