Про водородную энергетику и Пенжинскую ПЭС

Статья из журнала "Эксперт" № 40, 2023 "Технологических препятствий нет": описание планов по водороду в России, а также планов по строительству Пенжинской ПЭС.

Гендиректор компании «Н2 Чистая энергетика» Алексей Каплун — о выходе России на мировой рынок водорода, бессмысленном без развития собственного

Алексей Каплун: «Главная проблема водорода — транспортировка»

Международное энергетическое агентство в своем ежегодном докладе о водородной энергетике констатирует, что инвесторы тормозят реализацию проектов в ожидании политической поддержки. Более того, в МЭА прямо указывают, что «усилия по стимулированию спроса на водород с низким уровнем выбросов отстают от того, что необходимо для удовлетворения климатических амбиций». Иными словами, политической поддержки нет, необходимых льгот, субсидий и прочих преференций производителям и потребителям зеленого водорода недостаточно, чтобы сформировать устойчивый спрос. Наблюдаем ли мы начало конца водородной темы, а с ней и энергоперехода в целом? Ведь именно на водород как на источник чистой энергии будущего и средство для аккумулирования энергии в одном лице делалась ставка.

С обсуждения этого вопроса начался разговор «Эксперта» с Алексеем Каплуном, главой компании «Н2 Чистая энергетика», которая реализует в России несколько проектов, связанных с производством водорода, в том числе проект строительства водородно-энергетического кластера на базе приливной электростанции в Пенжинской губе на Камчатке.

— Этот вопрос в последнее время часто задают, но преимущественно в России. Я думаю, это связано с тем, что над нами довлеет внешняя повестка и коль скоро у нас есть не менее важные дела, то и у остальных стран с декарбонизацией и тем более с водородной экономикой намечается какой-то спад. На самом деле, по моему мнению, это не так.

Если сравнить отчет Международного энергетического агентства, который выпущен недавно, с предыдущим, можно сделать вывод, что если раньше государства фокусировались на создании концепций и стратегий развития, то сейчас они переходят к конкретным мерам поддержки отраслей и конкретных проектов.

В Соединенных Штатах действует Inflation Reduction Act (Закон о снижении инфляции, принят в августе 2022 года. — «Эксперт»), который предусматривает поддержку проектов так называемого квалифицированного чистого водорода. Субсидии для них могут составлять до трех долларов на килограмм водорода.

Более того, в США принят Bipartisan Infrastructure Bill (Закон об инвестициях в инфраструктуру и рабочие места, принят в ноябре 2021 года. — «Эксперт»), который предусматривает меры поддержки технических инициатив в области чистого водорода на девять с половиной миллиардов долларов.

Европейский союз никоим образом не снижал свой интерес к водороду как части безуглеродной энергетики. Здесь установлена конкретная цель: к 2030 году 42 процента водорода, используемого в промышленности, должно быть зеленым. А к 2035 году уже 60 процентов должно приходиться на зеленый водород. До конца 2023 года Евросоюз планирует провести конкурсный отбор проектов по производству зеленого водорода на получение субсидий, которые будут достигать четырех долларов за килограмм.

Высота приливов в Пенжинской губе Охотского моря — самая высокая в Тихом океане, она достигает почти 13 метров

Источник: ТАТЬЯНА ЯШУКОВА/ТАСС

Общий объем субсидий составит порядка 800 миллионов евро. О чем это говорит? О том, что это уже не просто инициативы, которые направлены на развитие рынка, а конкретные меры поддержки конкретных проектов.

В Канаде меры поддержки предусматривают возмещение компаниям части затрат на покупку и установку оборудования, необходимого для производства зеленого или голубого водорода.

Схожая история в Омане, где порядка двух миллиардов долларов планируется направить на реализацию водородных проектов. Индия уже заявила в своей энергетической стратегии, что она к 2050 году собирается стать энергонезависимой, а к 2070 году обеспечить углеродную нейтральность. Это потребует коренной перестройки не только энергетики, но и в целом экономики страны. И уже сейчас выделяется четыре с половиной миллиарда рупий на пилотные водородные проекты.

