Вот это реально отрезвляющий анализ наступления украины

Не видел смысла тащить на сайт статьи западных профессоров, генералов и прочих врагов. Но на сайт тащат столько галимой пропаганды от всяких шизофреников, что я не сдержался и все же решил выложить статью с более менее рассудитедьным взглядом из вражеского стана, но по крайней мере от более-менее  образованного профессора.

украинское контрнаступление к югу от Запорожья после более чем месячной бойни, похоже, никуда не денется. Погрязшая в густых зарослях физических препятствий и минных полей, неспособная маневрировать и не имеющая надлежащей защиты с воздуха, украинская бронетехника, поставляемая с Запада, массово уничтожается неподавленными российскими противотанковыми средствами, а их пехота уничтожается массированным и метким артиллерийским огнем . Самая оптимистичная оценка украинских наступлений, которые до сих пор с трудом пробивали защитный слой российского укрепленного стратегического комплекса, заключается в том, что они были медленными, очень дорогостоящими и все еще далеки от предполагаемой цели — перерезать сухопутную связь России с Крымом.

Для современной войны верно то, что сражения, как правило, исчисляются неделями, а не днями. Таким образом, для некоторых, как видно из публичных заявлений только что завершившегося саммита НАТО в Вильнюсе , отсутствие прогресса в Украине до сих пор не должно вызывать панику или пессимизм, а, скорее, делает более важным проявлять флегматичную решимость, продолжать действовать перед лицом ужасных потерь или даже удвоить усилия для достижения окончательной победы. Хотя теоретически это возможно, практическая правдоподобие таких взглядов сомнительна.

Для исторического сравнения с битвами аналогичного масштаба: первая битва при Эль-Аламейне длилась 19 дней, вторая - двадцать шесть, битва при Арденнах длилась дикие сорок два дня, колоссальная Курская битва длилась более пятидесяти двух дней монументальных усилий, в то время как успех союзников в операции «Оверлорд» был достигнут через восемьдесят четыре дня. С этой точки зрения, нынешнее украинское наступление находится где-то между кампаниями Арденны и Курской дуги, и пока мало что может показать. Между тем, есть предварительные признаки того, что российские силы возвращаются к наступлению в других районах. Словом, ситуация для Украины объективно плачевная, хотя и не совсем безнадежная.

Почему? Следующее эссе представляет собой попытку объяснить один из аспектов более широкого ответа на этот вопрос, который был недостаточно разработан экспертами по конфликту.

Позиционное и истощение российско-украинской войны удивило многих наблюдателей. Многие аналитики связывают это с недостатками российской, а иногда и украинской военной эффективности, поскольку ни одна из них предположительно не способна вести общевойсковую маневренную войну, как ее понимают и практикуют ведущие западные армии. Я бы предположил, что это неправильно.

Выяснилось, что интенсивные боевые действия с использованием обычных вооружений в двадцать первом веке просто в гораздо большей степени зависят от старых потребностей в массе, а также от физической и моральной способности выдерживать и восполнять потери людей и техники, чем многие ожидали. Сомнительно, чтобы какая-либо западная армия действовала лучше, а скорее всего хуже, и ни одна из них не была бы способна выдержать потери, понесенные любой из нынешних воюющих сторон. Например, Германия, богатейшая и крупнейшая западноевропейская страна и традиционная сухопутная держава, недавно объявила о своем стремлении иметь к 2025 году хорошо оснащенную армейскую дивизию (примерно 15 000 военнослужащих). Украина, вероятно, потеряла больше в июле, в то время как российская мобилизация увеличила эту цифру в несколько раз за год.

Дело в том, что западная военная наука, которая не тестировалась против равного врага более чем за поколение, серьезно ошиблась в основных разработках в области ведения войны, радикально переоценив мощь наступательного маневра высокомобильных, объединенных в цифровую сеть сил, которые относительно легки, очень дороги и дефицитны — «корзина», в которую она вложила все свои метафорические «яйца». Россия, напротив, сохранила значительный «старый» военный потенциал, в то же время используя некоторые новые технологии с низкими затратами, адаптируя свою тактику, по крайней мере, адекватно в большинстве случаев и, я утверждаю, исключительно в случае полевой фортификации.

Если эти утверждения удивляют читателей, то это потому, что излияния западных военных экспертов были столь мрачными: они слишком легковерны в отношении украинских нарративов, застряли в потоке устаревшего мышления и чрезвычайно склонны принижать или игнорировать очевидные аспекты российской военной мощи. На войне совершенно разумно лгать своему врагу — даже настоятельно рекомендуется; гибельно, однако, лгать самому себе, что, к сожалению, долгое время было основной отраслью западного оборонного истеблишмента. В конце концов, однако, реальность берет верх над желаемым за действительное, и это происходит сейчас все более явно в русской степи.

