Энгельс для нашего времени: гендер, социальное воспроизводство и революция

https://altleft.org/2024/11/jengels-dlja-nashego-vremeni-gender-socialno...

Энгельс для нашего времени: гендер, социальное воспроизводство и революция
16.11.2024 Altleft Социальное
Данная статья 
переведена в рамках дискуссии о теории социального воспроизводства, в том числе ее критики. Оригинал статьи Марни Холбороу опубликован в журнале Monthly Review.

Даже удивительно, насколько часто в марксистских исследованиях угнетения женщин упускают из виду работы Фридриха Энгельса. Его отвергают за детерминизм, чрезмерную сосредоточенность на экономике и даже немарксистские взгляды. В своей ключевой работе об отношении Маркса и гендера Хизер Браун рассматривает Энгельса как грубо механистического по сравнению с Марксом [1]. Согласно более современной оценке работа Энгельса - это <важный пересмотр Маркса> [2]. Лиза Фогель, выдающаяся авторка статей о Марксе и гендере, считает, что Энгельс ответственен за более позднее ошибочное дуалистическое объяснение угнетения женщин капитализмом и патриархатом [3]. Для других теоретиков марксистского социального воспроизводства Энгельс и вовсе не существует в рамках дискуссии. В сборнике 2017 года <Теория социального воспроизводства>, основанном на марксистской политической экономии, Энгельс упоминается не сам по себе, а только в качестве соавтора Маркса [4].

При этом Энгельс, в отличие от Маркса, посвятил целую книгу возникновению угнетения женщин - <Происхождение семьи, частной собственности и государства>, - в которой ставится под сомнение общепринятое мнение о нуклеарной семье как о естественной и повсеместной. Эта книга была и остается настольной как для многих ранних социалисток, таких как Элеонора Маркс, Клара Цеткин, Роза Люксембург и Александра Коллонтай, так и для их последовательниц, таких как Клаудия Джонс и Анжела Дэвис. В столетнюю годовщину публикации <Происхождения семьи> феминистки разных убеждений сочли, что Энгельс достаточно важен, чтобы посвятить целый том переоценке его наследия [5]. Если учитывать также книгу Энгельса о жизни рабочего класса в Манчестере в XIX веке, названную Эриком Хобсбаумом новаторской и содержащей прозорливые идеи об изменении гендерных ролей, то утверждение о том, что Энгельс мало что может предложить в отношении гендерного угнетения, просто не выдерживает критики. Как я буду здесь утверждать, предложенные Энгельсом инструменты анализа жизненно важны для нашего понимания гендерного угнетения сегодня и поиска выхода из него.

Источники информации Энгельса
<Происхождение семьи>, написанное в 1884, в основном полагалось на заметки Маркса о работе американского антрополога Льюиса Генри Моргана, чье <Древнее общество> вышло десятилетием раньше. Морган придерживался модернистского и эволюционистского подхода, когда описывал человеческую историю с помощью деления на прогрессивные стадии: <дикость>, <варварство> и <цивилизацию> - ярлыки, отражающие предвзятое европоцентричное мышление того времени. Тем не менее, не в пример своим современникам Морган восхвалял древние родовые порядки ранних обществ за их эгалитарный характер и за то, что женщины в них, в отличие от более

поздних обществ, обладали значительной властью. Информацию о характере общинных обществ, существовавших около ста тысяч лет назад, Морган в основном черпал от последних или все еще существовавших коренных народов, например, жителей Австралии и Центральной Америки, а также ирокезов на севере штата Нью-Йорк.

Комментарии Маркса к работе Моргана, написанные в период с 1880 по 1882 год и опубликованные только в 1970-х годах под названием <Этнологические заметки Маркса>, состоят из многочисленных рукописных заметок и таблиц на немецком, английском, французском и греческом языках [6]. Они свидетельствуют об увлеченности Маркса идеями Моргана. Маркс жил в эпоху стремительного распространения капитализма по земному шару и вызванного этим видоизменения обществ. Его участие в Первом Интернационале позволило ему познакомиться с революционерами из стран, в которых все еще сохранялись многие старые социальные формы. Например, многих русских социалистов интересовала традиционная крестьянская община (мир), которая была организована по принципу коммуны, и они задавались вопросом, насколько она может служить моделью для будущего социалистического общества. Эти дебаты возродили уже проявившийся в <Немецкой идеологии> интерес Маркса и Энгельса к историческому развитию человеческого общества и к тому, как растущее разделение труда и развитие производительных сил вытеснили прежние эгалитарные отношения, в том числе между женщинами и мужчинами.

Маркс не разделял мнение Энгельса о том, что <Древнее общество> было так же значимо, как работа Чарльза Дарвина об эволюции, но труды Моргана произвели на него впечатление. Он особо отметил важность основного тезиса Моргана о том, что <не семья ведет за собой общество, а общество ведет за собой семью> [7]. Когда Энгельс писал <Происхождение семьи, частной собственности и государства> в 1884 году, Маркс уже умер. Таким образом, Энгельс опирался на бессистемные заметки Маркса и сам текст Моргана. При этом, поскольку антропология и этнография как научные дисциплины находились в зачаточном состоянии и было проведено не так много полевых работ и исследований, другие источники были весьма ограничены.

Гендер и способы производства
Главный тезис Энгельса в <Происхождении семьи> заключается в том, что семья и место женщины в ней - это меняющаяся социальная единица с различными формами и отношениями в разных способах производства. Энгельс на основе выводов Моргана пришел к выводу, что с точки зрения истории человечества угнетение женщин - относительно недавнее явление. В более ранних общинных, родовых обществах, в которых семья функционировала в рамках коллективной родственной группы, оба пола совместно работали над производством необходимых для выживания товаров.

Необходимость участия женщин в коммунистическом производстве означала, что женщины наделялись полномочиями принимать решения от имени всего сообщества.

Энгельс более прямолинейно, чем Морган, указал, что именно переход к классовому обществу привел к угнетению женщин. Переход от родоплеменных обществ охотников- собирателей к развитому сельскому хозяйству - то, что сегодня называют переходом от палеолита к неолиту, когда присваивающее хозяйство сменилось производящим, - происходил с перерывами в течение длительного периода времени. Господство новых форм производства (в том числе одомашнивание животных и использование плуга) совпало с появлением патриархального домохозяйства и наследования по мужской линии. Развитие классовых обществ зависело от роста торговли товарами и увеличения излишков сверх того, что требовалось для ежедневного пропитания. Управление домохозяйством было оторвано от новых источников богатства, утратило свой общественный характер и превратилось в частную услугу, исключавшую женщин из общественного производства. Гендерное разделение труда теперь приняло антагонистическую форму, при которой женщины утратили свой прежний социальный статус. Для Энгельса это означало <мировое историческое поражение женского пола> [8].