Бразилия существенно расширяет налоговые льготы для производства зеленого водорода.

Япония. Это страна, которая ярко заявила о себе еще лет десять назад как об одном из пионеров развития водородной экономики. Сейчас она фокусируется на поддержке конкретных отраслей. Она намерена развивать авиацию с водородным топливом. В течение ближайших десяти лет Япония собирается потратить порядка 34 миллиардов долларов на технологии, связанные с водородным движением.

И это только составная часть их известной программы GX, которая предполагает выпуск зеленых облигаций, развитие торговли квотами на выбросы, создание углеродного рынка по аналогии с тем, что делается в ЕС. Россия на самом деле не отстает, и у нас уже есть с 2023 года изменения в налоговом законодательстве, которые позволяют регионам уменьшать ставку налога на прибыль для новых проектов в области водорода и аммиака.

Корея. Интересный для нас пример того, как страна, не обладающая достаточным уровнем природно-климатического потенциала, стремится стать лидером в области водородной энергетики, и сейчас мы ожидаем принятия парламентом этой страны закона, который предусматривает обязательное использование водорода в различных сферах промышленности, да и не только, и связанных с этим мер поддержки.

Я привел одни из самых известных примеров, и это не финальный список. Пытаюсь пояснить, что все страны активно включились в эту гонку. И Парижское соглашение, и национальные стратегии требуют принятия определенных мер с тем, чтобы декарбонизировать промышленность. А водород — один из способов сделать это.

Другое дело, что рынок настолько быстро развивается, что даже те меры поддержки, о которых я сейчас сказал, не успевают за ним. И именно с этим связана основная критика: все происходит гораздо быстрее, и правительства должны быстрее реагировать на тот рост проектов, который сейчас есть. Потенциальный инвестор говорит: надо быстрее принимать вот такие законы и вот такие законы, а страновая бюрократия не всегда в состоянии успеть за этим.

— Какую долю от стоимости зеленого водорода составляют субсидии, о которых вы сказали: четыре доллара на килограмм в ЕС и три — в США?

— Сегодня зеленый водород имеет разную стоимость, как такового рынка его не существует. Почему? Потому что он действительно дорогой. Сейчас его производство объективно дороже, чем производство водорода за счет паровой конверсии метана. Это может быть и шесть-восемь долларов за килограмм, а может быть и, как в Китае, два-три-четыре. Bloomberg оценивает стоимость зеленого водорода к 2030 году в полтора доллара за килограмм с учетом имеющихся тенденций по удешевлению производства.

Здесь важно отметить другое. Проблема, как ни странно, не в том, чтобы произвести его. Проблема с его транспортировкой. Особенно с транспортировкой в промышленных масштабах. И вот это как раз основная составляющая его цены. Я сказал, что в Китае это два-три доллара. Но это в том случае, если вы потребляете водород недалеко от места производства. Но как только у вас появляется необходимость потребить его далеко от места производства, возникают дополнительные затраты на транспортировку. А с учетом ограниченности технической возможности его передачи начинаются основные нюансы, связанные с ростом стоимости.

— Субсидия предназначена для потребителя или для производителя?

— Как правило, для производителя. Например, он имеет, условно, себестоимость производства водорода восемь долларов. Но развивать рынок при такой стоимости экономически неэффективно. Поэтому государство говорит: ребят, мы вам для вашего проекта три доллара тем или иным способом субсидируем, и ваша эффективная стоимость будет уже не восемь долларов, а пять. Почему это важно? Потому что страны таким образом пытаются развить рынок, развить потребление, потому что только через развитие потребления можно развивать технологии. Основная проблема водородного рынка в том, что большая часть мер поддерживает производство, а не потребление. Как только будет стимулировано потребление водорода, это сразу же резко увеличит спрос на него. И развитие соответствующих технологий. Собственно, примерно так же, как это происходило с ВИЭ в свое время.

