Жаль что Трамп не читал этого про­из­ве­де­ния.

М. Шо­ло­хов "Под­ня­тая це­ли­на". От­ры­вок.

А на самом деле за всю Щу­ка­ре­ву жизнь "пе­ре­шло через его руки" всего-​навсего две ло­ша­ден­ки. При­чем одну из них он про­ме­нял на ко­ро­ву, а со вто­рой про­изо­шла сле­ду­ю­щая ис­то­рия. Лет два­дцать назад Щу­карь, бу­дучи силь­но на­ве­се­ле и воз­вра­ща­ясь из ху­то­ра Вой­ско­во­го, купил ее у про­ез­жих цыган за трид­цать цел­ко­вых. Ко­был­ка, когда при по­куп­ке он осмат­ри­вал ее, на вид была круг­ла, масти мы­ша­стой, вис­ло­уха, с бель­мом на глазу, но очень рас­то­роп­на. Дед Щу­карь тор­го­вал­ся с цы­га­ном до по­лу­дня. Раз сорок били они по рукам, рас­хо­ди­лись, опять схо­ди­лись.

- Зо­ло­то, а не ко­был­ка! Ска­чет так, что - за­крой глаза, и земли не видно будет. Мысля! Птица! - уве­рял и бо­жил­ся цыган, брыз­жа слю­ной, хва­тая со­млев­ше­го от уста­ли Щу­ка­ря за полу курт­ки.

- Кут­них зубов [кут­ний зуб - по­след­ний ко­рен­ной зуб] почти не оста­лось, на глаз кри­вая, ко­пы­та все по­тре­пан­ные, вис­ло­пу­зая... Какое уж там зо­ло­то, го­рю­чие слезы, а не зо­ло­то! - корил дед Щу­карь ло­шадь, страст­но желая чтобы цыган сба­вил по­след­ний рубль, из-за ко­то­ро­го и рас­хо­ди­лись они в цене.

- Да на что тебе ее зубы? Мень­ше корму со­жрет. А ко­был­ка мо­ло­дая, раз­ра­зи бог. Дите, а не ко­был­ка, зубов же ли­ши­лась от неча­ян­ной бо­лез­ни. И при чем ее бель­мо тебе? Да это и не бель­мо, ра­ко­вин­ка! И ко­пы­та срас­тут­ся, по­чи­стят­ся... Ко­был­ка сива, не очень кра­си­ва, да ведь тебе же с ней не спать, а на ней па­хать, верно го­во­рю! Ты при­гля­дись, от­че­го она пу­за­тая - от силы! Бежит - земля дро­жит, упа­дет - три дня лежит... Эх, па­па­ша! Ты, видно, за трид­цать монет ры­са­ка хо­чешь ку­пить? Жи­во­го не ку­пишь, а сдох­нет - тебе и даром махан от­да­дут...

Спа­си­бо, цыган ока­зал­ся че­ло­ве­ком доб­рой души: по­тор­го­вав­шись, он сба­вил и по­след­ний рубль, из полы в полу пе­ре­дал Щу­ка­рю повод недо­узд­ка, даже при­твор­но всхлип­нул, вы­ти­рая ру­ка­вом ярко-​синего длин­но­по­ло­го сюр­ту­ка ко­рич­не­вый лоб.

Ко­был­ка утра­ти­ла недав­нюю жи­вость, едва лишь повод пе­ре­шел в руки Щу­ка­ря. Она пошла за ним, нехо­тя по­ви­ну­ясь его чрез­вы­чай­ным уси­ли­ям, труд­но пе­ре­став­ляя клеш­ня­тые ноги. Толь­ко тут цыган за­сме­ял­ся; ого­лив сплош­ные и белые, как мел, зубы, крик­нул вслед Щу­ка­рю:

- Эй, па­па­ша! Дон­ской казак! Помни мою доб­ро­ту! Это ло­шад­ка мне сорок лет слу­жи­ла и тебе еще столь­ко же по­слу­жит, толь­ко корми ее раз в неде­лю, а то сбе­сит­ся!.. Мой отец на ней из Ру­мы­нии при­е­хал, а ему она до­ста­лась от фран­цу­зов, когда они из Моск­вы бе­жа­ли. До­ро­гая ло­шадь!

