Песня о Щелкане и Тверское восстание 1327 года

Летописные повествования о шевкаловщине дошли до нас в двух вариантах. Первый и наиболее интересный вариант содержится в первой части Тверского летописного сборника; второй, отличаясь от первого по содержанию и стилю изложения, приписывает руководство восстанием князю Александру, тогда как в первом выступают безыменные тверские горожане. К этой же группе принадлежит рассказ I Псковской летописи. Сохраняя руководящую роль Александра Тверского, этот рассказ пропитан похвалами ему и дополнен весьма сочувственным описанием его пребывания во Пскове.

Рассказ о шевкаловщине в Тверском сборнике носит характер вставного, записанного со слов повествования. Его начало вполне фольклорно: злые татары посоветовали хану погубить князя Александра и других русских князей, чтобы прочнее владеть Русью; - Шевкал берётся уничтожить христианство и князей и полонить их семьи. Это вступление по смыслу сближается с началом "Песни о Щелкане". Далее следует изложение деятельности Шевкала в Твери. Придя сюда, Шевкал согнал князя Александра с отцовского двора и занял его. Начались надругательства над народом, насилия и грабежи. 

"Народи же, гордостью повсегда оскрьбляеми от поганых, жаловахуся многажды великому князю, дабы их оборонил; он же, видя озлобление людий своих, не могый обороните, трьпети им веляше; и сего не трьпяще тверичи, и искаху подобна времени (т. е. ждали случая для нападения на татар. - Н . В. )". И этот случай представился: 15 августа, в Успеньев день, дьякон Дюдко вёл ранним утром к Волге на водопой "кобилицу младу и зело тучну"; татары позарились на лошадь и отняли её; на крик Дюдко сбежались тверичи, а татары взялись за сабли. 

Тверичи не отступили, но "удариша в колоколы и сташа вечием и поворотися весь град и весь народ там часе събрашася и бысть в них замятия (т. е. некоторое колебание. - Н . В .) и кликнута тверичи и начата избывати татар, где кто застропив, дондеже и самого Шевкала убита и всех поряду. Не оставиша и вестоноши, разве еже на поли пастуси коневии пасуще и похватиша лучший жеребци и скоре бежаша на Москву и оттоль в Орду и тамо възвестиша кончину Шевкалову".

Здесь, как и в "Песне о Щелкане", князь Александр не играет никакой роли; на первом плане рассказа - "люди тверичи", подобно тому как в "Песне" - вожди народа "удалые братья Борисовичи". С. Соловьёв отдаёт предпочтение перед другими вариантами рассказу о 1327 г. Тверского сборника, так как здесь "Шевкалово дело рассказано подробнее, естественнее и без упоминания о замысле Шевкала относительно веры".

 

Обратим внимание на одну подробность рассказа, придающую ему особую живость и конкретность. Это - описание выхода ранним утром дьякона Дюдко с его столь любовно описанной "зело тучной младой кобылицей" и заключение рассказа, где вновь выступает осведомлённость о том, что происходит вне города, на поле, где паслись конские стада и откуда "коневии пастуси", взнуздав "лучший жеребци", помчались на Москву с тревожным известием об избиении татар. 

Эти подробности наводят на мысль, что этот рассказ сообщён кем-либо из этих пастухов (если это не были татары), или, скорее, самим дьяконом Дюдко, любителем лошадей, имя которого вместе с именами князя и Шевкала названо в тексте. Рассказ не носит черт книжной речи, что особенно ярко сказывается при сравнении с текстом летописных рассказов второго типа, изобилующих литературными штампами и поучительными ремарками летописца.

Следует обратить внимание на место рассказа о Шевкале в Тверском сборнике.

1327 годом оканчивается великокняжеский летописный свод, доведённый до этого года князем Александром. Сжатый и деловой текст летописи под 1327 г. неожиданно прерывается рассказом о Шевкале, резко отличающимся от официального и сухого языка летописных записей смежных лет. Перед началом рассказа помещена краткая запись о получении князем Александром великого княжения, резко отличная по характеру от фольклорного начала рассказа о Шевкале: "Того же лета князю Александру Михайловичу дано княжение великое, и прииде из Орды, и седе на великое княжение". 

