Die Welt: «В России растет не только оборонка. Выигрывают почти все отрасли»

Несмотря на западные санкции, дела в российской экономике идут как никогда хорошо. Об этом свидетельствует новый сайт, который помог создать Василий Астров. Экономист Венского института международных экономических исследований считает, что санкции в значительной степени неэффективны - по крайней мере, в краткосрочной перспективе.

Welt: По поручению Федерального министерства экономики вы разработали программу мониторинга российских экономических данных. Вопреки ожиданиям, она показывает, что российская экономика растет и процветает, несмотря на санкции. Санкции не дают результатов?

Василий Астров: Другие факторы с лихвой компенсируют санкции. Такие страны, как Китай, Индия и Турция, заменяют Европу в качестве торговых партнеров. И высокие государственные расходы способствуют росту отечественной экономики.

Welt: Как Россия может себе это позволить?

Астров: Перед войной Кремль сосредоточился на жесткой экономии и сокращении внешнего долга, чтобы уменьшить свою уязвимость перед шантажом Запада. Россия создала большую финансовую подушку, которую теперь может использовать для государственных расходов.

WELT: Как выглядит эта подушка безопасности?

Астров: Существует два вида финансовых резервов: государственный фонд благосостояния и низкий государственный долг. В ликвидной части Фонда благосостояния по-прежнему находятся средства в размере трех процентов от объема экономического производства, которые в последние два года частично использовались для покрытия бюджетного дефицита. Государственный долг составляет всего 15 процентов от объема экономического производства, что крайне мало по международным стандартам. Для сравнения: в Германии он составляет около 67 процентов, в США - 125 процентов. Это дает российскому правительству возможность маневрировать, например, занимать деньги у отечественных коммерческих банков и тем самым поддерживать экономику.

WELT: Как долго хватит этих резервов?

Астров: Если дефицит бюджета останется на уровне 2022 года, то фонда благосостояния хватит до конца 2025 года. Однако низкий уровень государственного долга дает возможность продолжать заимствования в долгосрочной перспективе.

WELT: Россия смогла накопить столько денег перед войной, потому что продавала Европе нефть и газ. Теперь с этим покончено.

Астров: Нефть по-прежнему имеет решающее значение. Россия перенаправила свой нефтяной экспорт в Азию, особенно в Китай и Индию. Нефтяная промышленность не пострадала в плане объемов, но со снижением цен пришлось смириться. Однако экспорт газа можно было лишь частично перенаправить в Азию. Это было четко видно в бюджете первых месяцев 2023 года. Но потери в ценах на нефть и газ с тех пор были компенсированы более сильным экономическим ростом и, соответственно, более высокими налоговыми поступлениями от других секторов.

WELT: Западные финансовые санкции должны изолировать Россию. Почему это не работает?

Астров: Россия была готова к санкциям, в частности, разработала платежную систему, альтернативную западной системе Swift. Кроме того, Россия просто стала меньше зависеть от иностранных денег.

WELT: Достаточно ли рабочих мест?

Астров: Да, даже более чем достаточно. Война привела к нехватке рабочей силы, особенно в оборонной промышленности. Чтобы привлечь достаточное количество рабочей силы, зарплаты в этих секторах пришлось в некоторых случаях удвоить. Это привело к конкуренции за рабочую силу между оборонными и гражданскими компаниями, что привело к повышению заработной платы в целом. От этого выигрывают, в частности, люди с низким уровнем дохода, у которых теперь больше денег, которые они могут потратить.

WELT: Не является ли бурный рост фальшивым бумом, вызванным только войной? Немецкий рейх также достиг пика промышленного производства незадолго до окончания войны в 1944 году. На бумаге все выглядело прекрасно, но в действительности крах был неминуем.

Астров: Нет, это несопоставимо. В России растет не только оборонный сектор. Другие отрасли также получают косвенную выгоду. Это касается не только поставщиков, таких как металлургические заводы, но и почти всех других отраслей. Реальная заработная плата выросла, несмотря на высокую инфляцию, что способствует росту частного потребления. От этого выигрывает индустрия общественного питания, процветает внутренний туризм. Таким образом, рост имеет широкую основу, а не только обусловлен войной. Немецкие национал-социалисты требовали отказа под лозунгом "Пушки вместо масла". У путинской России сейчас есть и пушки, и масло.

WELT: Уход западных брендов должен отразиться на повседневной жизни россиян и подтолкнуть их к сопротивлению войне.

