Когда сказки врут

Одна из самых устойчивых и красивых сказок, которые нынче пышным цветом цветут в современной Белоруссии – это сказка о том, как прекрасно, привольно и демократично жилось людям во времена Великого княжества Литовского, являвшегося составной частью Речи Посполитой. Люди​ эти были все исключительно благородного происхождения, дамы были прекрасны и утонченны, а кавалеры галантны и одеты, как в лучших домах Парижа и Лондона. В перерывах между танцами на балах и рыцарскими забавами они воздвигали прекрасные дворцы и замки, где были собраны изумительные произведения искусства...

Подобными художественными рассказами переполнены современная белорусская литература, публицистика, ТВ-журналистика. Сплошь и рядом нас убеждают в том, что белорусский народ во времена польского владычества был счастлив, сыт, высокообразован и всячески процветал, пока не пришли русские, и тут все покрылось мглой на века и покрыто до сих пор. А между тем исторические факты говорят об обратном.

Я лично всякий раз, когда вижу прекрасный замок, дворец, поместье, помимо вполне понятного восхищения архитектурой и убранством, сразу же начинаю испытывать вполне понятное любопытство: откуда дровишки? Как спрашивал еще бессмертный персонаж фильма «Берегись автомобиля»: на какие средства директор трикотажной фабрики отгрохал себе двухэтажный особняк? В ответ тогда прозвучало: человек умеет жить.

Вот и польские магнаты в Речи Посполитой жить умели. Все их Миры и Несвижи, в которые теперь водят туристов, все поместья попроще – красноречивые памятники их алчности и гордыни, их издевательств над белорусским крестьянином. Потом и кровью наших пращуров возведены эти монументы, медными грошиками, из которых складывались золотые монеты, оплачены портреты в галереях, с которых надменно смотрят на нас все эти Радзивиллы и Сангушки, Потоцкие и Любомирские – те, кого нам сегодня предлагают считать «славными предками» и гордиться их наследием…

Господи, как же смешно (и страшно) все это слушать! Да плевали они на белорусов и Белоруссию. Поляки до мозга костей, они воспринимали эту территорию как польскую. И несли исключительно великую в их понимании польскую культуру, язык, католическую веру. И все. Не надо строить никаких иллюзий.

Вот отрывок из статьи одного авторитетного человека:

«К концу XVII столетия летаргия белорусской национальной жизни обозначилась вполне ощутительно. Литовско-русское государство, с 1569 года связанное унией с Польшей, успело утратить львиную долю своей самостоятельности. Высший и средний слой белорусского дворянства очень быстро денационализировался. То же самое, хотя более медленно и не в столь резких формах, происходило среди мелкой шляхты и городского мещанства.

Лишённый классов, крепких экономически и культурно, придавленный крепостной зависимостью белорусский народ не только не мог продолжать развитие своей культуры, но не был в состоянии даже просто сберечь уже добытое раньше. Лишь основные, первоначальные элементы культуры (вроде языка, обычаев и т. п.) удержал он за собою, а всё остальное, представлявшее собою, так сказать, «сливки» его предыдущего развития, было ассимилировано, вобрано в себя польской культурой и с тех пор фигурирует под польской этикеткой, будучи по существу белорусским.

Одним из наиболее печальных проявлений указанного обнищания белорусской культуры, бесспорно, следует признать почти полное исчезновение печатной книги на белорусском языке. Однако этот язык, переставший уже служить основою для культурного строительства в Литовской Руси, всё ещё повсеместно господствовал в домашнем обиходе многих слоёв населения, даже тяготевших к Польше».

Напечатай такое автор в современной Белоруссии, и тут же на него какая-нибудь «Наша Нива» настрочила бы донос под названием «Очередной адепт «русского мира» проталкивает свои идеи. КГБ, срочно обратите на него внимание!» Да вот беда, написал это белорусский классик Максим Богданович. В 1914 году. И в этом отрывке вся правда о том, что представляло собой государство, которое сегодня тщатся представить прообразом современного белорусского.

