Передача папством владений сицилийской короны Карлу Анжуйскому вызвала недовольство арагонского короля Педро III, опасавшегося чрезмерного усиления Франции в Южной Италии. «Сицилийская вечерня» 1282 г. была использована им как предлог для войны с Францией. Тогда папа Мартин IV (1281–1285) объявил Педро низложенным с престола и освободил его вассалов и подданных от верности ему; Мартин «передал» французскому принцу арагонскую корону и призвал к организации крестового похода на Арагон.
Крестоносцы подвергли мечу и огню все побережье Арагона, но папско-французский крестоносный флот был уничтожен в морском сражении у Палермо, и сухопутная армия, дошедшая почти до Барселоны, из-за недостатка снабжения вынуждена была отступить. В это время умер французский король Филипп III. Был заключен мир, по которому папско-французская коалиция понесла большие потери: Неаполитанское королевство распалось на две части — остров Сицилию, доставшийся Арагону, и Южную Италию с Неаполем, оставшуюся в руках французов.
Однако дружба между папством и Францией была непродолжительной. Французский король Филипп IV, вступивший в 1294 г. в войну с Англией, потребовал для покрытия военных расходов введения специального налога, который он распространил и на духовенство. Тем самым Филипп IV подчеркнул, что отныне требовавшееся ранее согласие Рима на обложение налогом духовенства и церковных земель отменялось.
Папа Бонифаций VIII в специальной булле «Clericis laicos» (1296) резко выступил против мероприятий Филиппа IV, запретил обложение духовенства без разрешения курии, отменил все сделанные его предшественниками уступки в этом вопросе и угрожал церковными карами тем, кто будет взимать или платить не разрешенные папой налоги. В ответ на это король запретил вывоз из Франции золота, серебра и всяких драгоценностей за границу, и Бонифаций лишился возможности получать средства из Франции. Бонифаций VIII, дороживший французскими поступлениями, заметно смягчил буллу «Clencis laicos», резко порицавшую короля Франции изданием новой буллы.
Вскоре Бонифаций VIII нашел новый источник средств: 1300 год был объявлен юбилейным годом, и всякий грешник, прибывший в Рим на 15 дней и ежедневно произносивший там молитвы в храмах св. Петра и св. Павла, не только очищался от всех своих грехов, но и приравнивался к крестоносцу, пользующемуся особыми милостями церкви. Желание освободиться от ответственности за различные преступления и попасть в категорию крестоносцев было в тогдашней Европе настолько велико, что за сравнительно короткий срок в Риме перебывало 2 млн. человек. Разумеется, эти пилигримы приходили в столицу мира не с пустыми руками: церковь и хозяева постоялых дворов собирали с них огромные суммы.
Юбилей настолько пришелся по вкусу папству, что Климент VI установил юбилей уже через каждые 50 лет, Урбан VI — каждые 25 лет; Бонифаций IX за свой сравнительно короткий понтификат (1389–1404) праздновал два юбилейных года: в 1390 и в 1400 гг. Им было продано много отпустительных булл, причем цена их в 1400 г. была гораздо выше таксы 1390 г., что мотивировалось близким концом мира, когда людям вообще не нужны будут деньги, вследствие чего имеющиеся деньги без ущерба для жертвователей могут быть отданы папству на «добрые дела».
Между тем в Рим приходили все новые известия о том, что во Франции духовенство облагается большими налогами и что король распоряжается так, как будто бы «на свете не существует папы». Бонифаций VIII снова резко выступил против короля, запретил ему взимание с духовенства налогов и вызвал в Рим некоторых прелатов, чтобы с ними обсудить меры борьбы против королевской политики, наносящей церкви ущерб. В поведении папы французское правительство усмотрело попытку «превращения Франции в папский лен», и началась горячая полемика между сторонниками «незыблемой королевской власти» и «неограниченного господства церкви».
Во Франции снова был запрещен вывоз золота и серебра за границу и были созваны представители разных сословий, с тем чтобы они поддержали «авторитет» короля в его борьбе против «чрезмерных притязаний» папства. В ответ на это появилась пресловутая булла «Unam Sanctam» (18 ноября 1302 г.), в которой говорилось, что существует единая святая католическая церковь, которая имеет лишь одно тело и одну главу Христа и его заместителя — Петра и преемников последнего на папском престоле. Во власти папы находятся два меча: «один, подчиняющийся другому, светский — духовному». «Духовная власть, правда, передана человеку, но она не человеческая, а божеская, и кто не повинуется ей, противится воле господней и подлежит принудительному спасению».
Далее было сказано, что «короли должны служить церкви по первому приказанию папы (ad nutum). Папе принадлежит право карать светскую власть за всякую ошибку. Светской власти это право не дано». В булле еще раз повторялась мысль о верховенстве папской власти: «Церковь не чудовище с двумя головами; во главе церкви папа единый, как един бог». Заключительные слова буллы гласили: «Мы торжественно заявляем, определяем и утверждаем, что подчинение римскому первосвященнику есть для каждого человеческого существа необходимое условие его спасения» (omnino esse de necessitate salutis).