— Некоторые страны активно стимулировали покупку электромобилей. Но как только льготы отменялись, продажи электрокаров падали. Не получится ли так же и с водородом? Государства не смогут вечно стимулировать производство и потребление водорода. Когда-то деньги кончатся. Или технологии настолько подешевеют, что в какой-то момент субсидии не понадобятся?

— Существенное удешевление технологий действительно идет. Здесь можно привести в пример ВИЭ, где субсидии закончились не тогда, когда закончились деньги у государства, а когда стоимость производства электроэнергии от ВИЭ стала соответствовать стоимости производства электроэнергии от традиционных источников.

Важно не снять поддержку раньше, иначе действительно все прекратится и бессмысленно станет то, что было сделано.

— Возвращаясь к электромобилям. Какое-то время назад стоимость хранения электроэнергии в литий-ионных батареях была больше тысячи долларов за киловатт час. Затем было резкое снижение до 120‒130 долларов. Но уже долгое время цена не меняется. Удешевить не получается, и это делает электромобиль дороже, нежели обычный автомобиль на углеводородном топливе. Если так же произойдет и с водородом, что будем делать?

— Хороший пример того, что любые технологии имеют свой предел. И как только этот предел достигается, это означает, что необходимо развивать другие. В электромобилях так и происходит: развиваются пост-литиевые, те же натрий-ионные технологии, другие более энергоемкие, кстати, и водородные в том числе.

Водород, особенно для большегрузов, позволяет увеличить пробег на одной заправке, для легковых — проехать 500 километров и более на пяти килограммах.

Есть ли у этой технологии пределы? Конечно есть. В какой-то момент человечество будет пересаживаться уже с водорода на что-то еще. Но я не футурист. Мне сейчас сложно дискутировать о том, что появится дальше. Просто сейчас есть перспектива у водородного транспорта.

Когда альтернативы нет

— Мы отчасти затронули экономическую эффективность производства водорода: пока его невозможно эффективно производить без субсидий. При этом, произведя водород из электроэнергии от ВИЭ, затем из водорода мы получим электроэнергии меньше, чем потратили. И где здесь эффективность?

— Энергетическая эффективность и экономическая эффективность — это разные вещи. Что касается энергетической эффективности, есть показатель, предложенный Международным энергетическим агентством, он называется «коэффициент возврата энергии на вложенный энергоресурс». То есть сколько энергии заложено в водороде в пересчете на количество энергии, потраченной для его производства. Это показатель энергетической эффективности. Например, для компримированного водорода, полученного методом паровой конверсии метана, он составляет 1,99. То есть из этого водорода можно получить в два раза больше энергии, чем было потрачено на его производство. Если при этом улавливать углекислый газ, то показатель будет меньше — 1,63. А для водорода, полученного методом электролиза, этот показатель больше шести. То есть в таком водороде энергии в шесть раз больше, чем было использовано для его производства.

Что касается экономической эффективности, то здесь ключевым показателем является показатель приведенной стоимости водорода — Levelised Cost of Hydrogen (LCOH), по аналогии и показателем приведенной стоимости электроэнергии — LCOE.

По оценкам Bloomberg, самая низкая стоимость зеленого водорода к 2030 году составит 1,47 доллара за килограмм. То есть зеленый водород станет дешевле, чем серый и голубой.

Если же говорить о схеме, когда мы с помощью электролиза получили зеленый водород, а затем в этом же месте из него обратно произвели электричество, то здесь ответ однозначный: эффективности здесь нет. Электричества из такого водорода мы получим существенно меньше, чем потратили, — порядка 30 процентов. Эта цепочка экономически бессмысленна.

— Но ее и выстраивают…

— Нет. Для чего нужен водород? Вы не производите из водорода электричество в месте производства водорода. Либо он вам нужен как газ, как водород, и вы его подмешиваете к основному топливу на электростанции или производите из него аммиак. Либо вы его используете как средство хранения, когда вы производите водород в одном месте и вместо того, чтобы связывать электросетями многие тысячи километров, везете туда водород и там из него производите электричество. Это та же батарейка, только очень энергоемкая. Вы транспортируете водород, как если бы вы транспортировали электричество. Вы получаете в конечном месте электричество, там, где нельзя его произвести другим способом.

