Советские руководители были знатные забавники и за время «эксперимента» придумали для народного развлечения много разных приколов. Обилие оных приколов объяснялось, конечно же, «режимом жёсткой экономии» (в просторечьи дефицитом), сопровождавшим фактически весь период «мудрого руководства» советских руководителей. И вот, дабы народ не изникал духом и не бухтел слишком активно, советские руководители (во главе с лучезарным вождём Иосифом «Сталиным») придумали в конце 1920-х такой прикол, как массовое вздутие у народа (в основном, промышленно-рабочего) энтузиазма и связанных с ним настроений типа «вот сейчас напряжёмся, построим социализм, а уж потом-то — ух знатно оттянемся!..» Задача облегчалась тем, что молодёжи было в те годы немало, а она на такие настроения особо падка.
Облекалось это вздутие энтузиазма в форму, известную под названием «социалистическое соревнование». Соревновались, что в 20-е, что в 70-е (ага, это был долгоиграющий прикол), в основном за повышение производительности труда — ибо, как учил бывший в советском пантеоне главным Ульянов-«Ленин», уж ежели чем передовой социализм и заборет загнивающий капитализм, так токмо повышением этой самой трудовой производительности.
Подобные приколы, конечно, в основном несли не более чем известность и славу для передовиков (хотя в 30-е к известности и славе прилагались ещё и неиллюзорные ништяки вроде цельной квартиры вне очереди и без посторонних сожителей, путёвок на юга, перевода с работы на производстве на работу в «менеджмент», а то и в госструктуры и т.п.), но молодёжь, как известно, падка не только на вышеуказанные настроения, но и на славу с известностью — как говаривал великий российский сатирик Михаил Евдокимов (покойник), «ума-то нету».
В целом, чем дальше уходит совэпоха в прошлое, тем яснее выясняется, что какого-то особенно эффективного эффекта (sicъ!) оные соцсоревнования для экономики не имели. К производительности труда самой загнивающей из капиталистических стран (САСШ) «великий, могучий» и близко не подходил, не шибко превозмогал (если вообще превозмогал) и производительные достижения европейских буржуев — это даже согласно официальной статистикепропаганде. В годы «лихих 90-х» и «путинизма» когда-то излюбленный сюжет советской «историографии» резко утерял во внимании как публики, так и историков, и сейчас мало кому интересен и даже известен. В тематических изданиях «для своих» ностальгирующие товарищи от времени до времени публикуют краткие конспекты советских статей и книжек о наиболее известных социалистических соревнователях, приурочивая оные к давно всеми, кроме них, забытым «знаменательным датам» — однако аудитория коммунистических изданий явно не может соперничать с аудиторией газет типа «Жизнь» или «Твой день», так что усилия товарищей окупаются только в среде единоверцев.
Меж тем социалистическое соревнование являлось одним из очень важных рычагов не только «вовлечения в производство», но и «воспитания советского человека»: материальная заинтересованность, конечно, играла основную роль, но активно ретушировалась, ибо негоже, а в пропаганде на первое место выступали образы лютой, бешеной коммунистической сознательности рабочего класса, коий, получается, вот так просто, ни за ради чего, окромя идеи, впрягается и начинает во всех смыслах молотить. Вообще говоря, соцсоревнование выступало одним из важнейших рычагов перековки народа из русского в советский и, надо признать, своим идеологическим концом неслабо долбануло как минимум два поколения жителей «этойстраны». В связи с чем я считаю, что надобно отрешиться от предрассудков и погрузиться в сей сюжет, дабы рассмотреть его, разъять и проанализировать на предмет, что же там всё-таки творилось. А то начитаются некоторые бывших химиков-программистов-металлургов и давай нести про массовый героизм и трудовую доблестьИсключительно ради исторического антиресу.
Соцсоревнование прошло в своём развитии несколько стадий: ударничество рубежа 20-30-х, хозрасчётные бригады, стахановское движение середины 30-х, «тысячники» и пр. периода ВОВ, стахановство-ударничество периода «восстановления народного хозяйства», затем, c концa 50-х, — движение за коммунистическое отношение к труду. С 70-х, когда советская экономика уже откровенно стала разваливаться, соревнование фактически превратилось тягостную обязательную фикцию, хотя официально испустило дух только во второй половине 80-х.
Измыслил его, если кто еще не догадался, сам старик Крупский. Ещё в декабре 1917-м он уделил вопросам организации производства немало внимания. Основой для новых форм труда, по его мнению, должны были стать самодеятельная инициатива и таланты, «которых в народе непочатый родник», а также «всенародный учет и контроль», методом же внедрения новых форм управления индустрией — широчайшая пропаганда трудовых достижений. «Ленин» подчеркивал разнообразие трудовых инициатив как «ручательство их жизненности» [1, с. 34]. Долгое время его статья оставалась неопубликованной. Однако во второй половине 20-х начинают появляться инициативы, дух которых вполне духу этой работы соответствовал — в 1926, к примеру, комса с ленинградского завода «Стенька Разин» выступила с инициативой конкурса на звание лучшего производственника. Так что почва, в принципе, была подготовлена. «Как нам организовать соревнование?» напечатали в «Правде» весной 1929, в самом начале индустриализации, примерно в то же время последовали решения «руководящих и направляющих сил общества». Сначала всесоюзная конференция ВЛКСМ (июнь 1928) поставила перед комсомолом задачу показать всей стране «пример трудового энтузиазма и трудовой дисциплины», а затем уже и ЦК ВКП(б) поспел с постановлением «Об очередных задачах комсомольской работы и задачах партийного руководства комсомолом» (февраль 1929). В ём рекомендовалось «настойчиво выявлять и поощрять развитие таких форм добровольчества и соревнования среди рабочей молодёжи, как ударные бригады». Наконец, с призывом ко всесоюзному соревнованию обратился коллектив ленингадского «Красного Выборжца» — и понеслася.
Ударные бригады появляться стали резво, но сразу выявилась особенность, впоследствии ставшая одной из причин неудачи задумки — рабочие старших возрастов, опытные и квалифицированные, на коммуно-комсомольские провокации не поддались и остались в стороне: «Кому нужно — пусть соревнуются, а мы и так работаем не хуже, чем соревнователи» [2, c. 75]. Молодые же, составлявший костяк разворачивающегося движения, не обладали необходимыми знаниями и навыками. Возместить всё это пытались напором и энтузиазмом, что выливалось в максимальное физическое напряжение и «уплотнение рабочего дня» (вплоть до ночных смен). Будущий герой соцтруда, а в те времена рабочий В.Я. Карасёв (или же его литредактор) так вспоминал: «Теперь штурмовщина стала бранным словом. А в первые пятилетки мы любили штормы и штурмы. Да это и понятно. Штурм — не штурмовщина. В ту пору мы ощущали в них первозданную прелесть, потому что работать шли как на приступ, недосыпая ночей, не считаясь со временем» [2, c. 77].
Это оголтелое рвение оказалось весьма похвальным для руководителей предприятий и организаций, приноровившихся затыкать при помощи труда ударников недостатки планирования и организации труда.
Стремясь переломить ход событий в развитии начинания, в мае 1929 ЦК партии издаёт постановление «О социалистическом соревновании фабрик и заводов», после чего собственно «ударническое движение» и стартует по полной программе, «превращаясь в основную форму социалистического соревнования за повышение производительности труда, за укрепление трудовой и производственной дисциплины». Правда, уже здесь проявилась одна из отличительных особенностей любой советской «общественной инициативы» — широкое, раздольное использование административного ресурса. В ударные бригады поголовно загоняли комсомольцев и массово — членов партии (например, в ноябре 1929 партячейка механического цеха Балтийского завода обязала всех коммунистов цеха вступить в бригады) [2, c. 77]. Однако тогда механизм ещё не был отработан, а народ — ещё не слишком запуган респрессиями, так что первый блин вышел комом: выступавшие на состоявшемся в декабре 1929 первом Всесоюзном съезде ударных бригад активисты откровенно признавали, что основная партийная масса не втянулась в социалистическое соревнование, не понимая его значения и «своих обязанностей как членов партии в этом революционном походе» [2, c. 78].
Правда, часто многое зависело от рвения самих партактивистов. Например, в тогдашней Ивановской промышленной области на фабрике «Тульма» решили не миндальничать да лимонничать, а взять быка за рога: организовали «промышленно-трудовой полк». Всё предприятие превратилось в воинскую часть, разбитую по батальонам, ротам, взводам; руководители цехов и отделов стали командирами. Рабочие, входившие в «полк», обязаны были являться на работу в любое время по распоряжению командиров. Аналогичное решение провели в жизнь на Урале (Нижне-Салдинский металлургический завод) и в нескольких других местностях. Естественно, что сами рабочие не выказывали особой удовлетворённости происходящим, сравнивали «большевицкий социализм» с николаевской казармой — но, не имея рычагов прямого влияния на администрацию, могли лишь саботировать работу (чем не пренебрегали).
В январе 1930, в преддверие нового советского праздника — шестой годовщины смерти «Ленина» — в газете «Правда» появилось предложение отметить его ударным ростом ударных бригад. Так как «Правда» являлась печатным органом, не чего-нибудь, а ЦК ВКП(б), все всё поняли. Особенно решил выделиться сибирский крайсовет профсоюзов, который через прессу бросил по региону клич о мобилизации «50 тысяч новых ударников-ленинцев». Щекотливость ситуации заключалась в том, что во всей Сибири на тот момент в целом не набиралось и 20 тысяч промышленных рабочих [2, c. 81]. К сожалению, не имею информации о том, чем результировал клич сибирских профсоюзников, — однако, согласно официальной информации, по Союзу «в короткий срок» количество ударников достигло 1,5 миллиона человек. Причём движение начало развиваться как раз в том направлении, которое активно обсуждалось на первом съезде ударных бригад, — от ударной бригады к ударному цеху, от ударного цеха к ударному предприятию.
Такое расширение ударничества было, без сомнения, призвано способствовать выполнению новых, скорректированных «великим вождём» в сторону резкого увеличения планов пятилетки. Труд ударников в назидание остальным решили поощрять: заносили в списки ударников, вручали почётные грамоты и переходящие знамёна, снабжали в первую очередь и лучшими материалами — но, самое главное, им выделяли увеличенный хлебный паёк, установили повышенные нормы по мясу и жирам (на 25 и 50% соответственно), увеличили количество дней с мясными обедами на предприятиях, в первую очередь выдавали ордера (довольно, впрочем, скудные) на дефицитные промтовары [3, c. 93]. Это стало возможным после принятия в сентябре 1929 решения об образовании фондов содействия социалистическому соревнованию, которые формировались из отчислений предприятий в размере 40% от суммы экономии, достигнутой в результате проведения соревнования. И если поначалу соревнование проявлялось в виде трудового соперничества между родственными предприятиями, то теперь на первый план вышло внутризаводское соревнование между цехами, сменами, бригадами и отдельными рабочими.
Однако слепое администрирование вкупе со льготами впервые (но далеко не в последний раз) привело к эффекту, который тогда получил название «лжеударничества»: в бригады записывались именно ради ништяков. В.З. Роговин в этой связи приводит выдержку из выступления Л. Кагановича перед московским партактивом — тот рассказал о своей беседе с рабочим, задавшим вопрос: «Почему ударнику дали пальто, а мне, неударнику, не дают?» «А ты пойди в ударную бригаду и тебе дадут», — ответил Каганович [4]. Народ в массе своей так и сделал, понятное дело. В результате проверка на Кувшинском заводе (Свердловск), например, показала, что из 1000 ударников только 66 человек добросовестно относились к работе. А несколько индивидов, считавшихся ударниками, были уволены за злостные прогулы. Аналогичные примеры наблюдались и на кожзаводе «Труд», и на заводе «Красный пахарь» [2, c. 82]. Естественно, что подобные штучки обнаруживались далеко не только в столице Урала. И очень быстро действенность бригад упала, пошли вниз и показатели трудовой дисциплины (борьба за которую являлась одним из краеугольных камней ударничества).