Решительный тон Бонифация VIII объяснялся отчасти тем, что французский король в это время потерпел поражение в борьбе с Англией и папа надеялся на его вынужденное смирение; кроме того, Бонифаций VIII рассчитывал найти союзника в лице Альбрехта Австрийского, которому он предлагал императорскую корону, хотя незадолго до того называл его разбойником. Теперь Альбрехту предлагалось стать главой империи, в состав которой должна была войти и «преступная» Франция. Новому императору надлежало, по указанию папы, «стоять на страже созданного богом порядка». Отныне французский король — уличный мальчишка, который забывает, что папа — это тот, кому Христос сказал: «Управляй народами лозою железною и разбей их, как сосуд глиняный». Французы этого заслуживают, так как, по словам папы, они «собаки».
Одна из наиболее своеобразных индульгенций, какие только знает история
Расчет Бонифация VIII оказался ложным: Альбрехт вовсе не рвался к борьбе с французским королем, а последний, несмотря на поражение, не намеревался идти на капитуляцию перед Бонифацием VIII и вступил с ним в решительную борьбу. Государственный совет Франции по инициативе ближайшего советника Филиппа IV — Гильома Ногаре обвинил Бонифация VIII в том, что он противозаконно занимает папский престол, и вынес решение о немедленном созыве церковного собора, который осудил бы папу как еретика, симониста и чудовищного преступника. В то же время королевские чиновники начали сильнейшую агитацию по всей стране против Бонифация VIII и о необходимости спасти Францию и церковь от угрожающей им опасности со стороны преступника папы.
По поручению Филиппа IV Ногаре отправился в Италию, организовал противников папы в небольшой отряд, подкупил многих и вместе с двумя кардиналами, которых Бонифаций VIII преследовал по личным мотивам, настиг папу в его резиденции — Ананьи, арестовал и избил его. Однако в Ананьи начались манифестации «против иностранцев», а вскоре из Рима прибыли для спасения сошедшего с ума Бонифация VIII 400 всадников, с которыми 86-летний папа перебрался в Рим, где через месяц (11 октября 1303 г.) умер.
Начались долгие поиски кандидата в папы. Общая растерянность привела к тому, что избран был безвольный монах Бенедикт XI (1303–1304), который должен был все и всех простить, за исключением Ногаре и некоторых других «прямых виновников чудовищного преступления, совершенного разбойниками». Однако «разбойники» не предстали перед судом, ибо некий молодой человек, одетый в монашеское платье, предложил Бенедикту XI от имени одной аббатисы несколько свежих винных ягод, от которых тот и умер.
Снова начались лихорадочные поиски нового папы. В течении 11 месяцев велась борьба вокруг кандидатов; одни жаждали мести за поругание Бонифация VIII, другие настаивали на примирении с Францией. Филиппу IV мало было примирения — он требовал полного подчинения, а Ногаре угрожал сторонникам Бонифация суровыми карами. Франция определяла дальнейшую линию папской деятельности, и бесцветный, никому не известный гасконский прелат Бертран де Го стал папой Климентом V (1305–1314), открыв новую эпоху в истории папства, известную под названием «авиньонское пленение пап».
Новый папа, которому был предоставлен для постоянного пребывания город Авиньон, прежде всего назначил в кардинальскую коллегию несколько французов и тем обеспечил избрание и в будущем «французских» пап. Сняты были отлучения, провозглашенные Бонифацием VIII. Усердие Филиппа IV в деле Бонифация VIII было объявлено «добрым и справедливым», а сам король «чемпионом религии»; не исключен был из списков «новых поборников церкви» и Ногаре, о котором тогда говорили, что он дал пощечину Бонифацию VIII, оказавшуюся для него смертельной. Все это казалось требовательному королю недостаточным. Папство вынуждено было принести в жертву ему орден храмовников.
Орден этот был очень богат, занимался ростовщичеством и не раз за высокие проценты предоставлял займы французскому королю и прочим высокопоставленным лицам. Аббат Иоанн Триттенгейм категорически заявляет, что орден храмовников был самым богатым орденом, владевшим не только огромными деньгами, но и землями, городами, замками, разбросанными по всей Европе. Вильке определяет доход храмовников в 20 млн. золотых талеров и утверждает, что в одной лишь Франции храмовники могли выставить армию в 15 тыс. всадников. Отто Цеклер приводит еще большие цифры и говорит о 54 млн. талеров и о собственном войске ордена, насчитывавшем 20 тыс. всадников. Гавеман утверждает, что храмовники по своему могуществу и богатству могли соперничать с сильнейшими князьями своего времени.
В их храмах, напоминавших настоящие крепости, хранилась масса золота и драгоценностей, и даже короли часто прятали там свои сокровища: в то время не было лучшего запора, чем вывеска храма ордена. Так, в 1261 г. на десять лет была положена в парижский орденский храм английская корона, так как при том недовольстве, которое охватило тогда часть английских баронов, король боялся держать ее в Лондоне. Оригинал договора 1258 г. между Англией и Францией хранился у парижских храмовников, равно как образцовый золотой ливр (фунт), служивший идеальной монетой для французского королевства.
