Беседа Алексея Чадаева и Александра Любимова о КЦПН, Дроннице, Медиа-Дроннице и многом другом. Есть видео 40 минут, есть тайм-коды и есть отекстовка.

Очень интересная и значимая беседа, ИМХО.

Интервью Алексея Чадаева с Александром Любимовым

Медиа-ДронницаFebruary 22, 2023

Движение волонтёров КЦПН началось с помощи ополчению юго-востока Украины в 2014 году

Чадаев: Александр Любимов - соорганизатор и, наверное, ключевой организатор всех Дронниц, включая Медиа-Дронницу, которую мы сейчас готовим. Но сейчас хотел бы поговорить с Александром в двух качествах, а именно, в качестве организатора и одного из идеологов большого проекта «Дронница», и потенциального ведущего секции «Волонтёры», про то, что связано с непосредственной повседневной деятельностью Александра. То, чем он занимается, в отличие от нас, уже девятый год - этоКоординационный центр помощи Новороссии. Давай начнём как раз с него. То есть с того, как КЦПН возник, что произошло тогда, по какому принципу собралась тогда команда и как происходило становление КЦПН?

Любимов: Все началось 10 мая 2014 года с поста в Живом Журнале, который сделал Алеша Марков, впоследствии позывной Добрый. По сути дела, пост был про то, что давайте поможем ополчению. Тогда еще употреблялось слово юго-восток Украины. И Леша, в частности, в том посту как бы призвал о помощи тех, кто вообще разбирается в индустрии, какой-то около такой оружейной, охотничьей и т.д. помощи. Я раздобыл его телефон и на следующий день ему позвонил и уже первый груз мы готовили вместе. Нас было по большому счету четверо - Леша, я, Петр Аркадьевич Бирюков и моя жена. Аркадьич потом стало позывной его.

Ничего не было, это был просто сбор груза. Мы просто собрали кучу денег, закупили там пятьдесят бронежилетов, пятьдесят касок и еще кучу всего, и это всё отправили. И внезапно мы поняли, что это не разовая акция, потому что деньги продолжали приходить, люди продолжали нам звонить и с той стороны, и с этой. Ну и, соответственно, второй груз, третий. И тут пришла пора как-то себя назвать, придумать способы управления хотя бы внутри. Я точно помню, что КЦПН в виде издевательства над нашими противниками, как некое созвучие с «кацапами», придумывал Леша, а мы с ним согласились. И по сию пору мы так и живем. Дальше был весь 2014 год. По сути, мы днями и ночами бегали для того, чтобы чего-то сделать, каждый вечер по скайпу совещания с какими-то задачами, новыми контактами, новыми людьми, новыми возможностями. Тогда мы просто отправляли груз, а в какой-то момент задумались, что нам нужно что-то большее. Мы сформировали свое подразделение, которое туда поехало, его возглавил Аркадьевич. Его комиссаром был «Добрый».Официальное название - «Добровольческий коммунистический отряд», они туда поехали в составе бригады. Аркадьевич стал заместителем Мозгового, Леша Марков стал зам. по тылу. А мы остались здесь и как можно больше их питали какими-то материальными средствами, потому что, естественно, когда они оказались там, необходимость стала еще более насущной куда-то что-то отправлять. Потом эти отправки разных грузов превратились в то, что я сформулировал для себя так: что народные деньги должны превращаться в уничтоженных врагов с как можно большим КПД, если угодно. Что мы должны не просто покупать ботинки, бронежилеты, каски– мы должны содействовать нашей победе. И мы продолжаем это делать и сейчас. А за девять лет много воды утекло, мы делали много вещей.

 

КЦПН создал свой первый отряд

Чадаев: Давай поподробнее про эти девять лет, т.е. пройденный путь. Какие основные этапы и стадии, что происходило? На поверхности мы знаем только доклад КЦПН 2019 года.

Любимов: Был первый период, который длился до середины 2015 года, пока тема была медийно значима, пока еще не просто Дебальцевское сражение, а Минск и так далее. Минские соглашения постепенно сходили на нет по куче разных причин.