Исторический материализм
Ни Маркс, ни Энгельс не были антропологами; скорее, они опирались на антропологические теории тех лет, чтобы разработать историко-материалистический подход к истории человечества. Маркс и Энгельс высоко ценили открытия Дарвина за то, что они позволили по-новому взглянуть на развитие человеческих обществ и на отношения людей с природой и друг с другом. В <Этнологических заметках> Маркса открытия Моргана использовались для критики современных им британских антропологов, которые рассматривали семью и частную собственность отдельно от материальных или экономических факторов.

Интерес Маркса и Энгельса к древним и докапиталистическим обществам заключался в их социальной форме, в которой труд был <частью жизни>, а не чем-то отдельным от работника. В работе <Развитие социализма от утопии к науке> Энгельс утверждал, что <великая движущая сила всех исторических событий> заключается <в экономическом развитии общества, в изменениях в способах производства и обмена> [9]. Работа Моргана предоставила доказательства того, что мужчины не всегда доминировали в обществе и что на протяжении большей части человеческой истории, начиная с 130 000 лет назад, общества были эгалитарными, в основном матрилинейными и основанными на сотрудничестве - другими словами, полной противоположностью разобщающему индивидуализму и гендерному неравенству капитализма.

Типы семейных домохозяйств и способы их существования
Описывая стадии развития семьи, которые исторически соответствуют различным способам существования, Энгельс вторил Моргану. В обществах, занимающихся собирательством, преобладала <кровнородственная> семья, в которой браки запрещены между родственниками разных поколений, но разрешены между братьями и сестрами всех степеней родства. В обществах, занимающихся производством продуктов питания, преобладала <пуналуальная> семья (от гавайского punalua - <близкий друг>), которая, как правило, была матрилинейной и широко распространенной. Морган утверждал, что <парная> семья существовала в клановой организации земледельческих народов, в которой уважаемые старейшины и семьи разных поколений (бабушек-дедушек, родителей и детей) проживали совместно. Категории Моргана, основанные на родственных связях и браке, могут вводить в заблуждение, поскольку они объединяют биологические и социальные факторы. Выводы Моргана также основывались на наблюдениях за сохранившимися в его время обществами охотников-собирателей, структура которых, возможно, отличалась от структуры обществ, существовавших за

100 - 10 000 лет до этого. Кроме того, переход к классовому обществу и утрата женщинами более высокого социального статуса были долгим и затяжным процессом. Как отмечает антрополог Карен Сакс, опираясь на сравнительные этнографические описания обществ в конкретный момент времени, трудно быть полностью уверенным, в том, как именно и с какими изменениями происходил этот переход [10].

По мнению Энгельса, именно развитие сельского хозяйства, скотоводства, металлообработки и ткачества, а также развитие торговли и превращение товаров в товарную массу привели к неравному контролю над ресурсами. Несмотря на утверждения критиков, Энгельс не заявлял, что появление патриархальных структур было результатом только технологического прогресса. Использование плуга в более интенсивном сельском хозяйстве в конце эпохи неолита свидетельствует, что эти изменения сыграли свою роль и привели к исключению женщин, особенно находившихся на поздних сроках беременности или недавно родивших. Однако Энгельс утверждал, что там, где ранее половое разделение труда не приводило к социальному неравенству, теперь это все-таки произошло - главным образом потому, что женский домашний труд был оторван от источников прибавочного продукта. Создание прибавочного продукта меньшинством было важнейшим социальным событием, которое легло в основу систематического классового и гендерного подчинения.

Элеонора Бёрк Ликок, опираясь на собственные антропологические исследования, связывает создание излишков с разделением труда для торговли и ведения войны. Конкуренция между родовыми группами, в рамках которых начинает формироваться семья как экономическая единица, приводит к институционализации <политических> функций, связанных с войной и собственностью, как чего-то отдельного от <социальных> функций. Таким образом, происходит разделение на <общественную> и <частную> сферы и институционализация мужского доминирования [11].

Ошибался ли Энгельс, полагаясь на Моргана?
Энгельс точно следовал схеме Моргана. Морис Блох утверждает, что в некоторых отрывках Энгельс, по-видимому, даже перенимает идеи Моргана [12]. Марта Хименес критикует Энгельса за чрезмерную <немарксистскую> зависимость от работ Моргана. Она утверждает, что использование Энгельсом терминов Моргана - родство, женщины, мужчины, семья, моногамия и цивилизация - не помогает в историко- материалистическом анализе [13]. Как я уже упоминала, действительно, использование Энгельсом терминологии Моргана иногда вводит в заблуждение. Однако целью Энгельса было продемонстрировать материальную основу семейных форм. Он соответствующим образом адаптировал анализ Моргана. Энгельс постулировал, что для общин, основанных на родстве, характерно то, что <человеческая рабочая сила по- прежнему не производит значительного прибавочного продукта сверх затрат на ее содержание> [14].

Морган был сторонником идеи социальной эволюции. Он считал, что человеческие общества развивались благодаря изобретению все более эффективных методов производства и усилению контроля человека над природой. Социальный эволюционизм Моргана выражал тот взгляд на исторический прогресс, который проводил прямую линию к современным западным обществам, отдавая предпочтение одним цивилизациям перед другими [15]. Применение Морганом теории эволюции родового общества к обществу Древней Греции в его глазах еще больше ускорило этот прогресс, сделав акцент на собственности и росте городов, а не на развитии классовых отношений, в том числе рабства, и проигнорировав аналогичные процессы, происходившие примерно за три тысячи лет до этого на Древнем Востоке [16]. Однако работа Моргана предоставила доказательства связи между положением женщин в обществе и общественным производством, и, несмотря на утверждения некоторых авторов об обратном, в этом вопросе Маркс и Энгельс были единодушны [17]. Маркс в своих <Этнологических заметках> одобрительно повторил утверждение Моргана о том, что как только человечество преодолеет искажение отношений собственности, положение женщин может быть восстановлено на более высоком уровне [18]. Энгельс в <Происхождении семьи> пришел к такому же выводу.

Также неверно просто считать Моргана расистом. В его работах не было присущего XIX веку расизма по отношению к коренным народам. Он резко критиковал неограниченную власть, которую обрела собственность в современном мире, и, по его мнению, коренные народы Северной Америки обладали социальными качествами, намного превосходящими те, что были в обществе его времени. Он видел в них образец для будущего, для <возрождения в более высокой форме свободы, равенства и братства древних народов>. Энгельс выбрал эти слова для заключения <Происхождения семьи>.