Ложное предположение о «Современной системе»

До недавнего времени западная военная теория склонялась к тому, что фортификация устарела из-за достижений в области мощности и точности оружия и развития общевойсковой маневренной тактики. В «Искусстве маневра» Роберта Леонарда , важном справочнике по искусству современной войны, эта тема ограничивается приложением о военных инженерах, в котором говорится:

… дружественные препятствия в основном служат для фиксации дружественных сил на месте и мало задерживают врага. Создание сложных препятствий часто утомляет защитников, и вместо того, чтобы сосредоточиться на победе над врагом, дружественные силы отвлекаются на осознанную необходимость защищать препятствие. Это результат методической борьбы.

Точно так же «современная система» ведения войны, если использовать термин, введенный американским военным аналитиком Стивеном Биддлом, предполагает, что статические укрепления были фатально уязвимыми на протяжении более века. Как выразился Биддл:

В то время как выживание в атаке было особенно проблематичным (как можно было пересечь простреливаемую землю, чтобы наступить на врага?), выживание в обороне также не было тривиальной задачей. Защитники могли закапываться в землю для защиты, но даже тщательно выкопанные статические позиции могли быть взорваны новой артиллерией, если успеть.

Суть дела в том, что « сложные заграждения » в современных операциях доказали свою эффективность. Более того, несмотря на то, что современное оружие, несомненно, может быть очень точным, статические позиции все еще кажутся достаточно прочными — более того, они очень эффективны, когда являются частью разумно спроектированной огневой системы, которая может нанести точный ответный удар по нападающим с относительно защищенных позиций. Короче говоря, центральное положение западной военной теории, казалось бы, имеет сомнительную достоверность: сообщения о гибели фортификаций были сильно преувеличены.

Оформление защиты

На первый взгляд нельзя сказать, что российские вооруженные силы применяют оборонительные полевые работы каким-то особенно новым способом. Возьмем, к примеру, строки из статьи полковника А. Лебедева в российском военном журнале « Военная мысль» «Системы постоянной обороны в свете опыта войны»:

Непроницаемость обеспечивается эшелонированием огневого сооружения в глубину и созданием укрепрайонов, состоящих из нескольких секций. Наступающим войскам противника следует оставить только один вид маневра — лобовой удар с целью прорыва. Прорвав фронт и нейтрализовав оборонительные сооружения по оси своего удара, противник постепенно втягивается в «котёл», окаймленный эшелонированными в глубину укрепрайонами, отсеками местности и второй полосой; так как у него очень ограниченные возможности для расширения во фланги, он обречен на уничтожение в этом «котле» огнем и контрударом обороняющихся.

То, что он описывает, является справедливым описанием проблемы, с которой сегодня сталкиваются украинские войска и бронетехника, пробиваясь в лоб через ряды мин и заграждений, в то же время подвергаясь жестокому ракетному и артиллерийскому обстрелу окопавшихся российских войск.

За исключением того, что статья была написана в 1945 году, а военный опыт, на который он ссылается, — это такой опыт, как гигантская Курская битва, которая произошла почти ровно восемьдесят лет назад, летом 1943 года. Огромный размер нынешних укреплений, длина которых превышает тысячу километров, а глубина — до пятидесяти километров, а также скорость, с которой они были построены, — это признак того, что Россия сохранила значительный военно-инженерный потенциал. В нынешних условиях это оказывается подходом к глубокоэшелонированной защите, которая по-прежнему актуальна.

По основной форме и средствам строительства российские полевые укрепления, казалось бы, мало чем отличаются от тех, которые предписывались доктриной 1960-х годов. Устойчивость обороны, особенно против бронированных нападающих, зависит от комбинации элементов. По всему обороняемому району рассредоточены ротные и взводные опорные пункты, имеющие собственные противотанковые средства и способные к круговой обороне. Они расположены так, что их огонь перехватывает наиболее вероятные направления атаки, которые, в свою очередь, подготовлены противотанковыми минами и физическими заграждениями. Также окапываются мощная артиллерийская и реактивная артиллерия, противотанковые ракеты и системы ПВО, контролируемые вышестоящими командирами, пункты управления, пункты снабжения и т.д.

Схема оборонительных укреплений, описанная выше, должна восприниматься как ориентир, а не как жесткий набор правил. Командиры изменяют порядок, глубину и расположение элементов в зависимости от местности и угрозы. Линии обороны могут повторяться несколько раз на многокилометровой глубине, создавая мощную взаимосвязанную систему, в которой воспринимаемая угроза является наибольшей. Более того, реактивная артиллерия, способная дистанционно создавать новые минные поля в районах, очищенных противником, позволяет обороне омолаживаться даже в ходе боевых действий.

Ничто из этого не должно игнорировать достижения в способности вооруженных сил проводить комплексные военные операции, движимые эффективным использованием относительно новых и дешевых информационных технологий. Точно так же нельзя сбрасывать со счетов влияние таких вещей, как недорогие беспилотники, барражирующие боеприпасы, такие как российская система «Ланцет», которая сейчас производится в больших количествах, и так далее. Они представляют собой мощные изменения, но они происходят в контексте операций, которые в целом непрерывны: старые правила все еще применяются, а якобы устаревшие военные инструменты оказались не таковыми.