После заключения рассказа о восстании, в котором уже сообщено о гибели Шевкала, снова идут типичные летописные записи: "Той же зыми преставися Пётр Митрополит и убиень бысть Шевкаль", а дальше, под 1328 г., - сообщение о Федорчуковой рати: "И то слышав (т. е. убийство Шевкала. - Н . В .), беззаконный царь на зиму посла рать на землю русскую". Дублирование сообщения о смерти Шевкала и отличие по языку рассказа о Тверском восстании от окружающего летописного текста свидетельствуют о его интерполяции и ином происхождении. На это же указывает его начальная словесная связка с предшествующим летописным текстом о получении князем великокняжеской власти: "потом, за мало дней за умножение грех ради наших". 

Она напоминает те связки, когда летописец, внося в текст чей-либо рассказ, затрудняется привести его точное хронологическое определение и ограничивается общим указанием, вроде "в те же времена", "в лета те" и пр. Здесь подобная связка выглядит странно, так как в рассказе указан точно день восстания, и можно удивляться, что дата появлений Шевкала в Твери выпала.

Текст Рогожского летописца, отражающий редакцию Тверского свода 1455 г.. почти в точности повторяет текст Тверского сборника, но пытается завуалировать допущенное дублирование известий. После заключения рассказа 1327 г. об убийстве Шевкала записано последнее событие этого года: "Тое же зимы преставися Пётр Митрополит", а следующий абзац перередактирован: "А убиен бысть Шевкал в лето 6835, И то слышав беззаконный царь" и пр. Попытка упразднить повторение путём его некоторого изменения лишь ярче подчёркивает факт разрыва последовательного летописного текста вставным повествованием о Шевкале.

Всё изложенное приводит к выводу, что интерполированный в Тверскую летопись рассказ о Шевкале представляет запись народного живого рассказа, сохранившего непосредственную свежесть пережитых событий.

Для уточнения даты записи существенно то обстоятельство, что она не содержит описания последовавшего за восстанием разгрома Твери - об этом событии повествует уже летописец под следующим, 1328 годом. В этом можно видеть указание на то, что рассказ записан в том же, 1327 году, до прихода карательной экспедиции Калиты. Как увидим ниже, эта же особенность характерна и для "Песни о Щелкане", что отмечалось исследователями как историческая погрешность "Песни", образовавшаяся в результате позднейших её переработок.

Рассказ о 1327 г. включён в летопись, видимо, не без ведома князя Александра, а скорее по его инициативе. Политический смысл этого включения очевиден: согласно этому рассказу, Александр не повинен в восстании, это - стихийное возмущение народа, не внявшего призывам князя к терпению. Это было очень существенно для тверского князя, только что облечённого, волею хана, великокняжеским достоинством. Эта версия оправдывала его перед судом истории и ограждала от возможных преследований со стороны хана.

В этом смысле вторая версия рассказа о Шевкале отражает противоположную тенденцию. Не народ восстал, но князь призвал тверичей к оружию, он приказал зажечь двор отца своего, где скрывались татары, - за это и обрушивается на Тверь карательная экспедиция Калиты и затем начинается преследование Александра. Мы уже отмечали книжный характер данной обработки сюжета. Решив истребить тверичей, собравшихся в день праздника Успения, Шевкал не знал? что бог хранит "от сыроядець" род христианский. 

Александр, призывая народ к оружию, говорит: "Не аз почах избивати" и пр., подобно известной речи Ярослава перед битвой со Святополком. Столкновение с татарами изображено как организованное выступление народа. "И съступишася обои въсходящу солнцу и бишася весь день" - оборот, явно повторяющий обычный литературный штамп. Но в то же время во второй версии сохраняется вступление к рассказу вполне фольклорного типа, отражавшее носившиеся а народе в связи с приездом Шевкала тревожные слухи. 

Сохраняется и точная дата события - 15 августа, на праздник Успения. Для этой второй летописной версии о восстании 1327 г. весьма характерна подробность, приписывающая Шевкалу намерение "привести христиан в татарскую веру", что сообщает Александру черты борца с басурманами и защитника православия. Эта особенность рассматриваемого рассказа позволяет выяснить время его возникновения.