Печальные результаты стали предметом рассмотрения в верхах. В апреле 1930 вышло постановление ЦК «Об итогах ленинского набора ударников», где практика «огульного набора» подверглась резкой критике. На XVI партсъезде в июне 1930 вообще говорилось, что «чем шире становился охват рабочих ударными бригадами, тем меньше в них ударничества. Имеются факты, когда при небольшом количестве ударных бригад они дают образец производительности труда, когда же их количество расширяется до больших размеров, то теряется их боевитость и они превращаются просто в группы обычных рабочих с одним только названием». Практика использования ударников для «затыкания дыр», «ликвидации прорывов» также стала повсеместной — этого не скрывали сами руководители предприятий [2, c. 83]. Наконец, нередко оказывалась печальна судьба ударников: работа за льготы без выходных и сверхурочно («уплотнение графика»), повышение норм индивидуальной выработки, ускорение ручных операций («интенсификация труда») часто приводили к полному истощению организма, обморокам, нервным срывам и т.д. Многие, в конце концов, оказывались в больницах, подрывали своё здоровье. Зато руководство предприятий впервые додумалось до того, чтобы самочинно повышенные нормы одного рабочего распространить на всех трудящихся. Естественной реакцией голодающих, обречённых на непосильный труд рабочих оказывались презрение и ненависть к ударникам, стремление ломать их и свой инструмент, мешать работе ударников, приводящей к повышению норм выработки, и собственная работа спустя рукава.
Если, наконец-то, обратиться к статистике, то можно увидеть, что определённые успехи имели место лишь в начале проведения массового соревнования. Так, в первом полугодии 1928/29 хозяйственного года производительность труда возросла на 10%, во втором полугодии — на 20%. Однако затем показатели начали буквально обваливаться: 1030 — 9,7%, 1931 — 7,6%, 1932 — 2,6%. Всё это неиллюзорно отражалось на планах — если в 1928/29 разрыв между заданиями и фактически ростом производительности труда составлял 1,2%, то уже в 1929/30 увеличился в 10 раз, до 12%. А в 1931-м вообще достиг 21,5%. За 1928-32 за счёт роста производительности труда был получен лишь 51% прироста продукции, причём увеличением производительности могли похвастаться такие стратегически важные отрасли, как полиграфическая (82%), текстильная (75%), бумажная (55,8%). Во второстепенных же, вроде угольной, металлургической, пищевой и других, прирост продукции обусловливался количественным ростом численности работающих [5, c. 110]. В итоге, как известно, первую пятилетку провалили во всех вариантах; основной план индустриализации выполнили меньше чем на четверть и пришлось в итоговые цифры включать все военные затраты, а то, что оказалось не выполнено, изымать из плана [6].
С начала лета 1930-го началось сокращение количества ударных бригад и самих ударников и на отдельных предприятиях, и по стране в целом. Так, в Ленинграде количество ударников упало со 122 тысяч в марте до 100 тысяч в августе [2, c. 83]. И несмотря на то, что по официальным данным в 1932-м в числе «соревнующихся и ударников» (ловкая формулировка, а?) состояло около 75% рабочих, движение выхолостилось и изникло, не дав серьёзной экономической отдачи. Для основной массы не давали отдачи и скудные «привилегии», положенные ударникам: какими-либо льготами пользовались лишь 12% списочного состава их [3, c. 93].
Однако советское руководство так удачно нащупанную жилу энтузиазма рабочих оставлять в покое не собиралось. Вскоре родилась новая инициатива — «хозрасчётные бригады» [7]. Правда, хозрасчёт тогда понимался своеобразно: предприятиям была поставлена цель снижения себестоимости продукции по сравнению с плановой, так что работа названных бригад заключалась, в основном, в выполнении планового задания при экономии материальных ресурсов, за что участники бригад премировались в зависимости от размеров экономии.
Вроде бы движение стартовало неплохо: к концу 1931 по всему СС насчитывалось 155 тысяч хозрасчётных бригад, объединявших 1,5 миллиона рабочих. Однако нащупанная партгосхозаппаратом манера оказалась применена и здесь: часто бригады внедрялись приказным методом, без учёта специфики и реальных условий. Это бы полбеды — в конце концов, левые элементы отсеются, останутся передовые рабочие, которые будут работать… эээ… передово. Подтверждением тому действительно образцовые дисциплина и работа (на советском новоязе: «социалистическое отношение к труду»). Основная проблема состояла в другом: хозрасчёт оказывался действенным, лишь будучи распространён на все цепочки технологического цикла при чёткой организации его. Вот как объяснял схему старший сталевар с подмосковного завода «Электросталь» т-щ Михенчев: «Например, если бригада литейщиков работает на хозрасчёте, то и бригада канавщиков должна быть на хозрасчёте, а то у нас были случаи, что мы экономим время, выпускаем плавку раньше срока, а в результате её приходится задерживать на 2 часа, т.к. канава не готова, и вынужденный простой не списывается за счёт виновных задержки, а отсюда экономия идёт насмарку и нет заинтересованности в работе». Число же предприятий, полностью перешедших на хозрасчёт, было мизерным (55 на 01.01.1932, 64 на 01.01.1933, 74 на 01.01.1934, 50 на 01.01.1935). Неудивительно, что эффективность бригад оказалась скромной. Не смогли они выправить положение с планами первой пятилетки, не сыграли особой роли и в первые годы второй. В 1935 в статье, опубликованной в журнале «Предприятие», уже констатировалось, что хозрасчётный цех от нехозрасчётного «надо прямо сказать… ничем не отличается».
Историк В.А. Освянников выделяет несколько причин неудачи хозрасчётного движения: «Наиболее распространённая причина распада хозрасчётных бригад заключалась в неправильно (уклончиво-расплывчатом со стороны администрации) составленных договорах администрации с бригадами. На других предприятиях заключённый хоздоговор страдал излишней регламентацией. Нередко при организации хозрасчётных бригад была ничем не оправданная поспешность, приводившая к формальному решению вопроса, из-за желания отрапортовать перед вышестоящими органами, в конечном счёте дискредитирующая идею хозяйственного расчёта. Невыполнение взятых на себя обязательств в договоре также служило основанием для распада хозрасчётных бригад». Премирование участников бригад не получило нормального воплощения и в большинстве отраслей оказывалось во многом символическим (тем более что продукты всё равно распределялись по карточкам).
Время шло, планы второй пятилетки проваливались не менее стабильно, чем планы первой; параллельно с декабря 1934 начала раскручиваться репрессивная кампания, грозя «генералам производства» вполне однозначными последствиями за неважные показатели. Срочно нужно было как-то исправлять ситуацию — тем более что пространство для маневра стало посвободнее. Отменялись карточки, что делало зарплату главным источником благосостояния рабочих. В организации же жалования «преодолевались уравнительные тенденции»: вводились поощрительные формы оплаты труда, правда, проклинаемые официальной идеологией (прямая неограниченная индивидуальная сдельщина и прогрессивно-сдельная оплата), разрешалось оплачивать сверхплановую выработку в прогрессивно возрастающем размере без всяких ограничений (хотя до поры сохранялось жёсткое лимитирование фонда зарплаты с установлением среднего её уровня на каждом предприятии, так что решения были по факту популистские и бессодержательные). Центральное планирование стало на время поспокойнее, требуемые показатели производства уже не задирались так невменяемо, как ранее. Наконец, на смену поредевшим рядам ударников начала 30-х толпами приходила крестьянская молодёжь, не отличавшаяся особой грамотностью, оторванная от привычной среды существования и тем самым вполне дезориентированная для того, чтобы стать удобным объектом манипуляции с целью вздутия очередной волны энтузиазма.
И вот мы подходим к самой знаменитой фазе соцсоревнования — «стахановскому движению». В советские годы оно подавалось как триумф советского рабочего, как некая сознательная народная инициатива, самозародившаяся в низах (под руководством «родной коммунистической партии», ясен пень), разлившаяся широко, могутно, и давшая якобы невиданные результаты прежде всего экономического характера. В действительности шумиха многократно превозмогла реальный эффект. Однако сие движение важно: на его примере обкатались фактически все технологии работы с плебсом, характерные для сталинской поры, всё то, за что мы так любим нашего сладкого усатого вождя. Безудержные демагогия и популизм, кампанейщина, оголтелое администрирование, штурмовщина как система, рекордомания, жёсткие репрессии по отношению ко всем несогласным и даже стоящим в стороне, ну и, конечно же, использование на полную катушку пропагандистского аппарата для «обработки мозгов». Собственно, с активной помощью этого движения сталинизм как система и укреплялся.
Начиналось всё, как водится, довольно скромно. Была в Донбассе шахта «Центральная-Ирмино» — шахта как шахта, рядовая, средняя по мощности, «длительное время она находилась в прорыве» — т.е. регулярно проваливала планы, стояла перед проблемой текучки рабсилы и т.п. И был ейный парторг Константин Петров, который за эту обычность рисковал поплатиться не токмо местом своим должностным, но и головою. И вот на очередном заседании парткома им было предложено начать соревнование забойщиков с целью поднятия производительности труда — оное соревнование должно было стать предлогом для рекорда, который затем предполагалось раскрутить на всю страну. Нашли и «рекордиста» — Алексея Стаханова, молодого рабочего, находившегося, как и все, в весьма стеснённом материальном положении. За перевыполнение норм полагалась премия, а заработать забойщик был совсем не прочь (и даже специально заходил накануне в контору узнать размер причитающегося заработка). Вечером и ночью 30-31.08.1935 и прошла та знаменитая смена: «Он действительно вырубил 102 тонны. Но во время его рекордной смены всем остальным забойщикам отключили сжатый воздух, чтобы в отбойном молотке Стаханова давление не падало. Далее. Вырубленный уголь надо было откатывать из забоя. Поэтому вагонеткам Стаханова — «зеленую улицу». А остальные бригады подождут. Рабочий ритм шахты в ту смену был полностью нарушен. А главное было в другом. В статистике. Забойщик работает в бригаде. Вырубленный уголь надо отгребать, грузить в вагонетки, откатывать, таскать бревна и крепить забой. Если вырубленный забойщиком уголь разделить на всех, кто ему помогает и обеспечивает его работу, то и получится 7 тонн на брата. А во время рекордной смены Стаханова применили другую, более прогрессивную методику расчета. Все, что он вырубил, ему и записали, а всех, кто отгребал, грузил и откатывал уголь, тех, кто крепил забой вслед за Стахановым (такие же, как и он, забойщики!) провели по другой графе. На всех помогающих и обеспечивающих добытые тонны не делили. Вот и получился всесоюзный рекорд» [8].
Подготовленность рекорда как будто и не особо скрывалась: «Воскресным утром 31 августа нарядная шахта была переполнена. Петров зачитал специальное постановление пленума шахтпарткома. Пленум постановил: занести имя героя на доску почёта и выдать премию в размере месячного оклада, предоставить ему квартиру с телефоном, оборудовать её за счет шахты, выделить семейную путевку на курорт, закрепить в клубе два места с бесплатным посещением киносеансов и спектаклей. А ещё Стаханову прикрепили в личное пользование выездную лошадь…» [51].
Сообщение о событии в «Правде» попалось на глаза наркому тяжпрома Серго Орджоникидзе, у которого были свои резоны. Большевик на протяжении нескольких лет ругался с директорами предприятий из-за уровня загрузки производственных мощностей (по его мнению, недостаточного или неполного), часто сталкиваясь с ссылками на объективные, установленные возможностями техники пределы (то, что он потом назовёт «теорией предела», а её сторонников — «предельцами»). И вот, кажется, нашёл аргумент, позволяющий побить карту хозяйственников — за него и ухватился. А то, что возможно оказывалось заодно поднять производительность труда и выполнить план в неритмично работавших Донбассе и других угольных бассейнах, — так и вовсе замечательно.
После массированной рекламной кампании в «Правде» рекорды повалили как кишки из распоротого брюха — началась настоящая рекордомания. «Уже к середине ноября почти на каждом предприятии появились свои стахановцы, причём не только в промышленности. Зубные врачи обязывались утроить норму по удалению зубов, балерины по-стахановски крутили фуэте, в театрах вместо двух премьер выпускали 12, а профессора брали на себя обязательство увеличить число научных открытий… По-стахановски варили сталь, ткали, водили поезда, убирали хлеб, подковывали лошадей и даже выпускали водку. Так, в сентябре 1935 года Тюменский водочный завод рапортовал о выпуске алкогольного напитка «усиленной пролетарской крепости». Крепость «Тюменской горькой» составляла не 40, а 45 градусов. Решением Главспирта РСФСР завод был объявлен примерным предприятием главка, а «Тюменскую горькую» заводская газета назвала «напитком стахановцев» [52].