Астров: Только около десяти процентов западных компаний действительно ушли из России. В конце концов, там все еще можно делать хорошие деньги, и власти затрудняют их вывод. Основной удар пришелся на товары длительного пользования и автомобили. Почти все западные производители покинули Россию, что привело к значительному спаду производства автомобилей. Китайские производители в какой-то мере восполняют этот пробел, но качество продукции снизилось.

WELT: Как это отразится на российских потребителях?

Астров: Последствия особенно заметны для относительно узкого среднего класса, который с трудом может позволить себе западные автомобили или поездки в Европу. Для более бедных слоев населения мало что изменилось, поскольку они и так не могли себе этого позволить. В повседневной жизни они практически не замечают санкций. Например, "Макдоналдс" ушел из страны, но российская компания взяла на себя управление филиалами и продолжает их обслуживать, причем вкус бургеров не сильно отличается.

WELT: Это перекликается с российской пропагандой, направленной на Германию. На TikTok немецкоязычные россияне показывают, что повседневная жизнь, по всей видимости, продолжается в обычном режиме. Сеть русифицированных бургерных - яркий тому пример. Складывается впечатление, что санкции вредят Западу больше, чем России. Так ли это на самом деле?

Астров: В краткосрочной перспективе можно сказать, что санкции нанесли Европе больший ущерб, чем России. Я не думаю, что так будет в долгосрочной перспективе.

WELT: Неужели Россия слишком велика для быстрого введения эффективных санкций?

Астров: В отличие, например, от Ирана или Кубы, у России есть своя обширная промышленная база - в том числе для производства оборонной техники. Ситуация напоминает Южную Африку в 1980-х годах. Несмотря на обширные санкции, экономика страны оставалась относительно стабильной, поскольку она была более технологически развитой, чем другие страны, попавшие под санкции. Однако в долгосрочной перспективе санкции могут затруднить доступ к западным высоким технологиям, что может снизить потенциал роста российской экономики. Однако сейчас Россия просто закупает западные высокие технологии, например, чипы для своих систем вооружения, в третьих странах, таких как Китай. Только крупные товары, такие как газовые турбины или авиационные двигатели, трудно провезти контрабандой.

WELT: Что все это означает для санкционной политики Запада?

Астров: Если целью санкций было прекращение войны, то они не увенчались успехом. Однако в долгосрочной перспективе целенаправленные санкции в отношении высоких технологий могут ослабить российскую экономику - например, из-за отсутствия технологий для новых газовых месторождений или сжиженного природного газа. Однако мы говорим о периоде в 10-15 лет. Война на Украине в любом случае не продлится так долго. Поэтому для прекращения войны необходимо дипломатическое или военное решение. Это невозможно сделать через экономику.

WELT: Советуете ли вы Западу ослабить санкции?

Астров: Политическое консультирование не входит в наш проект. Однако ряд санкций, безусловно, будет неэффективен.

WELT: Если российскую экономику двигает в первую очередь военное производство: Может ли Путин тогда вообще заключить мир, не опасаясь экономического краха?

Астров: Причиной вторжения на Украину были, конечно, не экономические соображения, а чистая идеология. Экономисты Путина ожидали гораздо большего экономического спада после начала войны и сами удивлены позитивной ситуацией. Если военное производство прекратится, фактически существует риск затишья. Но многие танки советской эпохи сейчас уничтожены. Простое пополнение этого резерва могло бы обеспечить занятость российской оборонной промышленности на долгие годы после окончания войны. Таким образом, экономика не стоит на пути к прекращению войны.

WELT: Сказывается ли, по крайней мере, то, что квалифицированные работники уезжают, а западные специалисты больше не приезжают в страну?

Астров: Отток IT-специалистов, ученых и артистов значительно ослабляет человеческий капитал. Пройдут десятилетия, прежде чем эти потери удастся компенсировать. Исторически сложилось так, что подобный отток сильно подрывает развитие страны, как мы видели после Октябрьской революции.

WELT: Вы прошли часть обучения в России и приехали из Санкт-Петербурга. Возвращение в Россию все еще возможно для вас?

Астров: Раньше это было возможно, по крайней мере теоретически. Я не хочу возвращаться в сегодняшнюю Россию. Я вернул паспорт и больше не являюсь гражданином России. Конечно, однажды ситуация изменится, но вопрос в том, когда.