Ликок идет дальше, утверждая, что <рудиментарный материализм> Моргана был бесконечно предпочтительнее того, что появилось позже в американской антропологии: культурного релятивизма [19]. Более современную и изощренную версию такого подхода можно найти в книге Дэвида Гребера и Дэвида Уэнгроу <Рассвет всего: новая история человечества>. Гребер и Уэнгроу не считают, что в ранних обществах, занимавшихся собирательством, было больше гендерного равенства или что они представляли собой примитивные коммунистические социальные формации [20]. Они ставят под сомнение тот факт, что гендерные властные отношения когда-либо были другими, поскольку это зависит от индивидуальных точек зрения [21]. Их релятивистский подход исключает материалистическое объяснение, рассматривает власть как произвольную и необъяснимую и видит ранние человеческие общества через призму современного индивидуализма. Суть открытий Моргана, вдохновивших Энгельса, заключалась в том, что социальное устройство, обычаи и отношения в ранних обществах полностью отличались от наших, поскольку их общественная жизнь, организация и образ мышления были радикально иными. Возможно, изложение Энгельса было слишком сжатым с исторической точки зрения, но оно превратило поверхностный материализм Моргана в целостную историческую концепцию.

Важность этого прорыва невозможно переоценить. Он ознаменовал собой первую марксистскую попытку исторически осмыслить взаимосвязь социальных и гендерных отношений. Проливая свет на положение женщин в доклассовых обществах, он освободил представления о женщинах в обществе от того, что Сакс называет <сексистскими шорами>, и представил угнетение женщин как проблему истории, а не биологии [22]. Он открыл путь к новым способам осмысления положения женщин в обществе. Как лаконично выразилась Розалинд Делмар, если исторический материализм анализирует угнетение, то революционная политика должна его устранять [23].

Связь государства и семьи
Энгельс объединил социальные роли государства и патриархальной семьи, утверждая, что и то, и другое являются надстройкой, возникшей в ответ на разделение общества на классы. Он, вслед за Морганом, подчеркивал связь между рабством и формами господства в семье в классическом, так называемом цивилизованном обществе, в котором рабы часто приравнивались к женщинам и детям [24]. Классовое общество Древней Греции требовало <института государственной власти>, который мог бы держать людей в рабстве и под контролем. Государства были инструментами в руках эксплуататорских классов. Государства, казалось, стояли выше социальных конфликтов, однако они обеспечивали правовой и вооруженный аппарат от имени класса эксплуататоров [25]. Аналогично, моногамная или патриархальная семья, хотя и кажется повсеместной и естественной частью человеческой природы, является продуктом истории, даже классового конфликта. Энгельс определял семью как <центральное звено> в установлении законных прав собственности [26].

Отношение Энгельса к семье в капиталистических обществах сосредоточено на том, как она институционализирует домашний труд как частную услугу, что еще больше усиливает угнетение женщин. Энгельс объяснял: <С патриархальной семьей и тем более с единственной моногамной семьей : управление имуществом потеряло свой общественный характер. Оно больше не касалось общества. Оно стало частной услугой; жена стала главной служанкой, исключенной из любого участия в общественном производстве> [27]. <Современная индивидуальная семья, - писал он, - основана на открытом или скрытом домашнем рабстве жены, а современное общество - это масса, состоящая из этих индивидуальных семей как из молекул> [28].

Энгельс также показал, что семья при капитализме - несмотря на универсальную, недифференцированную идеологию, которая ее окружает, - в корне отличается в зависимости от социального класса. Буржуазная семья была в первую очередь средством укрепления и передачи собственности и богатства. Она была пропитана лицемерием: публично демонстрировалась моногамия, но мужчины редко соблюдали эти правила. Энгельс указывал на угнетающее воздействие буржуазных, идеализированных представлений о семье и на то, как они отбрасывают длинную моральную тень на все общество [29]. Семья рабочего класса, напротив, была отрезана от средств производства и, как правило, не имела собственности; зачастую все ее члены были вынуждены работать за плату. Это сильно отличало отношения в ней от отношений в буржуазной семье и, как утверждал Энгельс, создавало потенциал для более свободных, менее социально обусловленных отношений внутри нее [30].

Энгельс считал, что шагом к освобождению женщин от изоляции в частном доме было их участие в оплачиваемом труде, даже если это происходило в суровых условиях капиталистической эксплуатации. Это стало бы трещиной в сверх индивидуализированной патриархальной семье [31]. Энгельс также упоминал, что развитие крупной промышленности и технологический прогресс могут облегчить домашний труд. В основе <Происхождения семьи> лежит глубокое осознание возможности освобождения женщин благодаря изменению социальных условий и разрушению социально унаследованных гендерных стереотипов.

Но для того, чтобы искоренить ограничивающие и угнетающие условия капиталистической семьи, утверждал Энгельс, требовалось передать средства производства в общественную собственность и создать новую социальную организацию, которая не была бы основана на накоплении капитала и классовой эксплуатации. Только тогда домашнее хозяйство и забота о детях, которые в настоящее время осуществляются в рамках отдельной капиталистической семьи, могли бы стать <общественным делом>, то есть предоставляться на социальной основе [32]. Энгельс видел зачатки этих перемен в борьбе рабочего класса против капиталистической системы, в процессе, который мог как устранить эксплуатацию, так и ослабить цепи угнетения [33].

Связь между семьей и государством, на которую обратил внимание Энгельс, по- прежнему играет ключевую роль в капиталистических обществах. Можно утверждать, что сейчас государства в еще большей степени полагаются на семьи, чтобы задавать параметры социального воспроизводства, чем во времена Энгельса. Государства, как официально, так и неофициально, продолжают регулировать семейные отношения и полагаться на них. Семейное право составляет значительную часть правовых систем государств. Даже Европейский союз может издавать законы в области семейного права, если это имеет межгосударственное значение. Каждое национальное государство, независимо от идеологии или религиозных убеждений, регулирует налогообложение, имущественное и наследственное право, а также выплаты по социальному обеспечению через семью. Несмотря на то, что социальные изменения подорвали традиционную стабильность брака, общепринятые представления о браке и семье по-прежнему играют важную роль в имущественных и прочих правах. Кроме того, в последнее время неолиберальные государства стали еще больше полагаться на семью в вопросах предоставления государственных услуг.

Капиталистическое государство, как и предсказывал Энгельс, всегда будет защищать частную семью. В Конституции США нет упоминания о семье, но Верховный суд США, как мы недавно убедились, выносит решения по вопросам абортов, брака, контрацепции, психических заболеваний у членов семьи, права полиции на обыск в доме и по многим другим вопросам, связанным с семейной жизнью. Историк семьи Стефани Кунц отмечает, что вмешательство государства в жизнь семьи в США было направлено на четкое разграничение <нормальной> семьи как частного, автономного и самодостаточного института. Подчинение семей государственной власти было попыткой <создать индивидуалистические определения частной ответственности : которое [было] особенно приспособлено к конкурентному и структурно неравному общественному строю>. Кроме того, она пишет, что политика социального обеспечения в США основана на твёрдой приверженности идее о нуклеарной семье и женской домашней работе. Она утверждает, что мысль о том, что существует некая изначальная семейная приватность, - это миф, не в последнюю очередь потому, что семья не существует как автономная, частная единица. <Крепкая нуклеарная семья, - продолжает она, - в значительной степени является творением сильного государства> [34].