Повествование о Шевкале нашло вторичное отражение в том же Тверском сборнике, в его последней части - "Летописце княжения Тферского благоверных великих князей тферьских", составленном по инициативе князя Бориса Александровича. Задачей этого произведения, возникшего в 1455 г., после падения Константинополя, в обстановке борьбы Москвы и Твери за византийское наследство, было доказательство прав на него Тверского княжества и тверских князей как исконных поборников православия. 

Центральной фигурой "Летописца" является князь Михаил Александрович, которому посвящен обширный текст. Приступая к биографии князя Михаила, автор упоминает о его отце, а в связи с этим рассказывает и историю о Шевкале. Шевкал представлен как "притеснитель православного града Твери", "христианский губитель" и "церковный боритель". Александр выступает защитником православия. Напротив, пришедший с татарами "Иван Московский... вожь им на грады, Тверскыа бываше", т. е. является вероотступником и предателем церкви. 

Гибель Александра в Орде (1339) изображена как мученическая кончина за веру: "Получи желание свое, еже за христианы течение съверьшити, и въсприят мучениа добро победный венец от рукы Вседрьжителя". В этой версии "Летописца" князя Бориса Александровича, повидимому, и следует видеть источник вполне книжной версии рассказа о Шевкале, условно названного нами вторым типом рассказа и носящего на себе следы московской политической редакции5 .

Я. Лурье показал связь сюжета "Песни о Щелкане" с изображениями на рогатине князя Бориса Александровича тверского, тем самым вскрыв большую популярность этого произведения в Твери первой половины XV века. Автор склонен отнести к этому времени возникновение и "Песни о Щелкане". Тем самым он положил конец попытке истолковать "Песню о Щелкане" как сатирическое произведение скоморохов Москвы XVI в., так как она явно существовала уже в первой половине XV века.

 

В Твери конца XIII и начала XIV в. народное творчество, видимо, с особой остротой реагировало на гнёт монгольской неволи. Мы видели выше, что ходячий народный рассказ о шевкаловщине был внесен в Тверскую летопись, сохранив почти в нетронутом виде свою непосредственную свежесть и простоту. Не менее симптоматично появление в великокняжеском своде 1305 г. вставки под 1283 - 1285 гг. повествования о баскаке Ахмате, который действовал в далёком Курском княжестве. 

Это повествование носит характер устного народного рассказа, сложившегося из сообщений купцов, как предполагает М. Приселков, где-либо во Владимиро-Суздальской или Новгородской области. Едва ли есть необходимость в этом территориальном ограничении, так как Тверь была одним из крупнейших торговых центров русского средневековья, и здесь этот бродячий рассказ мог услышать тверской сводчик 1305 года. 

Стоит напомнить сюжет данного повествования: некий "бесерменин злохитр и вельми зол", по имени Ахмат, державший "баскачьство Курьскаго княжениа", откупал дань, отягощая князей и чёрных людей. Его отрады, стоявшие в двух слободах на земле князя рыльского Олега, опустошали поборами и насилиями округу. По жалобе Олега хану Телебуге Олег и Святослав князь липовичьский силами татарского отряда изгоняют отряды Ахмата из этих слобод. Ахмат донёс хану Ногаю о происшедшем; Олег был вызван к хану, но он побоялся ехать в ханскую ставку. Тем временем князь Святослав липовичьский, без извещения Олега, снова ударил на татарские слободы "в ночи - разбоем". 

Ногай послал карательный отряд в землю Олега; князь бежал к своему хану Телебуге, а Святослав скрылся а Воронежских лесах; татары, ограбив землю, восстановили разбитые Олегом слободы, куда свели полон и награбленное добро. Приведённые к Ахмату бояре были казнены; их одежды были отданы находившимся тут "гостям-паломникам", с тем чтобы они ходили по землям и разносили молву, что такая же казнь ждёт всякого, кто будет противиться баскакам. Трупы обезглавленных бояр были повешены на деревьях, а их отрубленные головы и правые руки татары собирались послать для устрашения "по землям", но так как округа была опустошена и устрашать было некого, бросили "псам на снедь". Многие люди, ограбленные донага, замёрзли; "Се же великое зло сътворися грех ради наших; Бог бо казнить человека человеком, тако сего бесерменина навёл злаго за нашу неправду, мню же, - поясняет сводчик, - и князей ради, понеже живяху в которе. Много имам писати, но то оставим". 