Соответственно, был первый героический совсем период, но дальше просто продолжали делать то же самое. В тот момент получилось, что в 2014 году мы делали то же самое, что одобрялось государственными средствами массовой информации, и аудитория была вовлечена. Потом мы уже, собрав эту аудиторию, работали там вместе с ней, как бы выражая ее интересы и чаяния по содействию победе, т.е. закупки прежде всего вещей,победе содействующих: средств связи, оптики. Потом мы придумали такую вещь, как снайперские школы. Это была еще такая немножко история до дронов. Мы организовывались, не просто отправляли туда прицелы, а организовывали обучение снайперов ими пользоваться, потому что война была совсем позиционной, и это было очень-очень уместно. А мы завели там в 2017—2018 году небольшую мастерскую по разработке и производству БПЛА самолётного типа, и они там применялись, летали.

Но главное, что мы делали, - мы делали упор на применение разума к этой войне: оптика, связь, обучение, какие-то материалы учебные, средства наблюдения и средств связи.

 

Создание КЦПН было попыткой заявить о крупномасштабной войне

Создание КЦПН было попыткой, во-первых, вообще заявить об этой войне как о войне. Не как о продолжении Майдана, вот этого дискурса образца 2014 года, который на самом деле к 2018 году, когда мы его писали к началу 2019 года, - этот дискурс был уже по факту мертв, он не зажигал. Майданный дискурс не зажигал никого с той стороны, а антимайданный на самом деле уже устарел здесь. Поэтому мы пытались осмыслить это как войну и написать о том, как она ведется, хорошо ли она ведется, как она может развиваться дальше без какого-то пропагандистского измерения, именно без, там,бандеровцев, там, сепаров - неважно. Мы пытались осмыслить войну, и мы прогнозировали, что с теми тенденциями, которые имели место быть, очень скоро в руках руководства России не останется другого инструмента для влияния на эту ситуацию, кроме прямого участия российской армии с применением всех средств поражения, что мы и увидели 24 февраля. Ну, понятно, что я увидел это раньше. 

То есть вот такой подъем общей активности: и нашей, и вообще, что там происходило, - это было не позднее декабря заметно уже очень сильно, в январе. То есть мы ускорили свои грузы, увеличили их количество очень сильно уже в декабре, а тем более в январе. Февраль мы только его наращивали и наращивали, чтобы, собственно говоря, 24 февраля мы оказывались достаточно сильно правы. А более интересно то, что произошло потом, когда случилось то, что случилось, в войну была вовлечена значительно большая аудитория людей, чем ранее. Наши возможности значительно выросли, и тут как бы возник выбор: что мы делаем? То есть должен ли я покупать бронежилеты по подскочившившим ценам. Причем я буду покупать в том же количестве, только по цене в десять раз больше. Мне казалось, что это не совсем разумно. Надо делать, надо что-то думать и делать другое. В рамках того, что количество запросов на дроны заметно увеличилось, и понимая, что, например, если куда-то туда в ДНР и ЛНР я могу отправить это конкретным людям, которых я знаю, и понимаю, что они это умеют, то как я могу помочь официальной российской армии на тот момент? Я могу только им отдавать эти дроны вместе с обучением. Следовательно, мы придумали тот формат, который зашел, заходит и только ширится сейчас, то есть обучение оператора беспилотника. Ну, собственно, ты это уже наблюдал воочию практически с самого начала, со второго или третьего курса, который мы проводили. В середине лета это уже было.

 

Если желаешь победы, то надо прикладывать разум

Чадаев: Я хочу в этой ретроспективе попытаться понять, в какой момент возникла тема разума, о котором ты сказал, что мы в какой-то момент решили, что надо прикладывать больше разума к тому, что мы делаем. Откуда взялась установка на то, что его не хватает, что там дефицит вот такого мышления?

Любимов: Да, и я думаю, году не позднее, чем в 2015, потому что ведь мы увидели, что возят другие гуманитарщики. Мы видели там кучу разных, скажем, неэффективностей. Мы видели, как это делается, и, соответственно, как минимум, для начала мы старались возить то, что действительно нужно, и в тех объемах, которых нужно. А потом это, наверное, некое внутреннее желание делать что-то хорошо. Ну для того, чтобы если мы стремимся к победе, то надо прикладывать к ней разум. Тут сложно определить ту секунду, но просто мы поняли, что возить бронежилеты и каски недостаточно. Для победы этого мало.

Чадаев: А в чём была всё-таки базовая мотивация? Я понимаю, что десятое мая, это через неделю после Одессы, да то, что с чего началось сильное вовлечение в ситуацию именно Донбасса.

Любимов: Для меня было достаточно очевидно, что это конфликт, который не будет исчерпан Донбассом, то есть для меня это война с первого дня была войной России с ее противником.

Чадаев: За что?

