Есть такое хорошее выражение, означающее, что непосредственный свидетель происшествия зачастую излагает вовсе не события как они имели место быть, а собственную интерпретацию событий, имеющую довольно отдаленное отношение к реальности. И чтобы вытащить из этого свидетеля информацию о том, что же случилось на самом деле, нужно еще знать, как подойти, какой вопрос задать и как проинтерпретировать полученные сведения.

Так вот, это относится не только к криминальным делам, но и ко многим другим сферам жизни. К лингвистике - в частности. Казалось бы, носитель языка - самый надежный источник сведений. Ан нет. Чтобы получить от него достоверную информацию, надо знать, что спросить, как спросить, и как интерпретировать услышанное. А то, что он говорит сам по себе - а о языке люди говорят много и охотно, - зачастую к действительности отношение имеет весьма отдаленное. Причем в таких вещах, в которых, казалось бы, и в голову не придет усомниться. Вот, например, если носитель языка говорит, что такое-то слово или значение слова - новое, недавно появившееся, уж наверное, он-то знает? Ага, щазз.

Вот, например, вчера в ленте пробежало:

"Еще недавно "марафетом" называли кокаин, а сейчас так говорят, когда девка причесывается".

Выражение "наводить марафет" в значении "прихорашиваться" я слышал в детстве (то есть в конце семидесятых-начале восьмидесятых) от своей матушки. Скорее всего, оно бытовало в таком значении в московской студенческой и молодежной тусовке 50-60-х годов. Как туда попало это слово - остается только догадываться, но кокаин будущие советские инженеры в подавляющем большинстве своем видели исключительно в фильмах о загнивающем Западе. Да и я про то, что "марафет" - это наркотик, узнал только из гоблинского перевода "Властелина Колец". ;-) Не знаю, сколько лет автору процитированного высказывания, но вряд ли для него шестьдесят лет назад - "еще недавно".

Или вот, например, Николай Носов в своих "Иронических юморесках" сокрушается:

"И не только девочки, а даже девушки (и даже преимущественно девушки) — это теперь «девчонки». Их называют теперь так уже и в глаза, и за глаза, и по телевидению, и в печати, и в песнях (мальчишки, девчонки, девчонки, мальчишки, тра-ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля!). Откуда вдруг это стремление заменить нежное, ласкательное «ушка» (девушка, голубушка, матушка, хозяюшка, лапушка, зазнобушка) презрительным, уничижительным «онка» (девчонка, книжонка, газетенка, правденка, бабенка)? Дальнейшая демократизация речи, что ли? Но ведь слово «демократический» еще покуда не значит «хамский»! Почему нам и в голову не придет сказать или написать, что Татьяна Ларина была девчонка?"

Внимательный читатель "Евгения Онегина", разумеется, заметит, что именно Пушкину-то это в голову и пришло:

Какая радость: будет бал!
Девчонки прыгают заране;*
Но кушать подали. Четой
Идут за стол рука с рукой.
Теснятся барышни к Татьяне...

а тот, кто заглядывал в сноски к роману, знает, что и поэту за это в свое время влетело от ревнителей чистоты языка:

* Наши критики, верные почитатели прекрасного пола, сильно осуждали неприличие сего стиха.

Или, наконец, в пылу спора о том, следует ли склонять географические названия среднего рода, то и дело звучало, что вот раньше-то их не склоняли, а теперь вот повадились склонять, дикари, жертвы ЕГЭ. Невзирая на то, что в школе вроде бы все учили Лермонтова "про день Бородина", а уж Лермонтов-то ЕГЭ совершенно точно не сдавал.

Во всех этих случаях логика проста и очевидна. То, что было "раньше", воспринимается как "нормальный", "правильный", эталонный язык. Соответственно, все, что не нравится говорящему, воспринимается как "искажения" и "нововведения". Даже если это "нововведение" существовало еще во времена его прабабушки. То есть если вы слышите от носителя языка "сейчас так говорят", не спешите верить в то, что это действительно нечто новое. Возможно, это просто негативное оценочное суждение, а "сейчас так говорят" последние лет двести. В тяжелых случаях осуждаемая языковая черта может оказаться даже устаревшей (или устаревающей) литературной нормой.