Далее под 1284 г. летописец подробно рассказывает о новом набеге Святослава, - он напал на отряд из баскаческой слободы и истребил 25 русских и 2 татар. Братья Ахмата, оставленные им в слободах, бежали к нему в Курск. Олег потребовал, чтобы Святослав шёл Орду держать ответ перед ханом, но тот отказался. Олег привёл татар "и уби князя Святослава по царёву слову, и потом брат Святославль князь Александр уби князя Олега и Давида сына его, на едином месте, и сътворил радость диаволу и его поспешнику бесерменину Ахмату".

Политическая мораль этого повествования совершенно недвусмысленно подчёркнута автором и более ярко и сильно была выражена столетием раньше в "Слове о полку Игореве". Это - гибельность для Руси княжеских "котор", которые к тому же осложнялись устанавливавшимся двоевластием в самой Орде. Оттенённые в конце повествования взаимное истребление князей b роль в этом татар как бы дополняли курской иллюстрацией те кровавые раздоры, которые происходили в среднерусских княжествах. 

Рассказ о баскаке Ахмате ярко иллюстрирует отмеченную К. Марксом политику, которая состояла в сталкиваний княжеских интересов и в истощении русской силы в бесплодных "которах". "Натравливать князей друг на друга, поддерживать несогласие между ними, уравновешивать их силы, никому из них не давать усиливаться - всё это было традиционной политикой татар". По политическим соображениям, автор рассказа об Ахмате умолчал о своих дальнейших умозаключениях ("много имам писати, но то оставим"). Он, видимо, рассчитывал на возможность объединения усилий князей в борьбе против татар. 

Смысл повести заключается не в устрашении читателя рассказом о расправе Ахмата, а в возбуждении ненависти к баскакам и укреплении у читателя мысли о реальной возможности борьбы с ними при условии, если будут ликвидированы княжеские "которы". Реальный выход указывала сама жизнь - усиление великокняжеской власти, за которое и шла борьба между Москвой и Тверью.

Характерно, что это повествование, тематически не связанное с содержанием летописного свода, вошло в его состав наряду с официальными летописными источниками. Несомненно, введение в изложение великокняжеского свода народного рассказа о баскаке Ахмате не было личной инициативой сводчика и, во всяком случае, было согласовано с заказчиком свода Михаилом Ярославичем. Отсюда можно заключить о политической преднамеренности занесения данного сюжета в официальный свод тверского князя.

Народное возмущение против татар накапливалось в Твери ещё задолго до восстания 1327 г., и Тверь как центр и опорный пункт в возможной борьбе с ними была широко известна народным массам смежных княжеств, устремившимся сюда в поисках спасения от монгольского террора.

Сообщение летописи о Дюденевой рати 1293 г. после описания разгрома, учинённого татарами по городам и сёлам Владимиро-Суздальской области, особо выделяет Тверь: "И оттоле въсхотеша (татары. - Н. В. ) ити на Тферь. Тогда велика бысть печаль Тферичем, понежь князя их Михаила не бяше в земли их, но в Орде, и Тферичи целоваша крест, бояре к черным людем, такоже и черныя люди к бояром, что стати с единого, битися с Татары; бяше бося умножило людей и прибеглых в Тфери и из иных княженей и волостей перед ратью". Тем временем подоспел князь Михаил, и татары, узнав об его прибытии, "не поидыша ратью к Тфери", свернув на Волок. 

Однако зимой того же 1293 г. Тверь не избежала расправы карательного отряда "царя Токтомеря" (хана Тохты) за попытку князя Михаила завязать связь с ордой хана Ногзя. Текст подчёркивает единство низов и боярских кругов города в стремлении сопротивляться татарам; это находит отклик в "Песне о Щелкане", где Борисовичи - тысяцкий Михайло Шетнев вместе с братом - являются участниками расправы над Шевкалом. Приведённые факты показывают, что в этой напряжённой обстановке в Твери особенно внимательно следили за деятельностью татар. 

В народных массах слагались рассказы на эту тему. Одно из таких народных сказаний - о баскаке Ахмате - было даже внесено в великокняжеский свод 1305 г., подчеркнувший этим сочувствие тверского князя народным чаяниям. Естественно, что взрыв народного гнева - восстание 1327 г., освещенное внесённым в великокняжеский свод (руководившийся в это время тверскими князьями) рассказом о Шевкале, - нашёл яркое отражение также и в появлении "Песни о Щелкане".