— Но на 70 процентов меньше…

— Да, меньше. Но тут вопрос: у вас есть возможность в этом месте произвести электроэнергию дешевле, чем та, которую вы произвели из водорода? Или у вас вообще нет там возможности произвести электроэнергию? Или вам нужно не просто произвести электроэнергию, а произвести ее максимально безуглеродным способом? И тогда водород — лучший вариант.

Еще одна история, то, что мы сейчас активно развиваем. Вы сказали, что необходимы меры поддержки, чтобы водородную технологию привести в массы. На самом деле это не всегда так. И мы сейчас стараемся найти лакуны, которые позволяют использовать водород, что называется, как он есть, без каких-то дополнительных мер поддержки. Когда это может быть интересно? Когда водород как топливо замещает другое топливо, более дорогое. Таким топливом является, например, дизельное. И мы сейчас активно развиваем в первую очередь технологические, а во-вторых, экономические решения, когда мы замещаем и резервные, и, тем более, основные дизеля, особенно там, где дизельное топливо, например на Дальнем Востоке, с учетом северного завоза просто золотое.

И здесь использование топливных элементов на водороде уже сейчас вполне эффективно. Мы сейчас такой проект делаем вместе с «Полюсом», замещаем резервные дизеля для энергоснабжения вышек сотовой связи. У нас огромное количество изолированных потребителей — камеры фото- и видеофиксации, отдельные перегоны железнодорожные, уже упомянутые вышки сотовой связи. Там стоят маленькие дизельки, которые постоянно работают, к ним надо подвозить топливо, которое постоянно дорожает. Получать электричество из водорода здесь дешевле, чем из дизельного топлива. Если взять десятилетний жизненный цикл, то выходит где-то в три раза эффективнее.

— Чье оборудование вы используете в таких проектах — и электролизеры для производства водорода, и топливные элементы для выработки электричества из водорода?

— Преимущественно китайское сейчас. Может ли российский производитель сделать электролизер? Да, может. Будет ли он экономически эффективен без субсидирования? Нет, не будет.

— В Китае дешевле за счет мер поддержки?

— Там не только меры поддержки, там и массовость. Они не только производят водород, они у себя же его потребляют. Это пример того, когда страна пытается сбалансированно подходить к развитию рынков. При этом им его не хватает, и они ведут переговоры с нами не только о водороде, но и об аммиаке. Они аммиак сейчас очень активно используют как примесь для угольных котлов. До 20 процентов уже довели его долю в топливе.

— Почему именно водород выбран как источник энергии для удаленных районов, почему не АЭС малой мощности?

— Я считаю, что атомные станции малой мощности — это уникальное технологическое преимущество России, и оно должно развиваться и развиваться. Здесь речь идет о том, что это просто разные рынки. С АСММ вы получите 50 мегаватт электрической мощности. Чтобы построить станцию, нужно порядка восьми-девяти лет: проектирование, получение разрешений, согласование и так далее. И помимо того, что АСММ имеет, как любой ядерный объект, понятные ограничения, нужно еще найти потребителя как минимум на 50 мегаватт. Это крайне перспективная история для энергоснабжения крупных изолированных потребителей и развития энергосистем в удаленных регионах.

Водород — это другая история. Сейчас в мире нет мощных водородных станций, за исключением Кореи, где есть две станции на топливных элементах почти по 80 мегаватт. Водород идет по пути локального и небольшого энергоснабжения, использования в транспорте, как добавка к топливу тепловых станций. Это другой рынок. Никто не ставит задачу энергоснабжения больших территорий за счет водорода.

А атомные станции малой мощности — это возможность отдельного локального энергоснабжения целого региона или крупного потребителя. Поэтому уверен, что здесь перспективы у ядерной энергетики большие и понятные. Водород же занимает свою нишу, и они пока не пересекаются, с исключением того, что АСММ — это низкоуглеродный источник энергии, а водород может быть низкоуглеродным.

