Лётчик-космонавт СССР Борис Волынов - о том, как ждал полёта в космос и чуть не погиб при приземлении

Сегодня 90 лет дважды Герою Советского Союза, лётчику-космонавту СССР Борису Волынову. Не верится! Харизматичный, подтянутый. Последний из ныне живущих легендарного "гагаринского" набора. Корреспонденту "РГ" посчастливилось не раз беседовать с Борисом Валентиновичем. И всегда он очень откровенен. Ничего не скрывает, ничего не приукрашивает. Вот лишь несколько штрихов: не личной истории - истории нашей космонавтики.

Они были первыми

Борис Волынов: Мы пришли в отряд в один день с Юрием Гагариным, 7 марта 1960 года. Сначала нас было двенадцать слушателей, к июню стало двадцать. По хронологии: первый космонавт погиб, второго и третьего космонавтов - Германа Титова и Андрияна Николаева нет уже давно. Ушли четвёртый - Павел Попович, пятый - Валерий Быковский, одиннадцатый - Алексей Леонов, двадцать первый - Виктор Горбатко… Волынов - четырнадцатый. Больше живых из первого набора лётчиков-космонавтов не осталось.

^{Александр Моклецов/ РИА Новости}

Поначалу ЦПК помещался лишь в крошечном здании, где были и управление, и столовая, и учебный корпус?

Борис Волынов: На этом месте, где мы сейчас, тогда вообще был только лес. Мы прибыли в Москву. Там часть небольшого двухэтажного здания в районе метро "Динамо" была отдана под классы. Холостяков поместили здесь же.

^{Дважды Герой Советского Союза, лётчик-космонавт СССР, командир корабля "Союз-5" Борис Волынов. Фото: Борис Волынов/ РИА Новости}

Вас тоже?

Борис Волынов: Тоже. У меня уже была семья, сыну два годика. Но жену на всякий случай отправил домой. Потому что не знал, какие будут условия, где будем работать. В Москве, или на Кушке, или ещё где. Всё же секретно. Мы знали одно: предстоит испытательная работа на летательных аппаратах, которые "ходят" на больших скоростях. Но не знали, что в космонавтике.

Режим был строгий?

Борис Волынов: Строгий. В 7 утра - зарядка, занятия заканчивались в 18 часов 12 минут. Но многие задерживались: надо было ещё почитать материалы. А они все закрытые, секретные. Поэтому только на служебной территории. Вот тебе папочка, сидишь в классе и читаешь. Если конспектируешь, то тоже только в секретной тетрадочке.

А правда, что курировавший от ВВС космос Николай Петрович Каманин сам не курил и другим не разрешал?

Борис Волынов: Было такое.

Вы не курили?

Борис Волынов: Курил, в рукав. Валерка Быковский тоже курил.

А со спиртным не легче было?

Борис Волынов: Не легче.

^{Борис Волынов на открытии обновлённой экспозиции зала "Утро космической эры" в Музее космонавтики. Фото: Артем Геодакян/ТАСС}

Десять суток в сурдокамере

Страшные вещи приходилось читать про сурдокамеру, где будущие космонавты сутками находились в полной изоляции. Вы туда, кажется, вошли вторым?

Борис Волынов: Да. Это было в 1960 году после парашютной подготовки. Позади 35 прыжков. Всем дали отдышаться, 2-3 дня отпуска. А меня раз - и в сурдокамеру, вслед за Валеркой Быковским. Небольшая барокамера. Всё заставлено банками, склянками, едой. Когда для сна отбрасываешь спинку кресла, встать уже невозможно, нет места для ног. Когда спинка вертикально, можно "развлекаться" - зарядку делать, бегать, прыгать. Но на одном месте. Я сидел десять суток.

^{Советский космонавт Валентин Бондаренко. Фото: wikipedia.org}

За три недели до полёта Гагарина в этой же сурдокамере погиб Валентин Бондаренко. Самый молодой, 24 года. Сгорел из-за собственной неосторожности. Это первая гибель в отряде, которую мы все ощутили. И поняли: то, с чем мы имеем дело, - это дело огромного риска.

На одном из снимков 1962 года, где вы с Николаевым, Поповичем, Гагариным, Быковским и Титовым, обратила внимание: у всех непривычно высоко стриженные затылки. Почему?

Борис Волынов: А здесь датчики для энцефалограммы стояли. Иначе пятаки надо было вырезать.

Когда трещат позвонки

Правда, что космонавтов привлекали к испытаниям космической техники?

Борис Волынов: Правда. Допустим, полётное кресло "Казбек", на котором и до сих пор летают экипажи, мы испытывали вместе с Володей Комаровым. Готовилась бетонная подушка. Потом брался сегмент корабля, на нём укладывались плиты из свинца, чтобы сымитировать вес. На эту площадку устанавливалась ферма, а на неё - сиденье. Укладывался человек. На кране вся эта конструкция поднималась на полтора-два метра. А потом - отпускалась в свободное падение. Удар - на бетонную подушку.