На страницах газет замелькали имена «героев» самых разных отраслей: в машиностроении прославились горьковский кузнец Александр Бусыгин и московский фрезеровщик Иван Гудов, в металлургии — ждановский сталевар Макар Мазай, в обувной промышленности — ленинградский рабочий Николай Сметанин, в текстильном производстве — вычугские ткачихи Евдокия и Мария Виноградовы, на транспорте — донецкий машинист Петр Кривонос, в сельском хозяйстве — свекловод Мария Демченко, трактористки Паши Ангелина и Ковардак, комбайнер Константин Борин, в лесной промышленности — Василий Мусинский и т.д. Я уже писал о самых известных стахановцах в сообществе 
su_industria, так что интерeсующихся подробностями приглашаю ознакомиться, здесь же повторяться насчёт их личностей не стану.
Характерно, что уже здесь, в самом начале «грандиозной апупеи», мы сталкиваемся с ярким примером лжи и подтасовки. Уж больно подозрительно выглядят редкие, как бы между делом, упоминания в советских рекламных книжках о «бригаде Бусыгина», «бригаде Мусинского», «бригаде Сметанина» и т.д. В голову так и лезет шальная мысль: а что, если «рекорд» получился дёшево и сердито — пахала бригада, а все почести достались её бригадиру? Удивительно, но подтверждение нашей безумной догадке мы находим в книге старого большевика О.А. Ерманского «Стахановское движение и стахановские методы». Он пишет: «…что выработку т. Бусыгина надо было считать не на одного человека, что здесь шла речь о продукции нескольких лиц – это верно. Эти обстоятельства в газетных сообщениях почти не фигурировали в первое время, и газеты подчас игнорировали различие между выработкой на одного человека и выработкой на один отбойный молоток, на один агрегат и т.п. А потом, когда об этом вскользь упоминалось уже, на это обращали мало внимания, хотя это существенно меняет величины выработки на человеко-день. Лишь впоследствии на это было обращено внимание, и то не во всех сообщениях. Этого рода неточности, впрочем, встречаются в печати и до сих пор» [9, c. 14]. Какая несущественная мелочь, не правда ли? Собственно, уже одно это выявляет всю лживость и лицемерность раскручиваемого «движения».
Выйдя слегка за рамки рассказа, скажу, что книга Ерманского — просто-таки необходима любому исследователю советской экономики второй половины 30-х в целом и стахановщины в частности. Ибо повествует о движении с максимально возможной для тех времён честностью — а вышла она в 1940-м. И её последующее забвение вполне объяснимо. Далее я буду деятельно, истово использовать множественные цитаты из неё.
Возвращаясь в наши рамки, не могу умолчать о том, что поначалу рекордсменов называли «стахановцами» только в угольной отрасли — в других отраслях были «бусыгинцы», «кривоносовцы», «гудовцы». Единое же наименование по фамилии простого, совсем простого донбасского забойщика они получили в ноябре 1935, после первого и последнего Всесоюзного совещания стахановцев в Кремле. Собрание после некоторых колебаний удостоил честью посетить сам «великий вождь», выступали и его различные приспешники — из их выступлений следовало, что успехи движения есть «торжество передового советского рабочего, передовой советской организации труда». Много было ссылок на то, что, образно говоря, «на Западе так не умеют/не могут/не делают» (не прояснялось, правда, а нужно ли «так» на Западе). Конечно же, никак нельзя и без врагов, проклятых иродов, мешающих доблестным «стахановцам», хватающих их за руки и тянущиx назад. На эту роль определили многострадальный инженерно-технический персонал предприятий — подъём ударничества сопровождался погромами онаго (Шахтинское дело, «дело Промпартии» и т.п.), то же последовало и за подъёмом «стахановства» (об этом ниже).
Сами передовики, правда, исторгая ритуальные речёвки о вождях, в основном напирали на своё круто изменившееся в результате рекордов материальное положение:
Бусыгин: В сентябре получили по 500-600 рублей. Ребята довольны.
Виноградова: Мой заработок достигает 600 рублей. Смотрите, как я повысила свою заработную плату!
Дюканов: За сентябрь я за 16 выходов заработал 1338 рублей.
Это при том, что средняя зарплата рабочего составляла в то время 150-200 рублей [10, c. 39]. Собственно в этом и крылась одна из причин того, что движение не смогло бы стать «широкой раздольной рекою»: обеспечить подобный уровень заработка рабочим, даже если бы те как один стали бы стахановцами-рекордсменами, предприятия не смогли бы из-за скудости финсредств.
О положении рекордистов пеклись госструктуры — так, президиум ВЦСПС быстренько постановил: «Профорганизации должны создавать стахановцам и их семьям лучшие жилищные условия, предоставлять в первую очередь путёвки в дома отдыха и санатории, детские ясли и детские сады; взяться за организацию отдыха стахановцев и их семей в выходной день, за удовлетворение их повышенных культурных запросов… организовать первоочередное и лучшее их обслуживание со стороны клубов, библиотек, стадионов, плавательных бассейнов; обеспечить первоочередное право стахановцев на получение книжных новинок, журналов и т.д.» [11, c. 68]
Трудно сказать, что стало решающим в раскручивании движения: пропагандистская обработка (она всегда хорошо действует на молодняк — как уже и было сказано неоднократно) или цветисто подававшиеся в прессе картины кардинально улучшающегося быта «стахановцев» (одна только отдельная квартира в обстановке 30-х поднимала обладателя ея на совершенно иной уровень существования), — но факт остаётся фактом: волна пошла, энтузиазизьм зашкаливал, всё больше и больше рабочих изъявляли желание пополнить ряды передовиков производства. Начались требования к администрациям предприятий устроить такие же условия, как и «стахановцам» — а надо сказать, что те открыто получали лучшее оборудование и бесперебойно снабжались сырьём. Естественно, что создать большому количеству рабочих льготные условия без ущерба для всего производства было невозможно.
Кстати, не особо скрывалась подготовленность рекордов — так, начальник участка на Пермском авиационном заводе, выступая в декабре 1935 на областном слёте «стахановцев» военпрома (Свердловск), прямо рассказывал о том, как отбирались наиболее подготовленные рабочие, как им создавались соответствующие условия; о ночной подготовке к «штурму», привлечении вспомогательных рабочих в помощь новоявленным «стахановцам» говорилось и на первом областном совещании «стахановцев» в том же Свердловске [12, c. 73]. Рекордсмены (Сметанин, Гудов) первое время даже устраивали показательные перевыполнения нормы, за которыми «с напряжённым вниманием следил весь цех» [13, c. 84]. А в том же Донбассе первая «стахановская смена», организованная 30 ноября 1935 на шахте им. Дзержинского и выполнившая за 6 часов всю суточную программу, проводилась силами «стахановцев», стянутых в неё со всех других смен. К такого рода ударным вахтам готовились загодя, накапливая необходимые сырьё и ресурсы [9, c. 259].
Сильно в связи с этим просится на язык слово «показуха», и не стану сдерживать язык. Естественно, что с переводом рекордов на поток возникли затыки. Кстати, сами «стахановцы» первой волны в массе своей непосредственно на производстве долго не задержались: сначала их часто приглашали на различные митинги, собрания, торжественные заседания и праздники (один из последователей Стаханова, Мирон Дюканов, из-за этого в сентябре смог отработать в шахте только 16 дней), в 1936-м тех, кто неграмотный (собственно, большинство) послали учиться в Промакадемию в Москве, а затем быстренько перевели на административную работу в промышленности или вообще в госаппарат. Энтузиазм же у остальных быстро иссякал — молодые «стахановцы», мелькнувшие каким-нибудь достижением в последние месяцы 1935-го, уже в следующем году не встречаются на страницах ни центральной, ни даже местной печати. К примеру, вторым превзошедший рекорд Стаханова на «Центральной-Ирмино» комсомолец Дмитрий Концедалов фигурирует в описаниях позднего времени лишь в воспоминаниях старожилов, да и то единственный раз — как участник попойки Стаханова и компании в одном из московских ресторанов и имевшей место в её ходе драки: тогда не шибко богатырского вида рекордсмену надавали по ушам и сорвали с него пинжак с орденом «Ленина» [14].
Ради чего затеяли весь «стахановский» балаган — стало понятно уже в декабре 1935-го: прошедший пленум ЦК ВКП(б) принял решение о пересмотре с 01.01.1936 норм выработки по всем отраслям промышленности (не забываем: пятилетку нужно было выполнять, и непременно досрочно, за 4 года и 3 месяца — был такой у «Сталина» фетиш). Так, в чёрной металлургии нормы возросли на 13-20%, в угольной промышленности — на 22-27,5%, в нефтяной — на 27-29%, в химической промышленности по различным видам производства — от 24 до 42,2%, в машиностроении от 28,5 до 55% [15, c. 113]. Они устанавливались с учётом достижений «стахановцев» и были ниже их повседневной выработки, но значительно превышали среднюю производительность общей массы рабочих. Так сбылись мрачные предчувствия ветеранов производства, говоривших об ударниках конца 20-х: «Молодёжь нагонит большие нормы, а потом разбегутся кто куда… а нам, старикам, придётся отдуваться — отрабатывать большие нормы за сниженные расценки» [2, c. 74]. Кстати, расценки действительно были несколько снижены решением того пленума.
Вообще же, выступления «стахановцев» создавали иллюзию возможности безграничного повышения уровня зарплаты, однако фонды её на предприятиях оставались лимитированными, а к концу второй пятилетки из-за выявившегося отставания темпов роста производительности труда по сравнению с зарплатой и вовсе пришлось вернуться к установлению среднего её уровня по предприятиям.
С января 1936, провозглашённого «месяцем рекордов», началась оголтелая кампания по проведению «стахановских суток», к концу месяца переросшая в не менее оголтелые призывы к «стахановской пятидневке». Естественно, обе кампании потерпели крах: производство продукции осталось на прежнем уровне, а в ряде отраслей (в том числе, как ни забавно, в угольной) вообще отмечен спад производства. Зато попытка работать по стахановским нормам привела к многочисленным срывам на производстве (и это при том, что декабрьским пленумом 1935-го была поставлена задача строжайшей экономии сырья, повышения качества изделий и т.п.). Резко вырос уровень брака: Серовский механический завод только за «месяц рекордов» дал по снарядам 77% брака, Ижорский завод при выпуске 8-мм броневого листа допускал брак в 46%, брак по шестерням и валам для танков на одном из старейших предприятий страны — Кировском заводе — достигал 90% [12, c. 74; 16]. Ожидать серьёзного рывка было, конечно, верхом самонадеянности — даже по официальным данным среди рабочих крупной промышленности «стахановцы» не составляли и пятой части.