Так как храмовники не занимались тем делом, которое служило поводом к организации в начале XII в. этого ордена, — борьбой за освобождение «святой земли» от мусульман, то желание короля воспользоваться богатством храмовников встретило сочувствие со стороны многих сеньоров, рассчитывавших получить при этом некоторую долю для себя. За конфискацию имущества храмовников стояло и купечество, видевшее в ордене конкурента, занимавшегося, как и они, ростовщическими и иными коммерческими операциями. Кроме того, они были заинтересованы в усилении королевской власти.
В целях создания моральной атмосферы, благоприятной для нанесения удара ордену, были пущены компрометирующие его слухи: говорили, что храмовники впали в ересь, занимаются чернокнижием, водятся с дьяволом, развратничают, прибегают к содомскому греху. На такой, в духе средневековья, хорошо подготовленной почве нетрудно было получить разрешение папы пустить в ход против храмовников и инквизицию.
В результате инквизиционного расследования 54 храмовника были сожжены, другие были подвергнуты тяжким наказаниям, а все их имущество было конфисковано в пользу короля; это было признано богоугодным делом, получившим одобрение папы. Мало того, папа согласился объявить правильными действия французского короля в отношении умершего папы Бонифация VIII, снял с короля провозглашенную Бонифацием анафему и уничтожил в папской канцелярии все свидетельства, которые в какой-либо мере порочили «доброе имя» французского короля. С благословения папы инквизиция начала аресты и пытки храмовников в Англии, Испании, Италии, Германии и на острове Кипр.
Когда английский король стал колебаться в целесообразности столь строгих мер в отношении ордена, на знамени которого значился лозунг «освобождение гроба господня от мусульман», папа Климент V поспешил предупредить его, что королевское запрещение применять пытки к арестованным равносильно ограничению свободы действия канонических законов и что, согласно церковным установлениям, лица, мешающие деятельности инквизиции, подлежат самому суровому наказанию. Папа советовал английскому королю серьезно подумать, отвечает ли его поведение достоинству и интересам королевства, а также требованиям религии, и обещал ему отпущение всех грехов, если он не будет мешать применению пыток в отношении храмовников, виновных в ереси.
Перед такой решительностью и энергией папы английский король должен был отступить. Он разрешил применять в самых широких масштабах «церковный закон», отметив, что делает это из уважения к святому престолу. Король разрешил и пытку, хотя законы Англии не давали ему на это права. Однако королем, по-видимому, руководило не столько уважение к святому престолу, сколько желание получить отпущение грехов столь легким путем (нельзя не согласиться с мнением Г. Ч. Ли, который говорит, что перед нами в данном случае одна из наиболее своеобразных индульгенций, какие только знает история).
Подчиняясь во всем Франции, из пределов которой они не выезжали, папы стремились, однако, не допустить усиления влияния империи в Италии. Они поддерживали Неаполитанское королевство, в котором видели противовес политике империи. Используя борьбу партий внутри Германии за императорскую корону, папы присваивали себе «временное» право над входившими в состав империи землями в Италии, смещали императорских чиновников и не остановились перед объявлением крестового похода против миланского наместника Висконти, проводившего политику императора. Эта борьба требовала огромных средств, между тем пребывание папства вне Рима затрудняло добывание их обычным путем, путем обложения налогами крестьянских и городских масс, и папство стало изыскивать всякие дополнительные доходы.
Виртуозом в этом деле оказался папа Иоанн XXII (1316–1334)
Виртуозом в этом деле оказался папа Иоанн XXII (1316–1334).
За время своего понтификата он успел накопить 18 млн. золотых флоринов, не считая драгоценностей более чем на 7 млн. флоринов. Деньги эти предназначались будто бы на организацию крестового похода. Однако, хотя Иоанн XXII жил до 90 лет, он «не успел» осуществить этот поход, в связи с чем один современник не без иронии задавался вопросом, сколько же лет собирался жить папа, чтобы осуществить задуманный поход. Немало денег дало папству широкое применение им права диспенсации и резервации.
Под диспенсацией разумелось право отменить канонический закон.
Резервация же давала папе право распоряжаться по собственному усмотрению определенными церквами и монастырями, число которых очень расширилось при Иоанне XXII, раздававшем «резервативные» места тем, кто ему больше платил. Так как доходной церковной должностью, так называемым бенефицием, мог владеть и отсутствующий («sine cura» — синекура), то одно лицо могло стать обладателем нескольких «бенефициев». «Если одной и той же грамотой жалуется несколько бенефициев, то уплачивается более высокая сумма», — гласила одна из статей пресловутой «Таксы» папской канцелярии. При этом часть полученной суммы шла в пользу канцелярии, а другая предназначалась лично папе.
Широкий размах получила при Иоанне XXII торговля индульгенциями.
Так, индульгенция давалась всем, бравшим на себя «крест похода против врага церкви». Индульгенции раздавались целыми пачками сначала посредникам, которые уже продавали их всем жаждущим «очиститься от грехов». Торговля отпущением настоящих, прошлых и даже будущих злодеяний быстро обогащала кассу Иоанна XXII. Он сумел еще больше увеличить свои богатства введением аннатов, то есть передачей в папскую казну церковных доходов в течение первого года со многих духовных бенефициев.