Он еще что-​то кри­чал вслед Щу­ка­рю, вла­чив­ше­му за собой по­куп­ку; около шатра и между ног цы­га­на, шум­ли­вые и чер­ные, как галки, орали цы­га­ня­та; взвиз­ги­ва­ли и хо­хо­та­ли цы­ган­ки. А дед Щу­карь шел, ни на что не об­ра­щая вни­ма­ния, доб­ро­душ­но думал: "Сам вижу, ка­ко­го жи­во­та купил. Кабы день­ги были, я бы не такую от­хва­тил. А цыган - шут­ли­вый че­ло­век, ве­се­лый, как я... Ну, вот и ло­шад­ка есть. В вос­кре­се­нье с бабой на базар в ста­ни­цу при­мчим­ся".

Но не успел он до­брать­ся до Ту­бян­ско­го, как с ло­ша­дью стали вер­шить­ся чу­де­са... Слу­чай­но огля­нув­шись, Щу­карь ото­ро­пел: за ним шла не куп­лен­ная им пу­за­тая и сытая ко­был­ка, а ху­дю­щая кляча с под­тя­ну­тым брю­хом и глу­бо­ки­ми ями­на­ми возле ко­ст­ре­цов. За каких-​нибудь пол­ча­са она по­ху­де­ла на­по­ло­ви­ну. Со­тво­рив крест­ное зна­ме­ние и шепча: "Свят, свят, свят!" Щу­карь вы­ро­нил из рук повод, оста­но­вил­ся, чув­ствуя, как хмель с него слов­но рукой сни­ма­ет. Толь­ко обой­дя во­круг ко­был­ки, он об­на­ру­жил при­чи­ну столь неве­ро­ят­но­го по быст­ро­те ис­ху­да­ния: из-​под мо­ча­ли­сто­го ко­бы­лье­го хво­ста, от­ки­ну­то­го черт знает как бес­со­вест­но - на сто­ро­ну и вверх, - со сви­стом, с ши­пе­ни­ем вы­ры­ва­лись спер­тый воз­дух и жид­кие брыз­ги по­ме­та. "Ну, вот это - да!" - ахнул Щу­карь, схва­тив­шись за го­ло­ву. А потом с уде­ся­те­рен­ной силой по­влек ко­был­ку, уце­пив­шись за недо­уз­док. Вул­ка­ни­че­ское из­вер­же­ние ее же­луд­ка не пре­кра­ща­лось до са­мо­го Ту­бян­ско­го, по до­ро­ге оста­ва­лись по­зор­ные следы.

Может быть, Щу­карь и до­брал­ся бы до Гре­мя­че­го Лога бла­го­по­луч­но, если б вел ло­шадь в по­во­ду, но он, едва лишь по­рав­нял­ся с пер­вым дво­ром ху­то­ра Ту­бян­ско­го, в ко­то­ром жил его кум и было много зна­ко­мых ка­за­ков, решил сесть вер­хом на куп­лен­ную ло­шадь и хоть шагом, но ехать, а не тя­нуть ее в по­во­ду. В нем вне­зап­но просну­лись небы­ва­лая гор­дость и обыч­но все­гда свой­ствен­ное ему же­ла­ние при­хваст­нуть, по­ка­зать, что и он, Щу­карь, те­перь вы­бил­ся из бед­но­ты и едет хоть на пло­хой, но зато на соб­ствен­ной ло­ша­ди. "Тррр, про­кля­тая! Все иг­ра­ла бы ты!" - сви­ре­по вскри­чал Щу­карь, краем глаза видя, что из хаты, про­тив ко­то­рой он оста­но­вил­ся, вы­хо­дит зна­ко­мый казак. И с этими сло­ва­ми он дер­нул недо­уз­док, при­оса­нил­ся. Ло­шадь его, иг­рав­шая и взбры­ки­вав­шая, ве­ро­ят­но, еще в своем да­ле­ком дет­стве, на самом деле и не ду­ма­ла иг­рать. Она оста­но­ви­лась, по­ну­ро опу­стив го­ло­ву, под­жав зад­ние ноги. "Мимо кума надо бы про­ехать. Пущай по­гля­дит!" - по­ду­мал Щу­карь и с тем, под­прыг­нув, на­ва­лил­ся брю­хом на острую ко­бар­жи­ну ло­ша­ди­ной спины. Тут-​то и слу­чи­лось с ним то, о чем впо­след­ствии долго го­во­ри­ли ка­за­ки в Ту­бян­ском: имен­но на этом месте и пре­тер­пел Щу­карь неслы­хан­ное по­зо­ри­ще, пре­да­ние о ко­то­ром со­хра­ни­лось до наших дней и уж на­вер­ное пе­рей­дет к сле­ду­ю­ще­му потом­ству...