Любимов: За интересы России. В данном случае их можно понимать как угодно, но для меня еще, поскольку я считаю Украину частью исторической России… Для меня с самого начала этой истории, особенно вот уже к марту-апрелю 2014 года, точно чтобы было понятно, что дело идет к такой гражданской войне внутри большой исторической России. Война, если угодно, за монополию на русскость. Это сложно говорить сейчас про Украину нынешнюю, которая вроде как русскость вытравляет, но на самом-то деле речь идет о том, кто будет возглавлять все пространство, на котором говорят на русском языке. Вот их модель, которую они предлагают, такая, какая она есть, некое подчинение условному Западу, как быразделение этого большого пространства на какие-то куски, управляемые провинции. И вот наша же позиция - это классическая московская Русь. Если угодно, это прямое продолжение Московского царства и всего, что ему сопутствовало.

 

Давайте будем честны, это не первая и не последняя наша война за Русь

Чадаев: То есть то, чем мы занимались последние тысячу лет?

Любимов: Именно. То есть, по факту, давайте будем честны, уважаемые зрители. Тем более ты точно знаешь, что это не первая гражданская война в истории России. Ивообще даже, наверное, не последняя. Мы должны исходить из того, что мы должны победить, чтобы сохранить нашу монополию на русскость в том, что именно мы есть правильные и единственные, а вот они неправильные.

Чадаев: Понятно. Я бы даже сказал - исчерпывающе. Но давай, как говорится, ближе к делу. Вот мы описали этап до всей эпопеи с Дронницей. А теперь давай поговорим о Дроннице. То есть в какой момент от такой рутинной и волонтерской деятельности произошёл переход на другой уровень?

 

В Севастополе прозвучало слово «фестиваль», превратившееся в слёт «Дронница»

Любимов: Но в данном случае ты можешь рассказать это не хуже меня. Дело было конкретно на полигоне 810бригады морской пехоты в Севастополе, где в учебном классе, пока народ учился полетам вокруг этого здания. Ясказал фразу про то, что у меня все равно ощущение, что мы не успеваем, а ты сказал, что для того, чтобы такого ощущения не было, надо бы людей как-то собрать. Потом было слово фестиваль, который в конечном счете превратилась в слово слет. И этот слет в данном случае, как потом было официально названо «Слет боевых операторов Дронница», который новгородский губернатор(за что ему огромнейшее спасибо), согласился у себя принять. И мы начали его делать. Наверное, ключевым было то, что мы, будем честны, не ожидали такую степень интереса людей к мероприятию, количество этих людей и вообще саму энергетику этого мероприятия. Когда лекторов в перерыве чуть не «рвали на части» вопросами, потому что мы собрали, я считаю, очень хороших выступающих. И когда народ по ночам собирался в парке, чтобы продолжать официальную часть мероприятия.Когда люди, которых мы были готовы обучить за эту возможность у нас чему-то там поучиться, люди там жили в полевых условиях эти два дня, как и наши спортсмены,и приложили много усилий.

Чадаев: Ну, для меня это тоже такой впечатляющий опыт.Единственное, про что не согласен - про неожиданность энергетики. Я когда узнал, что это всё будет на Рюриковомгородище, то я всё понял, как человек к истории России неравнодушный, что это вот всё что-то особенное. Но тем не менее, идя далее, логично было бы большой успехДронницы сентябрьской, такая громко прозвучавшее тема беспилотия, тема обучения беспилотникам, тема отрасли, индустрии и так далее. Казалось бы, надо было дальше двигаться и развивать это направление, благо оно в топе, в интересе и где угодно во внимании, но тем не менее наша команда, вместо того чтобы делать еще по однойДроннице в каждом субъекте федерации, хотя такие идеи были проводить раз в месяц… Вместо этого мы начали делать мероприятия по смежным темам, имеется в виду айти-дронница.

 

Есть на фронте дыры, которые мы можем своими силами закрыть

Любимов: А я думаю, формулировка проста в том смысле, что, естественно, мы не оставляли и не оставляем эту тематику беспилотников, мы активно ее развиваем, тут тоже можно долго говорить. Но тут я начал чувствовать, что этого тоже недостаточно, нужно что-то ещё. Просто поднимаясь на некоторую высоту в данном случае понимания за счет Дронницы, за счет знакомств, которые мы там получили, за счет тех процессов, которые там отследили, мы понимали, что этого недостаточно, нужно что-то еще. Есть дыры зияющие, про которые даже никто не знает. Ну, которые мы нашими силами можем худо-бедно попытаться заткнуть.