Тесная связь между семьей и государством может быть жизненно важной для более слабых, недавно образованных государств. Например, в Конституции Ирландии 1937 года, принятой в Южной Ирландии после изгнания британцев, было указано, что новое, хрупкое государство будет католическим государством для католического народа, в котором <женский труд> будет считаться полезным для общества. Семья играла важную роль. Утверждалось, что, занимаясь домашними делами, женщина оказывает государству <поддержку, без которой невозможно достичь общего блага>, и что <матери> не должны заниматься оплачиваемой работой в ущерб своим домашним обязанностям [35]. В случае с Ирландией такие заявления легли в основу отказа от полностью финансируемого государством социального обеспечения.

Буржуазная семья и угнетение
Энгельс утверждал, что моногамная модель семьи служит интересам буржуазии. Как заявили Маркс и Энгельс в <Коммунистическом манифесте>, семья для имущих классов, лишенная всякой сентиментальности, является <простым денежным отношением> [36]. Энгельс развил эту мысль. Основанная на главенстве мужчины и моногамии, буржуазная семья имеет четкую цель - установить бесспорное отцовство. Это законный способ передачи имущества и капитала членам семьи, а также еще один способ накопления богатства и предотвращения его распределения.

Энгельс, подчеркивая экономическую основу семьи, расширил представление о ее идеологическом аспекте. Именно здесь Энгельс был наиболее красноречив. Буржуазная семья предстает как <свободный договор>, но в обществе, где все является товаром, понятие <свободы> и <равенства> в брачных отношениях - это завеса, скрывающая движущие ими материальные интересы и деспотичные властные отношения внутри них [37]. Несмотря на богатство и привилегии, буржуазная семья также порождает жестокое угнетение. Маркс и Энгельс уже упоминали об удушающей атмосфере буржуазной семьи, которая скрывает <скрытое рабство> женщин [38]. <Происхождение семьи> повторяет эту тему, описывая семью как <основанную на открытом или скрытом домашнем рабстве жены> [39]. Кроме того, Энгельс указывал на лицемерие и гендерное угнетение в капиталистической семье. Мужья могут иметь сексуальную свободу, но для женщин это считается преступлением. Энгельс рассматривал признанную власть мужчины в буржуазных семьях как продолжение его экономического превосходства [40]. Капиталистическая структура семьи узаконивает власть мужчины как социальный обычай, <не нуждающийся в особых юридических титулах и привилегиях>. Позже он добавил, что <своеобразный характер превосходства мужа над женой> возник из-за самого капитализма и может быть устранен только тогда, когда <характер моногамной семьи как экономической единицы общества> также будет устранен [41].

Семья рабочего класса и гендерные роли
Семейная жизнь рабочего класса, как прекрасно понимал Энгельс, сильно отличалась от жизни имущих классов. Буржуазная мораль о святости семьи, конечно, не распространялась на семьи рабочего класса [42]. В <Положении рабочего класса в Англии> Энгельс, цитируя показания врачей, данные Комиссии по расследованию фабричных условий в начале 1840-х годов, описывает, как детей в возрасте от 6 лет забирали из дома и отправляли на фабрики и заводы, что приводило к необратимым физическим повреждениям, а иногда даже к смерти. Эта бесчеловечная практика представляла собой <социальное убийство> [43]. Кроме того, массовый призыв всех трудоспособных взрослых на производство оставлял заботу о детях младшего возраста на волю случая. Когда родители проводили по двенадцать-тринадцать часов в день на фабрике, младенцев и детей постарше иногда отдавали на попечение няням за небольшую плату, но в основном с ними обращались как с <сорняками>, предоставленными самим себе [44].

Женский и детский труд в промышленности изменил жизнь людей и создал новые трудности, особенно для женщин. Энгельс отмечал, что только <с появлением современной крупной промышленности [женщинам] снова открылся путь к общественному производству - и то только для жен пролетариев. Но это произошло таким образом, что, если женщина выполняет свои обязанности в частной сфере, обслуживая свою семью, она остается исключенной из общественного производства и не может получать [заработную плату]; а если она хочет участвовать в общественном производстве и зарабатывать [на жизнь] самостоятельно, она не может выполнять свои семейные обязанности> [45]. Словосочетание <семейные обязанности> нам не нравится, но суть, которую хотел донести Энгельс, заключается в том, что существует фундаментальный конфликт между оплачиваемым и неоплачиваемым трудом, который капитализм требует от женщин выполнять посредством создания индивидуализированной семьи.

Энгельс также подчеркивал, что опыт массового наемного труда женщин бросил вызов существующим представлениям об определенных гендерных ролях в семье. Во время волнений, связанных с безработицей среди мужчин, женщины становились основными кормильцами в семье, а мужчины часто оставались дома. Он описывал, как работающие мужчины проводили день в сыром, убогом жилище, штопая одежду и носки для семьи или готовя еду, когда их жены и дети возвращались домой с фабрики, уставшие [46]. Это <перевернуло мир> в отношении общепринятых представлений о мужчинах и женщинах. Он писал, что <если господство жены над мужем, неизбежно возникающее при фабричной системе, бесчеловечно, то первобытное господство мужа над женой, должно быть, тоже было бесчеловечным>. Энгельс не мог не заметить социальное конструирование гендера. Он продолжал: <Мы должны признать, что столь полное изменение положения полов могло произойти только потому, что с самого начала положение полов было ложным> [47].

Проницательные наблюдения Энгельса о социальной изменчивости гендерных ролей опровергают представления о том, что Энгельс был механистическим экономистом. Шуламит Файрстоун обвинила Энгельса в том, что он построил теорию вокруг <экономической конструкции>, исключающей гендер [48]. Энгельса обвиняют в гендерной предвзятости, когда речь заходит о домашнем труде, и, по словам Холли Льюис, в <оппозиционном сексизме>, который <ограничивает его анализ> [49]. Мне кажется, что в этих критических замечаниях не проводится различие между использованием языка, на которое влияет историческая эпоха, и анализом. Как я уже показала, неверно утверждать, что Энгельс не обращал внимания на социальное конструирование гендерных ролей. Однако верно то, что Энгельс писал в манере, которая отражала общепринятые в то время взгляды на мужчин и женщин, в том числе на заранее определенные гендерные роли. Он писал, что, когда рабочие-мужчины остаются без работы дома, домашняя работа <лишает> их мужественности, а многочасовая работа на фабрике лишает женщин <всякого женственного> [50]. Однако суть его тезиса заключалась в том, что эксплуатация при промышленном капитализме ставит рабочих, как мужчин, так и женщин, в унизительное положение, и, опираясь на гендерно-предвзятый язык своего времени, он неуклюже выражал эту идею. Язык и новые идеи могут конфликтовать, и Энгельс, находясь в гуще масштабных социальных изменений, не был застрахован от этого языкового отставания. Едва ли мы можно было ожидать, чтобы Энгельс говорил на языке последовательного небинарного антисексизма, который мы используем сегодня.