По своей форме и стилю "Песня о Щелкане", бесспорно, стоит в начале развития данного жанра русской устной словесности: при краткости и собранности изложения она носит характерные для былинного эпоса черты (повторения, общие места, былинная ритмика, эпический характер повествования об убийстве Шевкала). Но вместе с этим её "зачин" уже носит облик исторического ввеления к конкретной тверской теме "Песни" - в обобщённых формулах дано верное определение "старой, богатой Твери" и любовно сохранено родовое отчество героев 1327 г. Борисовичей - тысяцкого Михаила Фёдоровича с братом.

Примечательными и характерными чертами "Песни" являются выраженные в ней глубокий оптимизм и вера в конечную победу над угнетателями. "Песня" заканчивается описанием убийства Шевкала, которое "ни аз ком не сыскалося", в то время как в действительности восстание было потоплено в море крови соединёнными усилиями Ивана Калиты и ханского карательного отряда. Напомним, что и рассказ, внесённый в Тверскую летопись, заканчивается описанием победы тверичей, а последующий разгром Твери описан в летописной краткой манере уже самим летописцем. 

Это дало нам основание предположить, что рассказ этот возник под свежим впечатлением события в том же 1327 году. Не в этом ли году сложилась и тверская часть варианта "Песни о Щелкане", сохранённого Киршей Даниловым? Характерно, что эта наиболее конкретная и носящая местный характер часть "Песни" не была повторена вариантами А. Гильфердинга явно позднейшего происхождения: рассказ о давно забытом событии, естественно, отпал в процессе исторической жизни "Песни". 

Так или иначе, но даже если безымённый автор "Песни о Щелкане", опустив мрачный финал восстания, и совершил единственное большое отступление от исторической правды, то в этой тенденциозности заключалось инстинктивное сознание народом неизбежности разгрома татар и торжества освобождения Руси от монгольского ярма.

Рассмотренные нами факты и вытекающие из них выводы углубляют и наше понимание Тверского восстания 1327 года. Если согласиться с нашей датировкой "Песни о Щелкане" в её наиболее близком к древнему варианте Кирши Данилова, то мы получаем вполне доброкачественный исторический источник. Главное в его показаниях - руководство Тверским восстанием Борисовичей: тысяцкого Михаила и его брата, неизвестного нам из родословной Шетневых. 

Данные писцовых книг конца XVI в. и писцовой книги 1626 г., приведённые нами выше и свидетельствующие о сохранении народной памятью воспоминаний о роде тверских тысяцких и их монастыре-усыпальнице на Загородском посаде, делают эту деталь "Песни" особенно яркой и убедительной. Разноречия "Песни" и рассказа Тверской летописи нам представляются легко примиримыми ввиду различия назначения, характера и самой жизни этих произведений. 

Летопись могла не упомянуть тысяцкого, так как его руководство вооружённым народом было вещью обычной, тогда как самоустранение князя Александра от борьбы находит подтверждение в умолчании о нём в "Песне". Упоминание в последней о поднесении даров Шевкалу и его распре с Борисовичами, приведшей к вполне эпически трактованной гибели татарина, может отражать имевшую место ещё до восстания попытку тысяцкого Михаила купить ценой подарков смягчение режима грабежей и издевательств над тверичами, установленного Шевкалом. 

Однако, видимо, это не изменило дела, и нападение на дьякона Дюдко послужило каплей, переполнившей чашу терпения тверичей, "искавшим подобна времени", - это время пришло, и татары были избиты.

Повесть о баскаке Ахмате, рассказ и "Песня" о Шевкале вместе с летописный освещением жизни Твери в годину Дюденевой рати (1293) показывают, сколь глубоки и органичны были нарастание в Твери того времени протеста против монгольского ига и рост стремлений к борьбе за национальную независимость.

Инициатива этой борьбы и этих стремлений рождалась не в княжеском кругу, а в глубоких слоях народных масс и вызывала сочувствие княжеской власти.

Исторический журнал, № 9, Сентябрь 1944, C. 75-82