… Да перевоз рубль

— У меня в процессе нашего разговора сложилось впечатление, что концепция поменялась. Как мне представляется, изначально водород шел в связке с ВИЭ и должен был играть роль накопителя энергии. То есть в момент, когда электроэнергия от ветряной или солнечной электростанции не востребована в полной мере, ее излишки используются для производства зеленого водорода. А когда нет ветра или зашло солнце, чтобы сбалансировать систему, здесь же водород используется для генерации электроэнергии.

— Я бы не сказал, что схема была изначально такой, как вы говорите. ВИЭ — это попытка производства относительно дешевой электроэнергии, но водород не рассматривался как накопитель энергии, которая здесь же потом и используется. Нет, водород отправляется туда, где он нужен. Поэтому основные вопросы, связанные с водородом, не о том, как его производить, а как его транспортировать. Одно из решений здесь — аммиак. Он сам по себе является рыночным и востребованным продуктом, но при этом с точки зрения водорода он средство транспортировки. Перевозки аммиака налажены.

International Renewable Energy Agency (IRENA)

— Но производство аммиака из водорода и потом обратно из аммиака водород — это процесс, связанный с большими потерями.

— Конечно, поэтому я и говорю, что аммиак не только средство транспортировки водорода, но и отдельный продукт. Плюс аммиак может использоваться для тех же целей, что и водород: для производства тепла или электроэнергии.

Пока нет доступных технологий крупнотоннажных транспортировок водорода, аммиак является одной из доступных возможностей. Может ли он при этом полностью закрыть все те же лакуны, которые закрывает водород? Нет, не может. Есть определенные ограничения.

— Какие еще могут быть варианты решения проблемы транспортировки водорода?

— Как я уже сказал, аммиак или аммиачная селитра, которые имеют и собственную ценность. Либо контейнерные перевозки.

— Компримированный водород?

— Не обязательно. Может быть и сжиженный.

— На сжижение тоже придется потратить много энергии.

— Да. И еще создать большой парк контейнеров. Поэтому контейнерные крупнотоннажные перевозки существенно менее эффективны, чем перевозки отсутствующими пока танкерами. Но ровно потому, что отсутствуют танкеры, на безрыбье остаются либо контейнерные перевозки, которые уже существуют, либо водородопроводы, которые тоже уже существуют, но пока только в качестве объектов транспорта на производствах, где водород должен перемещаться в крупных объемах из одной точки производства в другую. Очевидно, что водородопроводы, связывающие разные регионы, появятся. На мой взгляд, именно они в конце концов будут наиболее эффективным способом доставки водорода из одной точки в другую.

— Но водород в чистом виде опасен для металла.

— Водород действительно химически более активный элемент, нежели природный газ. И понятно, что требования к трубе и к стали должны быть другие. Скорее даже не столько к стали, сколько к запорной арматуре и другим механизмам.

Тот же Европейский союз, который имеет определенные географические ограничения по возможности производства зеленого водорода для своих нужд, в своей энергостратегии десять миллионов тонн водорода собирается произвести сам, а десять миллионов тонн импортировать. Сейчас совершенно четко намечается тенденция к такому, скажем, экспорту проектов. Особенно это касается стран Африки. Например, Евросоюз несколько месяцев назад заключил соглашение с Кенией о производстве там зеленого водорода для своих нужд. И таких проектов будет все больше и больше.

— Но опять встает проблема доставки.

— Совершенно верно. У Евросоюза есть необходимость в водороде, но нет возможности его доставить просто в силу отсутствия таких технологий. И тут либо нужно создавать огромное количество контейнеров, либо потратиться на трубу, решить проблему с технологией, а нерешаемых проблем там нет. Их придется решать, потому что производство водорода будет в странах, где для этого есть природно-климатический потенциал. Это Азия и Африка. А потребление не только там, но и в Европе, и в США.