Едва лишь Щу­ка­ре­вы ноги от­толк­ну­лись от земли, а сам он повис на ко­бы­ле, лежа по­пе­рек ее спины и пы­та­ясь усесть­ся вер­хом, как ко­бы­ла за­ка­ча­лась, в нутре "ее что-​то за­ур­ча­ло, и она, как сто­я­ла, так и рух­ну­ла на до­ро­гу, от­ки­нув хвост. Щу­карь, вы­тя­нув руки, пе­ре­ле­тел через до­ро­гу, рас­пла­стал­ся на за­пы­лен­ном при­до­рож­ни­ке. Вго­ря­чах он вско­чил и, усмот­рев, что казак видел его срам, по­пра­вил дело кри­ком: "Все бы ты взбррррыки-​вала! Шо-​о-орт!" - орал он, пиная ло­шадь но­га­ми. Та вста­ла и как ни в чем не бы­ва­ло по­тя­ну­лась мор­дой к увяд­ше­му при­до­рож­ни­ку.

Казак, на­блю­дав­ший за Щу­ка­рем, был боль­шой шут­ник и ве­сель­чак, он пе­ре­прыг­нул через пле­тень, по­до­шел к Щу­ка­рю. "Доб­ро­го здо­ро­вья, Щу­карь! Никак, ло­шад­ку купил?" - "Купил, да вот трош­ки кубыть про­мах­нул­ся, но­ро­ви­стая, чер­тя­ка, по­па­лась: ты на нее са­дить­ся, а она - хлоп и на­земь. Ви­дать, под вер­хом ишо не хо­ди­ла, необъ­ез­жен­ная". Казак, со­щу­рив глаза, обо­шел во­круг ко­был­ки раза два, ми­мо­хо­дом за­гля­нул ей в зубы, со­вер­шен­но се­рьез­но ска­зал: "Ну, ко­неч­но, она - неука! А ло­шадь, ви­дать, бла­го­род­ных кро­вей. По зубам ей годов пять­де­сят, никак не мень­ше, а вот через то, что она бла­го­род­ная, и со­вла­дать с ней никто не мог". Щу­карь, видя со­чув­ствен­ное к нему от­но­ше­ние, осме­лил­ся спро­сить: "А скажи, Иг­на­тий Пор­фи­рич, через чего это она так уж дюже скоро по­ху­де­ла? Я ее веду, а она прямо на гла­зах тает; дух чи­жо­лый из нее рвет­ся и помет вы­ска­ки­ва­ет, как из про­па­сти. Всю до­ро­гу при­сле­ди­ла!" - "А ты ее где купил? Не у цы­га­нов?"