При этом Иоанн XXII всегда действовал путем особых распоряжений, не подлежавших кодификации и основанных на неограниченной власти папы. Его «законы» поэтому получили меткое определение: «Supra legem» — надзаконие, а его самого называли «legibus absolutus» — освобожденный от законов. Летописные известия ясно говорят о ненависти и презрении, которые внушала его деятельность большинству современников. Папа печется о деньгах и о кошельках в гораздо большей степени, чем о душах (pecniam quam animas magis piscans) — таков основной тон характеристики Иоанна XXII, оставленной его современниками Данте, Адамом Муримутта, Матвеем из Нейенбурга и другими.
В народе, однако, был распущен слух, что накопленные деньги папа употребит на народные нужды и что он облегчит те огромные повинности, которые таким тяжелым бременем ложились на широкие массы. Но народу очень скоро пришлось разочароваться: папа поддерживал самый тесный контакт с королевской властью в эксплуатации народа и оказывал королю Франции большие услуги. Так, в 1316 г. папа предоставил французскому королю, нуждавшемуся в деньгах для борьбы с недовольными в стране, десятину и аннаты на четыре года. Это было далеко не единичным случаем: летописи пестрят такого рода указаниями со ссылками на расходы по крестовому походу, который так и не состоялся.
Характерен следующий случай: в 1326 г. папа потребовал от духовенства «добровольного взноса»; король возмутился корыстолюбием Иоанна XXII и запретил такой взнос. Тогда папа применил испытанный прием: «я даю, чтобы и ты дал» («do ut des»). Он предоставил королю часть этой суммы и получил необходимое разрешение. Аналогичные явления происходили в Кастилии, Англии, Австрии, Венгрии и Швеции. Подобные факты заставили летописца Гильома де Нанжи из Сен-Дени констатировать, что отношение между папством и светской властью таково: один стрижет паству, другой сдирает с нее шкуру, и нет никого, кто бы этому помешал.
Ярче и сильнее выражается по этому случаю английский летописец: «Папа и король ведут торг о церкви, как о быке или об осле». Правда, не Иоанн XXII был инициатором такой грабительской политики. На самом деле строгая централизация духовного аппарата, установление диктатуры Рима в делах веры и в назначении на духовные должности, накопление огромных материальных средств самым неблаговидным путем для господства и над светским обществом — таковы были лозунги и политические меры папства, последовательно проводимые на протяжении веков — и ранее и позднее Иоанна XXII.
Так, продажа епископских мест, которые могли освободиться только в будущем, практиковалась уже в XII в. (это называлось экспектацией). К концу XIII в. экспектация становится важной статьей папских доходов.
Точно так же раздача вакантных мест применялась папством задолго до Иоанна XXII, и уже булла 1265 г., изданная Климентом IV, оставляет за папой право «постоянного» распоряжения епископскими кафедрами, если обладатели их умерли в Риме, при папском дворе. Булла 1265 г., по существу, лишь санкционировала старый обычай. Она получила одобрение на Лионском соборе 1274 г. и была внесена в шестую книгу декреталий. Выражение «смерть в Риме» понималось своеобразно и подлежало широкому толкованию еще задолго до буллы Климента IV.
Это видно из того, что в 1246 г. английский король горько жаловался на то, что английские епископские кафедры переходят от одного «итальянца к другому» без намека на юридическое основание, а летописцы утверждали, что в Англии «итальянцам их бенефиции приносят ежегодно 60 тыс. марок», то есть сумму, превышающую государственный бюджет Англии в середине XIII в. В 1253 г. король указал папе, что иностранцы извлекают из его страны ежегодно 60 тыс. марок, причем английский летописец Матвей Парижский, сообщавший об этом, считал эту сумму уменьшенной и говорил, что на самом деле итальянцы кладут в карман не менее 70 тыс.
Разумеется, Англия не представляла в данном отношении исключения. Так, в Констанцской области из 200 бенефициев в 1248 г. 17, согласно официальным данным, были заняты в силу папского распоряжения «посторонними лицами», а 14 «столь же посторонних» человек ждали очереди занять места в Констанце. Папа Александр IV, видя бесконечный наплыв ходатайств, исходивших от жаждущих занять теплые епископские места, решил в 1255 г. установить норму для считающихся «свободными» мест, и на некоторое время действительно был положен предел числу епископов в ряде областей (до того времени, ввиду стремления делить доходы между несколькими лицами, количество мест не было ограничено).
Анжерский епископ на соборе в Вьенне в 1311 г. с возмущением заявлял, что он за 20 лет своей службы при 40 вакансиях лишь дважды мог применить свое епископское право, в остальных случаях освободившиеся должности распределялись папой или его любимцами.
Из принципа назначения духовенства вытекала сервиция, то есть обязательный взнос в пользу папы за оказанное благодеяние, и этот источник доходов также существовал задолго до Иоанна XXII, как это видно из документа 1326 г., когда с Сент-Албанского аббатства потребовалась сервиция в размере 3600 франков, соответствовавших «старому взносу» в 720 франков. Точно так же при назначении аббата Сент-Эдмундсбэри в 1248 г. было уплачено 800 марок. Матвей Парижский, правда, говорит о «нововведении», рассказывая о сервиции монахов, но из этого не следует, что сервиция в отношении епископов ему не была известна.