— Если есть проблема с переводом энергии в водород, его последующей транспортировкой и конвертацией водорода в энергию снова, то почему бы не исключить водород из схемы вовсе и не предавать электроэнергию потребителям по линиям электропередачи? Есть инициированный Китаем проект Глобального энергетического объединения (ГЭО), объединяющего все мировые электросети, а в части генерации опирающегося на экологически чистую возобновляемую энергию. Энергия вырабатывается там, где на нее нет спроса, но есть ветер, солнце или сила приливов, и передается туда, где спрос есть. Чем плох этот вариант?

— Нет, он хорош. Никто не говорит, что он плох. Но почему-то он до сих пор не реализован. Этому проекту глобальной сети уже много лет. Я им занимался еще в 2011‒2012 годах, и он уже был достаточно известен. Почему он пока не реализован? Во-первых, это во многом политическая история. А политически сейчас больше того, что разъединяет, а не объединяет. Во-вторых, это большой CAPEX и большие потери. Экономически эффективно это будет тогда, когда сети будут сверхпроводящие и каким-то образом существенно уменьшится стоимость их постройки.

У этой системы есть потенциал, более того, ее именно так и предлагалось реализовывать — не сразу все, а step by step, начиная с отдельных частей. Надеюсь, что когда-нибудь это произойдет, но до этого пока, я думаю, мы экономически и политически еще не дошли.

Базовые технологии получения водорода и его классификация по углеродному следу

Источник: «Эксперт» по открытым данным

Водород объединяющий

— Что сейчас происходит с вашим проектом строительства Пенжинской приливной электростанции на Камчатке?

— Мы в прошлом году подготовили концепцию развития водородно-энергетического кластера на основе Пенжинской приливной станции.

Проект строительства Пенжинской ПЭС был известен еще с советских времен и не реализован был по разным причинам. Одна из них, конечно, существенная его стоимость — до 200 миллиардов долларов. А вторая — то, что мощность станции по тому проекту могла достигать 110 гигаватт. Это почти половина установленной мощности всей российской энергосистемы. Конечно, она не была нужна энергоизбыточной Камчатке. Соединение же ее с другими регионами было нецелесообразно, в том числе потому, что приливная станция выдает энергию не постоянно, в данном случае четыре раза в сутки, и любая энергосистема, в которую то поставляется, то не поставляется такой огромный объем, мгновенно становится разбалансированной. Чтобы нивелировать пики, нужно было бы строить дополнительно генерацию соответствующей мощности. Поэтому, несмотря на весь потенциал, и с технической, и с экономической точки зрения этот проект был нереализуемый. До тех пор, пока не появился водород. Наличие отдельного потребителя под кодовым названием «водород», дает вторую жизнь подобным проектам, когда энергия не выдается и не связывается с общей сетью региона, а имеет своего монопотребителя. В данном случае это производство водорода или аммиака либо химических соединений на основе водорода. Важно, что этот монопотребитель синхронизирует свое производство с производством электроэнергии. Есть электроэнергия — есть производство водорода. Нет — и не надо. Нет жесткого требования, что надо поддерживать производство, когда прилива нет.

Мы постарались отойти от гигантизма советских времен и сделать, насколько это возможно, коммерчески эффективную историю. В советское время было два больших створа: северный и южный. Первый на 21 гигаватт, а второй на 80. Мы изучили в Пенжинской губе еще порядка десяти других створов. Оценили их возможную эффективность, CAPEX и OPEX, возможности производства водорода и так далее. Определили, что створ Мелководный наиболее подходит с точки зрения коммерческого использования. По энергетике это 300 мегаватт, но даже эти 300 мегаватт делают станцию крупнейшей приливной станцией в мире, потому что сейчас самая мощная приливная станция в Корее имеет 254 мегаватта.

Мы определили, какие должны быть турбины. Это, кстати, российское производство. Рассматривали разные варианты — и ортогональные, и капсульные. Были большие дискуссии, но остановились на капсульных. Они более эффективные, чем ортогональные. У капсульных КПД от 60 до 80 процентов в зависимости от напора и направления движения воды, а у ортогональных — от 45 до 70 процентов. Капсульные гидроагрегаты могут производить в нужных объемах предприятия «Росатома». Мы это уже с ними проговорили. Ортогональные не производятся. Те, что установлены на Кислогубской ПЭС, малой мощности — полтора, по-моему, мегаватта. А нам нужны десятимегаваттные турбины — на 300 мегаватт мощности нам их нужно будет 30 штук.