Как известно, авторитета местного для белорусов всегда недостаточно. Непременно нужен авторитет «европейский». Что же, и такие авторитеты проезжали через ВКЛ и оставили нам следующие свидетельства об этом процветающем государстве:

«Пан считает хлопа не человеком, а скотом, немилосердно обходится с подданными, отбирает их поля… обременяет непосильными работами, взимает огромные штрафы, подвергает тяжкому заключению, избивает, истязает, подрезывает жилы, клеймит, обходится с ними хуже, чем татары».

Это венецианский дипломат Джироламо Липпомано, 1575 год.

А вот первый ректор Виленского университета Петр Скарга, год 1597:

«Паны не только отбирают у горемычного крестьянина всё, что им заработано, но и убивают его, если захотят и как захотят».

Идут столетия, наступили уже времена мушкетеров, скачут по Парижу д’Артаньян и три его веселых друга, а в ВКЛ – все то же самое:

«В стране нет ничего, кроме дикого рабства, которое отдало человека в полную власть его пана… Даже восточные деспоты за всю свою жизнь не успевали погубить столько невинных людей, сколько каждый год их гибнет в Речи Посполитой».

Это в 1640 году пишет краковский историк Симон Старовольски.

Но, может быть, в просвещенном и уточненном 18-м столетии, веке, когда дамы носили кринолины, что-то сдвинулось вперед в прогнившем датском… пардон, польском королевстве?.. Да ничего подобного. Вот 1770 год, до первого раздела Речи Посполитой остается два года:

«Я нигде не видел подобного в Европе, что вижу в Польше: нравы вождей конфедератов чисто азиатские, дивная роскошь, безрассудные расходы, долгие обеды, игры, танцы – вот их занятия… Конфедераты нападают на своих крестьян, грабят и бьют их до смерти… Среди конфедератов не нашёл я ни одного приличного человека, за исключением литвина Богуша; главный распорядитель конфедератов князь Радзивилл – настоящее животное».

Такой нелестный отзыв оставил самый что ни на есть европеец, француз Шарль Дюмурье, во время Великой Французской революции – министр иностранных дел. Уж он-то по миру поездил, в разных краях побывал, в том числе в крепостнической России. И уверенно пишет: нигде ничего подобного в Европе нет.

Идет время, меняется карта Европы, состоялся первый раздел Речи Посполитой, но, похоже, власть предержащие этой страны не умнеют. 1789 год, свидетельство русского чиновника Д.Б. Мертваго:

«Надрывалось сердце от боли и негодования. Богатая земля населена людьми, которые изнемогают от работы, а глупые паны… управляют с неукротимой властью крестьянами, доведёнными до окончательного обнищания. Много я проехал таких поселений, где нельзя было достать куска хлеба… Грабеж везде бессовестный и неустрашимый».

Год спустя, в 1790-м, русскому вторит поляк Станислав Сташиц, один из столпов польского Просвещения:

«Я вижу миллионы творений, из которых одни ходят полунагими, другие покрываются шкурой или сермягой; все они высохшие, обнищавшие, обросшие волосами, закоптевшие… Наружность их с первого взгляда выказывает больше сходства со зверем, чем с человеком… пища их – хлеб из непросеянной муки… А в течение четверти года – одна мякина… Их напиток – вода и жгущая внутренности водка. Жилищами им служат ямы или землянки, возвышающиеся над землёй (шалаши). Солнце не имеет туда доступа. Они наполнены только смрадом… В этой смрадной и дымной темнице хозяин, утомлённый дневной работой, отдыхает на гнилой подстилке, рядом с ним спят нагишом малые дети».

Это картина не дикого средневековья. Это – белорусские земли Речи Посполитой времен ее расцвета, плавно переходящего в гниение. И это свидетельства не каких-то мифических сторонников «русского мира». Итальянцы, французы, лучшие из поляков свидетельствуют – была Речь Посполитая одним из самых страшных государств, которые создавало человечество.

Понятно, на чьей крови и костях возносились к небу башни Миров и Несвижей. На костях «высохших, обнищавших, обросших волосами, закоптевших» белорусских крестьян. Как им жилось в Мире рядом с панским замком, свидетельствует англичанин Уильям Кокс, проезжавший Мир в 1779-м: «Жители этой деревушки были так бедны, что мы не могли достать даже самых обыкновенных съестных припасов».