Презрев эти «отдельные прорывы», в начале февраля требовали уже «стахановского года». Коммунистическая самонадеянность не знает, как известно, границ — и решительно игнорирует реальность. А реальность, как явствует из писаний Нестора-летописца соцсоревнования С.Р. Гершберга, была такова:
«В ряде отраслей ещё очень мало было сделано для придания стахановскому движению массовости. К таким отраслям относились, например, нефтяная, лесная промышленность, цветная металлургия, строительство, промышленность стройматериалов, водный транспорт и др. (…) Движение новаторов развивалось неравномерно как в отраслях промышленности, так и на отдельных предприятиях. Во многих местах отстающие участки, цехи тормозили общее движение вперёд. Возникали «узкие места». Так, на некоторых машиностроительных заводах литейные цехи перестали поспевать за металлообрабатывающими, где токари, фрезеровщики, сверловщики применяли скоростные методы. В свою очередь, сборочные цехи не могли «переварить» усилившийся поток деталей, поступающих из механических цехов. Образовались чрезмерно большие заделы, а конечная продукция не всегда возрастала. В угольной промышленности подземный транспорт не успевал вовремя вывозить добытый уголь, чем сдерживалась работа в лавах. В ряде отраслей тяжёлой, а также лёгкой промышленности хозяйственники направляли движение новаторов преимущественно по пути увеличения количества продукции, не уделяя должного внимания повышению её качества, улучшению ассортимента, снижению себестоимости». [15, c. 111, 113]
Ну это поначалу, скажете вы, зато потооом!.. Но спустя год — то же самое:
«…стахановское движение всё ещё развивалось неравномерно. На одних участках стахановцы как бы забегали вперёд, отрываясь от основной массы рабочих. На других производительность труда сильно отставала. Это не позволяло достигать высокого конечного результата. Особенно сложным оказалось положение в угольной промышленности… Несогласованность в работе шахтных служб, различия в уровне механизации процессов добычи и подземной сортировки угля приводили к простоям». [15, c. 152]
В советской экономике всегда крайне остро стоял вопрос качества — известна записка «Сталина» к Орджоникидзе, в которой «вождь» требует «зверски нажимать на качество». И надо сказать, что с самого начала в «стахановском движении» стали активное участие принимать изобретатели и рационализаторы — русский народ смекалист и рукаст, а в движении многие чистые сердца увидели возможность массово внедрить свои усовершенствования. Число поступивших в органы ВОИР рацпредложений и изобретений увеличилось с 7285 в 1935 до 8592 в 1936 — однако средний процент внедрения предложений составил лишь 66% [17, c. 40], а в дальнейшем только снижался (в чём сыграл свою роль и низкий уровень материального и морального стимулирования изобретателей, но также и отсутствие особого энтузиазма со стороны организаторов производства). Более того, наблюдались признаки технологического застоя, а то и деградации: в Донбассе к ноябрю 1936 почти 2/3 всего числа забойщиков работало без разделения труда между забойщиками и крепильщиками, а ведь оное разделение годом ранее было объявлено новаторским достижением стахановщины, ключом к резкому повышению производительности труда, и приказано к внедрению. Там же по плану к 01.01.1937 нужно было перевести на спаренную работу 80% забойщиков. Но к 01.12.1936 спарено работали на отбойном молотке всего 49,5%, а к 01.03.1937 их осталось только 43%. На Орджоникидзевском металлургическом заводе была в 1937 отменена частичная механизация подачи кокса, руды и известняка, на базе которой и развернулось тамошнее движение стахановцев, произошёл обратный переход к ручному труду [9, c. 319, 321]. Сведения о пущенном на самотёк внедрении стахановских методов регулярно появлялись в «Правде» и в 1936, и в 1937-м.
Подавляющее большинство рабочих ничего не выиграло от раздутой вокруг «движения» шумихи. Более того, «стахановцы» из-за заработков оказывались окружены крайне недружелюбной атмосферой, слово «рвачи» было, пожалуй, самым мягким из употреблявшихся в их отношении.
Спад интереса основной массы к движению наблюдался уже с весны 1936-го, массовый характер приняло невыполнение новых норм — особенно в текстильной промышленности, к слову, давшей пропаганде «Мисс СССР» Дуню Виноградову, и, конечно же, в угольной. Интересно, что с нормами не справлялись как раз основные рабочие, тогда как вспомогательные, к примеру, на Уралмаше, частенько перевыполняли их вдвое [9, c. 253]. Тогда, дабы не попортить статистику роста «стахановских рядов», прибегли к проверенному советскому методу манипуляции отчётностью: в данном случае изменили критерии отнесения рабочих к передовикам. Критерии эти, в основном, учитывали степень перевыполнения норм выработки. Так, в среднем машиностроении до апреля 1936 «стахановской производительностью» считалось 130% нормы. В первый период после пересмотра норм стахановцем стали считать всякого, кто выполнял норму на 100%, объединив тем самым стахановцев и ударников в одну учётную группу. С апреля 1937 к передовикам производства стали относить рабочих, выполнявших норму на 110% и выше [18, c. 201]. Если к концу 1935 в рядах стахановцев находилось 3-4% рабочих, то к началу 1938 — уже более 25% всех рабочих.
Так постепенно стахановским движением стали называть соцсоревнование вообще.
Вопрос норм вообще оказался очень скользким. Дело в том, что указания пленума должны были продублировать на отраслевых конференциях, которые прошли в начале 1936-го. Однако на местах, на руководстве производством, сидели не идиоты — там понимали, что провести вздорное решение не получится. Поэтому в одних местах прибегли к паллиативу (новые нормы установили лишь чуть выше прежних), в других «внедряли в жизнь» выборочно и с проволочками, в третьих и вовсе ничего не делали или принимали абсолютно формальные решения без каких-либо цифр и сроков. На ряде конференций процент повышения норм выработки был меньше, чем процент фактического перевыполнения старых норм в конце 1935, — в таких отраслях, как угольная и химическая промышленность, машиностроение, заводы массового производства. Это вызвало сильное недовольство у стахановцев и в центре.
Забавно, правда, что увеличенные нормы уже в 1936-м начали массово заваливать сами стахановцы. На январском 1937-го пленуме Куйбышевского (это Самара) горкома ВКП(б) приводились такие данные за прошедший год: в июне не выполняли новых норм 43% стахановцев городских предприятий, в июле — 50,5%, в августе — 54%, в сентябре — 63% [17, c. 43]. На Яковлевском текстильном комбинате числилось 1.140 «виноградовцев», а годовой план за 11 месяцев 1936-го выполнили лишь на 66%. Архангельский лесопильный завод, давший стране Мусинского, после ремонта и установки нового оборудования стал работать… хуже, чем раньше [9, c. 306, 318].
А которые не заваливали, те бракодельничали: так, на ЗИСе добились звания стахановских бригады Романенко и Якоба, а вскоре выяснилось, что в сданной ими продукции свыше 10% брака. Причём, как выяснилось, брак продукции шёл в основном из-за отвратительной профилактики: 70-80% забракованных деталей — это детали окончательно отделанные, сообщала газета «Машиностроение» в 1937-м [9, c. 21, 329].
Вопреки могущему сложиться впечатлению, движение не заглохло уже в 1936-м, нет. Зато никакого планомерного развития не получилось, шли всплески и рывки, сменявшиеся периодами спадов и откатов. «В новую фазу стахановского движения контрабандным путём ворвался старый, привычный элемент самотёка, сопровождаемого штурмовщиной в острые моменты», — патетически восклицает Ерманский. Он же приводит примерную хронологию тянитолкая на 1936-38: отраслевые конференции по выработке новых норм (весна 1936), чрезвычайный 8-й съезд советов и принятие конституции, начало соревнования металлургических заводов за суточную выплавку 600 тысяч тонн стали, письмо Орджоникидзе в ответ на обращение стахановцев-сталеваров Донбасса (осень 1936); затем спад и колебания с конца 1936 до августа 1937, далее подъём перед 2-й годовщиной стахановского движения (август-сентябрь 1937) и к 20-летию октябрьского переворота (ноябрь), к кампании выборов в верховный совет СС (декабрь), к первой его сессии (январь 1938) и т.д. [9, c. 236] Январь 1938-го объявили «сталинским месяцем стахановских рекордов» (какой «культ личности», что вы!), на заводах Москвы и области стало развиваться движение стахановцев-пятисотенников и тысячников.
Такой вверх-вниз, естественно, лихорадил предприятия. Ворошиловградский паровозный завод за 8 месяцев 1937 имел 11 млн. руб. убытка, вызванного, главным образом, большим процентом брака (и это несмотря на все стахановские мероприятия). За первые 7 месяцев 1937-го Донбасс недодал по плану целых 6 миллионов тонн угля, а затем длительное время отставание от плана составляло 30-40 тысяч тонн в день. На первоклассно оборудованном и укомплектованном персоналом ЗИСе процент невыполняющих нормы колебался в пределах 50-60%. В «сталинский» январь 1938-го отвратительно работали заводы Главхиммаша, заводы Главспецстали вытянули план только на 90-95%. «Многие предприятия» среднего машиностроения «не сумели возглавить борьбу стахановцев»: Ростовский завод, например, выполнил за декаду 4% месячного плана [9, c. 272, 254, 274].
Тем временем, провал «стахановского движения», видевшегося рывком к изменению напряжённого положения в экономике, никак не мог остаться без оргвыводов. И козлов отпущения нашли — ими оказались испытанные, надёжные, а главное — безответные жертвы: руководство предприятий, инженеры и техперсонал. Историк С.П. Рябикин отмечает почти непрерывный долбёж производственной интеллигенции: «В 1935 их обвиняли в консерватизме и застойности, в 1936 – в саботаже, в 1937 им приписывалось вредительство, в 1938 — диверсии и шпионаж» [18, c. 198]. Травлей обеспокоился аж сам Орджоникидзе — летом 1936 он говорил: «Какие там саботажники! Не саботажники, а хорошие люди — наши сыновья, наши братья, наши товарищи, которые целиком и полностью за советскую власть… Не саботаж — это чепуха! — а неумение» [19, c. 23]. Тем не менее, кампания шла неослабно: в 1935-39 были репрессированы шесть директоров Уралмаша, практически все первые директора и большая часть инженеров Сталинградского тракторного завода (то же и на его «смежниках» — заводах «Баррикады» и «Красный октябрь»), а на Магнитке под каток борьбы с «врагами народа» попало большинство инженерно-технического руководства предприятия. У потерявшего же хватку товарища Серго нарастали разногласия с товарищем Кобой (оные разногласия окончились в начале 1937-го, когда товарищ Серго прочёл в утренних газетах о своей безвременной кончине и волей-неволей должен был соответствовать). Одновременно обвиняли и кадровых рабочих — в «пассивности», от которой один шаг до «помощи саботажникам». И, в общем-то, совершенно неудивительны в этой связи такие, например, данные: за первый год «Большого террора», 1937-й, одному только осуждению подверглись 272.157 рабочих и 208.184 служащих (это из почти 787 тысяч человек общего числа осуждённых) [20, c. 207]. В 1940 на Макеевском металлургическом заводе осталось всего 2 дипломированных инженера и 31 техник, на гигантском Магнитогорском комбинате — 8 инженеров и 66 техников. Все остальные дипломированные специалисты были арестованы, и их пришлось заменить практиками [21].
Кстати, массовое выдвиженчество, когда освободившиеся на каждом предприятии десятки и сотни должностей заняли рабочие-передовики и вышедшие из рабочей среды инженеры-практики, относится именно к весне 1937-го. «Что выдвиженцы-командиры воплощают в себе большую степень преданности делу социализма, делу Ленина-Сталина, преданности делу борьбы с вредительством и его последствиями — это само собой разумеется уже по характеру происхождения этой категории командиров» [9, c. 345]. То есть фактически «стахановское движение», провалившись в экономическом смысле, имело весьма положительный для власти итог: смело старый, нелояльный якобы «менеджмент» и сформировало целиком преданную власти руководящую прослойку. Правда, вследствие низкой квалификации новых кадров их сменяемость сразу стала очень интенсивной: так, в 1940-м из 153 начальников крупнейших цехов в металлургической промышленности 75 работали на этой должности менее года [21].
Тем не менее, именно с помощью этих новых выдвиженцев и пошла в конце 30-х политика «принуждения к труду». В ответ на участившиеся в центральной печати требования «ударников социалистического труда» принять «жёсткие меры принуждения и административного воздействия к нарушителям дисциплины и их покровителям» постановлениями ЦК партии и совпра в декабре 1938 вводятся трудовые книжки как средство контроля за перемещением рабочей силы, принимается закон «О мероприятиях по упорядочению трудовой дисциплины…», предусматривающий увольнение работника за 1 день прогула и выселение прогульщиков из предоставленных предприятиями жилищ. В июне 1940, опять же по предложению ударников соцтруда, был принят указ о переходе на 8-часовой рабочий день, семидневную рабочую неделю и запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений — тем самым в стране фактически вводилось крепостное право с возвратом к приписным мануфактурам. Осенью того же года создаётся система государственных трудовых резервов.