Чадаев: Я хорошо помню свои, по крайней мере, осенние впечатления после сентябрьской Дронницы. Первое, что быстро выяснилось, что если оператор что-то видит на экране, то еще не факт, что это видит подразделение и даже его команда, потому что нет связи. Значит, надозаниматься связью прямо в процессе в одном пакете как бы, т.е. в комплексе с беспилотниками. Во-вторых, даже если ты с разведчиком что-то обнаружил, то совершенно не факт, что ты успеешь организовать огневое поражение обнаруженного, потому что у тебя нет соответствующую софта и у тебя нет возможности сделать так, чтобы твоя артиллерия точно попала именно туда. И значит, надо заниматься, как минимум, связкой «беспилотники и артиллерия» и до некоторой степени и самой артиллерией. И третье, оказалось, что есть фазовое отставание в айти-сфере. И значит, надо заниматься еще и программным обеспечением. А в-четвертых, ещё выяснилось, что даже если и это все есть, то все равно нет результата, потому что некому отдать команду. Потому что, как ты жестко сформулировал, я тогда даже решил, что слишком жестко. А потом случилась Макеевка, и я понял, что слишком мягко, и что некоторые наши офицеры необучаемые кретины. 

Любимов: Я использовал такое наименование, просто чтобы избежать долгих описаний, что про неактивность,про необразованность.

Чадаев: Остатки чиновника во мне трепетали, потому что я видел, как реагируют на эту фразу некоторые уважаемыелюди. Но я понял, что бывают ситуации, когда это должно быть сказано.

Любимов: Да и понятно, что плюс ещё нашей команды - двухнедельные курсы в артиллерийской академии, где нас учили люди топового уровня чему-то. И как бы заметно большее понимание всего, что должно быть и о чем речи быть не должно: про место дронов и про место артиллерии в современной войне. Следовательно, после этого, конечно, вопрос с программным обеспечением и Айти-Дронницей, понятно, что встал прямо совсем-совсем. Потому что, по большому счету, мы выяснили, как в любой большой войне после длительного перерыва между войнами технические средства имеют такую вероятностную эффективность, то есть какие-то вещи сейчас показали себя очень хорошо, а какие-то показали себя никак.

В частности, де факто, различные системы управления огнем, назовём это так, на шасси КАМАзов, проиграли реально конкурентную борьбу смартфонам с установленными на них программами, которые написаны не какими-то коллективами в тысячу человек, а двумя-тремя разработчиками. И плюс есть уже какие-то вещи более интересные, я сейчас не буду выдавать тайн, сделанные по тому же принципу. Вместо железногофургона на КАМАзе - смартфон, какие-то детальки, вполне доступные для покупки на али-экспрессе, которые решают примерно те же задачи, что огромные зеленые машины, только они могут это сделать не в теории, а вот прямо непосредственно сейчас. Именно поэтому мы тогда обсуждали «Айти-Дронницу» как собрание этих людей, которые пишут софт, чтобы банально перезнакомить их между собой.

 

Представьте, что мы уже проиграли эту войну и подумайте, что для этого было сделано и что не сделано? 

Я сейчас на полном серьезе думаю о том, надо ли выставлять материалы «Айти-Дронницы» в публичный доступ. Потому что, как ты помнишь, там было наговорено просто много всего. Просто, когда мы людей опытных и знающих, как оно все устроено, попросили выполнить такую интеллектуальную задачу: вот представьте, что мы уже проиграли. Вот, например, секция «Связь», секция «Тыл», секция «Боевой опыт» - вот представьте, что мы уже проиграли эту войну и пусть каждая секция ответит, что было в ее секции сделано или не сделано, например, в России для того, чтобы мы ее проиграли. Такая ретроспектива из катастрофического сценария, то есть что было сделано у противника хорошего, а что не сделали мы? И результаты этих докладов, как ты помнишь, прям вот бодрят-бодрят. Настолько, что на основании этого было следующее мероприятие, уже достаточно самоочевидное, ее необходимость, конечно, стала очевидна очень сильно.

А сейчас, когда война выходит на новый уровень, войнабудет иметь, наверное, уже в ближайшие месяцы, размер больших столкновений, причем на той стороне будет уже совсем другое, чем ранее, количество западной техники, и мы воюем с армией, получившей огромный боевой опыт.А следующая ступень эскалации – это уже, наверное, прямое участие на той стороне крупных соединений зарубежных партнеров. Сейчас мы должны создать им проблемы теми силами, которые мы можем создать. А мы конкретно можем создать им проблемы не только лишь дронами, обучением и тд, а вот тематикой нашего мероприятия, о котором мы сейчас говорим.