И как?

Борис Волынов: Всё обрывалось внутри. Но, Слава Богу, у нас закончилось благополучно. Хотя у некоторых испытателей трещали позвонки.

Дубль восемь

Первого полёта в космос вы ждали несколько лет - восемь раз дублировали. Тяжело быть "запасным"?

Борис Волынов: Очень тяжело. Расскажу историю. В 1963 году мы готовились к полёту на корабле "Восток-5" вместе с Валерием Быковским. Одиночный полёт. Приезжаем на космодром. Окончательное решение за госкомиссией: Быковский - основной, я - дублирующий. Разместились в "гагаринском домике": две кровати, датчики. Покажут, что плохо спал - в полёт не пошлют ни в коем случае.

^{Советский космонавт Валерий Быковский& Фото: РИА Новости}

И вдруг заходит Сергей Павлович Королёв. Спрашивает: "Вы не знаете, что сейчас будет? Последний технологический пуск почти такого же ракетоносителя, как у вас завтра". Говорим: "Мы же должны посмотреть!". - "Нет. Никаких нарушений режима". Но время запуска назвал: около 23.00. Конечно, мы ждём. Смотрим: чёрное-чёрное небо Байконура, и вдруг всполох. Грохот. Стартует ракета, быстро набирает скорость. Восхищаемся: хорошо идёт! И тут как бабахнуло, "боковушки" (боковые блоки. - прим."РГ") в клочья… И всё полетело вниз. Представляете наше состояние?

Часа через полтора - опять Королёв. Бледный, ещё более сутулый. Но предельно собранный. "Видели? Ну и как?". "Авария есть авария" - отвечаем. "То, что авария, вы правильно поняли. Но завтра будет всё нормально. Будет старт по плану. Отбой". И мы спали!

А утром Валерку подняли в "Восток". Обнаружились неисправности, и он пять часов сидел в корабле. В принципе медики говорили: два часа нет старта - нужна замена. Два часа прошли. И каждые 15-20 минут я слышал: "Сейчас ты летишь. Готовься". В скафандре жара, "сдохли" все охлаждающие системы. Через пять часов Валерка полетел.

Первая стыковка на орбите

В вашем первом полёте впервые в мире стыковались два пилотируемых корабля. Хлебнули экстрима?

Борис Волынов: Интересно, сложно, рискованно. 14 января 1969 года стартовал "Союз-4" с Владимиром Шаталовым, а на следующий день - "Союз-5" с нашим экипажем. Я - командир, Алексей Елисеев - бортинженер и Евгений Хрунов - инженер-исследователь.

^{Фото: В. Лебедев/ РИА Новости}

16 января корабли подошли друг к другу на расстояние ста метров. Скорость - 8 км в секунду. На расстоянии тридцати метров остановились. Зависли. Когда мы стартовали, нас просили: "Сделайте так, чтобы это увидел весь мир. Вы должны быть в поле зрения антенн советских станций наблюдения".

Глянули на Землю: находимся в районе Африки. Значит, если сейчас будем стыковаться, никто нас не увидит. У Володи (Шаталова - прим. "РГ") топливо заканчивалось. А мы с Лёшей (Елисеев - прим. "РГ") думали: сколько у нас, хватит, не хватит? Он говорит: "Пока потяни, а я посчитаю". Мы "топали", удерживая тридцать метров между кораблями, "на руках" - от Африки до нашего Крыма. Когда появилась связь и телекартинка, нам сказали: "Всё, ребята, можно!"

Мы обрадованно состыковались: плавненько, аккуратненько, у всех на глазах. То, что просили, всё сделали!

А как переходили космонавты?

Борис Волынов: Оба корабля после стыковки были завязаны в единое целое по энергетике. Получилась первая экспериментальная космическая станция. Расскажу маленький эпизод. Когда Лёша и Женька (Елисеев и Хрунов - прим. "РГ") одели скафандры, я помогал им, запустил ранцы. Они смотрели, контролировали. Для того чтобы проверить, как работает скафандр, надо сбросить давление.

Я без скафандра, поэтому ухожу в спускаемый аппарат, закрываю герметично люк. Они остаются, а я немного сбрасываю давление. И слежу: у меня на приборах - медицинские параметры космонавтов. Всё нормально. Дальше сообщаю по радио: открываю люк к выходу. Нажимаю кнопку, люк пошёл, механизм работает. И как подскочили пульс и давление у моих мальчиков! Как будто они пробежали стометровку.

"Пошатались и поволынили…"

Но вы при приземлении тоже чуть не погибли?