Естественно, репрессии дали мало результата в улучшении экономического положения в СС. Конец 30-х ознаменовался стагнацией и кризисом во всей промышленности. Планы второй пятилетки были в целом провалены — выполнение случилось лишь по 10 из 46 важнейших натуральных показателей, по остальным дотянуло лишь до уровня 70-77%, причём если завал «группы Б» предсказуем и не вызывает особого удивления, то в «группе А» не были достигнуты результаты по таким позициям, как производство металла и энергетического обрудования, строительство электростанций, а также — сюрприз-сюрприз! — добыча угля [22, c. 305]. Прискорбными оказались итоги капитальных работ и ввода в действие новых мощностей. А для оборонной промышленности последний год пятилетки вообще оказалася кризисным: в стоимостном выражении общий оборонный заказ был выполнен лишь на 67,8%, а авиазаказ — на 66,6% [11, c. 118]. Ерманский со всей большевицкой прямотою констатировал:
«Как указывает постановление ЦИК и СНК СС от 29 марта 1937 г., данные о перевыполнении наркоматами планов 1936 г. рисуют картину лишь в суммарном, стоимостном выражении. «При перевыполнении производственной программы по промышленности в целом значительно недовыполнили свои годовые планы такие отрасли, как угольная и нефтяная промышленность, цветная металлургия, лесная, льняная и некоторые другие отрасли промышленности. Во многих случаях перевыполнение производственных планов было достигнуто за счёт срыва государственных заданий по удешевлению производства, широкого применения сверхурочных работ и чрезмерных премий, особенно широко практиковавшихся в конце года, за счёт излишних затрат сырья, перерасходов топлива и ухудшения качества продукции»… Итог за весь 1937 г. по тяжёлой промышленности дан в приказе НКТП №20 от 21 января 1938 г. При наличии факта досрочного выполнения второй пятилетки, годовой план 1937 г. по валовой продукции выполнен всего на 88,9%; прирост этой продукции по сравнению с 1936 г. составил 11,4%… Годовой план по углю, чугуну, стали и прокату не был выполнен. Производственные показатели и коэффициенты, как отмечает приказ №20, оказались неудовлетворительными… Себестоимость продукции в 1937 г. не снижена, а, наоборот, повышена. Приказ отмечает большие перерасходы сырья, материалов, топлива, огромный брак продукции, крайне большие простои и частые аварии, «являющиеся результатом не только злого умысла врагов». [9, c. 237-238]
К слову, на уровень производства, намеченный на 1937, СС выбрался только в 50-е.
Столь же незавидное положение сохранялось и далее: «Итоги работы народного хозяйства в первые годы третьей пятилетки… явились острым сигналом неблагополучия в системе производственных отношений» [5, c. 120]. Начала действовать тенденция к снижению производства основных видов промышленной продукции — это даже при том, что планы уже формировались с некоторой умеренностью. В 1939 сократилось по сравнению с 1938-м производство стали, чугуна, проката. Соответственно, производство автомобилей в 1940 по сравнению с 1939-м уменьшилось на 28%, тракторов — на 25% [21]. Но не только условно гражданская продукция сокращалась — то же самое ждало и военку. План 1939 по самолетам и по моторам был выполнен на 84%, план I квартала 1940 выполнен по самолетам на 78,6% и по моторам на 87,4%; а II — на 80,4% и 86,5% соответственно [1]. Провалил план 1939-го наркомат боеприпасов [1, c. 150, 156]. Высокими оставались и показатели брака — на Уралмаше, например, он в 1939-м ниже 45% всей произведённой продукции не опускался.
Значительно обострилась проблема трудовой дисциплины — её показатели неудержимо ползли вниз. Особенно тягостным временем был период продовольственного кризиса, с осени 1939 до весны 1940, однако беспокойство усиливалось и усиливалось уже с 1937-го. Драконовские меры лета 1940-го, несмотря на колоссальные цифры осуждённых (только за полгода 1940 на принудработы было осуждено почти 1,8 миллионов человек и 322 тысяч к тюремному заключению [23, c. 89]), имели весьма ограниченный эффект: потери рабочего времени снизились, однако заметного роста производства добиться не удалось. И даже текучесть «рабсилы» была всего лишь ограничена, но отнюдь не ликвидирована: она упала с 45,2% от среднесписочного числа рабочих в 1939 до 33,6% в 1940 [1, c. 236]. Рабочие явственно не желали трудиться в рабских условиях и фактически забесплатно.
К тому же, нормы всё повышались и повышались. Сначала весной 1937-го, причём опять в ряде случаев процент повышения был ниже фактического процента перевыполнения норм предыдущего года (чёрная металлургия, транспортное машиностроение, Главгормаш), затем в 1939 и 1940 — но теперь уже в полном объёме, так как проводили их в жизнь уже новые начальники из стахановцев, старавшиеся выслужиться перед центром. И выполнение эти норм обеспечивалось за счёт интенсификации труда рабочих и санкций, но уже без особых методов поощрения. Необходимость заигрываний с рабочим классом отпала.
А «стахановское движение»… Оно вроде бы оживилось после «судьбоносных решений» XVIII съезда партии, «в различных отраслях промышленности, прежде всего в чёрной металлургии, развернулось соревнование за звание лучшего предприятия отрасли. Однако соревнование не охватило все сферы промышленности, не были выработаны организационные формы его проведения» [24, c. 209]. Удивляться ли тому, что даже в 1940-м в СС не было ни одного предприятия, целиком работавшего по-стахановски?
Казалось бы, прошли времена заигрывания с рабочими, «материальных стимулов» и прочей пропагандистской шелухи. Однако идея соцсоревнования отнюдь не была сдана в архив — наоборот! 16 июня 1941 принимается постановление ЦК ВКП(б) «О порядке организации Всесоюзного социалистического соревнования по отраслям промышленности». Его воплощением отдельные энтузиасты пытались заняться уже в первые дни войны — на заводах Москвы и Ленинграда некоторые рабочие брали на себя повышенные обязательства по изготовлению продукции. Однако вся оставшаяся часть 1941 оказалась для советской экономики фактически потеряна: успешно развивавшееся наступление вермахта привело к потере значительных промышленно развитых территорий, а эвакуация предприятий проходила в условиях, которым более всего подходит термин «бардак». Падение производства в результате оказалось, понятное дело, фантастическим. Советская мифология утверждала, будто бы уже с начала 1942-го эвакуированные предприятия (а их, напомню, было около 1300) начали массово выпускать продукцию и забарывать Рейх по темпам экономического роста — однако это, как водится, дезинформация. Реально эвакуация и монтаж оборудования были только «завершены в целом» к лету 1942, и, к примеру, в декабре 1941 — феврале 1942, в самый разгар Московской битвы, советская армия переживала самый настоящий снарядный голод. Вплоть до середины 1942 РККА фактически была лишена средств связи (что сыграло не последнюю роль во втором раунде тяжёлых разгромов весны-лета). Аналогичная ситуация сложилась с пороховыми заводами — из 8 было эвакуировано 5, что снизило производство пороховых веществ в 1942-м почти в 2,5 раза [25].
Возможно именно этими прозаическими причинами и объясняются те боевые эпизоды РККА первых лет ВОВ, которые принято описывать фразой «трупами забросали»?
Понятно, что положение критическое, и надо его срочно исправлять. Как только промышленность в целом оказалась готова к началу массового производства оружия, сразу же появилась идея старого доброго соцсоревнования как метода «вовлечения и подстёгивания». Всесоюзное соревнование по отраслям промышленности под лозунгом «Всё для фронта, всё для победы!» развёртывается летом 1942-го. Его зачинателями стали металлисты — не те, которые музыку такую слушают, а рабочие Кузнецкого металлургического комбината. В течение лета ЦК ВКП(б) принял ряд решений по организации соцсоревнований в промышленности, на транспорте, по совхозам, колхозам и МТС, в системе государственных трудовых резервов. И, по официальным данным, уже в течение первого года его проведения советская промышленность где сравнялась, а где и превзошла немецкую по выпуску вооружения.
Сейчас ВОВ — один из немногих сюжетов, которыми коммунисты пытаются гордиться. И гордятся невозбранно, хочется отметить, — правда, не очень понятно, на каком основании. Партийные речёвки в этот период явственно отошли на второй план, усатый вождь стал заигрывать с ненавистными церковниками, «обратился к народному патриотизму», упразднил партначальников в войсках, форма, опять же, ордена имени сами знаете кого и т.д. Но самое главное — ведь экономика-то в этот период была советской только по названию! Судите сами: 01.07.1941 вышло постановление СНК «О расширении прав народных комиссаров СССР в условиях военного времени», согласно которому часть прав, прежде принадлежавших правительству, передавалась на ступень ниже. В том же месяце постановление было распространено на наркомов РСФСР и УССР. Оно использовалось и для расширения прав руководителей крупнейших предприятий: их назначали заместителями наркомов по должности. Чрезвычайно упростилась структура управления: в ней отсутствовали столь характерные для периодов до и после многочисленные промежуточные звенья, наркоматы напрямую решали с предприятиями все вопросы — отсюда высокая оперативность принимаемых решений, минимум бюрократизма и проволочек всех видов. Не говоря уже о том, что чаще всего отношения между главами наркоматов и производственниками строились на взаимном доверии. Наркомы получили право разрешать руководителям предприятий и строек для выполнения планов и заказов по договорам выдавать другим предприятиям материалы из своих ресурсов. Тем самым предприятиям предоставлялись права в сфере, где централизм, необходимость тягостных согласований были наибольшими. Наркоматы могли допускать частичные отступления от проектов и смет строительства, свободно маневрировать трудовыми и финансовыми ресурсами, принимать решения об изменении технологии, организации производства. Отсюда появление широких возможностей для рационализации производства, чем главы предприятий не преминули воспользоваться. «Широко распространились многостаночный метод, совмещение профессий, скоростные технологии производства и строительства».
Так какая же это «советская экономика»? Все её основополагающие черты оказались похерены, на первый план вышли вопросы не экстенсивного развития и варварского прожирания восполнимых и невосполнимых ресурсов, а интенсификации производства, работы на результат. К сожалению, эта мысль в работах постсоветских исследователей не проведена с должной чёткостью — а надо бы.
Соцсоревнование в этот период играло свою традиционную роль. В его рамках рабочее время увеличилось путём уменьшения простоев и прогулов (за них могли отобрать — и отбирали — продуктовые карточки), а также за счёт сверхурочных. Возникли новые формы его: фронтовые бригады, движения двухсотников, трёхсотников, пятисотников и тысячников (по процентам перевыполнения норм), за передовую организацию и технологию производства. Можно ещё добавить соревнование за выполнение производственного задания при сокращенном числе рабочих. Вводилось материальное поощрение за работу: росли зарплаты, премии (доля последних в общей сумме платы инженерно-технических работников увеличилась с 11 до 28%, в зарплате рабочих — с 4.5 до 8%), однако гораздо важнее то, что рабочим, выполняющим и перевыполняющим нормы, предоставлялось дополнительное питание — что в условиях военной голодухи и дороговизны продуктов на колхозных рынках имело колоссальное значение.
Таким образом, увеличения валовых показателей производства удалось добиться в максимально сжатые сроки.
Впрочем, отнюдь не всё обстояло столь шоколадно. Любители покричать о «всенародном энтузиазме» всегда забывают (а то и не знают) о других данных — например, количестве осуждённых за нарушение антирабочего законодательства. А цифры эти очень и очень серьёзные. По указу от 26.12.1941 «Об ответственности рабочих и служащих военной промышленности за самовольный уход с предприятия» (к военке были причислены почти все промышленные отрасли) по 1945-й включительно были осуждены более 900 тысяч человек. По закону от 26.6.1940 в 1942-м почти на 1,3 миллиона работников были наложены штрафы, 297 тысяч наказаны тюремным заключением от 2 до 4 месяцев; в 1943 соответствующие цифры составили 962 тысяч и 160 тысяч, в 1944 — 893 тысяч и 168 тысяч [23, c. 114; 26, c. 27].