Нужно отметить, что жалобы отдельных лиц на злоупотребления курии нисколько не разделялись высшими церковными авторитетами: и Фома Аквинат, и Бонавентура, и другие подчеркивают полноту власти (plenitudo potestatis) папы и не останавливаются ни перед какими выводами из этого положения. В авиньонский период папские поборы, налагаемые на духовенство и население, становятся все более невыносимыми. Уже Климент V, первый авиньонский «пленник», добыл около миллиона золотых гульденов под предлогом их употребления на крестовый поход, а в действительности для привлечения на свою сторону королей и других сильных мира сего.
Многочисленные источники рассказывают о злоупотреблениях Климента V. Так, приор Дюргама за признание своего избрания уплатил папе 1 тыс. марок, но сейчас же после уплаты денег умер. Папа назначил немедленно другого и с него взял 3 тыс. марок в свою пользу и 1 тыс. в пользу кардиналов. В 1313 г. за назначение архиепископа Кентерберийского папа получил 32 тыс. марок, а за утверждение архиепископа Йоркского — 9500. Требования папы были так велики, что из-за невозможности их удовлетворить кандидатам в епископы приходилось нередко отказываться от должности.
Богатейшие епископии из-за дороговизны «сделки» при назначении впадали в неоплатные долги, которые выплачивались в течение многих десятилетий преемниками того, кто выдал обязательство вернуть взятую у «папских фаворитов» солидную сумму. С другой стороны, по словам летописца Толомео из Лукки, Климент V получил от французского короля Филиппа IV Красивого 100 тыс. гульденов за хлопоты по процессу, связанному с ликвидацией ордена храмовников.
Иоанн XXII оставил в наследство своему преемнику свыше 750 тыс. флоринов. Эта сумма за восемь лет правления скупого Бенедикта XII превратилась в 1,5 млн. и вызвала после его смерти восторг кардиналов, рассчитывавших, что они смогут снова зажить, как при Клименте V. Радость их оказалась напрасной: новый папа столько тратил на себя, что вынужден был прибегать к постоянным займам, а войны из-за Италии поглощали такие суммы, которых ни один авиньонский папа, несмотря на верность традициям Иоанна XXII, не мог покрыть обычным путем, и каждый прибегал к чрезвычайным мерам, разорявшим особенно те страны, которые не могли оказать достаточного сопротивления папскому вымогательству.
Отпор своим притязаниям папство встречало во многих случаях со стороны широких масс народа. Так, в Ниме были убиты два папских сборщика. Аналогичные события разыгрались в Кагоре. В 1343–1349 гг. в ряде городов Германии сборщики были брошены в тюрьму, причем некоторые из них были убиты. В 1358 г. представители власти Вюрцбурга бросили в реку одного из папских сборщиков. Архиепископ города Грана отказался собирать аннаты, боясь вызвать против себя народное негодование, а в ряде германских общин с трудом собиралась и десятина; недоимки росли с каждым годом, несмотря на деятельность отправленного в Германию папского делегата Филиппа Кабасола.
Мало того, в 1372 г. приходы Кельна, Бонна, Ксантена, Зоэста и Майнца заключили между собой обязательство не платить никаких налогов папской курии, и только вмешательство королевской власти, получившей часть десятины, заставило эти приходы подчиниться воле папства. Характерно, что возмущенные налогоплательщики считали себя хорошими католиками.
Во Франции, однако, папство чувствовало себя гораздо увереннее за спиной королей, которые фактически назначали пап и которым благодарное папство предоставляло разнообразные льготы. Французский король имел в своем распоряжении 750 бенефициев и даже мог назначать архиепископа. И не без основания современники говорили, что «фактически Париж диктует свою власть Авиньону, и потому всякий, домогавшийся какой-либо милости у папы, должен прежде всего обращаться к королю».
Это подтверждает и Николай из Клеманжа, называющий авиньонского папу «рабом рабов французских принцев».
Всякая попытка оказать сопротивление королевской политике отвергалась самым решительным образом, и когда папство отказалось санкционировать захват французской короной Прованса, то немедленно был выслан из пределов Франции главный сборщик папских податей, и их дальнейшее взимание было воспрещено.
В 1385 г. королем была опубликована «Прагматическая санкция» в «защиту» монастырей и церквей, эксплуатируемых «ненасытной жаждой» папы и кардиналов, не довольствующихся предоставленными им бенефициями во Франции и доводящих до нищеты и бедности главнейшие французские монастыри и церкви. Королевским чиновникам был дан приказ следить, чтобы церковные здания были в полном порядке и чтобы духовенство не страдало от чрезмерных притязаний папства и кардиналов.
«Французской» курии постепенно отказывали в платежах: так, в 50-х годах XIV в. арагонский король прекратил ленные платежи за Сардинию и Корсику. Англия с 1333 г. совершенно не платила своего ленного взноса в тысячу марок. Точно таким же образом вела себя Польша, а турецкий крестовый налог едва дал шестую часть намеченной суммы. В 1345 г. Германия ничего не внесла в его счет; только одна Чехия продолжала с перебоями вносить свою лепту. Богатые Нидерланды полностью бойкотировали папские требования. За Ригой и Бременом по статье «аннаты» числились недоимки в сумме 680 марок; в Кельне за четыре года с трудом было собрано 3024 гульдена, в Венгрии — всего 750, а в Праге и Льеже — до того «ничтожные суммы, что о них не стоит говорить».