Энгельс и социальное воспроизводство
Более существенная критика Энгельса со стороны марксистских феминисток заключается в том, что он не смог описать структурную взаимосвязь между способом производства и способом воспроизводства человека в терминах исторического материализма. Здесь следует упомянуть о недостатке в рассуждениях Энгельса. Энгельс не до конца понимал функцию семьи рабочего класса при капитализме главным образом потому, что не исследовал в деталях политическую экономию этого процесса. Он осознавал важность сепарации отдельного домохозяйства от общества и то, что это лежит в основе гендерного угнетения при капитализме. Он призывал к социальной революции, в результате которой индивидуализированная семья перестанет быть <экономической ячейкой общества>, а частное домохозяйство превратится в комплексную общественную деятельность, а забота о детях и их воспитание станут общественным делом. Однако он не объяснил в полной мере, почему при капитализме семья рабочего класса оказалась в изоляции.

Маркс изложил это гораздо подробнее. Изучая понятие простого воспроизводства, он проводил различие между трудом на фабрике - тем, что он называл производительным потреблением, - и индивидуальным трудом в домашних условиях, или индивидуальным потреблением. В отличие от более ранних способов производства, при капитализме трудоспособное население больше не производит для себя необходимые товары и не имеет к ним доступа посредством прямого обмена своей продукцией. Его существование и воспроизводство полностью зависят от продажи рабочей силы, и работники используют деньги, полученные за эту рабочую силу, для покупки средств к существованию [51]. Историческое измерение этого явления также было важным, как проницательно отмечает Антонелла Пиччио: <то, что труд стал оплачиваемым> привело к тому, что <работа по воспроизводству - уход и работа по дому - стала неоплачиваемым трудом> [52]. Энгельс справедливо утверждал, что капитализм привел к отделению домашнего хозяйства от общественной сферы, и товарное производство стало доминировать во всех аспектах социальной жизни, включая семью.  Однако в <Происхождении семьи> он не развил экономическую связь между наемным и свободным трудом с той же детализацией, что и Маркс. Это отчасти объясняет ошибочные прогнозы Энгельса о том, что произойдёт с семьей рабочего класса.

Исчезновение семьи рабочего класса?
В <Происхождении семьи> Энгельс сосредоточился на буржуазной семье, основанной на собственности, наследовании и богатстве. Семья рабочего класса, напротив, казалась ему нестабильной из-за потрясений, вызванных повсеместной индустриализацией, и лишённой какого-либо материального фундамента. Энгельс подразумевал, что семейная жизнь рабочего класса была более свободной, в том числе в сексуальных отношениях, потому что она не была ограничена рамками буржуазной жизни. Однако, как оказалось, разрушение семьи, вызванное индустриализацией, было лишь временным явлением. Энгельс не предвидел, что капитализм будет использовать семью рабочего класса для стабилизации предложения рабочей силы. Быстрая индустриализация, которая вовлекала женщин и детей в наемный труд, возможно, и приносила краткосрочную выгоду капиталу, но в долгосрочной перспективе была губительной. Уровень детской смертности и травматизма резко возрос; участились женские болезни и преждевременные смерти. Иммиграция - особенно из охваченной голодом Ирландии, британской колонии, - могла восполнить нехватку рабочей силы, но в долгосрочной перспективе требовался более стабильный способ социального воспроизводства рабочей силы.

Именно это и пыталось сделать фабричное законодательство, принятое в викторианской Британии. Вводя меры защиты для беременных женщин и запрещая детский труд в очень раннем возрасте, они фактически создали условия для восстановления семьи рабочего класса, которая на индивидуальной основе обеспечивала бы постоянный приток работников, которых ежедневно кормили и поили, а завтра - новых работников. Другими словами, рождение современной модели нуклеарной семьи было обусловлено потребностями накопления капитала. Мужчины-работники стали кормильцами, женщины - домохозяйками, а детство превратилось в длительный период заботы и обучения. По мере развития индустриализации в XX веке приоритетом стала более продолжительная жизнь, более квалифицированная и производительная рабочая сила, а патриархальная модель семьи с двумя-тремя детьми должна была обеспечить бесперебойное удовлетворение этих новых потребностей в рабочей силе [53].

Энгельс недооценил то, что и капитал, и труд по-разному и в разных интересах будут опираться на семью. С точки зрения правящего класса, такая структура семьи способствовала большей стабильности в смысле предложения рабочей силы. С точки зрения рабочего класса, семейная заработная плата казалась более выгодной по сравнению с тем, что женщины и дети работали на фабриках до изнеможения. В случае с Великобританией материальные выгоды британского империализма в сочетании с последующим экономическим подъемом сделали модель семьи, в которой зарабатывает мужчина, правдоподобной, поскольку заработная плата мужчин росла. Однако идеология опережала реальность в том смысле, что у большинства семей рабочего класса не было другого выбора, кроме как продолжать работать за деньги, чтобы свести концы с концами. Модель <мужчина - кормилец> также дорого обходилась женщинам. Она укрепляла представления о культе <настоящей женственности> и месте женщины в доме; она принижала домашний труд и нормализовала сексистские представления о <женской> работе.

Эта точка зрения была поразительно распространена даже среди некоторых представителей рабочего движения того времени. В Ирландии, например, профсоюзное руководство пошло дальше и в 1930-х годах поддержало закон, запрещающий нанимать женщин на производстве, хотя здоровье и безопасность женщин уже не были проблемой. Это был крайний пример того, насколько капиталистическая идеология семьи может быть разобщающей и вредной для рабочего класса, чего Энгельс не предвидел.