Кроме того, надо иметь в виду следующее: экономика страны оказалась переведена на военные рельсы, обусловив максимальное сокращение гражданского производства. Рабочие были прикреплены к предприятиям законодательно (по указу ВС СС «О режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время» от 26.6.1941) со всеми вытекающими: отмена отпусков, обязательные сверхурочные, минимум 11 часов в день при 6-дневной рабочей неделе. А надо отметить, что основную массу рабочих составляли женщины (53%), дети и старики (27%), чьи физические данные, понятное дело, несравнимы с силами мужчин. Условия труда вследствие интенсификации также были исключительно тяжелы. Инициатор движения фронтовых бригад станочников, лауреат сталинской премии Екатерина Барышникова вспоминала: «Выйдешь на улицу после смены — голова кругом идет, хватаешься за что-нибудь, чтобы не упасть…» [27] Понятно, что подобное положение резко подрывало здоровье рабочих. К этому надо добавить исключительно тяжёлые жилищные условия, сложнейшую эпидемиологическую обстановку и вообще трудности с медобслуживанием в городах. Снабжение осуществлялось по карточкам, однако разрушенное сельское хозяйство с задачей производства достаточного количества продукции не справлялось (тем более что миллионы селян были мобилизованы в армию и на работу в промышленность), пайки урезались и ухудшалось качество выдаваемого по ним продовольствия. В результате в 1943-44-м страну (прежде всего, города) охватил самый настоящий голод, унёсший 1,5 миллиона человек (и это без учёта жертв в системе ГУЛага) [28, c. 72-74].
1943-й вообще оказался кризисным годом. С одной стороны, завершилась перестройка технологического процесса, значительно вырос общий объем производства военной продукции — с другой же, чрезмерно интенсивная эксплуатация оборудования, накопление физической усталости рабочих привели к серьёзному увеличению потерь от брака и простоев и выхода оборудования из строя по сравнению с 1942-м (когда, к слову, в производство военной продукции было вовлечено наиболее значительное количество неквалифицированных кадров, не были еще отлажен технологический процесс и организована система контроля за качеством продукции). Общим для всех наркоматов оказалось недовыполнение установленного плана по валовой продукции (по наркомату МВ план был выполнен на 87,7%, по наркомату вооружения и наркомату боеприпасов — на 94%), снижению себестоимости и использования амортизационных отчислений для капитального ремонта [29]. Но как раз в этот период в Союз начинают массово поступать вооружение, оборудование и продукция по «ленд-лизу», что компенсирует потери и недостачи отечественной промышленности. В значительной степени благодаря этому ситуация выправляется и экономика наконец-то забарывает экономику противника.
За окончанием ВОВ, как водится, наступает период «восстановления народного хозяйства» и снова идея соцсоревнования (тогда, напомню, именовавшегося «стахановским движением») возрождается, занимая одно из центральных мест в пропаганде, призывая молодёжь и демобилизованных на трудовые подвиги (по большей части, впрочем, не особо спрашивая). Цитата из советской энциклопедии даёт примерное представление о болевых точках промышленности: «Развёрнуто соцсоревнование по отраслям, движение бригад, участков, цехов, предприятий за улучшение технико-экономических показателей работы, бережное расходование материалов, сырья, топлива, за увеличение выпуска продукции, лучшее использование резервов производства». Впрочем, с переходом на более-менее мирные рельсы возвращаются и командные принципы управления экономикой (и не только), так что о результате вы уже, наверное, догадались.
В авангарде соревнования снова выступали доблестные углекопы. И неудивительно, что именно в угольной промышленности начали вскрываться очередные косяки. 28.02.1948 ЦК ВКП(б) принял постановление «О состоянии партийно-политической работы на угольных шахтах Донбасса», а 06.03. — постановление «О состоянии партийно-политической работы на шахтах Кузбасса». Из них явствовали «некоторые нарушения принципов соревнования» в Донбассе, где «на ряде шахт» социалистические обязательства рабочих готовились по трафарету, в сменах и бригадах не обсуждались. На шахтах обоих угольных бассейнов проводились т.н. «дни повышенной добычи», «штурмовые пятидневки», нарушавшие ритмичную работу шахт (за этими рывками, напомню, следовали периоды резкого ухудшения всех показателей). В Кузбассе обком партии организовал бумажный поток обращений и писем к рабочим от областных и городских организаций и провёл в связи с этим массу митингов. Многомудрый ЦК, пишет уже знакомый нам «Нестор» Гершберг, «потребовал решительно покончить с администрированием, парадностью и другими искривлениями в руководстве соревнованием, осудил вредное увлечение рекордами одиночек в ущерб массовому социалистическому соревнованию» [15, c. 177-178].
До боли знакомые сюжеты, не правда ли? Как будто не было этих 10 лет. Вы можете сказать, что это ничего не доказывает, это вообще частности, подумаешь, может министр угольной промышленности оказался враг, шпион и скрытый масон троцкистских убеждений. Но эти проблемы были присущи всему стахановскому соревнованию, участвовать в котором загоняли целыми отраслями (например, по состоянию на 1949 в стахдвижении на желдортранспорте участвовало 90% всех железнодорожников). Причём оно не менялось годами. Вот обширная цитата из постановления ЦК ВКП(б) «О социалистическом соревновании в промышленности и сельском хозяйстве», датированного 04.01.1952:
ЦК отмечает, что в организации социалистического соревнования в промышленности, на строительстве, транспорте, в МТС, колхозах и совхозах имеют место существенные недостатки. Социалистическое соревнование на некоторых предприятиях и в колхозах всё ещё направлено главным образом на достижение количественных результатов, без достаточной борьбы за высокие качественные показатели работы. Многие предприятия перевыполняют планы в ущерб качеству продукции, за счёт невыполнения заданий правительства по ассортименту и номенклатуре изделий, перерасходов сырья, топлива, электроэнергии, допуская большие потери от брака и отходов.
Руководители некоторых министерств, ведомств, предприятий и профсоюзных организаций не уделяют достаточного внимания развёртыванию социалистического соревнования, свыклись с таким положением, когда отдельные предприятия систематически не выполняют производственных планов и не принимают решительных мер к подтягиванию отстающих предприятий до уровня передовых.
Существовавшие до последнего времени условия Всесоюзного социалистического соревнования за выполнение и перевыполнение плана послевоенной пятилетки уже не отражают в ряде отраслей промышленности новых задач и новых требований, особенно в отношении повышения качества и снижения стоимости продукции и стоимости строительства, экономии сырья, материалов, топлива, электроэнергии.
В работе ВЦСПС, центральных комитетов профсоюзов, областных, краевых и республиканских советов профсоюзов по руководству социалистическим соревнованием в промышленности, на транспорте и в сельском хозяйстве имеют место крупные недостатки. Президиум и секретариат ВЦСПС, центральные комитеты профсоюзов редко обсуждают вопросы организации соревнования, проходят мимо серьёзных ошибок и извращений в этом деле.
Принятие социалистических обязательств и подведение итогов соревнования на многих предприятиях проводится с запозданием, формально, без обсуждения на рабочих собраниях, вручение переходящих красных знамён предприятиям — победителям в соревновании производится несвоевременно. В результате этого обязательства по соревнованию, принятые рабочими, часто не отражают поставленных перед данным предприятием, цехом, участком производственных задач, требований в области повышения качества продукции, экономии сырья и материалов; иногда берутся заниженные обязательства, не соответствующие достигнутому уровню производительности труда и выполнения норм выработки, слабо обобщается и распространяется опыт передовых предприятий в промышленности, на строительстве, транспорте и сельском хозяйстве.
Эти недостатки являются следствием того, что партийные, профсоюзные и хозяйственные органы не всегда учитывают изменения, происшедшие в народном хозяйстве страны за последние годы и состоящие, прежде всего, в том, что промышленность, транспорт и сельское хозяйство серьёзно обогатились новейшей техникой, значительно пополнились высококвалифицированными кадрами рабочих и специалистов. [30, c. 251]
То есть, как видно, сочная по мнению несведущих «сталинская» экономика консервировала отсталые, архаичные формы развития, а также создавала благоприятнейшие условия для показухи.
Постепенно тема стахдвижения сходит со страниц газет. По мнению некоторых исследователей, середина 50-х (годы эдак 1954-1959-й) была едва ли не лучшим периодом в развитии СС [31]. Впрочем, трудности с планированием оказались весьма красноречивыми: очередной пятилетний план был утверждён в 1956-м, однако уже на следующий год его похерили, не заменив другим документом. А в 1958-м в советском экономическом лексиконе появился диковинный термин «семилетка» — это, понятное дело, план развития экономики на 7 годов (до 1965-го). Инициатором его принятия выступил никто иной как дорогой Никита Сергеевич, окрылённый кажущимся триумфом плановой экономики (тогда даже сами американцы считали, что советы вот-вот их заборят — впрочем, традиция посыпания головы пеплом от чтения официальных совреляций на Западе уходит ещё в 1930-е и продлится вплоть до конца 80-х).
Но уже в 1959-м появляются первые признаки экономического неблагополучия, падения темпов развития. И тогда руководство решает снова прибегнуть к массовому вздутию народного энтузиазма. О «стахановском движении» начинают вспоминать, но лишь как о «славном предшественнике» (Никита Сергеевич явно не хотел пользоваться наработками Иосифа Виссарионовича). Рождается «движение за коммунистическое отношение к труду». Вообще, период второй половины 50-х и начала 60-х — это такой взрыв пропагандистских камланий о скором построении, наконец-то-таки, комобщества, возвращении к практикам «чистого ленинизма» и т.п.
Инициатором движения выступила комсомольско-молодёжная бригада роликового цеха депо Москва-Сортировочная (где в 1919 состоялся первый комсубботник — видимо, комсорг с подачи вышестоящих т-щей решил инициировать возрождение славной традиции и тем обеспечить себе карьерное продвижение). В октябре 1958 сначала на собрании коммунистов и комсы, а затем — на общем собрании коллектива цеха было решено принять соцобязательства нового характера, включающие, помимо перевыполнения промфинплана, всеобщую учебу и воспитание коммунистической сознательности. Соревнующиеся провозгласили своим девизом: «Учиться работать и жить по-коммунистически».
Конечно же, новому соцсоревнованию нужны и новые маяки, показывающие, что же это такое — работа и жизнь «по-коммунистически». Однако на имена, которые сохранила бы история, этот виток развития оказался удивительно скуден — реально запомнилась лишь т-щ Гаганова. Эта доблестная женщина совершила удивительный поступок: будучи передовиком производства на прядильной фабрике Вышневолоцкого хлопчатобумажного комбината, решила перейти на плохо работающие участки. «В 1958-62 Г. работала в трёх отстающих бригадах, которые под её руководством завоевали звание бригады коммунистического труда» [32]. «Не ради корысти» — так назвала Валентина Ивановна свой первый эпистолярный опыт, книгу 1959-го. Естественно, её действие оказалось широко разрекламировано и даже перенято «многими рабочими СС» — на 01.07.1960 по стране в отстающие бригады перешло более 40 тысяч передовиков производства [33]. Правда, имён этих рабочих вот как-то не встречается сейчас. Сама же Гаганова оказалась обласкана Хрущёвым — стала героем соцтруда, депутатом Верхсовета Союза, членом ЦК КПСС, награждена орденом Ленина и медалями. «А сделать так, чтобы люди начали хорошо работать, довольно просто. Я умела найти подход к людям. Никогда не кричала ни на кого прилюдно. Это один на один так отфигачу — мало не покажется! А на собраниях на личности не переходила. От унижения люди лучше работать не будут!», — вспоминает она сейчас [34].
«Ученые и экономисты-производственники подсчитали, что участники движения в два-два с половиной раза больше выполняют бесплатной работы, чем работники, не участвующие в нем», — пишут ностальгирующие профсоюзники сейчас [35, с. 18]. Здесь, видимо, и кроется причина мощной поддержки «новой формы социалистического соревнования» в верхах и его широкого распространения. «Конечно, было и материальное вознаграждение. Не только звонкой монетой, но и другими благами. Внеочередной путевкой, к примеру. Или повышенной пенсией. Ускоренным получением квартиры. Только все это не афишировалось, оставалось «за кадром». Считалось, что человек работает не за деньги, а за идею» [36].