Мало того, в 1325 г. в Арагонии у папских сборщиков было конфисковано 200 тыс. гульденов, а в Португалии собранные для крестового похода деньги были употреблены королем на цели, не имевшие никакого отношения к церкви. При таких обстоятельствах французский король Филипп Красивый мог лишь «от удовольствия потирать руки», что успел вовремя «одолжить» у папы 562 тыс. гульденов 102 тыс. ливров и несколько тысяч экю. Впрочем, один из его преемников получил «взаймы» более внушительную сумму: свыше 3,5 млн. золотых флоринов.
Экю (франц. — ecu) — старинная французская монета весом в 4,5 г. золота: серебряная монета экю стала чеканиться с 1660 г. и имела вес в 19,9 г. Флорин впервые стал чеканиться во Флоренции с середины XIII в. и был золотой монетой весом в 3,5 г. Почти одновременно с Флоренцией Генуя и Венеция стали чеканить золотую монету, получившую название «дукат» и имевшую приблизительно такой же вес, как и флорин. В Германии флорины и дукаты получили название гульденов.
Своеобразную помощь оказывало авиньонское папство французской аристократии в виде назначения на кардинальские и иные хорошо оплачиваемые духовные места почти исключительно одних французов. Насколько кардиналы обогащались из папских источников, показывают подарки, преподносимые каждым новым папой при избрании. Так, Бенедикт XI, пробывший на папском престоле всего около девяти месяцев, роздал 46 тыс. золотых гульденов своим 17 кардиналам. Иоанн XXII подарил своим избирателям — 22 кардиналам — половину наличия папской кассы, в момент избрания равной 35 тыс. гульденов, и половину всех доходов первого года правления, то есть еще 100 тыс.
Климент VI ассигновал 17 кардиналам-избирателям 108 тыс. гульденов. Тот же папа устроил по поводу своего избрания шумный бал, обошедшийся курии в 14 тыс. гульденов, причем денежные подарки были розданы ряду французских аристократов. Столь же щедрыми были Иннокентий VI и Климент VII; последний дал каждому кардиналу по 4 тыс. гульденов. За весь авиньонский период аристократия Франции в лице кардиналов получила 620 тыс. гульденов. В эту сумму не входит «самый щедрый дар, какой только знает мир», а именно: половина всех доходов католической церкви, предоставленная Климентом VI кардинальской коллегии, и половина доходов от чрезвычайных поступлений, выманивавшихся у населения под разными предлогами папской курией.
Подавляющее большинство кардиналов в годы «авиньонского пленения» были французы. Так, из 134 кардиналов итальянцев насчитывалось 13, испанцев — 5, англичан — 2, швейцарцев — 1, французов же было 113. Так как кардиналы руководили папской политикой, то их всячески подкупали иноземные государи. Так, император Карл IV выдавал кардиналу Пиетро Корсини ежегодную ренту в 1 тыс. флоринов, и тем не менее Германия не могла добиться ни одного места в кардинальской коллегии. Флоренция в 1354 г. обязалась ежегодно выдавать по 3 тыс. флоринов Бертрану, Орсини и Дэ, чтобы они поддерживали в курии интересы Флоренции.
Герцог Ланкастерский и король Наваррский содержали на свой счет 4–5 кардиналов. Жили кардиналы на очень широкую ногу. Так, свите Арно д'0 в 1316 г. было отведено 32 дома, Бернара де Гарва — 51; кардинал Петр из Бангака имел 10 конюшен для своих рысаков. Это, однако, не мешало кардиналам обкрадывать папскую казну, и авиньонские папы на смертном одре обычно прощали своим кардиналам «совершенные ими кражи», если они не превышали 100 гульденов; последний авиньонский папа Григорий XI увеличил эту сумму до 600 гульденов.
Как бы ни были обострены в течение нескольких лет отношения между папством в Авиньоне и английским королем из-за громадных его недоимок, последние как бы забывались, когда дело касалось какого-либо народного движения, направленного против реакционной королевской политики. В течение первой половины XIV в. с благословения папства и даже при его активной поддержке в Англии было проведено несколько походов с целью подавления крестьянских и городских волнений. Когда короли нарушали данную ими присягу Великой хартии вольностей, папство освобождало их от ответственности, давая такое толкование присяги, будто она при народных волнениях теряет свою силу и что ее нарушение в этом случае скорее является богоугодным делом, чем святотатственным.
Точно так же папство не раз оказывало поддержку английскому королю, когда дело шло о подавлении крестьянского и даже феодального восстания в Шотландии. За «неисчислимые милости и благодеяния» английские короли вознаграждали папскую курию. Много данных свидетельствует об этом трогательном единении церкви и светской власти в деле эксплуатации и ограбления английского народа. Папа Климент V открыл широко перед королем свою кассу и предоставил ему трехлетнюю десятину, не забыв, впрочем, присвоить себе четверть этой суммы; кроме того, он в качестве частного лица дал взаймы королю 160 тыс. флоринов.