Уравнял ли Энгельс производство и воспроизводство?
Еще одна спорная область в работах Энгельса, которая иногда подвергается резкой критике со стороны марксистских феминисток, - это его понимание взаимосвязи производства (товаров) и воспроизводства (людей). Отрывок, вызвавший этот спор, находится в предисловии к первому изданию <Происхождения семьи>, где Энгельс писал:

Согласно материалистической концепции, определяющим фактором в истории является, в конечном счете, производство и воспроизводство непосредственной жизни. Это, опять же, имеет двоякий характер: с одной стороны, производство средств к существованию :, [а] с другой стороны, размножение самих людей, размножение вида. Общественная организация, в которой живут люди определённой исторической эпохи и определённой страны, определяется обоими видами производства: уровнем развития труда, с одной стороны, и семьи - с другой. [54]

Двойственная природа производства и воспроизводства, о которой здесь говорит Энгельс, основана на историко-материалистическом предположении, что <люди должны быть в состоянии жить, чтобы творить историю>, а это зависит от наличия средств к существованию и способности к воспроизводству. В ранних обществах это были не два разных этапа, а объединенная реальность, и оба процесса были жизненно важны для выживания. Сразу после приведенного выше отрывка Энгельс продолжает: по мере развития производства средств к существованию оно все больше преобладает над производством жизни. Несомненно, из <Происхождения семьи> следует, что изменения в структуре семьи определялись изменением характера производства, а не параллельными процессами.

Некоторые социалистические феминистки 1970-х годов интерпретировали предисловие Энгельса как обоснование теории двух систем угнетения женщин: способа производства, с одной стороны, и домашнего труда - с другой. Первая система проистекает из капитализма, а вторая - из патриархата. Двойственная интерпретация теории часто означала, что угнетение женщин происходит относительно независимо от капиталистической эксплуатации [55].

Как утверждают Фогель и другие, эта теория <двух режимов> проблематична. Определение гендерного угнетения как возникающего в результате социально обособленной, относительно автономной и зачастую плохо определяемой патриархальной власти в рамках капитализма представляет собой, по мнению Фогель, <загадочное сосуществование разрозненных объяснений социального развития> [56]. Патриархат иногда понимается как идеология, иногда как угнетающая гендерные отношения норма, а иногда как социальная структура, но его точное происхождение не объясняется. Кроме того, оно основано на эссенциалистском бинарном представлении о гендере, которое закрепляет за мужчинами и женщинами биологический пол, присвоенный им при рождении.

Тем не менее, приписывать Энгельсу точку зрения о <двух способах> особенно нелепо, потому что его общий тезис заключался в том, что воспроизводство нельзя рассматривать в отрыве от других социальных процессов. Существующий способ производства влияет на все социальные отношения, в том числе на гендерные. Мужчины не занимают более влиятельное положение, которое, независимо от социальных детерминант, они предусмотрительно использовали для формирования общества в патриархальном направлении. Скорее, как выразилась Хименес, <мужчины, как и женщины, - это социальные существа, чьи характеристики отражают социальную формацию, в рамках которой они появляются как социальные агенты> [57].

Энгельс и женщины на оплачиваемой работе
Часто считается, что Энгельс был <экономически недальновидным>, полагая, что участие женщин в оплачиваемом труде (или возвращение к нему) приведет к их освобождению [58]. Энгельс рассматривал участие женщин в оплачиваемом труде как первый шаг в борьбе с гендерным угнетением, а не как средство его прекращения. На самом деле он описывал участие женщин в <общественном производстве> как <первое условие освобождения женщины>; то, что подрывает моногамную семью и повышает вероятность ее упразднения как экономической единицы общества [59]. Энгельс был прекрасно осведомлен о тяжелых условиях, в которых женщины работали на фабриках, а также о крайней эксплуатации и страданиях, которым они подвергались. Однако Энгельс также отмечал, что массовое вовлечение женщин в оплачиваемую работу изменило существующие семейные нормы и гендерные стереотипы. Это изменило представление женщин о самих себе, разрушило некоторые установленные семьей барьеры между общественным и частным и вывело женщин на более широкую социальную арену, что дало им больше возможностей. <Товарищество и социальная активность : самоуважение, уверенность в себе и смелость, которые привносила фабричная жизнь>, резко контрастировали с <тесной, замкнутой и ограниченной> атмосферой дома, как описывал социальные изменения того времени один историк [60]. Несмотря на жестокие условия на шахтах и фабриках, женщины, работавшие в

<государственной промышленности>, как отмечал Энгельс, выходили за рамки <формального юридического равенства>, потому что эта работа открывала путь к коллективному сопротивлению и организации [61].

Признание Энгельсом социальной значимости того, что женщины (повторно) пополняют ряды наемных работников, находит отклик в наше время, поскольку исторически большое число женщин продолжают пополнять рабочую силу. По всему миру занятость женщин находится на рекордно высоком уровне. Там, где я живу, в Ирландии, мы стали свидетелями того, как за последние тридцать лет число работающих женщин увеличилось более чем на одну пятую. Эта растущая женская и расово разнообразная рабочая сила, в том числе в категории <работников жизненно важных отраслей> в сфере здравоохранения, розничной торговли и образования, что стало особенно заметно с началом пандемии COVID, теперь составляет современный пролетариат сферы услуг. В США, Франции и Великобритании это привело к росту протестов в сфере производства и услуг, в которых работают женщины. В Латинской Америке это привело к появлению крупных общественных движений за гендерные права. На Глобальном Севере женщины, которые теперь составляют почти половину рабочего класса, обладают большим влиянием и новой социальной властью. Растущее число женщин, занятых оплачиваемой работой, также выводит на первый план противоречие, лежащее в основе капиталистической семьи: капитал требует как можно больше работников, в том числе женщин, но делает это в отсутствие какой-либо дополнительной социальной поддержки в вопросах ухода за детьми и выполнения домашних обязанностей. Это глубокое, неразрешимое противоречие отчётливо прослеживается в недавних акциях протеста в Великобритании и Ирландии из-за недостаточного количества мест в детских садах.

Выход женщин на рынок труда в сочетании с социальным кризисом в сфере жилья продолжает разрушать старые модели семьи. Патриархальная, гетеронормативная нуклеарная семья на Глобальном Севере находится в упадке. В Соединенном Королевстве 15,4% семей - это семьи с одним родителем; 25% семей в Лондоне - это домохозяйства из одного человека, а 28% людей в возрасте от 20 до 34 лет живут со своими родителями [62]. В Европейском союзе как среди мужчин, так и среди женщин доля домохозяйств, состоящих из одного взрослого, увеличилась быстрее, чем доля взрослых, живущих парами [63]. В Соединенных Штатах домохозяйства, состоящие из одного человека, и домохозяйства, состоящие из женщин, не имеющих супруга, составляют чуть более 46% от всех типов домохозяйств [64]. Другими словами, во многих регионах Глобального Севера семьи (в традиционном, нуклеарном понимании) претерпевают изменения, и нормой становятся различные формы совместного проживания. Это не неизбежное развитие событий, и консервативные ультраправые в разных странах предпринимают активные попытки обратить его вспять. Тем не менее, как и предсказывал Энгельс, рост числа женщин, занятых оплачиваемой работой, наряду с многочисленными социальными кризисами, характерными для современного капитализма, привел к разрушению старых гендерных норм и изменил политические ожидания в отношении семей и традиционных гендерных ролей.