«Патриотические движение бригад и ударников коммунистического труда» получило оформление на первом Всесоюзном совещании передовиков соревнования за звание бригад и ударником коммунистического труда в мае 1960. На ём рапортовали, что «более 5 миллионов рабочих, служащих и колхозников, свыше 4 тысяч бригад, участков, смен и цехов участвовали в соревновании… более 100 тысяч рабочих удостоены звания ударников коммунистического труда». Однако, отмечает Ежегодник БСЭ, «вместе с тем в ряде отраслей народного хозяйства и экономических районов это движение ещё не получило широкого развития. Дальнейшее развитие… сдерживалось из-за недостатков в организации производства, обеспечении материалами и др. На многих предприятиях была плохо поставлена гласность соревнования, проверка исполнения взятых обязательств, распространение опыта передовиков» [37]. Как всегда, соревнование ограничилось добывающей промышленностью и теми отраслями, где возможно было наращивание валовых производственных показателей без особого внимания к качеству. Исследовав работу предприятий черной металлургии Горьковской области во второй половине 50-х и первой половине 60-х, Б.Л. Гинзбург пишет: «Социалистическое соревнование и движение за коммунистическое отношение к труду получили большое развитие. Но необходимо отметить, что большая текучесть кадров и значительное число случаев нарушения трудовой дисциплины позволяет усомниться в том, что при проведении соревнования и подведении его итогов обходилось без преувеличения реальных достижений» [38, с. 20]. Эту догадку подтверждают и несколько принятых в начале 60-х на самом высоком уровне актов об ответственности за приписки и искажение отчётности.
Вообще, чем хороши позднехрущёвские пресса и официальные материалы — так это не токмо многочисленными лулзами о дорогом Никите Сергеевиче, но и некоторым ослаблением цензуры («утерей бдительности», если хотите). И прочитать можно порой такие вещи, что непонятно в свете сложившегося ныне стереотипа - как же такое могло попасть на страницы «Правды», «Известий» и т.д. То есть отец гласности, пусть и в весьма ограниченных размерах, — как раз распроклятый масоно-троцкист Хрущёв.
Газеты тех лет полнились всё новыми и новыми инициативами, мелькали фамилии передовиков комтруда (сразу после этого забывавшиеся), в апреле 1963 состоялось второе Всесоюзное совещание передовиков комтруда (при Джугашвили случилось только одно Всесоюзное стахановское совещание, так что здесь «Микита» уделал своего врага). Однако экономике они не мешали — показатели всё ухудшались и ухудшались. Если темпы роста промышленности за 1956-60 составили 64,3%, то за 1961-65 — лишь 51% [39], прирост национального дохода в 50-е составлял 10,2%, а в первой половине 60-х — уже 6,5%, темпы роста производительности труда упали с 8 до 6% за тот же период [40, с. 140].
Хрущёв суетливо реформировал управление «народным хозяйством»: создавал совнархозы, экономические районы, делил парторганы на местах на промышленные и сельскохозяйственные, но всё без толку. С ударниками 60-х же случилось то же самое, что и со стахановцами середины 30-х — их запрягли по полной программе, заставив выполнять кучу задач, напрямую не связанных с производством: тут и «советы новаторов», и «повышение квалификации», и шефская работа в колхозах и школах, и «активное участие в народных дружинах охраны порядка»… Сами понимаете, при такой «общественной нагрузке» проблематично разрывать шаблоны, выдавая всякий раз десятки и сотни процентов сверх плана. В общем пропагандный треск ещё стоял, но реальных результатов «коммунистический труд» уже не давал.
И в 1965-м в Союзе новыми руководителями той страны начинает проводиться экономическая реформа (причём это самое что ни на есть официальное название). Именно она сыграла главную роль в том, что 8-я пятилетка (1966-1970) может считаться едва ли не самой удачной в истории СС прежде всего по экономическим показателям. Национальный доход вырос за этот период на 40%, производительность труда увеличилась на 37%, темпы роста объёма производства составляли в среднем 5,6% в год [41, с. 702]. Однако всё так же сохраняется соцсоревнование — видимо, решили, что натиск с двух сторон приведёт к более высокому показателю. Разве что теперь оно стало называться «экономическим соревнованием». Отличительной особенностью же позднего этапа оказывается то, что соревнование фактически сводится к кампании по получению «высоких производственных показателей» к какой-либо «знаменательной» советской дате — а последних на правление нашего Брежнего пришлось ох как много. Так, в 1967 на Урале широко развернулось «корчагинское движение» (в честь островского лесовала Павки, очевидно), соревнование за звание бригад имени 50-летия ВЛКСМ. По стране пошли трудовые инициативы и почины «достойной встречи» 20-й (а затем и 30-й, и 40-й) годовщины победы в ВОВ, 50-летия (60-летия) октябрьского переворота, 100-летия со дня рождения старика Крупского, 50-летия образования СС, партсъездов, годовщин образования «социалистических республик» (причём эти почины вынуждены были подхватывать рабочие предприятий других республик — в доказательство «нерушимой дружбы»). В 1971 на «гагановском» Вышневолоцком хлопчатобумажном комбинате молодежь и кадровые рабочие выступили за достижение каждым молодым тружеником уровня производительности труда передовиков. Со второй половины 70-х пошли почины выполнить пятидневное задание за четыре дня, разработать и реализовать встречные планы под лозунгом «Даешь комсомольский встречный!», трудиться в год 30-летия победы под девизом «За себя и за того парня», создать и распространить опыт работы сквозных бригад качества, претворить в жизнь девиз «XXVI съезду КПСС — 26 ударных недель!», начать массовое движение «Одиннадцатой пятилетке — ударный труд, знания, инициативу и творчество молодых!», трудовое патриотическое движение «60-летию образования СССР — 60 ударных трудовых недель!»
Появлялись всевозможные инициативы якобы из низов: «рабочая эстафета» (организуемая на основе договоров о содружестве всех коллективов, участвующих в возведении какого-нибудь объекта под всякими прикольными девизами: «Работать без отстающих», «Пятилетнее задание бригады — меньшим составом», «За экономию материалов и энергетических ресурсов» и др.), «щекинский метод» [42], комплексные творческие бригады (в состав которых входят конструкторы, технологи, рабочие-новаторы и передовики соревнования), метод бригадного подряда [43], широко рекламировались бригады Злобина, Серикова, Потапова… Многие почины зачинались в Москве — так, в 1976-м там в коллективе Кольцевой линии метрополитена зародилось соревнование под честным девизом: «100-процентному выполнению графика движения поездов — рабочую гарантию». 10-я пятилетка (1976-80) была официально провозглашена «пятилеткой эффективности и качества», что отразилось на удивительных названиях форм соревнования: «Лучший по профессии», «Лучший участок или установка, цех, завод, объединение…», «Ни одного отстающего рядом», «За экономию сырья и материалов», «За сдачу продукции с первого предъявления», «Экономия и качество на каждом рабочем месте», «Пятилетке эффективности и качества — энтузиазм и творчество молодых» и т.д.
Формирование единого экономического пространства стран соцлагеря в начале 70-х тоже оказало влияние на движение: стали заключаться договора о социалистическом соревновании между родственными предприятиями. Такие договоры заключались между металлургическим заводом «Красный Октябрь» и Витковицким металлургическим комбинатом (ЧССР), Волгоградским политехническим и Остравским горнометаллургическим институтами — это среди десятков прочих, чисто как примеры.
Что же представляли собою все эти соревновательные придумки? «Смысл шумихи, поднимавшейся вокруг всевозможных «починов» и «методов» состоял в одном: навязать рабочим более высокие нормы, но в завуалированной форме, чтобы они не выглядели как плод фантазии чиновников из номенклатурных кабинетов», считают карельские историки [44]. «Несмотря на различие названий, суть всех починов коллективной формы организации труда при советской власти, сводилась к одной форме — особым соглашением оговаривались сроки и суммы оплаты определенного объема работ, все другие необходимые производственные условия, и государство брало на себя обязательство соблюдать договор подряда, не вмешиваясь в организацию труда и распределение фонда оплаты труда внутри подрядного коллектива, и не снижая установленные размеры оплаты труда. Однако торжественное обещание государства не урезать размер оплаты труда при повышении выработки как всегда оставалось на бумаге. Как только подрядный коллектив выходил на повышенную производительность, государство снижало размер оплаты труда до установленного уровня средней заработной платы. Естественно, люди начинали уходить из таких формирований и почин благополучно умирал» [45].
Что имели со своим достижений передовики-ударники? Рассчитывать они могли на стандартный набор почестей: фотку на «доску почёта», статью в заводской многотиражке, почётное звание со значком на лацкан пинжака, медаль или орден, а особо отличившимся — даже звезду героя соцтруда, на право подписать рапорты съездам партии и комсомола, быть сфотографированным у Знамени победы, на крейсере «Аврора». Опять-таки переходящие знамёна и пр. шняга. Ну плюс можно было себе квартиру выбить, машину… Однако не надо думать, будто герои и лауреаты сплошь представляли собою «передовой отряд рабочего класса» и отличались высокими личными качествами: «Трудовая этика должна согласовываться с этикой бытовой, житейской. Ведь как ещё подчас случается: на производстве человек перевыполняет нормы, числится в передовиках, а выйдет за проходную — глядишь, и к бутылке прикладывается, и о нормах поведения забывает, от него страдают близкие и соседи» [46]. Наблюдалось откровенное падение интереса работников к соревнованию: «Даже изрядно препарированные социологические исследования творческой активности ИТР показывали, что, хотя личные творческие планы под нажимом администрации и парторганизаций принимает 60-80% специалистов, лишь 14-20% их полностью выполняло» [47]. В основной же массе рабочих к ударникам очередного призыва отношение было либо ироническим, либо и вовсе негативным. Отражая эти настроения, Владимир Высоцкий в 1967-м сочинил песню «Случай на шахте №9».
Трудности не укрывались от зоркого ока «ленинского ЦК» — в августе 1971 принимается постановление «О дальнейшем улучшении организации социалистического соревнования». Из него мы узнаём, что:
Многие партийные и профсоюзные органы глубоко не вникают в содержание социалистического соревнования, не учитывают возросшие требования к нему, выдвигаемые современным этапом развития экономики, и прежде всего научно-техническим прогрессом во всех отраслях народного хозяйства. Усилия соревнующихся недостаточно нацеливаются на решение задач ускорения темпов роста производительности труда, создания и освоения новой техники, новых видов продукции, улучшения её качества, внедрения научной организации труда, на своевременное выполнение кооперированных поставок, укрепление трудовой и общественной дисциплины, достижение намеченных объёмов производства без увеличения численности работающих.
На ряде предприятий промышленности, строительства и транспорта соревнование слабо направляется на выявление и более полное использование резервов производства. На предприятиях и в организациях непроизводственной сферы соревнование ещё не стало действенным средством повышения качества и культуры обслуживания трудящихся.
Некоторые партийные, профсоюзные и комсомольские организации, советские и хозяйственные органы недооценивают социальную и воспитательную роль социалистического соревнования, его значения в развитии инициативы, привлечении трудящихся к управлению производством, повышении их сознательности. Недостаточно применяется практика заключения взаимных договоров на соревнование между коллективами предприятий, колхозов, цехов, бригад, между отдельными рабочими, колхозниками. Допускаются нарушения демократических основ соревнования. Имеются случаи, когда партийные, профсоюзные и хозяйственные руководители не привлекают широкие массы рабочих, колхозников, служащих к разработке условий соревнования и социалистических обязательств коллективов, проверке их выполнения и подведению итогов. Вопросы организации соревнования редко обсуждаются на рабочих и колхозных собраниях.
Существенные недостатки допускаются в поощрении участников соревнования. Использование фондов материального стимулирования на некоторых предприятиях не увязано в нужной мере с условиями и результатами соревнования. Премии по итогам соревнования нередко выдаются без достаточного учёта действительного трудового вклада коллектива или отдельного работника. Имеет место недооценка моральных стимулов к труду, не всегда последовательно применяется и правильно используется существующая система морального поощрения. Зачастую не обеспечивается должное сочетание материального поощрения с моральным. Вручение переходящих красных знамён, почётных грамот и премий, занесение победителей в книги и на доски почёта проводится порой формально, без должной гласности. Во многих коллективах ослабла требовательность при подтверждении и присвоении званий коллективов и ударников коммунистического труда.