В ответ на эту щедрость папы король возобновил выплату своего старого забытого долга, давно уже числившегося лишь на бумаге и достигавшего в 1300 г. суммы в 33 тыс. марок. Кроме того, назначения на епископские места отныне стали совершаться королем и папой полюбовно. Выборы, практиковавшиеся ранее, были окончательно отменены, аннаты широким потоком потекли в Авиньон из английских епархий, отчасти обогащая также и английский трон. Обычно за назначение приходилось уплачивать курии от 3 до 6 тыс. марок; аннаты исчислялись приблизительно в половинную сумму. Впрочем, суммы были очень разнообразны: крупные епархии оценивались в 10 и более тысяч; кроме того, вновь назначенный должен был урегулировать долги своего предшественника, вернее, ряда предшественников.
Однако, как ни подкупал папа английского короля крохами со своего авиньонского стола, дела папства складывались в Англии далеко не благополучно. С середины XIV в. все чаще и чаще палата общин выступает против «разорения Авиньоном страны», доказывает вред от отлива золота за границу, возмущается привилегиями иностранцев и утверждает, что нарушается Великая хартия вольностей, один из пунктов которой говорил о свободе выборов духовных лиц, а не об их назначении совместным постановлением папы и английского короля.
В результате постоянных нападок палаты общин на «авиньонские порядки» было решено отнять все бенефиции, подаренные папой кардиналам, любимцам и всяким проходимцам, а также иностранцам, под которыми разумелись преимущественно итальянцы и французы, в большом числе назначаемые папством. Еще до окончательного решения палаты общин папа угрожал королю анафемой, а всей стране — интердиктом, если Англия примет какие-либо меры, враждебные курии. Отношения между папством и английским правительством тем сильнее обострялись, чем резче палатой общин подчеркивалась зависимость авиньонских пап от Франции.
Однако угрозы по адресу папства не всегда осуществлялись. По-видимому, парламентские постановления слабо проводились в жизнь; в 1362 г., например, папству удалось взыскать в Англии десятину в размере 100 тыс. флоринов; впрочем, к этому времени относится решение парламента, гласившее, что король Иоанн Безземельный в свое время не имел права сделать Англию леном папского престола и что поэтому ленная зависимость с настоящего времени должна считаться отмененной на вечные времена. «Если папство будет защищать свои давние несправедливые притязания насильственными мерами, то страна сумеет оказать должное сопротивление» так гласил статут 1365 г.
И это постановление парламента, быть может, осталось бы только на бумаге, если бы в 1368 г. не возобновились военные действия между Англией и Францией, протекавшие неблагоприятно для Англии. Парламент настойчиво и в категорической форме выступал против того, чтобы деньги уходили из Англии в карманы тех, кто поддерживал Францию, указывая, что война против Англии ведется фактически на английское золото: «канал, через который текут эти деньги, находится в Авиньоне».
На этот раз недовольной оказалась и значительная часть английского духовенства, которое облагалось авиньонской курией чрезвычайно тяжелыми налогами. Эти налоги чувствовались тем сильнее, что духовенство страдало и от поборов, которые в это же время вводились королевской властью. В парламенте со скамей духовных депутатов раздавались голоса против «греховного» Авиньона. Говорили о том, что церковь владеет огромными землями — третью всей английской территории и что богатства страны уходили в дырявые карманы различных иностранных авантюристов, а также преступников как английского, так и иного происхождения.
Палата общин настаивала на том, чтобы богатства церкви оставались в Англии и употреблялись на благотворительные и богоугодные цели. Парламент указывал, что церковь во многих местах пользуется монополией вывоза шерсти за границу и эта монополия причиняет огромный ущерб торговцам и крупным землевладельцам. Широкие народные массы были недовольны тем, что монастыри владеют обширными пастбищами, что церковь разоряет крестьян, превращая их в безземельных людей. Возмущались и городские ремесленники, товары которых не в состоянии были конкурировать с дешевыми изделиями, производившимися в монастырях как монахами, так и монастырскими крепостными крестьянами.
Наконец, парламент обратил внимание на появление в Норвиче «опасной секты», известной под названием беггардов или лоллардов. Беггарды (муж.), бегинки (жен.) члены религиозных общин, возникших около 1170 г. в Брабанте и распространившихся в Нидерландах, Германии, во Франции, в Северной Италии, Польше, Богемии. Беггарды в основном были выходцами из ремесленников, проповедовали бедность, общность имущества, безбрачие (хотя и могли вступить в брак, выйдя из общины), отрицали церковную и светскую власть, помогали больным, старикам, детям-сиротам. Были связаны с еретическими движениями амальрикан и лоллардов. В XIV в. общины беггардов были запрещены, а сами они подвергались преследованиям инквизиции.
Эти речи в парламенте звучали тем громче, что уже виднелась фигура Джона Виклифа (1320–1384), профессора богословия в Оксфорде, провозглашавшего необходимость уничтожения всей папской системы и секуляризации монастырско-церковной земли. В воздухе запахло грозой, и король приказал всем духовным лицам — англичанам, находившимся в Авиньоне и замышлявшим, как дошло до его слуха, какие-то козни против законов страны, под страхом смертной казни немедленно вернуться в Англию. Приказ был настолько категоричен, что, по выражению летописца, услышавшие гром поспешили в Лондон, чтобы избежать молнии.