Энгельс и современная приватизированная медицинская помощь
Как видно, отличительной чертой анализа Энгельса была идея о том, что гендерное угнетение связано с классовой принадлежностью. В наше время, в условиях постоянно растущего разрыва в уровне благосостояния, классовая принадлежность внутри гендера стала более очевидной. Помимо гендерного разрыва в оплате труда, существуют также классовый и расовый разрывы. На низкооплачиваемых работниц ложится двойное бремя оплачиваемого и неоплачиваемого труда. Для женщин из среднего и высшего классов в западных обществах неоплачиваемая домашняя работа может быть передана на аутсорс (за плату), что позволяет им добиваться равенства в профессиях и более высокооплачиваемых должностях. Эти женщины, сделавшие карьеру, - некоторые из которых сейчас занимают ключевые позиции в управлении капитализмом, - живут в другом мире, чем их сестры из рабочего класса, которые вынуждены работать за низкую зарплату и часто неполный рабочий день, потому что им приходится совмещать оплачиваемую и неоплачиваемую работу. В начале XX века многие социалистки ссылались на Энгельса, выступая за женское движение рабочего класса, которое стремилось к социальным изменениям и имело политические цели, отличные от целей либеральных феминистских движений того времени. В XXI веке возникла аналогичная политическая трещина: новое радикальное социалистическо- и марксистско- феминистское течение в феминизме нашло свой голос, решительно выступая против мейнстримного неолиберального феминизма.

Тем не менее, те, кто говорит и пишет от имени марксистского феминизма, часто расходятся во мнениях с Энгельсом относительно взаимосвязи социального воспроизводства в рамках капиталистической системы. Например, Хименес, структуралистская марксистка, критикует то, что она называет <излишним историзмом> Энгельса, и вместо этого подчеркивает, что структуры социального воспроизводства связаны с другими структурами капитализма, в частности с производством, и что эта комбинированная структурная связь определяет всю систему [65].

Исторический материализм Энгельса описывал иную социальную динамику. Он считал, что формы семьи меняются в соответствии с потребностями способов производства, и его анализ был по-настоящему историческим. Он рассматривал семью при капитализме - наряду с государством, правовой и политической системами - как часть надстройки капиталистического общества и уточнял, как эти надстройки соотносятся и взаимодействуют с экономическим базисом общества. Вопреки распространенному мнению, Энгельс не считал, что экономические отношения механически определяют все. Напротив, он видел, что надстроечные элементы также <оказывают влияние на ход исторических событий> и это влияние, несомненно, обоюдно [66].

Ценность описания <надстройка-базис> применительно к семье и другим системам социального воспроизводства заключается в том, что оно позволяет провести важное различие: капиталистическое государство, социальные структуры и общественное сознание подвержены постоянным изменениям, в то время как капиталистический способ производства, за исключением революций, в каждый конкретный момент времени формирует относительно стабильную основу общественного строя [67]. Что касается социального воспроизводства, это позволяет нам понять постоянно меняющийся характер различных его компонентов - не только заботы о людях, которая осуществляется в семье, но и систем здравоохранения, образования и социального обеспечения, - включая их гендерную природу, которая формируется и иногда вступает в противоречие с трудовыми потребностями накопления капитала.

Эта социальная динамика может быть отодвинута на второй план в чрезмерно структуралистских концепциях социального воспроизводства, которые иногда стремятся <переосмыслить> системы социального воспроизводства (в том виде, в котором мы знаем их сейчас) как важнейшую, стабильную категорию капиталистической экономической системы. Некоторые подчеркивают, что человеческий труд является <сущностной категорией> капитализма, а не той, которая постоянно меняется и определяется в связи с изменениями самого капитала [68].

В последнее время в сфере домашнего социального воспроизводства произошли значительные изменения, которые напрямую связаны с изменениями в капитализме. Растущее число женщин, занятых оплачиваемой работой, наряду с политической борьбой против патриархального уклада, способствовали увеличению разнообразия в составе домохозяйств и явной тенденции к отказу от гетеронормативной нуклеарной семьи. Изменения в составе домохозяйств произошли в основном из-за различных моделей занятости женщин, которые, в свою очередь, являются ответом на потребность капитала в постоянно растущем предложении рабочей силы. В результате наметилась устойчивая тенденция - особенно на Глобальном Севере - к отказу от гетеронормативной нуклеарной семьи, которая сама по себе является продуктом другой эпохи капитализма.

Энгельс в своё время был прекрасно осведомлён о социальных потрясениях, которые переживала семья рабочего класса из-за стремительной индустриализации в городах Великобритании XIX века. Сегодня отдельные домохозяйства и семьи также находятся на передовой из-за стремительно растущих цен на жильё и других социальных проблем, которые угрожают их ежедневному существованию и здоровью. Домам приходится вмещать больше людей, поскольку взрослые дети, неспособные найти доступное жилье, дольше остаются в домах своих родителей. Другие семьи распадаются из-за миграции, изменения климата и войн. Тем временем капитализм отказывается обеспечивать даже скромные улучшения в сфере государственного ухода за детьми и пожилыми людьми. Он все больше и больше перекладывается на плечи частных лиц. Социальное воспроизводство на этой все более индивидуализированной и частной основе - это социальное воспроизводство за бесценок, но оно достигло того, что Нэнси Фрейзер справедливо назвала <критической точкой> [69]. Понимание Энгельсом роли семьи в капитализме, угнетения частной сферы и того, что для её подлинной социализации требуется не что иное, как социальная революция, делает Энгельса очень актуальным для нашего времени.