ЦК КПСС отмечает серьёзные недостатки в практике изучения и распространения передового опыта. Прогрессивные методы организации производства и труда во многих случаях длительное время не выходят за рамки предприятия, не учитываются при разработке и утверждении планов.
В то же время новые почины нередко рекомендуются для распространения без учёта экономической целесообразности и конкретных местных условий. Некоторые министерства и ведомства, центральные комитеты и советы профсоюзов не организуют должным образом изучение и распространение опыта лучших коллективов и отдельных рабочих, слабо требуют от руководителей предприятий настойчивого внедрения достижений передовиков.
Недостаточно разрабатываются теоретические проблемы социалистического соревнования, мало освещается практический опыт его организации в литературе и периодической печати, кино, по радио и телевидению, а также на ВДНХ СС и выставках достижений народного хозяйства в республиках, краях и областях [48, c. 138].
Характеристика исчерпывающая, более того, по единодушному мнению всех исследователей, и в последующие 14 лет ничего не изменилось — ну, разве что ухудшилось. Причём — пропорционально развалу экономики. Если по официальным данным прирост производительности труда в 1966-70 составил 6,8%, то в 1976-80 — 3,3%, а в 1981-85 — 2,7%. Темпы прироста национального дохода с 1966 по 1985 упали с 41 до 17% [49, с. 15]. По большинству показателей экономического развития 9-11-я пятилетки оказались провалены. То есть, как мы видим, соцсоревнование как суррогат «чуждой» капиталистической конкуренции себя не оправдало.
1985-й стал годом 50-летия стахановщины, посему огромное внимание оказалось уделено анализу его развития за отчётный период. Дежурно подчёркивая «огромный вклад в развитие социалистической экономики», официальные аналисты приводили множественные факторы, из-за которых «соревнование далеко не всегда приносит отдачу»: бумаготворчество и формализм, вообще бюрократические препоны, надуманность многих видов соревнования и починов, отсутствие связи с НТП и инденсификацией производства, торможение внедрений рацпредложений, уравниловка и отсутствие мер по повышению престижа передовиков, ну и, конечно, старые добрые приёмы: штурмовщина, сверхурочные работы и «чёрные субботы», создание тепличных условий передовикам… «Возникла настоятельная необходимость в пересмотре многих сторон содержания и организации соревнования, пора отказаться от устаревших подходов и методов, пересмотреть практику», — заключали авторы [11, c. 9, 22, 33, 55].
Но спохватились поздно — никто уже особого желания трудиться без внятного результата не испытывал. Статьи да книжки о соцсоревновании, стахановском движении и пр. ещё выходили, но сам предмет рассмотрения уже утратил свое значение прежде всего в глазах тех, на кого был направлен. И, как финальный аккорд, постановлением президиума ВЦСПС от 17.12.1987 были отменены документы, регламентирующие организацию соцсоревнования.
Так оно, не оказав особенного влияния на развитие экономики СССР, зато позволив парторганам вдоволь поэксплуатировать народ ради всевозможных эфемерных целей, сдулось, забытое большинством ещё «прижизненно». И остаётся ностальгирующим т-щам сегодня писать что-то вроде этого: «Свою задачу движение «За коммунистическое отношение к труду» не выполнило. Идеализм не выдержал борьбы с реальностью, воспитать «нового человека» не получилось. Возможно, потому, что многие участники движения были не совсем искренними? И в конце концов им надоело вслух произносить идейные лозунги о великом труде на благо страны и думать при этом о прибавке к зарплате? И все знают, чем это закончилось» [36].
________________________________
Примечания:
1. Мухин М.Ю. Авиапромышленность СССР в 1921-1941 гг. М., 2006.
2. Овсянников В.А. Движение ударных бригад за сознательное отношение к труду в годы коллективизации // Вестник Волжского университета им. В.Н. Татищева. Вып. 1. Серия «История». Тольятти, 1999.
3. Соколов В.И., Соколов Д.В. Кровь и пот строителей социализма в СССР. 30-е годы ХХ века. 2007.
4. Роговин В.З. Власть и оппозиции. Гл. XXIX: Неравенство, привилегии и роскошь. М., 1993.
5. Опёнкин Л.А. Сила, не ставшая революционной (Исторический опыт разработки КПСС политики в сфере научно-технического прогресса 1917-1982), Ростов-на-Дону, 1991.
6. Роговин В.З. Власть и оппозиции. Гл. XLVII: Итоги первой пятилетки. М., 1993.
7. Овсянников В.А. Хозрасчётная бригада и дисциплина труда // Вестник Волжского университета им. В.Н. Татищева. Вып. 1. Серия «История». Тольятти, 1999.
8. Гаврилов В. Миф советского Донбасса // Общественно-политическая газета ХХI век. 2003.
9. Ерманский О.А. Стахановское движение и стахановские методы. М., 1940.
10. Kостиков B.В. Блеск и нищета номенклатуры. М., 1989.
11. Стахановское движение: опыт и перспективы (К 50-летию стахановского движения). Научные труды. М., 1987.
12. Постников С.П., Фельдман М.А. Социокультурный облик промышленных рабочих России в 1900-1941 гг. М., 2009.
13. Вопросы истории. 1985. №8.
14. Человек-молоток. Стаханова вернул из карагандинской «ссылки» сам Сталин (страницы истории)
15. Гершберг С.Р. Стаханов и стахановцы. Изд. 2-е. м., 1985.
16. http://users.livejournal.com/_devol_/159738.html
17. Горбунцов А.А. Развитие стахановского движения в промышленности Среднего Поволжья: успехи и трудности // XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего. Межвузовский сборник научных трудов. Пенза, 2000.
18. Рябикин С.П. Экономической и политическое содержание стахановского движения (1935-38) // Учёные записки Санкт-Петербургского им. В.Б. Бобкова филиала Российской таможенной академии. 1997, №2.
19. Константинов С. Двойное забвение Алексея Стаханова // Деловая жизнь. 2001. №7-8.
20. Власть и общество в СССР: Политика репрессий (20-40-е гг.). Сб. ст. М., 1999.
21. Роговин В.З. Мировая революция и мировая война. М., 1998.
22. Кацва Л.А. История России. Советский период 1917-1941. М., 2002.
23. Иванов Ю.М. В сталинском «раю». М., 2005.
24. Коммунистическая партия Советского союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 7. М., 1985.
25. http://users.livejournal.com/_devol_/159772.html
26. Соколов А.К. Влияние войны на социально-трудовые отношения на советских предприятиях // Россия в ХХ в. Война 1941-45 гг. Современные подходы. М., 2005.
27. Лацис О. Поклонимся и поучимся // Известия. 1985. 30 марта.
28. Зима В.Ф. Менталитет народов России в войне 1941-45 гг. // Россия в ХХ в. Война 1941-45 гг. Современные подходы. М., 2005.
29. Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920-50-е гг.: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996.
30. Коммунистическая партия Советского союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 8. М., 1985.
31. Ханин Г.И. Десятилетие триумфа советской экономики: Годы пятидесятые // Свободная мысль-ХХI. 2002. №5.
32. В.И. Гаганова
33. Движение за коммунистическое отношение к труду // Энциклопедический справочник «Тверская область»
34. Валентина Гаганова: Хрущёв и Горбачёв были проще меня! // Караван + Я.
35. Смольков В.Г., Дрёмов Г.Г. Возродится ли в России соревнование? // Труд и социальные отношения. 2004. №3.
36. 50 лет назад началось движение «За коммунистическое отношение к труду». Вспомним былые времена // Вечерняя Москва. 2008. 10 октября.
37. Ежегодник Большой советской энциклопедии. М., 1961.
38. Гинзбург Б.Л. Чёрная металлургия Горьковской области в 1957-65 гг.: исторический опыт и уроки. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Чебоксары, 2008.
39. Данилов А.А. История России. Учебное пособие для абитуриентов и старшеклассников. М., 2004.
40. История России. Курс лекций. Ч. III: ХХ век. Выбор моделей общественного развития. М., 1994.
41. История России IX-XX вв. Учебник. М., 2002.
42. http://k0msomolec.livejournal.com/11909.html
43. http://dic.academic.ru/dic.nsf/econ_dict/3714
44. Условия и организация труда в промышленности и строительстве // История Карелии. Нарастание кризиса в обществе (1971-1991).
45. Очерк производственных отношений социализма
46. Советская милиция. 1979. №4.
47. Шепетько В.Ф. Формирование творческой активности инженеров. Вильнюс, 1988.
48. Коммунистическая партия Советского союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 12. М., 1985.
49. Вознесенский Л.А. Истины ради... М., 2004.
50.
51. Как Стаханов кливаж нашел. И как потерял его // Европа-Центр. 2007. №3.
52. Забойная жизнь Стаханова: от шахты до психиатрической лечебницы
Комментарии
Ниасилил. Многа букоф.
Столько слов про давно мумифицировавшийся труп.
То ли дело теперешние тимбилдинги - вот это жара!
Трупом является только практическое воплощение.
А вот теория, по которой его выращивали, и до сих пор живее всех живых, по крайней мере судя по заявлениям многочисленных марксистов, ленинистов, сталинистов и засоветчиков.
И все эти люди постоянно подбивают нас снова пытаться вырастить светлое будущее на основе теории, авось говорят на этот раз получится. А некоторые и прямо угрожают что типа даже вообще нас спрашивать не будут. Вот в связи с этим и возникает вопрос о возможности избежать косяков, зверства и маразма, которые снова завершатся трупом.
И дело вовсе не в том что кто-то против или чей-то холуй. Ну кто же в здравом уме будет против свободы, равенства, братства, справедливости, изобилия всего и отсутствия эксплуатации?!
Но возможно ли это на практике? Не является ли мечтаемый сферический конь в вакууме принципиально недостижимой абстракцией? Не обречены ли навечно любые попытки его достичь оборачиваться косяками, маразмом, разрухой, междоусобной войной и зверствами?
Судя по тому что в этом стремлении куда ни плюнь как оттуда всякий раз сразу начинают фонтанировать нескончаемые абсолютно непредвиденные проблемы и в результате всё оборачивается совсем наоборот - это очень серьёзно.
И хуже всего что нет оснований верить в окончательное достижение победы, то есть чтобы достигли чего-то и это уже навсегда. Потому что одни люди умирают, другие рождаются в других условиях. И рождаются ничего не знающими, не умеющими, не верующими, да и часто желающими выпендриться. В результате всего 1-2-3 поколения и уже мало кто помнит, а тем более осознаёт, кто здесь на ком стоял, почему это хорошо а то плохо, и вообще зачем так надо а так не надо...
А кому нужно гнаться за недосягаемой морковкой?
Периодически сталкиваюсь со "стахановским наследием". как только заходит разговор с высоким начальством за выработку рабочих, по типу " а вот у них( наших конкурентов) один рабочий за смену делает воооот сколько,и выход у них огого какой! а почему наши так не могут? Недавно представился случай сравнить - нужно было переработать большой объем в короткий срок. Пригласили на помощь рабочих из конкурирующей фирмы. Все честь по чести - у них "своя бригада", отдельный учет и тд., у наших "своя кухня". Эксперимент в чистом виде. Разброс показателей у обеих бригад в пределах погрешности (доли%), но "пришлая бригада оказалась полубригадой"- и не могла делать операций следующего передела. И если их выработку производства разделить на число работников, то реальная выработка на чел. оказывается еще меньше.
Либеральная агитка, написанная на иностранные гранты!
А как вам этот пассаж: Однако вся оставшаяся часть 1941 оказалась для советской экономики фактически потеряна: успешно развивавшееся наступление вермахта привело к потере значительных промышленно развитых территорий, а эвакуация предприятий проходила в условиях, которым более всего подходит термин «бардак».
Автор фантастический дурак, и не имеет никакого представления об организации производства, особенно в такой ситуации.
Ну, а это вообще полный пипец:
И я уже не говорю о том, что некоторые абзацы, скопипащенные из разных источников прямо противоречат один другому.
Короче - КГАМ.