Борис Волынов: Мне дали телефонограмму: проверить перед запуском двигателя, правильно ли стоит корабль относительно Земли. Надо было видеть движущиеся ориентиры, чтобы не запустить двигатель на разгон. Иначе бы ушёл на другую орбиту. Приходит время запуска, смотрю в оптический прибор, а на Земле - ночь. Ошиблись в расчёте. Куда запускать двигатель? Неизвестно. Тогда решил: автоматическую программу выключить. На Земле подумали, что я уже сажусь: "Байкал, привет!". Я говорю: "Всю посадочную программу выключил". - "А что?" - "Ночь, непонятно, абсолютный ноль". А с Земли: "Ёлки-палки, извини, Байкал. Теперь вручную, сам".

Крутнул вручную, включил, поехали. Всё как по писаному, до миллиметрика. А через шесть секунд после работы двигателя идёт команда на разделение. Бах! Была такая взрывная волна, что крышка люка приоткрылась и встала на место: 100 мм давления в спускаемом аппарате исчезло. Бытовой отсек ушёл, а приборно-агрегатный отсек остался, солнечные батареи и двигательная установка не отделились. Когда я увидел антенну (она располагается на солнечной батарее), понял: дальше будет примерно как у Комарова.

Что получилось?

Борис Волынов: В спускаемом аппарате днище - наиболее защищённая часть. Он должен идти по вектору скорости днищем вперёд. Но не идёт. Потому что не отделился приборно-агрегатный отсек, и солнечные батареи срабатывали, как крылышки, - его переворачивает. А, как известно, ворона вперёд хвостом не летает. Дальше - крутёж. Автоматика понимает, что это неправильно: его переворачивает снова и снова. Я даже измерял скорость, вёл репортаж на магнитофон.

^{Борис Волынов во время отработки аварийной посадки на воду. Фото: Альберт Пушкарев/ РИА Новости}

Можно погибнуть, а вы скорость меряете?

Борис Волынов: Я же участвовал в расследовании гибели Комарова. Знал, что нужно испытателям, конструкторам. Поэтому из ситуации надо было выжать всё, что можно. Но мне повезло: взорвались раскалённые топливные баки. И три тонны спускаемого аппарата, наконец, отделились. Появился шанс на спасение.

Корабль кувыркается. В иллюминаторе розовые жгуты раскалённого газа. Металл на глазах становится мягким, как тряпочка, жидким, исчезает... Почему? Температура до 6,5 тысячи градусов! Повезло, что открылся парашют. Но удар при приземлении был такой силы, что магнитофон оторвался и полетел, как снаряд. Повезло, что мимо. Стекляшки посыпались с приборной доски. Ну и полетели корни зубов.

Вы перенесли перегрузку в 9 g?

Борис Волынов: Да нет, поболе. Надо сказать, при подготовке на центрифуге весь первый отряд прошёл перегрузки 10 g. Что это значит? Вес увеличивается в десять раз. Руку от кресла не поднимешь. При 12 g веки уже не справляются, глаза сами закрываются. Потом всё это отменили: ограничились тем, что необходимо - 8 g. Решили, что перебарщивать не нужно.

Это был первый в истории баллистический спуск?

Борис Волынов: Это аварийный спуск. Приземлился в 600 километрах от того места, где меня ждали. Когда меня нашли трое солдатиков, спросил: "Я не седой?". "Нет", - отвечают. А один говорит: "А я про вас анекдот знаю". "Какой?!". "Пошатались-пошатались по космосу, поволынили-поволынили - ни хруна не сделали, еле сели". "Кто ж такой гениальный? - смеюсь. - Автора не найдут".

^{Фото: В. Лебедев/ РИА Новости}

Про суеверия и цифру 13

Медики говорили, что вы уже никогда не сможете полететь в космос, потому что ещё ни один человек на Земле не перешагивал такой психологический барьер. А вы через семь лет полетели ещё раз. И это опять был испытательный полёт - на новую станцию "Салют-5". И опять очень драматический?

Борис Волынов: Было так. Шли 42-е сутки полёта. И тут - авария, станция полностью выключилась. Темнота. В невесомости, где верх, где низ - не поймёшь. Сирена завывает. О том, что случилось, было несколько гипотез. Хотя до сих пор толком никто не знает. Где-то за час сорок станцию восстановили. Однако после этого у моего напарника начались серьёзные проблемы: перестал спать, сильные головные боли, полная потеря работоспособности. Пришлось выполнять функции и командира, и бортинженера. На земле было принято решение: прекращать полет и садиться. Все пришлось делать одному, аврально: перевести станцию в автономный полёт, расконсервировать транспортный корабль, собрать шмотки, всё наработанное. Последние сутки вкалывал без сна.

Космонавты - суеверные люди?

Борис Волынов: Когда у нас была парашютная подготовка, никто не хотел прыгать с куполом, у которого был номер 1313. А я сделал на нём около двадцати прыжков. Ни разу не подвёл. У корабля "Союз-5", на котором я летал и возвращался после стыковки, заводский номер какой, думаете, был? Тринадцать! Но ведь остался живой. Правда, без зубов.

---

Беседовала: Наталия Ячменникова