В самом замке между тем – благодать такая, что в 1785-м ей дивится приехавший из Варшавы король Станислав-Август. Его дворец в Лазенках – жалкая лачужка по сравнению с теми хоромами, что отгрохали себе Радзивиллы. Ежегодный доход этого рода – 20 миллионов, намного больше, чем годовой доход самой Речи Посполитой. Жителям Мира между тем нечего есть, они умирают с голоду. Но узнай они о том, что пройдет 200 лет, и их ненавистного хозяина будут считать белорусом и солью нации – они умерли бы со стыда…

Не менее жестоко издевались над простыми людьми в других панских поместьях. Вот благостный Несвиж, нынешний оазис для туристов. Расскажут вам, что разные комнаты были во дворце: золотая, серебряная, бриллиантовая. Отделка – соответствующая. С гордостью и умилением покажут вам сегодня портрет Карла-Станислава Радвизилла по прозвищу Пане Коханку: уж такой был затейник, такой молодец!..

Обещал на летнем пиру гостям, что завтра они будут кататься в санях по снегу. И наутро было на дворе белым-бело, и на «снегу» этом стояли сани. А был это не снег, а соль. В то время – на вес золота. Как ее раздобыли? Да очень просто: собрали местных крестьян и объявили – не соберете нужное количество соли, всех казним. «За его неудержимую фантазию и весёлый нрав Пане Коханку называли белорусским бароном Мюнхгаузеном», — добродушно сообщают путеводители. Что и говорить, весёлый нрав и неудержимая фантазия всегда отличали тех, кто издевался над простым народом…

Жестокие экономические притеснения, грабеж и издевательства сопровождаются тяжелейшей дискриминацией по религиозному признаку. Быть православным в Речи Посполитой – значит быть вытесненным на самое дно социальной жизни. Место самой православной веры должна была занять униатская – некий уродливый гибрид, призванный «плавно» перевести православных в лоно католицизма. В начале 16-го столетия 40 процентов жителей ВКЛ – униаты, 35 – католики, и лишь 6 процентов исповедуют православие. Примерно 250 тысяч человек. Можно себе представить, какими стойкими и мужественными были эти белорусы!..

После всего вышепрочитанного может ли остаться у кого-либо наивный вопрос: любили ли белорусские крестьяне своих польских хозяев?.. Считали ли их лучшими представителями своего народа, носителями высшего знания, духовности и культуры?..

Возразят – так это все свидетельства варварских древних времен, когда не боролись еще люди за общечеловеческие ценности, свободу и демократию. А вот к середине 19 столетия белорусы поняли, на чьей стороне правда, и восстали заодно с поляками против царского угнетения. И вот даже Владимир Короткевич роман написал об этом, «Колосья под серпом твоим» называется. И Муравьев-вешатель еще был – палач белорусского народа № 2 после Суворова. Или после Сталина?.. Ну, неважно. Короче, вешал людей сотнями тысяч, а может, и миллионами.

О восстании 1863-64 годов действительно написано много, в честь его главного «героя» Калиновского названы улицы и воздвигнуты памятники, а одно время даже назывался главный белорусский орден (слава Богу, так никому и не врученный и вскоре упраздненный). А вот жертв этого восстания вспоминают нечасто и неохотно. Потому что получается некрасивая картина: убивали белорусские борцы за народное счастье своих же, белорусов. И убивали так, что иные эсэсовцы могли бы позавидовать их изобретательности.

Вот расправа повстанцев над Иваном Макаревичем, крестьянином из деревни Сороки Гродненской губернии. Вина: отказался присоединиться к повстанцам. В ночь на 1 июля 1863 г. два шляхтича из местечка Щуки вызвали Макаревича из дома и под предлогом указать дорогу в местечко Мосты, увели с собой. Придя в Щуки, все трое зашли в дом, в котором в ту ночь праздновалась свадьба. Повстанцы заставляли Ивана есть, приговаривая: «Ешь, легче будет идти на тот свет». Потом отвели его в отдельную комнату, где подвергли жестоким истязаниям: обвязав веревками и привязав за шею к стене, отрезали нос и уши, содрали с обеих ног кожу, разорвали правую щеку.