Водородно-энергетический кластер на основе Пенжинской приливной электростанции

Приняли также основные технические решения по тому, как должна выглядеть сама плотина. Это будут наплавные блоки. Их тоже можно произвести в России — и в Находке, и в Мурманске, еще в ряде мест, где есть сухие доки. Мы все посчитали и даже предусмотрели для минимизации ущерба природе рыбопропускные сооружения в этих блоках.

Завод по производству водорода или аммиака будет построен в населенном пункте Тиличики и будет соединен со станцией линией электропередачи. Существующий там порт будет реконструирован и развит в мультимодальный. Порт интересен тем, что он в преддверии Северного морского пути.

Подобного рода комплексные проекты позволяют развивать параллельно сразу несколько подотраслей промышленности: собственную строительную базу, производство турбин и электролизеров, — а также создают дополнительные места притяжения для судов, которые ходят по Севморпути, и так далее.

С этой точки зрения, как ни странно, водород оказывается еще не самым важным конечным продуктом проекта. И рассматривать проект надо не как отдельное, неожиданное, далекое место для производства водорода, а как новую точку роста.

Мы не сможем сформировать свою собственную водородную промышленность, если не будет якорных проектов, на базе которых можно развивать то же производство электролизеров. Они сначала будут дороже, потом дешевле. Понятно, что без субсидий не обойтись, но самое интересное то, что субсидий потребует не столько сам проект, сколько надо поддерживать те предприятия, которые будут участвовать в нем.

Кроме того, помимо самой приливной станции мы планируем поставить там же крупный ветропарк на 100 мегаватт и начать производить водород, не дожидаясь, пока построим приливную станцию.

— И сколько водорода вы будете производить?

— Совокупная мощность ветропарка и ПЭС первой очереди — 17 500 тонн сжиженного водорода или 115 000 тонн аммиака.

— А каковы параметры второй очереди?

— Вторая очередь предполагает строительство плотины на Северном створе. Если на Мелководном длина плотины четыре километра, то здесь уже под 30 километров и мощность приливной станции 21 гигаватт. Мощность ветряной — один гигаватт. Производство водорода — 1,2 миллиона тонн в год. Или аммиака — 7,7 миллиона тонн.

Но мы считаем, что к этому этапу можно будет приступать, когда уже набьем шишки на первом.

К этому проекту действительно всегда был большой интерес. Мы на Восточном экономическом форуме подписали соглашения с рядом корейских компаний, которым интересна покупка водорода с этого проекта.

Китайские компании активно интересуются. Доходило до того, что года два назад спрашивали: куда нести деньги?

— У вас уже есть примерная стоимость проекта?

— Есть. Скажу так: в итоге это будут сотни миллиардов рублей.

— А какова стоимость вложений на один киловатт установленной мощности по электроэнергии?

— Удельная стоимость для небольшой приливной станции будет порядка 6800 долларов на киловатт. Для первой очереди.

— Это много…

— Конечно, это много. Можно удешевить? Можно. Я сейчас говорю про сводно-сметный расчет, который не предусматривает ни каких-то дополнительных льгот, возможностей распределения затрат с участниками и так далее. А вот, например, для большой станции, на Северном створе, цифры уже другие. Это 1700 долларов, что ниже удельной стоимости гидроэлектростанции. Поэтому я и говорю, что в данном случае мы постарались идти step by step, чтобы сначала «потренироваться на кошечках», а дальше делать уже большой объект. И это я говорю про один большой створ, а есть еще и другие. И дальше у нас появляется вполне себе экономически интересный способ для массового производства, в данном случае водорода или аммиака.

— Вы еще не решили, водород или аммиак?

— У меня есть ощущение, что это будет и то и другое, но в конечном счете все будет зависеть от результатов того, о чем мы с вами говорили раньше: что можно будет проще транспортировать и что на тот момент будет экономически более эффективно.