Чадаев: Давай в связи с этим вот этот поворот проанализируем, потому что все предыдущие три Дронницы - они всё-таки были про армию. Беспилотники были про армию, айти были про армию и даже мышление было про армию. А вот Медиа-Дронница - она в тылу, она не про то, как там воюют в армии. Она про то, как происходит обмен информации, коммуникация вокруг и по поводу происходящего. То есть почему мы после Айти-Дронницы решили, что здесь важная болевая точка и что надо с этим аспектом реальности поработать.

Любимов: Насколько я помню, эта задача была сформулирована в таком стиле, что сейчас в медиа такое ощущение, что воюют только, допустим, там, ЧВК Вагнер и батальон Ахматова, а есть как бы куча соединений русской армии, про которые мы ничего не знаем, хотя уже есть части, которые заслуживают того, чтобы их прославить. И, соответственно, восприняв это как задачу, помнишь, мы обсуждали, что как минимум у Вагнера есть пиар, следовательно, он будет на ином уровне восприятияаудиторией по сравнению с теми, у кого пиара нет? А пиара у них нет просто потому, что у них нет таких людей, которые специально для этого обучены. Мы должны осмыслять вообще, а как ведётся информационная и когнитивная война и что мы можем сделать как волонтеры, как не государство? Мы можем объединить людей, опять-таки, этим занимающихся, для достижения каких-то целей. Вот, по-хорошему, это победа в войне. А это значит, что мы от информационной партизанщины должны перейти к управляемой информационной партизанщине, созданию такого центрального штаба партизанского движения, как когда-то это было сделано в войну. Причем в идеале, будем честны, это должно быть партизанское движение с перенесением боевых действий на территорию противника. Я имею в виду не только Украину, а, скажем так, ее союзников и партнеров. Как нас учит Сунь-Дзы: разбей его союзы.

Чадаев: Ну, а пока что понятно, что это выглядит как очень такая амбициозная постановка задачи, потому что сейчас на информационном фронте мы сидим в глухой обороне. И пока что успешных выступлений не было вообще ни одного, по крайней мере на это время. Но тем не менее, оборона оказалась достаточно прочной. То есть, ко всеобщему изумлению, все призывы к нашим согражданам выходить на улицы и свергать злого Путина, который сошел с ума и вверг своё отечество в братоубийственную войну, пропали за зря. Как и все попытки нас запугать тем, что у нас отключат телефон, телеграф, телевизор, Макдональдс и прочие блага цивилизации. И тем, что вообще мы будем платить, молиться и каяться и правнуки наши будут платить за то, что согрешили перед всем человечеством, за то, что обидели Украину. То есть оборона, несмотря на все наши многочисленные претензии к информационной войне, она сработала.

Любимов: Да, здесь соглашусь абсолютно. Вот почему-то это сработало.

Чадаев: А вот наступать мы не можем, более или менее успешно разрушать информационные порядки противника и создавать себе внешних союзников мы текущим набором инструментов тоже пока не можем.

Любимов: Скорее, мы еще даже не можем использовать тех, кто нашими союзниками уже является. Ведь, по большому счету, никакой не секрет, что мы как волонтёры здесь пользуемся в значительной степени поддержкой, в том числе и соотечественников, которые в России не живут. То есть, попросту говоря, переводы в крипто-валюте, попросту говоря, имеют место быть. И есть люди, которые готовы там что-то делать, но сейчас, к сожалению, говорю как есть, они воспринимают свою даже информационную роль как возможность донести до граждан там каких-то государств точку зрения нашего Первого канала. Что само по себе, наверное, не является уж точно успешной информационной стратегией. Наверно, это наш дискурс, а не их, рассуждать о том, что мы можем сделать там. Нужно, по-хорошему, четко зная себя и противника, и четко отделяя, что мы можем сделать здесь у себя и что мы можем и должны делать там.

 

Идея создания информационного партизанского движения не только у нас, но и во всём мире

Чадаев: В связи с этим, конечно, хотелось бы подумать, что могло бы быть целью «Медиа-Дронницы», результатом, продуктом, итогом ее работы, чтобы это не было разовым мероприятием, а, как это было и с Дронницей, и с другими нашими форумами, чтобы всё-таки после этого запустились какие-то процессы, которые потом уже жили своей жизнью и набирали какую-то там энергию.