Но «молния» тем не менее ударила по папству: Англия пошла по пути, о котором менее всего могло думать папство, извлекавшее из этой «ленной» страны огромные материальные средства.
«Английская болезнь» вскоре перешагнула границы одного государства и стала распространяться далеко за его пределами. В выступлениях Пьера Леру и Жиля Дежана по поводу того, что Франция беднеет от утечки золота за границу, что богословская наука чахнет вследствие произвольных папских назначений, что студенты-теологи не получают достаточных средств к жизни и потому плохо успевают, что церкви приходят в разрушение, а мораль гибнет, слышится эхо речей, произносившихся так часто в палате общин. Французские ордонансы 1375 и 1407 гг. сильно напоминали некоторые статьи главнейших биллей, направленных в Англии против папства.
И тем не менее между галликанизмом и англиканизмом, то есть между стремлением к созданию национальной французской и национальной английской церкви, имеется существенное различие, вытекавшее из неодинакового тогда положения этих стран и дававшее поэтому иное направление, казалось, одному и тому же движению.
Папа не был иностранцем для Франции в такой степени, в какой он был им для Англии, и французское недовольство папством исходило не столько от буржуазии и дворянства, подвергавшихся сильным поборам больше всего со стороны короля, сколько от высшего духовенства, которое стремилось к свободе от папского надзора, к созданию автономной французской церкви, не подчиняющейся слепо папским приказам. Вот почему во Франции большого волнения не вызывал вопрос о том, кому должны принадлежать церковные земли: папе или королю, вопрос, который очень волновал палату общин в Англии.
Самый факт пребывания папы на территории Франции и беспрекословного его подчинения распоряжениям короля как бы снимал с очереди этот вопрос, и полемика против папства носила во Франции зачастую характер полутеоретический: центральным пунктом являлось требование о реформе верхушки церкви (reformatio in capite), о борьбе с абсолютистскими тенденциями папства в церковных вопросах, о периодическом созыве соборов, решения которых должны быть выше папских декретов, и т. п.
Реформировать папство, с тем чтобы ограничить его всемогущество и единовластие и расширить компетенцию местной национальной церкви, — таков был лозунг французского антипапского движения, носителем которого было по преимуществу высшее духовенство, мечтавшее о былой широкой епископской власти. Этот лозунг был чужд Англии: соборность или единоначалие, правильность истолкования того или иного догмата — такие проблемы существенного значения для английского церковного права, выработанного парламентом и санкционированного королем, иметь не могли.
Английские крупные землевладельцы и крупные купцы прежде всего не желали мириться с тем, что «к национальному» богатству приобщались иностранцы — лица в духовном звании, назначенные папой, и итальянские ростовщики, снабжаемые папскими привилегиями и конкурировавшие с английскими купцами и банкирами. Если во Франции духовенство говорило, что право эксплуатации населения принадлежит французскому духовенству, а не папе, то в Англии требования торгового и землевладельческого класса сводились к тому, что обогащение господствующих слоев общества есть монополия «туземцев», а не иностранцев.
Но как ни отличны были основные положения галликанизма и англиканизма, оба эти движения не сулили папству ничего хорошего в будущем, а в настоящем они дали серьезный толчок антипапской и даже антикатолической литературе. XV век открывал перед церковью неблагоприятные перспективы, так как «великий раскол» именно в эти годы особенно усилился. Само собой понятно, что основная причина неблагоприятных для папства перспектив крылась в общественном развитии передовых стран того времени.
Усилившаяся в Англии и Франции национальная буржуазия не могла мириться с феодальным и антинациональным характером папства. Между этими двумя общественными силами столкновение было неизбежно. Папство не собиралось сдаваться. Оно пыталось бороться за свои феодально-антинациональные интересы. Его естественным союзником в этой борьбе выступал землевладельческий класс, интересы которого требовали сохранения феодализма, раздробленного государства и «полной независимости» от центральной власти. Идеология этого класса находила свое отражение в католицизме, возглавлявшемся папством.
Самуил Горациевич Лозинский, «История папства», 1986
Комментарии
Спасибо. Любопытно. Подтверждает, что отсутствие конкуренции у провайдера Бога на Земле ведет к необоснованному завышению тарифов. Больше Религий, хороших и разных.
Когда старик Хоттабыч впервые попал на футбольный матч, он по доброте душевной сбросил с неба каждому футболисту по мячику, чтобы им не пришлось гоняться за одним единственным. Почему бы не наклонировать кучу Иисусов разного цвета и формы носа и не раздать всем желающим? Пора признать, что одного бога на всех явно недостаточно. При таком разнообразии и противоречии интересов разных народов, классов, социальных групп и просто людей одному богу никак не разорваться, чтобы всем угодить.
Всё-таки язычники были умнее. У них каждый бог отвечал за свой участок работы, занимался своим делом и порядка было намного больше…
> язычники были умнее. У них каждый бог отвечал за свой участок работы, занимался своим делом и порядка было намного больше…
Дык у христиан тоже такое есть. Святой покровитель того, святая покровительница этого.
Дык у них прав и обязанностей как у старшего на уборке территории.
комуж как не самуилам папство обличать