Если по состоянию на сейчас, я бы сказал аммиак, но поскольку сам проект все-таки долгий, рассчитан на одиннадцать лет, я надеюсь, появятся и крупнотоннажные танкеры, и другие возможности. И можно будет не только аммиаком заниматься, но и водородом, с которым этот аммиак будет производиться.

— В качестве инвесторов кто рассматривается?

— На данный момент это скорее китайские и корейские компании. Проект направлен на страны АТР. Я думаю, что будет консорциум из различных компаний. Кто-то будет технологическим партнером, кто-то будет финансовым партнером. Кто-то — мы уже знаем кто — даст off-take contract, потому что без него бессмысленно начинать.

И определили существенные условия договора на поставку 500 тысяч тонн водорода начиная с 2030 года.

— Но вы к этому моменту не успеете построить ПЭС…

— Это будет водород с других проектов. С Сахалина, где у нас совместный проект с «Росатомом» по производству водорода методом паровой конверсии метана с улавливанием и утилизацией углекислого газа, будет 36 тысяч тонн.

— А остальной объем?

— Мы сейчас активно развиваем проекты на другой территории. Это тоже Дальний Восток, береговая линия. Обсуждаем строительство ветропарков суммарной мощностью в несколько гигаватт, которые будут построены в разных местах для производства зеленого водорода.

— Вы упомянули, что субсидии для реализации проекта водородно-энергетического кластера понадобятся. Министр энергетики Николай Шульгинов на ВЭФе сказал, что государство должно финансово участвовать в строительстве инфраструктуры гидроэлектростанций. То есть в первую очередь плотины. А вся начинка — это уже дело частного инвестора. Вы в каком виде рассматриваете участие государства в своем проекте?

— Мы рассматриваем налоговые льготы. Мы понимаем специфику момента. Поэтому ожидать, что государство придет и просто даст деньги, наверное, неправильно. Я думаю, что перспективно поддерживать не сам проект, а те компании, которые в нем будут работать. То есть, условно говоря, компания, которая производит турбину, в рамках своих отношений с Минпромторгом для этих задач получает льготное кредитование. И то же самое по остальным. Электролизеры и прочее. Разные компании. Разные ведомства. Возможны и даже разные меры поддержки.

— Когда думаете начать строительство?

— Мы активно работаем с нашими корейскими партнерами. Понятно, что сейчас мешает внешний фон, объективно. Но я надеюсь, что такие проекты вне зависимости от политических предпочтений будут объединять. Все-таки они направлены на решение общемировых проблем и будут теми ниточками, которые постепенно-постепенно позволят компаниям совместно работать, используя технологии друг друга, используя потенциал друг друга и так далее.

— Я правильно понимаю, что в принципе у нас все есть для реализации проекта? Турбины, электролизеры…

— Не то чтобы они есть сейчас, но они могут быть сделаны. Каких-то технологических препятствий глобально нет. Есть, как в любом проекте, задачки, требующие решения, но это не значит, что они не могут быть решены. Это значит просто, что никто раньше к этому не подходил. Ну, например, схема выдачи мощности для огромной станции — это сама по себе сложная техническая задача. Можно ли ее сделать? Можно, конечно. Вопрос денег и как сделать это дешевле. Поэтому все у нас получится.

Для нас важно развитие таких экспортно ориентированных проектов, связанных с развитием собственного потенциала, собственных технологий. Мы не должны рассчитывать на то, что все время будем использовать только Китай. Мы надеемся, что с такими проектами будут развиваться и наши технологии, которым нужен якорный заказ. Давайте его сделаем. Иначе, если мы не занимаемся развитием собственной страны, вся эта деятельность просто становится бессмысленной.

— Да будет глупо поставлять в Корею водород, а потом покупать у нее же водородные автомобили…

— Я к тому и говорю. Нужен комплексный подход. Я за то, чтобы мы через эти проекты развивали сами себя по разным направлениям. Вот только тогда мы сможем получить синергию.