Затем истерзанного страдальца вывели за деревню, бросили в картофельную яму вниз головой и еще живого забросали землей, а само место, чтобы скрыть следы, забороновали. Только на десятый день тело Макаревича случайно обнаружил один крестьянин: труп лежал вниз головой, руки и тело были связаны, шею обвивала веревка, на ногах полосами висела содранная кожа. Родные опознали Макаревича, оплакали и погребли на ближайшем кладбище.

Крестьянин села Новоселки Кобринского уезда Григорий Полетило, волостной старшина. Вина: открыто осуждал восстание и уговаривал крестьян «не бояться бандитов и быть верными царю и родине». О действиях местного повстанческого отряда он сообщил военному начальнику в Кобрин. Через чиновников-поляков это стало известно повстанцам. 30 мая 1863 г., когда Полетило возвращался домой из церкви, его схватили люди из отряда Казимира Нарбута и повесили на вербе.

Учитель Лысковского народного училища Волковысского уезда Гродненской губернии Фридрих Вишгольц. Вина: несмотря на угрозы помещиков-поляков, учил детей по-русски. Не подчинившись требованию снять портреты императорских особ в училище и ввести польский язык, он был убит выстрелом из револьвера средь бела дня на базарной площади помещиком Засуличем.

Тело Фридриха три дня лежало на площади, так как никто не осмеливался нарушить приказ повстанцев, запретивших под угрозой смерти поднимать тело, делать гроб и участвовать в погребении. Только на четвертый день вдова убитого под большим страхом похоронила мужа на поле за местечком. Так распорядился начальник повстанческого отряда, местный помещик Здислав Быховец, сказавший вдове: «Закопай там, где псы воют».

Только три судьбы. А было их много больше. Будете в Вильнюсе, зайдите в Пречистенский собор. Там на стене – доски с именами 349 людей, виновных лишь в том, что они думали иначе, нежели повстанцы 1863-64 годов. За это повстанцы их безжалостно убивали. Их вешали, пытали и сжигали живьем без всяких судов, просто так. А вот повстанцев, захваченных в плен, казнили исключительно по суду, если была доказана вина.

Таких оказалось 128. Скажем так: несколько меньше, чем 349… И после этого Муравьев – вешатель и пугало на века. Ну ладно, допустим. А Калиновский тогда кто?.. Вывод один – людоед с руками по локоть в крови, которым впору пугать белорусских детей. Вот придет дядя Кастусь, да как повесит на воротах!..

Белорусы не раз и не два подтверждали верность своему цивилизационному выбору. И когда боролись за свою веру (в Витебске православные убили униатского иерарха Иоасафата Кунцевича, в Могилёве верующие просто не пускали униатов в город). И когда помогали московскому войску вести войны с поляками. «Мужики нам враждебны, везде на царское имя сдаются и чают, чтобы пришла Москва» — эти строки, написанные в 1654 году виленским шляхтичем, являются лучшим доказательством того, чью сторону занимал белорусский народ в войнах между Москвой и Варшавой.

В Москве об этих настроениях простого народа было хорошо известно. Приказ царя Алексея Михайловича гласил:

«А ратным людям приказали б есте накрепко, чтоб они белорусцов крестьянские веры, которые против нас не будут, и их жон, и детей не побивали и в полон не имали, и никакова дурна над ними не делали, и животов их не грабили»...

Так что когда в Несвиже или Мире услышите сладкозвучную сказку о галантных кавалерах и их надушенных барышнях, о грандиозных пирах, которые закатывали «лучшие представители белорусского народа» — просто вспомните о действительных его представителях.

Из которых польские вельможи тянули жилы вместе с кровью, чтобы на крови этой отгрохать себе замки и забить их золотом и бриллиантами. Которые костьми ложились, чтобы изящные рыцари гарцевали по нашим дорогам. Рыцарей-то мы помним, фестивали им всяческие посвящаем. А вот кто вспомнит несчастного белорусского «хлопа», для которого у его пана имелось единственное обозначение – быдло?..