Любимов: Как минимум, я считаю, что мы должны там вообще вбросить эту идею наступательной партизанской войны мирового масштаба и попытаться её растолковать людям, чтобы не только мы об этом думали, а чтобы как можно больше людей думали тоже об этом. На то оно и партизанство, как бы такие кибер-партизаны, информационные партизаны. Какие еще форматы партизанства мирового масштаба мы могли бы предложить. А результатом, наверное, идеальным было бы создание какой-то оргструктуры. Как, например, в войну был создан центральный штаб партизанского движения. По крайней мере, об этом стоит всерьез задуматься: что мы, как гражданское общество, как волонтёры - не государство, - что мы можем сделать и что может мобилизовать для ведения более эффективной информационной и когнитивной войны: как оборонительной, так и наступательной.

Чадаев: Наш общий друг Володя Грубник любит повторять: никакие наши не придут, все наши - это мы. Но конкретно здесь очень интересно смотреть, в отличие даже от беспилотников, в какой степени вообще возможно что-то сделать, условно, без государства и вместо государства. То есть штаб, в том числе и центральный штаб партизанского движения, предполагает управление. Мы не можем, не предполагаем и не собираемся управлять людьми, среди которых каждый ведет свою войну, никоим образом от нас не зависящую.

Все, что мы можем, - это предложить что-то вроде сервиса, т.е. ресурсного центра, который снабжает их, условно говоря, патронами. Точно так же, как КЦПН снабжает разного рода оборудованием, снаряжением подшефные части. Если говорить именно о наступательной информационной войне, то наша проблема в том всё-таки, что людей, которые умеют вообще смотреть во внешний мир, у нас критически мало. Даже тех, кто знает языки, даже тех, кто там пожил, так осознанно поварился в тамошнем дискурсе, чтобы как-то играть, давить на их болевые точки, собирать альянсы и так далее - это единицы и единицы. И их точно нет среди наших медиа.

Любимов: Я точно соглашусь с этим. Но опять-таки, давайте понимать, надо чётко оценивать свои ресурсы, в том числе те, которые есть, и те, которых нет.

Ты сказал правильно, что вот этого ресурса у нас почти нет. Мы, собственно, за этим и собираем форум для того, чтобы, возможно, понять и увидеть ресурсы, которые зато у нас есть, смотр рядов. Людей, которые способны говорить с внешним миром на его языке, в его дискурсе, да еще, что называется, в агрессивно-наступательном ключе, - их действительно критически мало. Но надо понимать, что с этим делать.

 

Парадокс, что русские, как самые воинственные, воспринимают себя, как самых миролюбивых. Но надо посмотреть на себя истинных

Чадаев: Ну вот в этой связи меня интересует, кстати, феномен Дугина, который там звучит гораздо громче, чем здесь. Если здесь он такой полумаргинал, работающий у другого полумаргинала Малофеева, то глядя оттуда - это главный идеолог Путина, это основной фундаменталист и борец с глобалистским миропорядком - вот такая фигура. Прямо стоит подумать, почему так.

Любимов: Да стоит подумать над тем, как они нас вообще воспринимают. 

Чадаев: Я вот неслучайно об этом сказал. Когда я недавно с Дугиным общался, то он сказал вот эту фразу: что очень может быть, что они нас видят такими, какими мы ещё только можем стать, но пока в эту сторону не начинали даже думать.

Любимов: Здесь, может быть, речь идет уже о том, что русские как один из самых воинственных народов в истории, воспринимают искренне себя миролюбивыми. И уважаемые зрители сейчас мне скажут: да ну, да как же так, мы миролюбивые однозначно. Да, создание государства от Финляндии до Аляски и сокрушение нескольких значимых завоевателей, как минимум, а всё это московское княжество было создано, конечно,исключительно миролюбивым путём. Надо просто смотреть на себя, надо вернуться к самим себе и посмотреть на себя истинных. И пытаться действовать,исходя из того, какие мы реально. Нужно избавиться от травмы Второй мировой войны, как, вообще, и Отечественной, потери в которой были малоприемлемы. И, скажем так, нас заставили в слишком большой степени сказать самим себе «никогда больше». Но история не прекращается, и она может прекратиться для нас, если мы не станем таким истинными собой. А если станем, то тогда уже, наверное, история прекратится, но не для нас - для наших врагов.