Примечания
Heather A. Brown, Marx on Gender and the Family: A Critical Study (Chicago: Haymarket, 2013), 174-75.
Vincent Streichhahn, "Friedrich Engels: From the 'Woman Question' to Social Reproduction Theory," in Engels @200: Reading Friedrich Engels in the 21st Century, ed. Frank Jacob (Darmstadt: Buchner Verlag, 2020), 235-70.
Lise Vogel, Marxism and the Oppression of Women: Toward a Unitary Theor (Chicago: Haymarket, 2013), 136.
Tithi Bhattacharya, ed., Social Reproduction Theory: Remapping Class, Recentering Oppression (London: Pluto, 2017).
Janet Sayers, Mary Evans, and Nanneke Redclift, eds., Engels Revisited: Feminist Essays (Oxford: Routledge, 1987).
Karl Marx, The Ethnological Notebooks (Assen: Van Gorcum, 1974).
Marx, Ethnological Notebooks, 18.
Frederick Engels, The Origin of the Family, Private Property and the State, ed. Eleanor Burke Leacock (New York: International Publishers, 1972), 120.
Frederick Engels, Socialism: Utopian and Scientific, trans. Edward Aveling (Chicago: Charles H. Kerr & Co., 1910), 23.
Сакс подчеркивает, что формирование класса было неравномерным процессом, полным географических различий. См. Karen Sacks, Sisters and Wives: The Past and Future of Sexual Equality (Chicago: University of Illinois Press, 1982).
Eleanor Burke Leacock, "Women's Status in Egalitarian Society: Implications for Social Evolution," Current Anthropology 19, no. 2: 235-32, 255.
Maurice Bloch, Marxism and Anthropology (Oxford: Oxford University Press, 1983), 46.
Martha Gimenez, "Marxist and Non-Marxist Elements in Engels's Views on the Oppression of Women" in Engels Revisited, 42.
Engels, The Origin of the Family, 118.
Например, Льюис Морган в <Древнем обществе> рассказывает о том, почему
<некоторые племена остались позади в гонке прогресса>. Он не упоминает колониализм как таковой. См. Lewis Henry Morgan, Ancient Society or Researches in the Lines of Human Progress from Savagery through Barbarism to Civilisation (New York: Henry Holt and Company, 1887), 3.
Eleanor Burke Leacock, Myths of Male Dominance (New York: Monthly Review Press, 1981), 115-19.
Хизер А. Браун придерживается мнения, что Энгельс полагался на Моргана гораздо больше, чем Маркс (см. Brown, Marx and Gender, 134-38) - как я уже отмечала, это ошибочная оценка.
Marx, Ethnological Notebooks, 14.
Теория <культуры бедности> 1970-х годов возникла на основе такого подхода, согласно которому этническая или социальная "культура" являются основными препятствиями для восходящей социальной мобильности. См. Eleanor Burke Leacock, "Individuals and Society in Anthropological Theory," Dialectical Anthropology 10, no. 1/2 (1985): 69-91.
См. рецензию Криса Найта (Chris Knight), Нэнси Линдисфарн (Nancy Lindesfarne) и Джонатана Ниля (Jonathan Neale) на книгу Грэбера и Венгроу <Рассвет всего: новая история человечества>: "'The Dawn of Everything' Gets Human History Wrong," MR Online, December 17, 2021.
David Graeber and David Wengrow, The Dawn of Everything (London: Allen Lane, 2021), 47, 74.
Sacks, Sisters and Wives, 243.
Rosalind Delmar, "Looking Again at Engels's Origin of the Family" in The Rights and Wrongs of Women, eds. J. Mitchell and A. Oakley (London: Penguin Books, 1979), 287.
Engels, The Origin of the Family, 121.
Engels, The Origin of the Family, 228-29.
Engels, The Origin of the Family, 235.
Engels, The Origin of the Family, 137.
Engels, The Origin of the Family, 137; see also 223.
Engels, The Origin of the Family, 145.
Engels, The Origin of the Family, 135.
Engels, The Origin of the Family, 137-38.
Engels, The Origin of the Family, 139.
Engels, The Origin of the Family, 145.
Stephanie Coontz, The Way We Never Were: American Families and the Nostalgia Trap
(New York: Basic Books, 1992), 171, 189.
The Irish Constitution, Article 41.2.
Karl Marx and Frederick Engels, The German Ideology (London: Lawrence and Wishart, 1974), 111.
Engels, The Origin of the Family, 142-43.
Marx and Engels, The German Ideology, 44.
Engels, The Origin of the Family, 137.
Engels, The Origin of the Family, 145.
Engels, The Origin of the Family, 137-38.
Marx and Engels, The German Ideology, 123-24.
Frederick Engels, The Condition of the Working Class in England (London: Panther Books, 1984), 126.
Engels, The Condition of the Working Class, 171. Также см. Paul Cammack, "Marx on Social Reproduction," Historical Materialism 28, no. 2 (2020): 1-31.
Engels, The Origin of the Family, 137.
Engels, The Condition of the Working Class, 173.
Engels, The Condition of the Working Class, 174.
Shulamith Firestone, The Dialectic of Sex: The Case for Feminist Revolution (London: Verso, 2015), Файерстоун не до конца теоретизирует категорию <секс-класс>, хотя этот термин используется другими радикальными феминистками - например, Кристин Дельфи.
Holly Lewis, The Politics of Everybody: Feminism, Queer Theory, and Marxism at the Intersection (London: Zed Books, 2016), 123.
Engels, The Condition of the Working Class, 174.
Karl Marx, Capital, vol. 1 (Harmondsworth: Penguin Classics, 1976), 717.
Antonella Picchio, Social Reproduction: The Political Economy of the Labour Market
(Cambridge: Cambridge University Press, 1992).
Для подробного объяснения этого процесса см. L. German, Sex, Class and Socialism (London: Bookmarks, 1992), 15-42.
Engels, The Origin of the Family, 71-72.
Lise Vogel, Marxism and the Oppression of Women, 22.
Vogel, Marxism and the Oppression of Women, 28-29.
Martha Gimenez, Marx, Women, and Capitalist Social Reproduction (Chicago: Haymarket, 2018), 347.
См., например, Sayers, Evan, and Redclift, Engels Revisited, among other collections of essays on Engels.
Engels, The Origin of the Family, 137-38.
Ivy Pinchbeck, Women Workers and the Industrial Revolution (London: Virago Press, 2018), 308.
Engels, The Origin of the Family, 137.
Office for National Statistics, "Families and Households in the UK: 2021," March 9, 2022, ons.gov.uk.
Eurostat, "Household Composition Statistics: Increasing Number of Households Composed of Adults Living Alone," Eurostat: Statistics Explained, updated June 2023, europa.eu.
Finances Online, "Number of US Households in 2024: Demographics, Statistics, and Trends," financesonline.com.
О влиянии Луи Альтюссера (Louis Althusser) на Хименес (Gimenez) см. Andrew Ryder "Ideology and Social Reproduction of Gender: The Reading of Althusser in Lise Vogel and Judith Butler," paper presented at "Women's Emancipation and Human Emancipation: New Approaches to an Old Question" conference, Eotvos Lorand University, Budapest, November 12, 2015.
Frederick Engels, Selected Works, vol. 3 (Moscow: Progress Publishers, 1970), 487-
89.
Подробнее об этой точке зрения см. Chris Harman, "Base and Superstructure,"
International Socialism 2, no. 32 (1986): 3-44.
Bhattacharya, Social Reproduction Theory, 19.
Nancy Fraser, Cannibal Capitalism: How Our System Is Devouring Democracy, Care, and the Planet and What We Can Do About It (London: Verso, 2022).
Tags: Марни Холбороу