Полевые укрепления по определению целесообразны: суть в том, чтобы разумно использовать территорию, которую нужно защищать, творчески использовать любые доступные ресурсы и точно оценивать намерения, тактику и вооружение противника. Факты свидетельствуют о том, что русские командиры сделали это хорошо. Заслуживающей внимания и, как правило, неправильно истолковываемой российской военной практикой является эффективное передислокация предположительно устаревших военных систем, включая старые танки и корабельные зенитно-артиллерийские установки, специально интегрированные в оборонительные позиции, где они обеспечивают хорошую службу в качестве полевой артиллерии и полезной, хотя и рудиментарной, противовоздушной обороны ближнего действия против дешевых коммерческих беспилотников и квадрокоптеров.

Производительность

Мера полезности современных полевых укреплений не в том, останавливает ли она атаку противника на свои самые передовые элементы. Наоборот, оборона от крупного общевойскового нападения предполагает, что прорывы будут пробиты в глубину огневой системой, входящей в состав укрепрайона. В российской доктрине давно подчеркивалась функция фортификационных сооружений как части комплексной огневой системы, понимаемой как организованное развертывание и применение защищенных средств поражения для поражения наступающих на глубоких подступах к обороне, в непосредственной близости от линии фронта, на флангах и при вклинивании противника в выступ обороны .

Такие идеи вряд ли уникальны для российского военного мышления. Во многом те же самые идеи были частью концепции «Воздушно-наземного боя» эпохи 1980-х годов, разработанной НАТО для защиты Западной Европы от нападения со стороны Варшавского договора, имеющего существенное превосходство. В этом случае план предусматривал сочетание «мобильной» и «площадной» обороны. Первые «ориентируются на уничтожение атакующих сил, позволяя противнику продвинуться на позицию, открытую для контратаки». Последние «ориентируются на удержание местности, поглощая противника на взаимосвязанных позициях и уничтожая его в основном огнем». Кроме того, глубокие удары по скоплениям снабжения, транспортным узлам и подкреплениям должны были еще больше ослабить и ослабить атаку.

С одной стороны, примечательно, что Россия, по-видимому, успешно использует что-то вроде формы обороны, задуманной Западом почти 40 лет назад, чтобы противостоять бронированной массе Варшавского договора за счет превосходного применения своих преимуществ в области вычислительной техники и микроэлектроники — возможностей, которыми Советский Союз не обладал. Дело, однако, в том, что Россия теперь обладает такими возможностями, а также военно-промышленной массой и чем ей соответствовать. Удивительно, но Украина этого не делает, даже при поддержке коллективного Запада.

Центральный вопрос сводится к расчету некоторых факторов. Какова конечная цель наступления, для защиты от которой предназначена система укреплений, и какова сила атаки? Ответы, в свою очередь, определяют необходимую глубину и плотность обороны. В данном случае, хотя невозможно точно знать, что думают украинские генералы, кажется разумным, что цель состоит в том, чтобы, по крайней мере, перерезать российские пути снабжения Крыма, отбив Мелитополь. По этому показателю после более чем месяца украинских атак они не столько изнашиваются в глубине российской обороны, сколько застревают в «зоне деформации».

Эта мрачная оценка вызовет тревогу у некоторых читателей. Не исключено, что украинские вооруженные силы смогут добиться долгожданного прорыва российских оборонительных рубежей. Не исключено, что столь предсказуемый крах воли российских солдат продолжать столь упорное сопротивление произойдет. Однако вероятность того и другого значительно преувеличена в западных отчетах и ​​с каждым днем ​​уменьшается. Более того, следует сказать, что российская оборонительная доктрина ясно указывает на то, что в конечном счете цель обороны состоит просто в том, чтобы служить стартовой площадкой для успешного наступления. Этот вопрос будет казаться все более неизбежным.

Как правило, полевые укрепления имеют важное значение в современной войне, что противоречит ожиданиям военной теории. Россия способна в этой форме ведения войны, потому что она обладает большим количеством оборудования и навыков, которые устарели, но эффективны. Он также разумно и недорого вводит новшества в области оружия глубокого удара, которые повысили мощь его обороны, что напоминает планы НАТО по обороне Западной Европы времен холодной войны.

Отсюда следует, что перспективы украинского контрнаступления туманны. Если этот вывод покажется читателям особенно разочаровывающим, то он может дать некоторое утешение в том, что, возможно, в относительно короткие сроки России предстоит найти решение загадки возобновления решительности наступления в войне против современных полевых укреплений, которое до сих пор ускользало от всех остальных. Вероятность, за исключением существенного изменения геополитических позиций, занятых основными воюющими сторонами, такова, что до ее окончания пройдет много времени.

Дэвид Дж . Бетц , старший научный сотрудник FPRI, является профессором кафедры военных исследований Королевского колледжа Лондона, где он возглавляет исследовательскую группу повстанческого движения и является академическим директором онлайн-магистратуры «Война в современном мире».