- "У них, зараз за вашим ху­то­ром та­бо­ром сто­я­ли". - "Ну, так она через то стала худая, - по­яс­нил казак, зна­ю­щий и в ло­ша­дях и в цы­га­нах, - что они ее перед тем, как про­дать тебе, на­ду­ли. Какая ло­шад­ка от ста­ро­сти пре­взой­дет в то­щесть, ей перед про­да­жей встром­ля­ют в зад­ний про­ход про­ды­ряв­лен­ную ка­мы­ши­ну и дуют по оче­ре­ди всем ка­га­лом до тех пор, по­ке­да бока ей раз­не­сет и ста­нет она видом круг­лая и пу­за­тая. А потом, как на­ду­ют ее на­по­до­бие бы­чи­но­го пу­зы­ря, - зараз же ка­мы­ши­ну вы­дер­нут и на место ее встром­ля­ют об­ма­зан­ную смо­лой тряп­ку, либо кусок по­чит­ки, чтоб дух не вы­хо­дил. Вот и ты такую на­ду­тую купил. Затычка-​то, долж­но, до­ро­гой вы­па­ла, и на­ча­ла ко­был­ка твоя ху­деть... Ты вер­нись, поищи затычку-​то... Мы за­но­во в мо­мент на­ду­ем..." - "Черти бы их дули!.." - в от­ча­я­нии вскри­чал Щу­карь и ки­нул­ся к цы­ган­ско­му та­бо­ру, но, вы­ско­чив на при­го­рок, об­на­ру­жил, что ни ша­тров, ни ки­би­ток возле речки уже нет. Там, где был стан, полз синий дымок непо­тух­ше­го ко­ст­ра, а вдали по лет­не­му шляху ви­лась и таяла на ветру седая пыль. Цы­гане ис­чез­ли, как в сказ­ке. За­пла­кал Щу­карь, вер­нул­ся.

Лю­без­ный Игнат Пор­фи­рье­вич опять вышел из хаты. "Я под нее под­ли­жу, чтобы она сыз­но­ва не упала... от ли­хо­сти, а ты са­дись", - пред­ло­жил он. Мок­рый от стыда, горя и пота, Щу­карь при­нял его услу­гу, кое-​как сел. Но его бед­стви­ям еще не суж­де­но было кон­чить­ся: ко­бы­ла на этот раз не упала, зато у нее ока­зал­ся со­вер­шен­но неве­ро­ят­ный скок. Она, как в га­ло­пе, вы­бра­сы­ва­ла впе­ред пе­ред­ние ноги, а зад­ни­ми взбры­ки­ва­ла, под­ни­мая их выше спины. Таким ма­не­ром про­нес­ла она Щу­ка­ря до пер­во­го про­ул­ка. За время этого бе­ше­но­го скока у него сва­ли­лась с го­ло­вы шапка и раза че­ты­ре от страш­ных со­тря­се­ний внут­ри что-​то екало и слов­но об­ры­ва­лось. "Боже-​же мой! немыс­лен­но так ехать!.." - решил Щу­карь, спе­ши­ва­ясь на скаку. Он вер­нул­ся за шап­кой, но, видя, что по про­ул­ку спе­шит к нему народ, сам по­спе­шил назад, вывел зло­счаст­ную, про­явив­шую столь неожи­дан­ную прыть ко­бы­лу за хутор.

До вет­ря­ка ему со­пут­ство­ва­ли ре­бя­тиш­ки, потом от­ста­ли. А Щу­карь уже не осме­лил­ся снова сесть на цы­ган­скую "мыслю", он да­ле­ко око­ле­сил хутор по бугру, но на бугре умо­рил­ся тя­нуть за недо­уз­док и решил гнать ко­бы­лу впе­ре­ди себя. И тут-​то ока­за­лось, что с таким тру­дом куп­лен­ная им ло­шадь слепа на оба глаза. Она шла, на­прав­ля­ясь прямо на ярки и ка­нав­ки, и не пе­ре­пры­ги­ва­ла их, а па­да­ла, потом, опи­ра­ясь на дро­жа­щие пе­ред­ние ноги, вста­ва­ла, труд­но взды­хая, снова шла, при­чем и шла-​то не обыч­но, а все время опи­сы­вая круги...