28 мая 1871 года была разгромлена Парижская коммуна («Иллюстрированная газета», 23 сентября 1871 года)

28 мая 1871 года была разгромлена Парижская коммуна. Несмотря на то, что власть коммунаров в столице Франции продержалась лишь 72 дня, революционеры отметились массовыми репрессиями против своих политических оппонентов. Противостоящее коммунарам правительственные войска («версальцы»), также массово расстреливали революционеров и сочувствующих им граждан.
 

 Ниже приведены два сюжета из «Иллюстрированной газеты» за 1871 год, которые наглядно иллюстрируют, что происходило в Париже 151 год назад.

«Последние минуты архиепископа Дарбуа»

«Коммуна пролила много крови, причинила много зла, но одним из самых возмутительных поступков остается варварское убийство архиепископа Дарбуа и других заложников. Когда коммунисты увидели, что их дело безвозвратно проиграно, они стали мстить правительству неслыханными, но вполне бесполезными жестокостями. Так, они захватили в Париже более 200 человек, преимущественно священников и монахов и, заключив их в тюрьму Маас, держали там как заложников с особой целью: если доходило до них известие, что версальские войска расстреляли несколько коммунистов, они расстреливали равное число заложников. Когда таким образом было уже расстреляно 64 человека, утром 24-го мая, в то отделение тюрьмы, где был заключен архиепископ, явился делегат коммуны Ферре, сопровождаемый отрядом национальных гвардейцев. Войдя в комнату заключенных, он объявил:

– Пятеро наших умерщвлены врагами свободы и отечества. Мы также должны расстрелять пятерых заложников, чтобы отомстить за пролитую кровь.

Затем он назвал имена пятерых приговоренных к смерти, это были: архиепископ парижский Дарбуа, президент кассационного суда Бонжан, аббат Аллар, монах иезуитского ордена Дюкудре и священник церкви Магдалины Дюггери.

Всех их вывели во внутренний двор тюрьмы, где кроме национальных гвардейцев находилась толпа народа. Архиепископ твердо и спокойно шел посреди окружающих его солдат, также мужественно встречали смерть и остальные. Только один Дюгерри поддался минутной слабости и, выйдя во двор, заплакал, закрыв лицо руками.

Когда осужденных расставили у стены, солдаты осыпали их ругательствами и смехом, но несколько гвардейцев подошли к архиепископу, прося у него прощения. Тот благословил их, а затем, обращаясь к наполнявшей тюремный двор толпе, сказал:

– Несчастные, разве вы не видите, что оскверняете себя новым преступлением! Ваша месть обрушивается на невиновных. Вы не расстреливаете нас, как военнопленных, как сторонников противной стороны, но убиваете как низкие разбойники. Никто из нас не был приведен на суд, не был допрошен.

Яростный крик толпы покрыл слова архиепископа, но он, возвысив голос, продолжал:

– Никогда я не был противником истинной свободы, за нее я умираю от руки палачей-тиранов. Богу угодно призвать меня к себе – я готов.

После этих слов наступила тишина, так как торжественность минуты подействовала даже на грубую, полупьяную чернь. Только было слышно, как солдаты заряжали ружья. Затем послышалась команда, раздались два залпа и несчастные жертвы упали. Все они были убиты наповал, только Бонжан смертельно ранен. Один из национальных гвардейцев, заметивший это, раздробил ему голову ударом приклада. Затем все трупы были свалены в простую телегу и привезены на кладбище Лашеза, где брошены в общую яму»

 («Иллюстрированная газета», 26 августа 1871 года)

«Аресты коммунистов в Париже»

«Коммуна ознаменовала свое кратковременное существование кровью, пожарами и всевозможными ужасами. Но и версальское правительство, захватив власть в свои руки, постаралось укрепить ее жестокими казнями и преследованиями не только заведомых сторонников коммуны, но и всех, кто чем-нибудь навлекал на себя подозрение, в большинстве случаев далеко не основательное.

В первые же дни занятия Парижа версальскими войсками, аресты стали производиться целыми массами; довольно было одного угрюмого взгляда, едва заметного ропота, чтобы человека схватили и арестовали.

Ревнители спокойствия и порядка дошли даже до того, что забирали всех, у кого руки была закопчены дымом или на правом плече было красное пятно. Первое считалось признаком того, что человек поджигал дома, а второе – что он участвовал в битве, так как красное пятно было натерто отдачей ружья при выстреле.

Кроме этого, версальское правительство производило обыски и аресты по безымянным доносам, которые во множестве писались разными негодяями, желающими по каким-нибудь личным причинам навредить тому или другому человеку. Число подобных доносов в скором времени дошло до громадной цифры 100,000 и Мак-Магон был вынужден объявить, что анонимные доносы не будут приниматься, а за ложные – доносчики подвергнутся строгому наказанию.

Наконец, само обращение с арестованными было крайне негуманно и несправедливо. Захватив целую толпу, состоящую из самых разнообразных представителей парижского населения, ее гнали по улицам, подгоняя прикладами, а часто и штыками. Известен факт, что какой-то поручик линейного войска, в пылу патриотического усилия приказал расстрелять по пути несколько человек из-за того, что они от усталости и истощения не могли идти вперед.

Все тюрьмы, полицейские дома и казематы парижских фортов были наполнены арестованными. Здесь, в тесном и грязном помещении, почти без воздуха и света, томились эти несчастные. И, к довершению всего, версальское правительство не позаботилось даже о скорейшем расследовании и суде. Тщетно парижская пресса и общественное мнение страны требовали этого – суд начался только 7-го августа. И, конечно, как и следовало ожидать, значительная часть арестованных оказалась совершенно невиновными…

История представляет нам много примеров того, что гражданские, междоусобные войны, всегда ужасны по образу ведения и по своим последствиям. Но теперешнему правительству Франции следовало бы понимать, что поступки, оправдываемые во время Мария и Суллы, в грубом древнем Риме, являются вполне достойными порицания в XIX веке, в самом цивилизованном государстве Европы, а, следовательно, и всего земного шара» 

(«Иллюстрированная газета», 23 сентября 1871 года)